У Страленберга и Фоккеродта, двух иностранцев, живших в России при Петре Великом, находим изложение условий, на которых вступил на престол царь Михаил.
По словам первого, новый царь письменно обязался блюсти и охранять православную веру, забыть прежние фамильные счеты и недружбы, по собственному усмотрению не издавать новых законов и не изменять старых, также не объявлять войны и не заключать мира, важные судные дела вершить по закону установленным порядком, наконец, вотчины свои либо отдать родственникам, либо присоединить к коронным землям (Historie der Reisen in Russland etc. 1730, S. 209.
Другое заглавие: “Beschreibung des Nord-und Ostlichen Theils von Europa und Asia”). Ни о Думе бояр, ни о Земском соборе нет и помину в условиях у Страленберга. Известие Фоккеродта несколько обстоятельнее. Оно помещено в записке о состоянии России при Петре Великом, составленной в 1737 г., следовательно, может быть названо современным приведенному известию Татищева в его записке, вызванной событиями 1730 г. (Перевод записки Фоккеродта в Чт. Общ. Ист. и Др. Р. 1874, кн. 2.)
Фоккеродт хорошо знал положение современной ему России, где он жил в последние годы царствования Петра I. Он имел сведения и о московских делах XVII в., но отдельные события передает в своем труде не всегда ясно и точно. Он пишет (стр. 21), что при избрании царя по окончании Смуты московская знать составила между собою род сената, который назвала собором и в котором не только бояре, но и все другие, находившиеся на высшей государственной службе, имели место и голос.
По единодушному решению этого собора избранный царь должен был присягой принять на себя следующие обязательства: предоставить полный ход правосудию по старинным земским законам, никого не судить собственною властью, без согласия Собора не вводить ни новых законов, ни новых налогов и ничего не решать в делах войны и мира. Царь Михаил не колеблясь принял и подписал эти условия и некоторое время действовал согласно с ними.
Но отец царя, воротившись из польского плена и став патриархом, искусно воспользовался значением своего сана в народе, неудовольствием низшего дворянства на властолюбивых бояр и их собственными раздорами, один завладел опекою над сыном и самовластно распоряжался всеми делами, оставив Собору лишь честь одобрять его распоряжения. Стрельцы служили опорой этому самовластию, и это войско дало возможность Михаилу даже по смерти отца продолжать правление с такою же властию, какую имел отец.
По этому известию одно и то же учреждение издает новые законы и вводит новые налоги, тогда как договором 1610 г. первое дело присвоено Земскому собору, а второе – Боярской думе. Но какое это учреждение? Фоккеродтов сенат, названный Собором, в котором кроме думных людей, бояр, имели место не представители всех чинов, а какие-то “все другие, находившиеся на высшей государственной службе”, не похож ни на Земский собор, ни на Думу.
Очевидно, Фоккеродт смешал Собор с Думой в одно учреждение, а в границах компетенции обоих этих учреждений и состоит весь вопрос об устройстве высшего управления при Михаиле. Но мы видели, что и в правительственной практике Михайлова времени эти границы обозначались не вполне согласно с договором 1610 г.
Что касается патриарха Филарета, то он имел большое личное влияние на управление, но не изменил его оснований, не произвел переворота, как расположен был думать Фоккеродт. От него много доставалось неприятным ему людям; но учреждения действовали по-прежнему.
Так смотрит на него и один близкий к тому времени памятник, хронограф архиеп. Пахомия, который, характеризуя этого патриарха, говорит, что он был “нравом опальчив и мнителен, а владителен таков был, яко и самому царю боятися его, боляр же и всякого чина царского синклита зело томляше заточенми необратными и инеми наказании” (А Попова. Изборник, 316). Известие Фоккеродта о самовластии Михаила по смерти Филарета опровергается свидетельством Котошихина, который, разумеется, знал дело лучше Фоккеродта.
