Мы видели выше, в истории французского права, так называемый periode intermediaire, когда рядом отдельных законодательных актов устранены были в исторически сложившихся формах французской национальной жизни все препятствия, стоявшие до того на пути к обособлению права частного и развитию, вместе с тем, начал общности, выразившихся в Code civil.
Процесс того же рода происходил, в значительно видоизмененных формах, много медленнее и лишь в отдельных институтах, в Германии, в особенности в XIX веке. Это тоже процесс замены старых форм быта смешанных, цивильно политических, новыми, чисто цивильными, о чем будем иметь случай говорить позже, в отдельных очерках, напр., аграрного движения в законодательстве прусском и изменения институтов договорного, семейного и наследственного права в Германии вообще.
Подробные изыскания по истории позднейшего русского права здесь же показали бы нам и у нас тот же медленный, но постоянный процесс стеснения привилегий старого происхождения, с каждым годом терявших свою raison d’etre в новых условиях развития государственной власти.
После того, как петровский способ разрешить проблему социальных отношений в России был устранен указом императрицы Анны, вопрос об устройстве быта крестьян не раз тревожил дальновидных людей русского правительства и русского общества.
Нужна ли государству эта форма частноправной зависимости целых масс русского населения от небольшого круга привилегированных лиц? Чем окупается бесправие этих приватных “подданных” перед лицом русского государства?
К чему приведет в будущем институт крепостного права, не самородный на русской почве и вызванный необходимостью борьбы Московского государства с западными соседями, знавшими его прежде нас, но и раньше нас отказавшимися его поддерживать?
Не угрожает ли этот порядок вещей наступлением для русской жизни тех страшных предчувствий, которые тревожили Петра, когда он создавал свой план изъятия населенных имений из нормальных для предметов цивильного обладания форм гражданского оборота?
Мы не имеем цели изображать здесь движения капитальных для русской истории и русской жизни вопросов к их разрешению.
Истинным преемником петровских преобразовательных задач стал в наши дни император Александр II.
Проблема была разрешена методом, прямо противоположным тому, которому следовал Петр. Вместо поглощения всего права частного по недвижимостям правом государственным дух новой реформы заключается в расширении права частного, частной правоспособности на все население русского государства.
Если указ о единонаследии оказался не родственным историческому русскому духу, то еще менее соответствовал тому же национальному духу указ Петра III о вольностях дворянству, коим снималась с этого класса обязательность не только службы государству, но и принятый до того общий образовательный ценз для привилегированных классов.
После этой жалованной грамоты (18 февраля 1762 года) дворянскому сословию оставался хотя продолжительный (99 лет), но все же цивильный срок пользования населенными имениями.
Акты 19 февраля 1861 года дают нам прямо явление примирения двух полярных начал исторической русской жизни, начала свободы, определившегося жизнью старых вольных волостей, и начала необходимости, воплощенного последующей политической системой русского государства.
В этом слиянии – исторический момент образования современной русской системы права частного. Полное обособление начал права публичного и права частного, как двух замкнутых и законченных систем правоотношений, только с этих пор способно перейти из области предположений и планов в живую действительность.
Только в этих условиях стало возможно практически различать на почве нашего права id quod ad statum rei publicae spectat от того, что установлено ad singuloram utilitatem. Главнейший источник смешения интересов государства и частных лиц устранен навсегда, и гарантия интересов второго рода исходит ныне непосредственно, для всех подданных русского государства, от самой государственной власти.
Достигнув путем долгого исторического процесса этих результатов, национальная жизнь, вместе с этим, выходит из пределов старой исключительности, партикуляризмов всякого рода, племенных, исповедных, территориальных сословных, в праве гражданском, в широкую сферу действительного правообщения всех элементов русского населения.
Вместо бессильных попыток механического соединения разнообразных норм в один общий свод законов дальнейшая история права должна представить собой хотя бы медленный, но вполне жизненный процесс органического образования системы общего русского гражданского права, перед которой особенности и партикуляризмы местных, исключительных, специальных прав будут постепенно уходить на второй план и вовсе исчезать с исторической сцены.
В первую минуту последовавшей коренной реформы быта законодатель не мог создать потребной для достижения общности в праве готовой системы цивильных норм. В уставах 20 ноября 1864 года мы имеем одну систему норм процессуального характера, предназначенных для общего ограждения цивильных правоотношений, образующихся в новых условиях быта.
Это предшествующее образованию новой системы гражданского права изменение порядка защиты правоотношений знакомо нам в истории права других народов. Мы видели выше, в истории римского государства и права, предшествующую образованию системы juris gentium замену порядка процедирования per legitima verba новым процессом per verba concepta.
Вместо прежнего строго условленного буквой закона обряда судебной защиты орган юрисдикции становится в новых условиях органом медленного и постепенного образования новых норм гражданского права.
Как в Риме в VII в., также в новое время во Франции образованию общего гражданского кодекса предшествует существенное изменение порядка процедирования, произведенное известным ordonnance de la procedure civile 1667 года.
То же, наконец, мы наблюдаем ныне у немцев, где также прежде образования общего гражданского уложения созданы в 1877 году процессуальные нормы, существенно изменяющие и объединяющие старый порядок гражданского судопроизводства.
В уставах 20 ноября 1864 года достигнуты были все те цели, которых так долго не могло достигнуть старое русское законодательство в прежних условиях русского быта. “Дела челобитчиковы” действительно стали обособленной областью защиты на суде, в организованной для всех и каждого системе судебных установлений нового типа, интересов частных лиц.
Органы цивильной юстиции децентрализованы, приближены к местам и лицам, нуждающимся в их содействии для приведения в известность и для ограждения их прав. Вопросы суда и управления перестали сплетаться и этим осложнять защиту интересов приватного характера бесконечным движением по инстанциям независимо от воли сторон.
Положение тяжущихся уравнено и стало перед лицом суда совершенно независимым от каких-либо чуждых гражданского права квалификаций лица. Количество инстанций ограничено двумя. С организацией судебных установлений поставлено в теснейшую связь устройство нотариальной части и ведомство исполнительного производства.
По мере того, как устройство служебных органов гражданского правосудия приобретало это свойство специального приноровления для цели их особой деятельности, опасения, которые при старом порядке возбуждали в глазах законодателя свободные приемы толкования законов, уступили место другим соображениям.
В старом порядке, подобно тому, как в римской системе legis actionum, гарантию правосудия видели в устранении всякой попытки “обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований”, особенно в низших инстанциях, в обязательности для суда буквы закона, причем всякий раз, когда не имелось в виду при решении дела прямого руководящего текста закона, суд был обязан искать разрешения своих сомнений в усмотрении законодателя.
Это был порядок, необходимый в прежних условиях; ибо чистый тип частного правоотношения был мало выработан, мало обособлен в ту пору. В новых условиях гражданского судопроизводства гарантия правосудия лежит уже не столько в букве всепредусматривающего закона, сколько в достоинстве судебной организации, в качествах лиц, признанных отправлять судебную функцию, в постановке судебных должностей, в способах отправления юстиции, в наличности сторон при совершении процессуальных действий, в состязательном начале, проходящем по всем фазам движения спорного правоотношения[1].
В этих условиях ограждения интересов частных лиц на суде стеснительный ригоризм старых истолковательных правил заменен другим принципом. Совершенно так, как в основоположениях французского цивильного кодекса, обязанность суда поставлена и у нас шире простого применения буквы закона к конкретному правоотношению (см. выше. Art. IV Code civ.).
Судебные уставы 20 ноября 1864 года воспрещают “останавливать решение дела под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов”, а “за нарушение сего правила” подвергают виновных “ответственности как за отказ в правосудии” (Ср.: Цветков и Гожее. N 69, 70, 71). Art. IV Code civil, составленный, по отзыву немецких романистов, не склонных к похвалам Code’y, вполне в античном духе, составил с 64-го года достояние и русского правосудия.
Может ли быть сомнение, что только при этом очищении начал права частного от господствовавших до того элементов смешанного типа стало возможным и для России достижение того единства и той общности в сфере права гражданского, которая достигнута некоторыми западными государствами со старой культурой цивильной юриспруденции, и к которому так горячо стремились в наше время передовые люди Германии?
Судебные уставы 1864 года дают нам солиднейшую базу для этих ожиданий. В течение двух десятилетий основы гражданского правосудия, в них выраженные, нашли себе применение на таком обширном пространстве русской территории, на каком не действовал до того ни один закон, регулирующий область интересов частных лиц.
Судебные уставы императора Александра II введены в действие не только в большей части губерний внутренних, но, с некоторыми видоизменениями, на Кавказе и в Закавказье, в губерниях польских (1875 г.), в западных губерниях (1883 г.), наконец, даже в губерниях прибалтийских и в Сибири (см.: Св. Зак. Т. XVI. Ч. 1).
Мы имеем, таким образом, для цели образования в дальнейшем общей системы гражданских институтов не одно только условие единства государственной власти на всей русской территории, но и постоянно расширяющееся применение общих способов и форм ограждения прав гражданских ко всему составу населения империи.
Но составляют ли эти условия (обособление права частного от публичного в системе защиты, единство власти государственной, одинаковость судоустройства и процессуальных норм) все, что нужно для того, чтобы в дальнейшем была достигнута та же известность начал общего гражданского права, какой в особенности в наше время стремятся достигнуть западные государства всеми средствами, какими только способна располагать государственная власть?
Мы видели сейчас, что задача приближения суда к нуждам частных лиц не может быть достигнута иначе, как путем децентрализации судебных учреждений и сокращения числа инстанций. Рядом с этим, отправление цивильной юстиции поставлено у нас, как и во Франции, менее, чем прежде, в зависимость от готовой наличности руководящих легальных норм.
Французский Code, допуская значительную самодеятельность органов юстиции по отношению к легальным нормам, знает, рядом с этим, как поправку, как предупреждение опасности разъединения практики и неизвестности права, особое средство внутри самой судебной организации в кассационном учреждении, с этой cour regulatrice, которая и имеет назначением противодействовать разобщению юридических норм в их практическом применении судами.
Мы приняли, рядом с общими началами судебной организации и основами цивильного процесса, и этот элемент строения французской юстиции. Но разница состояния материального права в России и во Франции – великая.
Франция имела и имеет сильно развитую практическую цивильную юриспруденцию в прошлых своих судьбах, Франция создала единый и чисто цивильный кодекс для применения во всем государстве.
У нас ни того, ни другого условия нет. Провозгласить особность правоотношений гражданских от иных и действительно раскрыть эту особность во всех подробностях системы цивильных институтов – далеко не одно и то же.
В подробностях изучения этих институтов мы увидим, с какими трудностями, не всегда только научного свойства, соединяется достижение этой цели. Если французской кассации легко, в указанных условиях, выполнять свою функцию, то русская кассационная практика находится в этом отношении в совершенно ином положении.
Наша кассационная практика, по мере расширения судебных установлений на территории применения разных кодексов, будет достигать тех же целей, как и во Франции, но лишь в границах действия того или другого кодекса, и с этим вместе, в общем, по отношению к целому русскому государству, целей прямо противоположных тем, какие достигаются во Франции.
Рядом с самыми благоприятными внешними условиями развития системы общих цивильных институтов мы будем иметь в действительности обилие партикуляризмов, условленных не столько существом цивильного права, сколько пестрой формулировкой юридических норм, возникших в разное время, в разных условиях, обилием начал привилегии, имевших в свое время практический смысл и удерживающихся ныне нередко как совершенно дисгармонический с общими условиями быта остаток старины.
Не подлежит сомнению, что значительная часть партикуляризмов, привилегий, жалований, льгот, коими изобилуют в особенности балтийские губернии, может быть в дальнейшем или устранена, или удержана и поставлена особо от общей системы права, исключительно актами той же законодательной власти, в коей все эти остатки старины до последнего времени искали себе поддержки и утверждения.
Насколько предположенная в 1881 году кодификация гражданского права приблизит нас к цели образования системы гражданских институтов, общих для всей России, – это вопрос будущего.
Несомненно, что никогда задачи русской юриспруденции не стояли так высоко и так близко к практике, как в наши дни, и весь вопрос в том только, какими средствами она выйдет из предстоящей для нее трудной проблемы.
[1] Основные принципы нового судоустройства и способа процедировать составляют предмет особого чтения.
