Вольная община основана на тех же началах частного права, как и вотчина. Но здесь вотчинником является не одно лицо, князь или господин, а союз свободных людей, живущих вместе и состоящих друг с другом в договорных отношениях.
Вольная община образуется, когда, при господстве частного права, вольные люди, живущие в общине, в состоянии отстоять свою независимость против натиска дружинников и вотчинников.
В союзах гражданских, при благоприятных условиях, рядом с вотчинниками, естественным ходом вещей, возникают вольные общины, тогда как с развитием государства те и другие подчиняются высшему порядку.
Возможность сопротивления для соединенных лиц обусловливается городскими стенами; а потому вольные общины большей частью суть городовые. Вследствие этого, на Западе, где городская жизнь была несравненно более развита, мы видим гораздо большее количество вольных общин, нежели у нас.
Независимость вольной общины, впрочем, не безусловная. С идеей государства связано понятие о самостоятельности, ибо здесь существует верховная власть. Всякое подчинение является уклонением от государственных начал, умалением государственного значения союза.
Напротив, в природе вольной общины вовсе не заключается понятие о верховной власти. Это частный союз, который становится самостоятельным единственно вследствие отсутствия в обществе государственных начал. Истинная сущность такого союза состоит, напротив, в подчинении его высшему порядку.
Поэтому и самостоятельность вольной общины может быть большая или меньшая; это зависит от частных обстоятельств и отношений ее к соседним владельцам. Вследствие этого и формы подчинения могут быть самые разнообразные. В средние века вся Европа была усеяна вольными общинами, с большей или меньшей автономией.
Но редко они становились вполне державными союзами; большей частью они находились в вассальных отношениях к князьям и господам. Они несли определенные обязанности, служебные или податные, и подвергались большему или меньшему влиянию господина на внутреннее свое управление.
Это отношения, подобные тем, которые господствовали между князьями и другими владельцами, отношения не международные и не государственные, а основанные на частных договорах и грамотах.
Вольная община является, таким образом, не государством, а нравственным лицом с гражданским характером, то есть корпорацией. В этом качестве она может быть субъектом прав, обязанностей и наконец власти. Община может иметь свои земли, которыми она владеет, так же как князь своей вотчиной.
Поэтому немецкие юристы причисляют вольные общины к патримониальным союзам. Эти земли могут, в свою очередь, быть заселены свободными людьми, из которых могут образоваться подчиненные корпорации. Таковы пригороды, обладающие также большей или меньшей автономией.
С другой стороны, самый город считается местом свободы. Отсюда часто повторяющееся в средние века правило, что все поселяющиеся в городе через то самое становятся свободными. Как воздух делал человека крепостным, так он делал его и свободным.
Образуя единую корпорацию, вольная община распадается внутри себя на более мелкие корпорации, ибо вся она основана на корпоративном начале, то есть на товарищеских отношениях, из которых слагается нравственное лицо. Это – корпорация, составленная из корпораций.
Эти мелкие союзы могут иметь различный характер, смотря по тому интересу, который служит для них средоточием. Главные из них суть союзы местные и сословные. Так, в первом отношении, Новгород разделялся на концы, а концы – на улицы. Каждый из этих союзов составлял нечто цельное, замкнутое; они имели свои земли, свои собрания, свое управление.
С своей стороны, сословные союзы суть ремесленные цехи, купеческие гильдии или товарищества, наконец, корпорации знатных родов. В Новгороде, при переговорах, посылались отдельные представители от бояр, от житьих людей и от черных.
В некоторых итальянских городах встречаются корпоративные союзы, составленные из отдельных партий. Знатные роды образуют иногда частные товарищества из своих клиентов и приверженцев. На Западе знатные лица имели даже свои укрепленные замки внутри города.
Впрочем, корпоративное устройство всех этих мелких союзов может иметь большую или меньшую юридическую определенность, смотря по силе организующего начала. У нас, при слабости юридического смысла, оно было менее развито, нежели на Западе.
В сословных разделениях выражается главным образом противоположность начал аристократического и демократического, составляющих основные элементы всякого общества.
Демократия представляется ремесленными цехами, или так называемыми черными людьми, аристократия – корпорациями знатных родов, как военных, так и купеческих, ибо город, как центр промышленности и торговли, естественно дает преобладающее значение богатству.
Местные союзы представляют соединение тех и других, хотя и самое расселение может происходить по группам. Ко всему этому могут присоединяться, наконец, представители монархического начала, князь, или господин, и его слуги.
Из этих элементов образуется городское устройство, которое может быть весьма разнообразное и обладать большей или меньшей прочностью, смотря по силе организующего начала. При сколько-нибудь правильном устройстве существуют непременно народное собрание и правительственный совет.
Но в русских вольных городах были только веча, и притом без всякой определенной организации. Всякий мог его сзывать; правил для состава и для решения дел не было. Вечем назывался всякий сброд; нередко составлялось несколько вечей, которые дрались между собой.
Вечевой быт обличает детство общественной жизни; это – господство неустроенной толпы, не знающей над собой высшей власти. Он составляет характерное выражение средневековой вольной общины.
На Западе, рядом с более или менее неустроенными народными собраниями, мы почти везде находим и правительственные советы, иногда даже несколько, вследствие разнообразного сочетания отдельных союзов. Совет преимущественно представляет аристократическое начало, народное собрание – демократическое.
При владычестве аристократии вся городская власть сосредоточивается в совете, а народное собрание теряет всякое значение. Так было, например, в Сиене, в Генуе, в Венеции. Напротив, при господстве демократии самый совет выбирается народом. Так было, например, в Падуе. Наконец, сочетание обоих начал ведет к различным, нередко весьма искусственным учреждениям.
Отличительной чертой средневекового порядка, как в демократии, так и в аристократии, является требование единогласия при решениях. Оно основано на том, что вольный человек не может быть принуждаем к согласию; он подчиняется лишь по своей доброй воле. Отсюда распри и драки, знаменующие внутренний быт вольных общин.
Но чем крепче становится юридическая связь, чем более возвышается сознание порядка, тем более признается сила за решениями большинства, ибо при равенстве лиц, не знающих над собой высшей власти, оно одно дает возможность законного исхода. Остаток средневековых воззрений сохранился доселе в Англии в требовании единогласия в суде присяжных.
Кроме собраний и советов, постановляющих решения, необходимы исполнители. И здесь может быть разнообразное устройство. Сосредоточение всей исполнительной власти в одном лице противоречит существу свободного союза; оно может быть только орудием борьбы и почти неизбежно ведет к тирании.
Примеры представляют итальянские города, где народ, враждуя против аристократии, вверял власть своему вождю, под именем capitano del popolo или abate. Обыкновенный результат был водворение тирании.
В нормальном порядке, исполнительная власть вручается нескольким лицам вместе, например, консулам или исполнительному совету, во главе которого стоит одно лицо, пожизненное, как в Генуе и Венеции, или на время избираемое, иногда назначаемое князем, или, наконец, призываемое извне.
Призвание посторонних составляет характеристическую черту вольной общины, обличающую недостаток внутреннего устроения. При отсутствии верховной власти, требующей повиновения, общине нужен посредник, не принадлежащий к внутренним партиям. Для этого она обращается к посторонним.
Итальянские средневековые города постоянно призывали своего подеста из чужих городов. У нас призвание князей на самой заре исторической жизни было ранним заявлением неспособности к самоуправлению. И позднее Новгород постоянно получал или призывал князя из русского княжеского рода и заключал с ним договор насчет управления.
Власть князя не была безграничная; рядом с ним стоял выборный посадник, без которого князь ничего не мог делать. Такое сопоставление двух разнородных властей, при новгородском неустройстве, при совершенно неопределенных отношениях князя к вечу, порождало постоянное двоевластие.
Отсюда внутренняя борьба, наполняющая историю Новгорода; отсюда смена князей, то призываемых, то изгоняемых, смотря по случайному перевесу той или другой партии.
Во всем устройстве вольной общины выражается одна существенная черта: отсутствие настоящей верховной власти. Есть согласие или несогласие вольных людей, есть отношения товарищеские и договорные, есть частная зависимость и частная корпоративная связь, но нет системы учреждений, в которых бы вырабатывалась единая непреложная воля.
При полном господстве начала свободы меньшинство не обязано подчиняться большинству. Последнее берет верх, если оно значительно сильнее; но если меньшинство в состоянии себя отстоять, оно прибегает к оружию, и тогда вопрос решается силой.
Однако, чем крепче и прочнее устройство вольной общины, тем ближе оно может подходить к государственным формам. Тут, как во всяких переходах, точной границы положить нельзя. Всего более оно приближается к тем формам государства, в которых средоточием служит община. Таковы были греческие и римская республики.
Но в последних город не был простым вотчинником; он являлся центром земли и поселенных на ней местных союзов. Это не товарищество вольных людей, соединенных общими интересами; здесь живет маленькое племя или собрание нескольких мелких племен, составляющих самобытное органическое целое.
Державное положение вытекает из самого существа этого союза; здесь внешняя зависимость является не более как случайным результатом внешнего насилия, противоречащим внутренней идее. Здесь есть настоящая верховная власть; есть правильная организация; замечается историческое развитие учреждений.
В древних государствах мы видим те же элементы, аристократический и демократический, как и в вольной общине, ту же борьбу партий, часто соединенную с насилием; но насилие считается здесь неправдой, нарушением высшего закона.
Оно не составляет постоянной жизни общества, ежедневное явление, которое входит в обычный порядок вещей. Одним словом, здесь господствует государственный порядок, владычествующий над лицами, а не свободная воля лиц, не знающая над собой высшего закона, и подчиняющаяся только договорному началу или внешней силе.
Это неустройство вольных общин и было причиной повсеместного их падения. Они рушились, уступая место высшим формам. История произнесла над ними свой приговор. Не из них образовались новые государства, а из вотчин, которые были несравненно крепче, потому что владычествующая воля была одна.
Это знаменательный исторический факт. Наибольшую крепость имели общины аристократические, где власть сосредоточивалась в меньшем количестве рук. В них господствующим началом была не свобода, а подчинение закону. С развитием в Европе государственных форм, аристократические вольные общины образовали настоящие государства, которые сохранились отчасти среди окружающей их новой жизни.
Таковы были Венеция, Генуя, швейцарские аристократические кантоны, некоторые немецкие города. Первые две республики пали; Швейцария устроилась на совершенно новых началах; в Германии же всего долее сохранилась несколько вольных городов, как обломки отжившей старины.
При всем том, явление вольных общин не прошло в европейской жизни даром. Из них в значительной степени развилась конституционная свобода. Подчинившись государству, они внесли в него те начала самоуправления, которыми они руководствовались в своем внутреннем быте; но эти начала были приспособлены к требованиям государственной жизни. В движениях средневековых вольных общин историки основательно видят зачатки нового представительства.
