Понятие владения еще не установлено наукой. На этот счет существуют три главные, наиболее распространенные теории.
1. Согласно одной владение представляет собой физическое господство над вещью, соединенное с намерением обладать ею, как своею, по образцу собственника (Савиньи, Пухта, Виндшейд, Ранда, Кунце).
Понятие владения слагается по этой теории из двух элементов: материального, телесного (corpus possessionis), состоящего в физическом господстве человека над вещью, и идеального, духовного (animus possessionis), выражающегося в известном направлении воли, в намерении обращаться с вещью, как со своею собственностью.
Сообразно с этим владельцами будут: 1) истинный собственник вещи, 2) лицо, ошибочно считающее себя собственником (добросовестный владелец), и 3) лицо, умышленно выдающее себя за собственника (разбойник, вор, присвоитель).
Напротив, не считаются владельцами лица, добросовестно и законно обладающие чужими вещами в силу какого-либо права, но не имеющие намерения присваивать себе роль собственников (арендаторы, залогодержатели, ссудополучатели, поклажехранители и пр.).
2. Вторая теория тоже признает владение физическим господством над вещью но не требует, чтобы владелец непременно хотел обладать вещью как своею собственностью, а считает достаточным, чтобы он вообще хотел обладать ею для себя, в свою пользу (Кирульф, Бекинг, Дернбург, Мандри).
Таким образом, вторая теория отличается от первой только тем, что придает воле владельца иное значение, понимая ее в более обширном смысле[1]. Кто обладает вещью как своею собственностью, тот, очевидно, обладает ею для себя, но не всякий обладающий ею для себя, в свою пользу, намеревается обладать ею, как своею собственностью.
Другими словами, понятие “владение для себя” шире понятия “владение в виде собственности”. А потому под первое подойдут все случаи, обнимаемые вторым (владение собственников настоящих и мнимых), и, сверх того, еще ряд других, именно владение лиц, обладающих чужими вещами в своем интересе, в свою пользу; каковы: арендаторы, наниматели, ссудополучатели. Не будут владельцами только те обладатели чужих вещей, которые обладают ими в интересе собственника, как-то: поверенные, поклажехранители.
3. Третья теория, оставляя в стороне вопрос о направлении воли владельца, переходит на экономическую точку зрения и определяет владение как хозяйственную связь вещи с лицом, т.е. как такое состояние вещи, в котором она служит потребностям своего обладателя (граф Пининьский, Колер, Ленель, Салейль).
Согласно этому определению, владельцем вещи должен считаться тот, кто извлекает из нее экономическую пользу, т.е., говоря короче, ее хозяин, все равно, имеет ли он на нее какое-либо право или не имеет.
4. Сверх указанных трех теорий существовало и существует много других.
Исходной точкой для построения понятия владения послужило римское право. Изучение его источников показало, что в Риме существовало два вида фактического обладания вещами: защищаемое путем особых исков и лишенное такой защиты. Первое они обыкновенно[2] называют владением, или юридическим владением (possessio, иногда possessio civilis), а второе – держанием, или естественным владением (possessio naturalis)[3].
Вследствие этого сам собою возник вопрос: чем же они руководствовались, проводя такое различие? Другими словами, каков принцип указанного деления и в чем состоит разница между владением и держанием? Дать ответ на этот вопрос пытались еще глоссаторы и комментаторы[4]. Их мнения сводятся в общем к тому, что владелец обладает вещью от своего собственного имени, а держатель – от чужого[5].
Но источники римского права решительно противоречат такому объяснению, так как признают владельцами многих лиц, обладающих вещами от чужого имени, как-то: залогодержателей, эмфитевтов, поверенных и др. Несмотря на явную несостоятельность, эта теория господствовала с разными несущественными видоизменениями в течение всех средних веков. Только в XVI в. она была переработана французской юриспруденцией и приняла другую форму.
Французские юристы усмотрели различие между владением и держанием в характере воли обладателя. Согласно их мнению, владелец только тот, кто обладает вещью с намерением обращаться с нею, как со своею, по образцу собственника (cum affectu domini, dominantis)[6]. В таком виде понятие владения перешло в сочинения германских юристов XVII и XVIII вв.[7] и было заново воспроизведено и впервые теоретически объяснено[8] знаменитым основателем исторической школы – Савиньи.
В своей монографии “Право владения” Савиньи развивает теорию владения следующим образом: “Все понимают под владением вещью такое состояние, в котором не только физически возможно собственное воздействие на вещь, но и невозможно никакое чужое воздействие. Так, корабельщик владеет своим кораблем, но не водою, по которой он плывет. Это состояние, называемое держанием, лежит в основе всего понятия владения…
Так как собственность представляет собой юридическую возможность воздействовать по своему произволу на вещь и не допускать никого другого к пользованию ею, то в держании заключается осуществление права собственности, а потому держание есть естественное состояние, соответствующее собственности как состоянию юридическому[9]…
Каждое держание, чтобы получить значение владения, должно быть намеренным, т.е. чтобы быть владельцем, необходимо, не только иметь держание, но и желать его иметь (animus possidendi)… Если же держание представляет собой естественное состояние, соответствующее собственности как состоянию юридическому, то animus possidendi должен состоять в намерении осуществлять право собственности.
Но обладатель может иметь намерение осуществлять либо чужое право собственности, либо свое. Если он имеет намерение осуществлять чужое, то в этом обстоятельстве нет такого animus possidendi, вследствие которого держание возвышалось бы до владения.
Это положение, явно выставляемое римским правом, объясняется весьма естественным образом значением владельческих исков (как средство защиты личности владельца от насилия)… Остается только второй случай, когда намерение обладателя направлено на осуществление своего права собственности”[10].
Таким образом, выходит, что разница между владением и держанием заключается в характере воли лица, обладающего вещью: владелец имеет намерение обладать вещью, как своею, по образцу собственника (animus domini), а держатель – намерение обладать ею, как чужою, от чужого имени (animus alieno nomine detinendi).
Однако Савиньи не мог не заметить, что римское право признает владельцами несколько категорий лиц, не имеющих намерения обладать вещами от своего имени, как-то: залогодержателей, прекаристов, секвестрариев и пр. Видя, что эти случаи не подходят под выставленную им формулу, Савиньи объявил их исключениями и выработал для объяснения их теорию производного владения, заключающуюся в следующем.
“Владение, – говорит он, – рассматривается как право и потому способно к отчуждению. Вследствие этого настоящий, первоначальный владелец может переносить право владения на того, кто за него осуществляет право собственности.
Следовательно, кроме первоначального владения, покоящегося на держании и animus domini, существует еще и производное владение, основывающееся на первоначальном владении другого лица.
Animus possidendi, который при первоначальном владении должен быть понимаем в смысле animus domini, направляется при производном владении на переданное прежним владельцем jus possessionis (право владеть)”[11].
Но если бы это было так, если бы римляне рассматривали владение как право, то владение подлежало бы свободной передаче от одного лица другому, подобно всякому праву. Другими словами, собственник вещи мог бы по своему желанию передавать владение кому угодно, так что производное владение устанавливалось бы и в случаях аренды, поклажи, ссуды и пр.
Между тем римское право не допускает такой передачи и всегда признает арендаторов, нанимателей, ссудополучателей и пр. не владельцами, а держателями. Это ограничение Савиньи объясняет так: “Производное владение не должно быть понимаемо в том смысле, что его нужно допускать всякий раз, когда этого захочет владелец. Оно – отступление от основных принципов владения, а потому может быть допускаемо только в тех случаях, когда его явно устанавливает положительное право”.
Монография Савиньи составила эпоху в науке и послужила основой для позднейших исследований. По словам Брунса, “все, что с тех пор было написано или говорено о владении, либо возникло под влиянием Савиньи, либо составляет оппозицию против него.
Сочинение Савиньи содержит в себе первую важную попытку представить все учение о владении сперва в его внутреннем, естественном обосновании и развитии, а затем в данной ему положительным правом форме. Недостаток состоит только в том, что Савиньи не уяснил себе вполне этой двойственности задачи и потому постоянно смешивает философию[12] и положительное право ко вреду их обоих”[13].
Установленные Савиньи понятия первоначального и производного владения были приняты целым рядом ученых[14]. Но с начала двадцатых годов появляются попытки соединить оба этих понятия в одно.
С этой целью некоторые старались отыскать animus domini у всех производных владельцев[15]; другие доказывали, что владелец может по своему произволу передавать свое право владения всем без исключения держателям[16]; третьи расширили понятие владения и, устранив animus domini, определили владение, как всякое отношение фактического господства, связанное с намерением обладать вещью для себя, в своем интересе (animus dominantis, possidendi, rem sibi habendi)[17].
Однако и теория Савиньи, в чистом своем виде, продолжала поддерживаться многими выдающимися учеными, причем некоторые старались дать ей философское обоснование. Особенно замечательна попытка Брунса.
Последнюю главу своего исследования “О владении в средние века и новое время” он посвящает философии владения и начинает с опровержения общепринятого взгляда, по которому держание представляет собой “чисто физическое, телесное, отвлеченное от всякой воли отношение господства лица над вещью”.
По его словам, “можно на вещи стоять, лежать, сидеть без всякого участия души, но иметь, держать вещь можно, только обладая волею на это… Говорить о держании, совершенно устранив какую бы то ни было волю, просто нелепо и противно смыслу слов.
Если я случайно остановлюсь на улице пред открытым и пустым домом, то я имею физически, фактически возможность исключительного распоряжения им, но было бы безумием назвать меня держателем дома…
Простое физическое отношение господства может быть юридически принимаемо во внимание в том случае, если с ним связана воля[18]. Поэтому различие между держанием и владением следует полагать не в присутствии или отсутствии воли, а в ее свойстве и характере…
Если держание с физической своей стороны состоит в возможности произвольно, т.е. всячески, воздействовать на вещь и устранять чужое воздействие, то естественно, что только тот держит вполне для себя, у кого содержание воли вполне соответствует факту держания, т.е. кто имеет волю предпринимать всякое воздействие на вещь, как ему будет угодно, и устранять всякое чужое воздействие, если оно ему не нравится…
Такой держатель хочет обладать, как собственник, animo domini, а потому является настоящим, полным владельцем. Напротив, кто обладает вещью без этой воли, не как собственник, от чужого имени, тот является простым держателем”[19].
Тем не менее все указанные направления составляли в сущности одну школу, так как были согласны между собою в том, что владение состоит из двух элементов: 1) из физического господства над вещью (corpus poss) и 2) из воли или намерения владеть (animus poss). Впервые подверг сомнению правильность этого положения Иеринг.
В своей монографии “Об основании защиты владения” он, между прочим, указал, что определение владения как “физического господства над вещью” верно только относительно движимых вещей, “которые обыкновенно всякий держит при себе или в своем доме”[20].
Но недвижимости, лежащие на открытом месте (поля, луга, озера), не поддаются такому господству. “Я владею отдаленным участком земли, но имею ли физическую власть над ним? Над этой властью смеются зайцы, уплетая капусту в моем огороде, и хохочут дети, валяясь в моем сене”[21]. Ввиду этого Иеринг предложил другое определение: владение есть фактическое осуществление собственности.
“Под владением, – говорит он, – я разумею то состояние вещи, в котором она удовлетворяет своему экономическому назначению, назначению служить человеку. Состояние это, смотря по роду вещи, принимает различный внешний вид: для одних вещей оно совпадает с держанием, или физическим обладанием, для других – нет.
Одни вещи принято держать под личным или реальным надзором, другие – принято оставлять без охраны и присмотра. Поселянин оставляет в открытом поле копны сена и снопы хлеба, архитектор – строительный материал на месте постройки, но никто не делает ничего подобного со своими ценностями, со своею мебелью и т.д.; всякий хранит их у себя в доме.
Положение, для первых вещей нормальное, оказывается таким образом для вторых ненормальным, т.е. таким, в форме которого не принято выражать собственности на эти вещи. А потому вместо физического господства мы предлагаем более целесообразную точку зрения, именно то, что можно назвать фактическим засвидетельствованием собственнических притязаний.
Тот становится владельцем, кто либо сам придаст, либо велит придать вещи такое положение, какое соответствует собственности, и тем заявит себя в качестве лица, притязающего на собственность[22]: Напротив, владение утрачивается, когда вещь попадает в такое положение, которое не мирится с обычными способами и формами, в каких собственник привык ею пользоваться”[23].
Мнение Иеринга нашло много приверженцев. Некоторые из них прямо приняли формулу Иеринга[24]. Другие видоизменили ее и, устранив параллель между владением и собственностью, определили владение как экономическую связь между лицом и вещью, как такое состояние вещи, в котором она служит потребностям данного лица[25].
Главный представитель этого экономического направления – гр. Пининьский, посвятивший два тома доказательству того, что оно не было чуждо римским юристам, выражается следующим образом: “владение представляет собой фактическое служение вещи определенному лицу. Фактическое хозяйственное употребление вещей и извлечение из них пользы предполагают длящееся отношение к вещи.
Это отношение и есть владение[26]: Так как оно является известной связью между объектом и субъектом и так как цель этой связи хозяйственная, а существование и значение ее зависят от формы экономических отношений жизни, то наиболее подходящим для него выражением будет: хозяйственное соединение вещи с лицом”[27].
Однако большинство ученых отнеслись отрицательно к теории Иеринга[28] и продолжали держаться воззрения Савиньи, хотя принуждены были расширить понятие физического господства и подвести под него всякую, даже самую отдаленную возможность на вещь[29].
В 1889 г. Иеринг нанес господствующей теории второй удар, еще более сильный, чем был первый. В то время как в монографии “Об основании защиты владения” он коснулся вопроса о внешней стороне владения (corpus), в новом своем труде “Владельческая воля” он подверг глубокой и беспощадной критике учение о внутренней стороне владения (animus).
Иеринг не ограничился исследованием источников римского права, хотя это составляло его главную и непосредственную цель[30], а рассмотрел вопрос со всех точек зрения: исторической, логической, дидактической, процессуальной и законодательной.
Наиболее существенные и теоретически важные возражения его состоят в следующем: во-1-х, господствующая теория является результатом ошибочного обобщения отдельных случаев, указанных в источниках римского права.
Именно римские юристы считают владельцами, с одной стороны, лиц, имеющих намерение обладать вещью, как своею (animus domini), а с другой – еще и многих других, у которых такого намерения нет, каковы, напр., залогодержатель, эмфитевт, прекарист и пр.; между тем Савиньи и его последователи обратили внимание только на владельцев первого рода и, имея в виду исключительно их, построили понятие владения.
Когда же оказалось, что остальные случаи не подходят под это понятие, то они объявили их исключениями. Помимо того что римские источники вовсе не называют этих случаев исключениями, в данном случае даже не может быть речи ни о каком исключении. Дело в том, что правило допускает исключения, т.е. противоречия, но понятие не терпит их.
Если animus domini выставлен, как необходимый элемент и даже ядро понятия владения, то владение без animus – логическая невозможность, абсурд. Прием, употребленный Савиньи, может быть наглядно изображен так. Положение: необходимый элемент понятия стола – четыре ножки. Возражение: существуют столы с большим и меньшим числом ножек.
Ответ: это – исключения, вызванные случайными причинами[31]. Во-2-х, господствующая теория не может быть осуществлена на практике, в процессе. Следуя ей, каждый истец, предъявляющий иск о защите владения, должен доказать, что он владелец спорной вещи, т.е. что в его лице соединились два условия, требуемые для владения, именно corpus, или физическое обладание вещью, и animus, т.е. намерение обладать ею, как своей.
Наличность первого условия можно доказать. Но каким образом судья удостоверится, что у истца действительно имелось и имеется второе – animus? Ведь animus представляет собой душевное состояние, а влезть в чужую душу нельзя.
Правда, судебная практика нашла выход из этого затруднения: она стала заключать о намерении истца по его поступкам и выработала целый каталог “владельческих действий”, в которых якобы выражается animus domini.
Но это, в сущности, не выход из затруднительного положения, а обход его, так как по внешним фактам нельзя с полной достоверностью судить о воле. Так, напр., если истец докажет, что он в прошлом году сеял и собирал хлеб на спорной земле, то отсюда ничего ровно не следует: он мог это делать и в качестве собственника, и в качестве арендатора, т.е. имея animus domini и не имея его[32].
В 3-х, господствующая теория не может быть последовательно проведена и в законодательстве. Согласно ей, законодателю пришлось бы лишить владельческой защиты лиц, не имеющих animus domini, т.е. закладодержателей, арендаторов, эмфитевтов и пр. Между тем было бы крайне нецелесообразно и несправедливо оставить всех этих лиц без такой защиты, даруя ее в то же время ворам и присвоителям только потому, что последние имеют требуемый animus[33].
Отвергнув господствующее учение о воле владельца, Иеринг выставил новое, согласно которому всякое фактическое обладание вещью, независимо от той или иной воли обладателя, считалось по римскому праву и должно быть вообще считаемо владением, если только законодатель, в силу каких-либо практических соображений, не объявил данного владельца держателем.
Так, напр., арендатор в сущности владелец, и если он признавался в Риме держателем, то только потому, что римское право по некоторым веским причинам не могло даровать ему юридической защиты, какою пользовались владельцы.
То же самое, по мнению Иеринга, следует сделать и современным законодательствам: они должны постановить в виде общего правила, что всякое фактическое обладание считается владением и подлежит защите владельческими исками, если закон не объявил его, по исключению, держанием.
А объявить держанием необходимо следующие случаи обладания чужими вещами, случаи, которые нецелесообразно и несправедливо было бы снабдить владельческой защитой: 1) домашнее обладание (жены, детей, прислуги – вещами домохозяина), 2) представительное обладание (носильщика – чемоданом пассажира, конюха – лошадью путешественника) и 3) мгновенное обладание (зрителя – биноклем соседа, посетителя ресторана – газетой)[34].
Идеи Иеринга нашли приверженцев[35], но встретили и сильную оппозицию[36]. Таким образом, общего согласия по вопросу о понятии владения до сих пор в литературе не установилось. Мало того, сверх трех указанных выше главных и наиболее распространенных теорий существует масса особых индивидуальных воззрений.
Так, напр., Либе говорит, что владение заключается “в идее господства, в душевном состоянии субъекта, находящегося в причинной связи с положением вещи в пространстве”, по Козаку, владение представляет собою не действительное, а возможное господство над вещью; по Кинделю, владение есть несовершенное право обладания вещью; по Штинцингу, “владение есть отношение фактического господства не над вещью, а над другими людьми” и т.д.[37]
[1] Ввиду этого обе теории можно назвать, как сделал Иеринг (Besitzwille, Cap. II), волевыми, или субъективными.
[2] Терминология источников отличается сбивчивостью. См. о ней у Windscheid’a (Pand., I, § 148, Anm. 12).
[3] Юристы нового времени ввели для обозначения естественного владения термин “detentio”, не встречающийся в источниках.
[4] Bruns, 105–106, 255.
[5] Placentinus, “non possidet, qui pro suo non possidet”. Несколько иную формулировку дал Азо, за которым последовал Аккурсий. Именно Азо считает владением: 1) обладание вещью от своего имени и 2) обладание ею хотя и от чужого имени, но для себя (pro alieno, sed sibi).
Однако согласно такому определению секрестрарий и прекарист были бы держателями, а узуфруктуарий – владельцем; между тем римское право постановляет как раз наоборот. Bruns, 306.
[6] Bruns, 368. Выражение “affectus domini” впервые употребил Донелль, развивший, по словам Иеринга, “с величайшей ясностью современную теорию”. Ihering. Der Besitzwille, 249.
[7] Некоторые из них просто повторяли формулу французских юристов; другие несколько видоизменяли ее, употребляя вместо “affectus domini” выражения: “animus sibi suaeque utilitatis causa, sibi suoque nomine habendi, domini vel alius juris in re” и пр. Bruns, 387.
[8] Потому-то и называют “теорией Савиньи”, хотя она существовала задолго до него.
[9] Savigny. Das Recht des Besitzes, § 1.
[10] Там же, § 9.
[11] Savigny, ib. § 9. Теория производного владения тоже существовала до Савиньи. Впервые развил ее, по словам Иеринга, Лаутербах (XVIII в.); Ihering. Der Besitzwille, 248–249.
[12] То есть отвлеченную теорию.
[13] Bruns, 410–411. Это смешение, надо заметить, представляет собой обычный факт в германской литературе, которая отождествляет теорию гражданского права с догмой римского права. Так, напр., Дернбург говорит, что “пандекты имеют целью развитие общей теории гражданского права” (Pand., § 1).
Cp. Windscheid. Die Actio, 1856, § 1 (у нас проф. Азаревич. Сист. рим. пр., I, 41: “единая наука гражд. пр. есть наука рим. права”). Даже Иеринг называет римское понятие владения “обычно-научным” (Основ. защ. влад., 21). О разнице между теорией и догмой см. наш “Учебн.”, вып. I, § 2.
[14] Puchta. Pand., § 125; Mockeldey. Lehrb., § 211; Avndts. Pand., § 135; Vangerow. Pand., I, § 200; Mühlenbruch, Göschen, Schilling, Seuffert, Burchardi, Büchel, Unterholzner и др. (Bruns, 414, Anm. 2. Randa, 16, Anm. 17).
[15] Schrötter, Bavtels, Duncker (Die Besitzklage und der Besitz, 1884, 163).
[16] Thibaut. Pand., § 208; Schweppe. Priv. r., II, § 215, n. 7.
[17] Kierulff. Theorie d. gem. Civ. r., 1839, I, S. 352; Bocking. Instit., I, 513-517, Bocking. Pand., I, §123; Warnkonig, Pfeiffer, Sintenis, Lenz, Mandry и др.
[18] Это мнение Брунса разделяют многие ученые, между прочим: Ihering. Der Besitzwille, Cap. III, IV; Winscheid. Pand., § 149 (S. 420).
[19] Bruns, 466–475.
[20] Иеринг. Об основании защиты владения, 160.
[21] Там же, 146.
[22] Иеринг. Об основании защиты владения, 159.
[23] Там же, 168.
[24] Барон (Система рим. пр., § 116 и 118); Hauser (Stellvertretung im Besitz, 1870, S. 13 и др.); Reuling (Zeitschr. f. Hand. r., B. XIII, 320); у нас: г. Муромцев (ук. ст.) и Колокольцев (Понятие и юрид. природа влад. по рим. праву, 1874).
[25] Piniński. Der Thatbestand des Sachbesitzerwerbs, I, 1885, 26–30; Kohler. Pfandrechtliche Forschungen, 1882, S. 167 ff., Lenel (Jahrb. f. Dogm. XIX, 215); Leonhard, Regelsberger (Gött. Gel. Anz., 1885); Saleilles (Revue Bourguignonne de I’enseignement supérieur, 1893, t. III).
В русской литературе г. Гримм (в “Журн. С.-Петерб. юрид. общ.”, 1894, N 10). К этому же воззрению примкнул впоследствии и сам Иеринг (“Der Besitzwille”, 481–483).
[26] Piniński, I, c. 26.
[27] Ib., 29.
[28] Особенно Bruns. Die Besitzklagen des röm. und heut. Rechts, 1874; Schmid (“Krit. VierteIjahrschr.”, XII); Meischeider. Besitz und Besitzeschutz, 1875.
[29] Randa, § 11; Mandry (Arch. f. civil. Pr., B. 63, 1–26); Duncker. Die Besitzklage und der Besitz, 1884, 177–178; Wendt, Liebe, Windscheid. Pand., § 153; Dernburg. Pand., § 178. Теория Савиньи господствует и во французской литературе.
Ей следуют: Van-Wetter. Traité de la possession, 1868, 50, 157; Philippoteaux. De la poss., 1873; Foleville. De la poss. des meubles etc. 18 5; Aujay. De la poss., 1876 и др.
[30] Ihering. Der Besitzwille, 11, 85–86.
[31] Там же, 336–337.
[32] Ihering. Der Besitzwille, 162–165, 178–179.
[33] Там же, 199, 200, 236, 369–370.
[34] Ihering. Der Besitzwille, гл. II и XIX.
[35] Baron (Iahrb., f. Dogm., 29, 30 B.); Zoll (Zeitschr. f. priv. u. öff. R., XVII B.); Bru (Rev. gén du dr., v. 16); Vermond. Théorie gén. de la poss., 1895. Отчасти согласны с Иерингом, но во многом расходятся с ним: Strohal (Iahrb., 29, 31 B.); Schuppe. Das Becht des Besitzes, 1891); Bekker (Iahrb., 29 B.).
[36] Kuntze. Zur Besitzlehre, 1890; Hirsch. Principien des Sachbesitzerwerbs, 1891; Stintzing. Zur Besitzlehre, 1892 (стр. 19–25); Eck. Windscheid und Ihering, 1893; Hölder (Krit. Viert. jahrschr., XXXIV B.); Brezzo (Rivista per sc. giur., v. IX); Riccobono (Arch. giur., 1893, v. L.); Windscheid; Dernburg, и др.
[37] Liebe. Der Besitz als Becht im thesi, 1876; Kosack. Der Besitz der Erben, 1877, 20; Kindel. Die Grundlagen des röm. Besitzrechts, 1883; Stintzing. Zur Besitzlehre, 1892, 1–5.
