Как же на деле выполняли цензоры сложные обязанности, возложенные на них уставом?
Интересные сведения по этому предмету дает история столкновений с цензурой великих русских писателей – Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Гоголя.
О драме Пушкина “Борис Годунов” был представлен Николаю I особый доклад шефом жандармов гр. Бенкендорфом: “Литературное достоинство (пьесы) гораздо ниже, нежели мы ожидали… Все – подражание, от первой сцены до последней. Прекрасных стихов и тирад весьма мало. Некоторые места должно непременно исключить”.
“Представлено, что народ с воплем и слезами просит Бориса принять царский венец (как сказано у Карамзина), а между тем изображено, что люди плачут, сами не знают о чем… Затрудняюсь в изложении моего мнения насчет сей сцены. Прилично ли так толковать народные чувства?” “Сцену в корчме можно бы смягчить: монахи слишком представлены в развратном виде.
Пословица: вольному воля, спасенному рай, переделана: вольному воля, а пьяному рай. Хотя эти монахи и бежали из монастыря, и это обстоятельство находится у Карамзина, но, кажется, самый разврат и попойка должны быть облагорожены в поэзии, особенно в отношении к званию монахов”. “Разумеется, что играть ее (пьесу) невозможно и не должно”.
Пушкину было предложено “с нужным очищением переделать комедию свою в историческую повесть или роман наподобие Вальтера Скотта”. Он ответил, однако, что не в силах уже переделать однажды написанное. Три года спустя, по новому ходатайству Пушкина, ему было наконец разрешено напечатать “Бориса Годунова” “под собственной ответственностью автора”.
В комедии “Горе от ума” Грибоедова мы находим множество цензурных поправок. “Он вольность вздумал проповедать” – цензор исправил: “Вот что он вздумал проповедать”. Вместо “Да он властей не признает” исправлено: “Он ничего не признает”. Слова Чацкого: “Чины людьми даются, а люди могут обмануться”, были исключены, как направленные к колебанию доверия к той власти, которая жалует чины.
У Лермонтова в “Маскараде” цензор не допустил слова “небесный” рай (про любовь), заменив его словом “прекрасный”. В стихе “Я сам свершу свой страшный суд” цензор нашел более уместным слово “ужасный”. Вместо “Но я – не Бог, и не прощаю” – поправка цензора: “Но я – я нет, я не прощаю”…
А вот образцы цензурных поправок в “Мертвых душах” Гоголя. “Он (полицеймейстер) у нас чудотворец”. По цензурной поправке: “чудный человек”. “Русь! Русь! Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека, тебя вижу: бедно, разбросано и неприятно в тебе”. Цензор нашел неуместной такую характеристику, заменив ее словами: “бедна природа в тебе”.
Цензурный террор
Несмотря на строгость цензоров, правительство Николая I находило все еще недостаточным надзор за духом и направлением книгопечатания. В 1848 году учреждается цензура над цензурой: создается особый комитет под председательством Бутурлина для рассмотрения, правильно ли действует цензура.
Этот Бутурлинский комитет обращает внимание не столько на “видимую”, сколько на “предполагаемую” цель автора – на междустрочный смысл сочинений. Наступает “эпоха цензурного террора”.
Подозрительность цензоров доходит до крайних пределов: один цензурный комитет затребовал в свой состав музыканта для рассмотрения нот, действительно ли они содержат музыкальное произведение, а не какое-либо безнравственное и вредное сочинение, написанное в виде нот.
Особое внимание цензуры было направлено на книги для народного чтения. По правилам 1850 г., цензор наблюдает с особенной строгостью, чтобы в книгах этого рода не было “не только никакого неблагоприятного, но даже и неосторожного прикосновения” к правительству “и ко всем поставленным от него властям и законам”.
“Цензор не должен дозволять описания особенных бедствий или нужд того состояния, к которому принадлежит многочисленный класс читателей этого рода книг, ни современных происшествий, сильно действующих на простонародье с невыгодной стороны”.
“Сочинения, в которых изъявляется сожаление о состоянии крепостных крестьян, описываются злоупотребления помещиков или доказывается, что перемена в отношениях первых к последним принесла бы пользу, не должны быть вообще разрешаемы к печатанию, а тем более в книгах, предназначенных для чтения простого народа”.
