Московская централизация. Поглощение публичным правом права частного.

Явления русского юридического быта в эпоху сложения Московского государства, по отношению к занимающим нас здесь вопросам права общего и партикуляризмов, обособления приватного и публичного права, начинают носить характер совершенно отличный от старого порядка волостной жизни в отдельных территориях.

Старые независимые и отдельные русские волости, княжеские и вольные, становятся одна за другой в покорное и зависимое отношение к Москве. Быстрое развитие могущественного центра могло бы внешним образом сближать явления нашей дальнейшей истории, как целой страны, скорее с Францией, чем с разновластной, разбитой на мелкие независимые территории Германией.

Это одна точка соприкосновения с историей государства во Франции. При этом, однако, для результатов сопоставления столь же существенны многочисленные пункты различия, о чем мы сейчас скажем.

С другой стороны, это условие (единовластие) отличает действительно наше праворазвитие от немецкого, и мы будем иметь случай говорить об этом в дальнейшем, разъясняя сравнительно задачи кодификационной деятельности в настоящее время в Германии и у нас.

Итак, московская централизация давала, казалось бы, виды на утверждение начал общего права и на дальнейшее обособление системы институтов приватных от публичных. Так было во Франции с тех пор, как на место феодального разновластия стала крепнуть во второй половине XV и в XVI в. королевская власть.

Но явления нашей исторической жизни в эту пору иные. Вместо единого частного права постоянно испытуемое военными бедствиями Московское государство скорее оскудело, чем обогатилось, сравнительно с вольными городами нормами частного права.

Старые обычноправные бытовые основы уходят на второй план. Господствующая правообразующая сила и вместе с этим главный источник всякого права составляет теперь закон, государев указ, по доминирующему значению своему для дальнейшей истории нашего права далеко превосходящий королевские ордонансы во Франции.

В Судебниках вы слышите тон более властный, более торжественный. Закон велено прокликать на Москве и во всех городах московской и новгородской земли. Обряд суда принимает формы более высокие, часто письменные.

Источник права один, но какая в то же время бездна различий в нормах, привилегий, жалований, ступеней правоспособности! Вы чувствуете, что здесь образуется нечто мощное и новое. За римскими преданиями мы идем не на Запад, как в Литве, а в Византию, и в конце XVI в. возникает патриаршество всероссийское в Москве.

Внутри государства падают понемногу притязания старой знати. Люди расписываются к чинам, окладам, одни наряду с частным обладанием соучаствуют в государственных функциях, другие несут тягло. Пользование должностями составляет награду за службу. Всему ищут вести счет, меру, контроль.

Самостоятельные старые родовые и приватные или приватизированные (земли княженецкие) титулы обладания недвижимостями мало развиваются. Шире и быстрее идут титулы обладания зависимого от государства, связанные с обязанностью службы.

В конце XVI в. государство приходит к прикреплению крестьян к земле, т.е. обезличению целой массы населения и образованию понятия населенных имений, составляющих главный фонд службы государству.

Мы как будто ближе подходим к типу Литовского статута, но с той разницей, что в Москве все эти привилегии и жалованья очень слабо приобретают характер связывающих власть царя норм. До половины XVII века нет вовсе попыток свести это новозданное на развалинах удельно-вечевого быта государство к той известности юридической, какую дал Литве статут Сигизмунда III от 1588 г.

Уложение развертывает нам всю картину нашего государства и права, как и Литовский статут.

Цель Уложения в том, чтобы Московского государства всяких чинов людям, от большого до меньшего чина, суд и расправа были во всяких делах всем равны. Но означает ли этот равный всем суд и равное для всех людей Московского государства право, каким оно было в волостях вольных?

Конечно, нет.

Для того чтобы определить, насколько в эту пору и позже государство поглощало личность, насколько salus rei publicae преобладал надо всем и, прежде всего, над интересом отдельных лиц, utilitas singuloram, мы возьмем опять те же две черты из системы правоотношений, которыми пользовались выше для тех же целей, именно, положение лиц и объектов обладания, вещей, по законодательным памятникам этой эпохи.

Уложение 1649 года знает понятие чести для лиц духовных и светских. Это dignitatis illaesae status, existimatio, оценка достоинства личного. Какая она по Уложению? Все стороны дела одинаково характерны.

Иной оценки достоинства личного, кроме государственной, Уложение не знает, и любопытнее всего то, что этот единственный для всех критерий обнимает не светских только, а также и духовного чина людей.

Критерий этот тут и там есть один, это степень близости к власти не только в смысле иерархическом, но прямо в смысле фактической близости, которая каждую минуту, конечно, может измениться. Никаких определений общих для лиц, терпящих и наносящих бесчестие нет.

Нигде не сказано: если кто обесчестит другого, нанесет обиду словом, делом… Отвлеченных, так сказать, чисел вовсе нет; есть только именованные. Будет бояр и окольничих и думных людей обесчестят словом гостиные и суконные или черных сотен и слобод человек, или стрелец, или пушкарь, или монастырский слуга…

Иных определений нет, а зато таких сложных крайне много (см. гл. X в особ.). За бояр, окольничих, думных… бить кнутом, да их же (виноватых, если это простые люди, именно указанные законом) в тюрьму на две недели; ниже, для чинов, которые государевым жалованьем верстаны, править бесчестье по окладам.

За бесчестье именитым людям Строгановым – 100 рублей, гостю – 50, гостиные сотни – по статьям от 25 до 15, суконные – до 5 рублей, и так все ниже до гулящего человека, которому бесчестья один рубль.

Нигде не выразилась так резко квалификация лица в зависимости от близости к государю, как в иерархии церковной. За патриарха – торговая казнь, за митрополита, архиепископа и епископа – батоги, и оба раза тюрьма разных сроков.

Затем идут архимандриты, келари, казначеи, соборные старцы Троице-Сергиева монастыря – 100, 80, 70, 40 рублей, Рождественского – 90, 70, 60, 20, Чудова – 80, 60, 50, 20 и так ниже, по славе, достоинству и расстоянию от Москвы; в Костроме от 40 рублей, в Суздале тем же чинам от 30, в Вологде от 20 рублей, так что архимандрит отдаленного монастыря стоит наравне с простым старцем Чудова монастыря и много ниже такого же старца от Троицы Сергия.

То же для белого духовенства. Выше всех протопопов Благовещенского собора государев духовник – 100 рублей, а за уездных и безместных попов по пяти рублей.

Для отдельных случаев, наконец, вовсе не показана мера, нужен указ государев, extraordinaria cognitio.

В мире вещей, объектов обладания, нет надобности искать свидетельств того, что он не был свободным, доступным для всех, и что на имуществе, движимом и недвижимом, лежал тот же характер ограниченной, условной способности служить личным целям людей.

Вам известно это различие вотчин и поместий, вотчин княженецких, родовых, выслуженных, купленных, поместий, назначавшихся от государя, от духовных властей, имуществ тяглых, в особенности в городах, дворов белых, черных и пр.

Оборотоспособность каждой из этих бесчисленных категорий вещей была ограничена более или менее тесным кругом лиц, и притом вовсе не в интересах этих лиц, не propter utilitatem singuloram, а по соображениям интереса государственного, интереса службы, повинностей, податей.

Петр Великий слил в одну категорию вотчины и поместья, открыв, таким образом, по-видимому, больше простора свободному обращению их в известном кругу лиц. Но знаменует ли этот закон стремление законодателя в самом деле приватизировать обладание недвижимостями, особенно населенными имениями?

Ответом на этот вопрос может служить знаменитый указ о единонаследии 1714 г. Закон не был доморощенным. Несмотря на всю энергию, с какой он проводился в жизнь, он не удержался долго. Не менее того он свидетельствует, какая точка зрения на права привилегированных лиц владеть населенными имениями была у великого государя.

И эта точка зрения, никогда и никем позже не выраженная с такой силой, с какой она выразилась в петровском указе 1714 г., не была, однако, никогда чуждой русского законодательства и привела в результате к упразднению раз навсегда формы личной частноправной зависимости одного класса населения от другого.

Закон поразителен по энергии, с какой в нем выражена цель чисто государственная, для которой допускалась эта форма обладания. В коротких чертах преобразование заключается в следующем.

Гибелью, думает великий государь, угрожает свойство населенных имений подлежать дележам по началу семейной делимости всего имущества наследодателя между наследниками, гибелью государству, фамилиям, подданным…

Для владеющих классов это источник легкомысленных ожиданий, безделья, мотовства; для крестьян – непомерных, все возрастающих тягостей; для государства – разорительных недоимок и уклонений от службы (см. мотивы указа в тексте). Земли можно делить сколько угодно.

Эту делимость знает и Псковская судная грамота. Но земли с населением, с крестьянами? Какой тут принцип обладания? Есть ли это только частное право или здесь рядом с правом частным скрыто начало обладания территориального, властного?

Петр видит в этом институте преобладающий характер властный и решает, как в праве публичном, провести здесь консеквентно начало публичного же права, неделимости власти, как оно выражается в преемстве династическом.

Наследование в недвижимом имении возможно, но недопустимо деление такого имущества между несколькими наследниками. После отца населенное имение все целиком переходит одному лицу, обыкновенно старшему сыну. Кадеты не наследуют в недвижимости.

Они получают долю только из движимостей, на которых удерживается чисто приватный характер обладания. Сверх того, наследник по праву первородства или по указанию духовной грамоты выполняет различные обязательства (алиментарные в широком смысле) по отношению к кадетам, к младшим членам фамилии.

Положение этого единого наследника есть настолько же его право, насколько и долг. Он в высокой степени родственно позициям публично-правным, должностям, а не частноправным, не простым притязаниям, для коих решающий принцип есть utilitas singuloram.

Но как достигнуть практического осуществления этой задачи, – дать обладанию недвижимостями преобладающий публично-правный характер?

Для этого надо снять с этого вида имуществ, по возможности, все свойства предметов частноправного обладания. Они должны быть, как это нормально для публично-правных позиций, для должностей, для предметов обладания государственного, церковного, объявлены внеоборотными.

Мысль Петра не останавливается ни перед чем, и 1-й параграф знаменитого указа объявляет сразу внеоборотными, не подлежащими отчуждению ни продажей, ни залогом, все недвижимые имущества, родовые, благоприобретенные, выслуженные и купленные, вотчины и поместья, дворы, даже лавки[1].

Едва ли когда право частное приносилось до такой степени в жертву соображениям пользы государственной!

Вам известно, каким противодействием со стороны класса поместного встречен был этот указ. В населенных имениях помещики видели единственный ресурс справедливого и уравнительного устройства своих детей. Майораты же были противны правосознанию общества.

Это несомненно. Но было ли в самом деле соответственно интересам государства и “подданных” это устройство дворянского быта на счет приватизирования господских прав – это вопрос, которого разрешение принадлежит нашему времени.

Указ Петра не выдержал противодействия дворянского сословия. Он был отменен при Анне Ивановне. Залог и продажа, дробление населенных имений между детьми, завещательные акты самого свободного характера, обременение недвижимостей долгами, словом – коммерциальностъ, оборотность, чисто рыночный характер обладания населенными имениями в целом и в розницу, т.е. землей и крестьянами, которых продавали, дарили, закладывали, переселяли, ссылали по соображениям одной личной выгоды помещика, возобновились во всей силе, угрожая все более и более наступлением грозных предвидений Петра…

Мы обращаем здесь внимание на эти элементы юридических построений (лица, вещи) для того, чтоб показать, в какой мере эпоха московской централизации и ближайшее последующее время были мало благоприятны для обособления права частного и для развития общности юридических норм.

То же самое иллюстрируется образованием властной рукой законодателя массы регальных прав, до тех пор неизвестных русскому праву.

Наконец, в обширных предприятиях, которые в наше время выполняются посредством разного рода комбинаций договорного характера, в законодательстве Петра мы видим ту же исключительную точку зрения пользы государственной и соответственных сему способов действия.

Таково прорытие Ладожского канала, которое Петр находил полезным для целого государства, а потому и требовал такого же участия в деле со стороны подданных, какое имеет место для военных целей.

Повинность эта была организована по типу военно-служебной повинности. Люди призывались с разных концов России в состав так называемой канальной команды.

Все черты хотя бы государственного, но все же экономического предприятия были, в особенности в первую пору, тщательно устранены, хотя уже и тогда было ясно, что доставка людей из отдаленных местностей для предположенных работ представляла очень большие неудобства и для населения, и для самого предприятия (См.: П. С. З. N 3228).

Законодательные и административные акты такого рода свидетельствовали, несомненно, о чрезвычайной силе центральных органов государственной власти. В иных условиях эта сила способна как нельзя лучше содействовать образованию общих цивильных норм.

Но в ту пору и в тех условиях государство стремилось наложить на всякое дело до такой степени усердно печать интереса публичного, что для развития, рядом с этой всепоглощающей деятельностью государства, сколько-нибудь обширной сферы свободы личных и имущественных отношений оставалось мало места.


[1] См.: П. С. З. (1-е). N 2789. Выдержать вполне этой точки зрения нельзя, и § 12 допускает продажу недвижимостей “кто принужден будет”, не для переукрепления только, с платежом пошлин. Цель сократить оборот очевидна. В старой Руси неудобные стороны приватного характера обладания населен, имениями смягчалась широким развитием вековечного обладания церкви; но от этого скудела служба.

Николай Дювернуа https://ru.wikipedia.org/wiki/Дювернуа,_Николай_Львович

Николай Львович Дювернуа — русский историк права и юрист, заслуженный ординарный профессор, доктор гражданского права.

You May Also Like

More From Author

Толкование юридической сделки. Цель его. Правила толкования в классической системе, по Code civil и по ст. 1538 и 1539 т. X, ч. I. Анализ этих правил. П. 4 правил толкования. Параллель в правилах толкования закона и сделки. Восполнение пробелов в особенности. Проект Гражд. уложения. Превращение юридических актов и изменение назначения имуществ целевых

Виды недействительности. Латинская традиция и новые системы. Попытки свести все учение к общим принципам. I. Недействительность абсолютная. Ст. 88 Проекта. Отношение ст. 88 и 64 Пр. к 138 нем. гр. Улож. Состав преступного деяния в ст. 64 Пр. Поощрительная для ростовщичества формула. Объективный критерий для определения признаков сделки, противной добрым нравам. Общие характерные юридические черты ничтожества юридической сделки абсолютного. II. Недействительность относительная. Характерные черты. Методы инвалидации