Новый закон отличался от закона Второй Империи, на смену которому он явился прежде всего, по названию. Закон 30 июня 1881 был принят, палатами и опубликован под именем закона о свободе собраний. Этим наименованием подчеркивалась лишний раз та задача, которую преследовал законодатель.
Под действие нового закона, под созданную им регламентацию могли быть подведены только публичные собрания. Различие между публичными и частными собраниями закон не устанавливает, и следовательно выяснение этого различия по-прежнему остается на обязанности судов.
Основная мысль закона определенно выражена в первой статье: публичные собрания свободны. Они могут иметь место без предварительного разрешения, на условиях, предписанных следующими статьями.
Этими следующими статьями закон 1881 года создавал явочный порядок для всех публичных собраний, причем составители закона добросовестно приняли меры к тому, чтобы предварительное заявление о собрании не превратилось в просьбу о разрешении, и чтобы, за администрацией ни в каком случае не было сохранено права откладывать или запрещать собрание.
Согласно ст. 2, всякому публичному собранию должно предшествовать предварительное заявление с указанием места, дня и часа собрания. Заявление должно быть подписано по крайней мере двумя полноправными гражданами, из которых один должен иметь постоянное местожительство в общине.
Заявление должно подаваться префекту полиции в Париже, префектам и супрефектам в главных городах департаментов, и округов, и мэрам в простых общинах. В принятии заявления выдается расписка с указанием дня и часа подачи заявления.
При этом если бы заявители встретили препятствия в получении расписки, то им было бы достаточно удостоверить факт подачи заявления свидетельством двух граждан, живущих в общине.
Срок в 24 часа между подачей заявления и началом собрания сокращался до двух часов для собраний избирательных, в период между созывом избирательных коллегий и днем выборов. В самый день выборов, если происходит несколько перебаллотировок, собрание может происходить непосредственно за подачей заявления.
Требование предварительного заявления, несомненно, представляло некоторое стеснение. Нужно, однако, иметь в виду, что так как закон относился только к собраниям публичным, о которых обыкновенно оглашается во всеобщее сведение, то посылка накануне особого извещения полиции представляло собой формальность, выполнение которой нельзя было считать особенно затруднительным.
В пользу ее сохранения ссылались на то, что извещение администрации может иметь целью обеспечение безопасности самого собрания, которая может быть нарушена манифестациями, враждебными устроителям собрания.
Требование, чтобы лица, подписавшие заявление, обладали всеми политическими правами, указывает на то, что составители закона 1881 г. рассматривали право созыва собраний – не как естественное право, присущее всем и каждому в силу самого факта существования на земле, a как право политическое, субъектами которого являются граждане.
Таким образом, ни иностранцы, ни несовершеннолетние, ни женщины, как не обладавшие политическими правами, не могли подписывать заявления об устройстве собрания. Поправка Таландье (Talandier) предлагавшего выбросить из текста указание на политические права, была отклонена Палатой[1].
Но из того, что лица, не пользующиеся с политическими правами, не могут подписывать заявления об устройстве собрания, не следует выводить, что они не имеют права и участвовать в нем. За исключением собраний избирательных право участия их законом не было ограничено.
Закон предусматривал тот случай, когда администрация под каким бы то ни было предлогом откажет в выдаче расписки в принятии заявления. Администрация лишалась возможности превратить этим путем собрание в незаконное.
Удостоверение в том, что заявление было действительно подано, но не было принято администрацией, могло вполне заменить расписку. A для действительности такого удостоверения оно должно было только быть подписано двумя гражданами, живущими в общине.
Закон предусматривал также возможность в случае отказа администрации в принятии заявления, обратиться к так называемому экстраюдициальному порядку. Устроители собрании могли обратиться к судебному приставу, который на общем основании должен был составить акт о том, что он привял от них заявление для передачи префекту или мэру[2].
Ст. 4 закона устанавливала требование, чтобы в заявлении было указано имеется ли виду публичная лекция (Conference), предположены ли прения (une discussion рublique) или же устроители созывают избирательное собрание. Требование это, однако, не могло казаться стеснительным, так как никаких особых условий для устройства собраний с прениями, или публичных лекций законом установлено не было.
Те и другие устраивались на одинаковых основаниях. В правительственном проекте предполагалось, что в заявлении будет указываться и самый предмет обсуждения на предстоящем собрании.
Эта редакция ст. 4-й была, однако, отвергнута Палатой в первом же чтении, после того, как говоривший от имени комиссии депутат Боссэр (Beaussaire) указал на всю опасность этой редакции, и на неопределенность того, что относится или не относится к предмету обсуждения.
Свою мысль Боссэр очень удачно иллюстрировал примером самой Палаты Депутатов, которая в том же заседании благодаря речи Луи Блана, незаметно для себя от закона о праве собрании перешла к обсуждению вопроса о религиозных конгрегациях. Мы приняли бы редакцию, предложенную правительством говорил Боссэр, если бы она имела платонический характер.
Но коль скоро отступление от указанного предмета обсуждения связано с возможностью распущения собрания и с ответственностью бюро, то я заявляю, что эта статья является наиболее тяжким посягательством на свободу собраний[3].
В отличие от закона 1868 г. закон 1881 г. допустил собрания под открытым небом. Под запретом остались только собрания на улицах и дорогах (sur la voie publique) (ст. 6). Предложение комиссии Накэ, по которому разрешение собраний на улицах и дорогах ставилось в зависимость от усмотрения общинных властей, не встретило сочувствия в Палате Депутатов, и не вошло в закон.
Тем не менее, по мнению комментатора закона Констана, мэры не лишены права разрешать публичные собрания на дорогах, если они не усматривают особых неудобств[4]. Статья 6-я относилась только к собраниям о которых делается предварительное уведомление. Собрания случайные на улицах и дорогах подходят под понятия сборища и должны регулироваться законом 1848 г. об (attroupement)[5].
Ст. 6 устанавливает предельный час для публичных собраний до 11 ч. вечера, и допускает исключение лишь для тех местностей, в которых все общественные места закрываются позднее.
Ответственность за соблюдения закона возложена на бюро собрания. Согласно ст. 8, и по традиции, идущей еще с декрета 28 июля 1848 г., каждое собрание должно иметь бюро по крайней мере из трех человек. Бюро обязано поддерживать порядок, препятствовать всякому нарушению законов, сохранять за собранием тот характер, который указан был в предварительном заявлении.
Бюро обязано воспрещать произнесение речей, противных общественному порядку и добрым нравам (а l’ordre public et aux bonnes moeurs). Если состав бюро не указан в предварительном заявлении, то члены его избираются самим собранием.
Члены бюро, a до избрания их устроители собрания являются ответственными за нарушение 6, 7 и 8 статей закона, т.е. кроме только, что указанных нарушений, еще и за то, что собрание не будет происходить на улице или дороге (ст. 6), и не превратится в клуб (ст. 7).
При обсуждении постановлений о бюро ст. 8, депутат Реrin указал, что вводимая этой статьей ответственность устроителей собрания и бюро за действия других лиц неизбежно будет препятствовать нормальной организации бюро.
Благонамеренные граждане (bons citoyens), говорил он, наверное не пожелают принять участия в бюро, чтобы не подвергаться ответственности за деяния, в которых они сами не участвовали, и которым они не могли помешать[6].
Редакция ст. 8, поскольку ею устанавливалось запрещение речей, противных общественному порядку и добрым нравам, не удовлетворяла и самих членов комиссии вырабатывавший проект. Последняя указывала, что понятия общественного порядка и добрых нравов, по существу своему, слишком эластичны и неопределенны.
При установлении фактического обстоятельства, что чьей-либо речью нарушен общественный порядок и добрые нравы, неизбежно проявится усмотрение судьи, которому придется решать этот вопрос. Но самое преступление – нарушение общественного порядка и добрых нравов, не было введено законодателем впервые в законе о собраниях.
Оно установлено общим уголовным законодательством, самое выражение, как указывал Накэ, заимствовано из закона о печати 1819 г., и пока в общем законодательстве сохраняются такие постановления, они по мнению комиссии неизбежно должны существовать и в законе о собраниях.
В смысле возможной ответственности членов бюро, закон 1881 г. создавал даже некоторые облегчения, так как при отсутствии ст. 8 члены бюро могли быть привлекаемы к суду на основании общих правил о соучастии, и ответственность их могла быть значительно серьезнее.
Наиболее интересным представляется определение обязанностей должностного лица, присутствующего на собрании, которое мы встречаем в законе 1881 г. Совершенно также, как и закон 1868 г., закон 1881 г. предоставил администрации право посылать на собрания должностное лицо административного или судебного ведомства.
Этому лицу предоставляется самому избрать себе место. Настоящий закон, говорится далее в ст. 9 закона 1881 г., ни в чем не изменяет предписаний, содержащихся в статье 3 тит. XI закона 16-24 августа 1790 г., ст. 9 закона 19-22 июля 1791 г. и статей 9 и 15 закона 18 июля 1837 г. (последний закон заменен в настоящее время законом 5-го апреля 1884 г. и имеет своим содержанием определение компетенции мэров).
Во всяком случае право распущения собрания может быть применено представителем власти только в двух случаях: или по просьбе бюро, или же если в собрании происходят насильственные столкновения.
Ссылка на акты Учредительного Собрания и на позднейшие законы, в которых определялись общие полномочия общинных властей, представляется очень любопытной. Мы видели, как истолковывались эти общие полномочия в эпохи Июльской Монархии.
Правительство Луи Филиппа, как мы указывали в своем месте, выводило из этих общих и неопределенных формул дискреционное право администрации запрещать и распускать собрания.
Поэтому, оговорка, помещенная в 9 ст. закона 1881 г., имела весьма важное принципиальное значение. Право роспуска собраний ограничивалось двумя случаями, точно указанными в законе, и ссылаться после издания закона на общие полномочия администрации было, очевидно, нельзя.
Окончательная редакция 9 статьи была выработана далеко не сразу. При обсуждении проекта в Палате правительство сначала потребовало, чтобы право роспуска собрания предоставлялось должностному лицу, в двух случаях:
1) если бюро, после двух предостережений, не лишит слова оратора, который (своей речью) совершил преступление, предусмотренное законами;
2) если собрание не повинуется власти председателя, или если оно становится беспорядочным (tumultueuse).
В виду вызванных этой редакцией возражений, комиссия предложила изменить второе условие в том смысле, что только наличность обоих признаков – неповиновения председателю и беспорядочного характера собрания дает основание для роспуска.
Но и в таком виде статья не казалась удовлетворительной. Депутат Гатино настаивал на том, что понятие шума, или беспорядка (tumulte) вовсе не юридическое, что оно не поддается определению, или констатированию, a потому с ним нельзя связывать никаких юридических последствий. Оп предлагал вовсе выбросить эту статью[7].
Для нового рассмотрения статья была возвращена в комиссию, и затем снова вернулась в Палату. На этот раз комиссия соглашалась с предложением депутата Марку (Marcou) ограничить права комиссара в собраниях составлением протокола.
При этом Флокэ убедительно доказывал, что статья 9 вообще является ненужной, так как общие законы, в частности общинный закон 16-24 августа 1790 г. дают администрации достаточные полномочия[8].
И Гатино, и Флокэ, в конце концов приходили к той точке зрения, на которой стояло меньшинство комиссии Накэ, именно к выводу о ненужности особой регламентации права собраний. Опасность этой системы обнаружилась очень скоро. В заседании палаты 15 мая министр юстиции Казо (Cazot) предложил новую редакцию той же 9-й статьи, в которой на этот раз вовсе не упоминалось о праве роспуска собраний.
По этой редакции, если бюро после трех предостережений со стороны должностного лица, не лишит слова того, кто своей речью совершает преступление, предусмотренное законом, то бюро навлекает на себя ответственность, указанную в предыдущей (8-й) статье.
Далее, в этой редакции также упоминалось о том, что остаются в силе постановления законов 1790, 1791 и 1837 г. После того, как палата, в заседании 15 мая, приняла эту статью в редакции, предложенной министром, последний на вопрос одного из депутатов заявил, что, по его мнению, закон 16-24 августа 1790 г. дает администрации и право распускать собрания[9].
Такое толкование, очевидно, сводило к нулю все значение нового закона. Положение собраний оказывалось столь же бесправным, как и в эпоху июльской монархии. В Палате поправить дело было уже нельзя, но в Сенате редакция статьи 8-й, принятая палатой, подверглась жестокой критике.
В докладе, представленном Сенату Эмилем Лабишем (E. Labiche) от имени комиссии Сената, рассматривавшей законопроект, было указано, что комиссия считает абсолютно недопустимым предоставлять агентам администрации, присутствующим в собраниях, какую бы то ни было власть над бюро и над собраниями, дать им право входить в оценку речей, произносимых на собраниях, решать, какие положения можно отстаивать и какие нельзя, объявлять предостережения, отсутствие которых может избавить от ответственности и так далее.
Проект, по словам Лабиша, делает представителей администрации полными хозяевами собраний: они явятся верховными ценителями речей ораторов и поведения бюро, они же будут применять и репрессивные меры в виде распущения собраний.
Комиссия Сената находила в высшей степени нежелательным не только с точки зрения интересов личной свободы граждан, но и в смысле поддержания престижа правительственной власти, ставить собрания под опеку должностных лиц, ответственных только перед своим начальством.
На правительство, вследствие этого, неизбежно ляжет ответственность за действия низших органов, весьма часто мало пригодных для своей роли, и почти всегда некомпетентных. Сенатская комиссия считала невозможным сохранять за представителями администрации те же права, какими они пользовались по отношению к собраниям в эпоху Второй Империи[10].
По всем этим соображениям сенатская комиссия предложила ту редакцию ст. 9, которая вошла в закон и приведена выше.
Ее главная особенность и достоинство формулировки заключается именно в том, что возможность вмешательства представителя администрации в собрание ограничивалась совершенно определенными случаями, и возможность произвольной оценки обстоятельств дела, a следовательно и злоупотреблений властью с их стороны заранее устранялась.
Что касается общих полномочий мэров, определявшихся общими законами о местном управлении, то во всех этих законах идет речь об обязанности мэров охранять порядок и спокойствие в местах, где происходит скопление народа.
Закон 16-24 августа 1790 г. тит. XI ст. 3 в числе обязанностей мэров упоминает обязанность прекращать и облагать взысканиями преступления против общественного спокойствия, как например – беспорядок, поднятый в местах публичных собраний – (le tumulte excite dans les lieux d’assemblee publique), и обязанность охраны порядка в местах, где происходит большое скопление людей, как то на ярмарках, рынках, в местах развлечений и публичных церемоний, на спектаклях, в кафе, в церквах и в других публичных местах.
Остальные действующие законы, на которые сделана ссылка в ст. 9 закона 1881 г., ничего, в сущности, не прибавляют к закону 1790 г. Из этих общих постановлений администрация могла бы снова сделать самое широкое употребление путем их распространительного толкования, если бы препятствием к такому толкованию не являлась совершенно точная редакция закона 1881 г.
По толкованию комментатора закона Констана, мэры не имеют никаких специальных функций в публичных собраниях. Специальные функции предоставлены законом только лицу, которое является на собрание в качестве представителя администрации.
Что же касается мэра, то его полномочия заключаются в праве наблюдать за всеми публичными собраниями, происходящими на территории общины. Если в собрании совершаются преступления или проступки, мэр в силу своей должности может и обязан составить протокол.
Если собрание принимает беспорядочный характер (devient tumultueuse), если оно угрожает общественному спокойствию, мэр не нуждается в новом законе (т.е. в законе 1881 г.), чтобы осуществить свое право: не обращая внимания на лицо, которое является специально уполномоченным для присутствия на собрании, мэр является туда сам, и в качестве мэра может и должен вызвать на помощь силу (la force publique), прекратить беспорядок, распустив собрание и распорядившись закрыть двери.
Таким образом, власть мэра, по толкованию Констана, с которым можно вполне согласиться, имеет характер чисто репрессивный, a не предупредительный. Это – право надзора, а не запрета. Полномочия мэра возникают только одновременно с началом собрания.
Они имеют своим предметом только охрану общественного порядка. Как средством мэр располагает правом роспуска, и при наличности сопротивления правом призыва на помощь силы. Кроме того, как орган судебной полиции, мэр имеет право составления протокола. Все эти права принадлежат и представителю администрации, специально командированному на собрание.
Но мэру совершенно не предоставлено право наблюдать за собранием по существу, за тем, чтобы собрание не уклонялось от предмета обсуждения, и т. д. Этого права не предоставлено и специально командированному представителю власти. Ведение собрания составляет исключительную обязанность бюро собрания.
Только в случае беспорядков мэр и специальный уполномоченный обладают по закону одинаковыми и параллельными полномочиями по отношению к собраниям, причем оба они действуют по закону самостоятельно[11].
Ограничивая определенными признаками те случаи, когда представитель власти может оказать активное воздействие на собрание, закон 1881 г. во всех остальных случаях отводит этому представителю роль пассивного наблюдателя за происходящим на собрании.
Таким образом, его задача заключается в том, чтобы констатировать замеченные им нарушения закона, имея в виду сообщить о них компетентной власти для возбуждения преследования против виновных.
Протокол, который составляется им по поводу замеченных нарушений, признается соответствующим действительности, пока свидетельскими показаниями или другим путем не будет доказано противное. Судебная власть и при действии закона о собраниях 1848 г. не придавала этим протоколам значения безусловно достоверного доказательства[12].
Попытка правительства добиться внесения в закон статьи, уполномочивающей префектов и супрефектов откладывать собрания, в случае возможных беспорядков, en cas de troubles imminents, как мы уже указывали, потерпела неудачу и привела даже к частичному министерскому кризису.
Правда, при первом обсуждении проекта в Палате, 28 января, комиссия, рассматривавшая проект, a за ней и палата решились уступить настояниям министра внутренних дел, Лепера, и согласились на включение этой статьи[13].
Но уже при втором чтении проекта в Палате, Жиро (Giraud), от имени комиссии взял назад ее согласие на эту статью, и Палата, большинством 250 против 126 голосов, решила окончательно выбросить ее из закона[14].
Наряду с постановлениями общего характера, регулирующими публичные собрания вообще, закон 1881 г. содержал еще две статьи, относящиеся к собраниям особого типа. Ст. 5 регулировала избирательные собрания, ст. 7 – клубы.
По отношению к избирательным собраниям льгота, созданная законом 1881 г., состояла только в сокращении срока подачи предварительного заявления с 24 до двух часов. Этою привилегиею пользуются не только все собрания в период избирательной кампании, на которых намечаются кандидаты в законодательные учреждения, но и все собрания, имеющие целью выбор или выслушанье кандидата на общественную должность.
Но за это облегчение в порядке устройства собраний они должны были терпеть некоторые ограничения в публичности. Присутствовать на избирательных собраниях могли только избиратели данного округа, кандидаты и их уполномоченные, и члены обеих палат.
Это ограничение было бы весьма серьезным, если бы вопросы, связанные с выборами, могли обсуждаться исключительно на таких избирательных собраниях. Но, как это было выяснено в докладе Лабиша Сенату, те же самые вопросы могут обсуждаться в публичных собраниях, созываемых на общем основании, которые от этого еще не превратятся в избирательные собрания[15].
Решение Палаты Депутатов, принятое по предложению Марку (Marcou), освободить избирательные собрания от присутствия представителя администрации, не встретило сочувствия в Сенате. Именно благодаря настойчивости Палаты в этом вопросе, законопроект снова вернулся из Палаты в Сенат, и лишь после вторичного отказа Сената, Палата утвердила закон без этой добавочной льготы для избирательных собраний.
Другая категория собраний, по отношению к которым закон 1881 года признал необходимость особой регламентации, были клубы. Мы видели, что борьба против клубов составляла постоянную заботу французского законодательства о собраниях. Именно, необходимостью бороться с клубами объясняло в 1868 г. правительство Наполеона III недопущение политических собраний вообще.
Для законодательства Третьей Республики, обеспечивавшего собраниям широкую свободу, вопрос о клубах представлял серьезные затруднения. Клубы необходимо было специально выделить, если желательно было воспрепятствовать их организации. Для этой цели, однако, нужно было прежде всего уяснить себе, что такое клубы, дать какое-нибудь юридическое определение этого понятия.
Сделать это было не так легко. Правительство пробовало сначала решить вопрос путем внесения в закон запрета устройства периодических собраний для обсуждения политических вопросов. Комиссия Палаты первоначально готова была принять эту статью, с оговоркой, что запрещение не распространяется на публичные лекции (Conferences). Такое решение, однако, было совершенно неудовлетворительно.
Если закон допускал вообще устройство политических собраний, то очевидно было, что путем простого возобновления заявлений всегда можно было сделать их периодическими. С другой стороны, периодические собрания и клубы далеко не одно и то же. И создавая новое преступление, устройство периодических собраний, нужно было заранее выяснить, что именно разумеет закон под понятием периодического устройства собраний.
Этого именно и потребовал от правительства Флокэ, при первом обсуждении проекта в Палате Депутатов 27 января 1880 г. «Нельзя, говорил он, предоставить определение этого понятия суду. Это значило бы ставить свободу граждан в зависимость от усмотрения судей»[16]. Палата согласилась с этим соображением.
Комиссия сделала еще попытку объявить запрещенными собрания, имеющие постоянный характер (presentant un caractere de permanence). Ho тут же стало ясно, что такие собрания по существу являются уже союзами, и не имеют отношения к закону о собраниях.
По отношению к союзам сохраняло силу прежнее законодательство, декрет 25 марта 1852 г., требование предварительного разрешения, сводившееся к запрету всех союзов, имевших более двадцати членов.
Только, чтобы напомнить населению о существовании такого запрета, министр внутренних дел Лепэр убедил Палату принять новую редакцию 7-й статьи, в которой просто говорилось, что клубы остаются запрещенными[17].
В Сенате докладчик Лабиш мотивировал необходимость статьи тем, что законы пишутся не для юристов, и что обыкновенным гражданам, чуждым юридических тонкостей, не лишнее напомнить о существовании запрещения клубов, иначе они в законе о собраниях могут усмотреть скрытое разрешение клубов.
С этими соображениями не согласился сенатор и авторитетный знаток административного права профессор Батби. По его мнению, действовавшее в 1880 г. законодательство допускало возникновение клубов на известных условиях. Именно, вполне легально могут существовать союзы, в которых участвуют менее 20 человек, или такие союзы, которые заручились предварительным разрешением.
Такие союзы, на основании закона о собраниях, могут устраивать собрания как угодно часто, и в этом не будет ничего противозаконного. Следовательно, если редакция статьи 7-й, принятая Палатой, хочет только воспроизвести действующее законодательство, то она воспроизводит его неверно[18].
Спорить с этими аргументами было трудно. Тем не менее, найти удовлетворяющую всех редакцию этой статьи 7 оказалось невозможным, и Сенат, после новой передачи статьи в комиссию, и после обещания представителя правительства, что вопрос о клубах будет подвергнут обсуждению в связи с законом о союзах, решил принять оспаривавшуюся статью в редакции уже одобренной в Палате[19].
Вопрос об ответственности за нарушения закона 1881 г. регулировался ст. 9 и 10. В первоначальном проекте ответственность за нарушение отдельных статей предполагалась в виде штрафа от 16 до 500 фр. и тюремного заключения от 1 до 6 месяцев, причем суду предоставлялось признать наличность смягчающих обстоятельств.
При первом обсуждении проекта в Палате, депутат Гатино указал, что нарушения закона, предусмотренные в ст. 9 и 10, являются обыкновенными проступками, (contraventions) и нет никакого основания устанавливать за них повышенную наказуемость[20]. Палата согласилась с этими соображениями, и предположенные высокие наказания были заменены простыми полицейскими штрафами.
Дела по нарушениям закона перешли таким образом в компетенцию низших судов. После этого министру юстиции Казо не стоило уже большого труда убедить Палату в ненужности особых статей, предусматривающих нарушение закона должностными лицами. Злоупотребления этого рода, говорил министр, составляют упущение по службе, за которое виновные отвечают перед своим начальством[21].
И так как редакция отдельных постановлений закона должна была сделать случаи таких злоупотреблений крайне редкими, то Палата не настаивала на сохранении особых карательных постановлений.
Ответственными за нарушение постановлений закона могли явиться прежде всего лица, подписавшиеся заявление.
Они отвечали за правильность сведений, сообщенных в заявлении, за то, что они обладают гражданскими и политическими правами, за то, что один из них действительно имеет место жительства в общине, за то, что в заявлении не указан день час и место собрания, его характер, наконец за то, что заявление не было передано компетентной власти.
Далее ответственными являются члены бюро, точно также в случаях если о собрании не было сделано предварительного заявления, или если оно сделано без соблюдения требуемых законом условий, если собрание началось до истечения требуемого законом срока с момента подачи заявления, если бюро допустило, чтобы собрание продолжалось после часа, установленного в данной местности для закрытия общественных мест, и если бюро допустило, что собрание изменило свой характер, указанный в заявлении, т.е. из лекции, напр., превратилось в собрание с прениями.
Наконец, как мы уже видели, члены бюро отвечают за допущение речей, противных общественному порядку и добрым нравам, или содержащих призыв к совершению действий, признаваемых преступными.
Помимо подписавших заявление о собрании, и членов бюро, нарушителями постановлений закона 1881 г. могли явиться и частные лица. Такое нарушение могло быть совершено, напр., теми, кто, не имея на то права, явился бы в избирательное собрание.
[1] Chambre des Deputes, Seancе 31 mars 1881, Journal officiel l avril, p. 710.
[2] Текст примерного заявления, а также примерной расписки, удостоверения двух свидетелей об отказе, или наконец акта, совершенного судебным приставом, см. Charles Constant, Code des reunions publiques, Paris, 1881, стр. 55.
[3] Chambre, seance 27 janvier 1880, Journal officiel, 28 janvier, p. 928.
[4] Charles Constant, op. cit., стр. 59.
[5] Ibidem, стр. 57.
[6] Chambre des Deputes, Seance 29 janvier 1880, Journal officie 30 janvier, p. 1020.
[7] Chambre des Deputes, Seance 11 mai 1880, Journal Officiel, 12 mai, p 5125.
[8] Chambre des Deputes, Seance 13 mai, Journal officiel, 14 mai 1880, p 5225.
[9] Chambre des Deputes, Seance 15 mai 1880, Journal officiel, 16 mai p. 5314.
[10] Debats et documents parlementaires, Senat, 15 fevrier 1881, Seance 3 fevrier 1881, Rapport fait au nom de la commission par E. Labiche, senateur, стр. 15-16.
[11] Constant, op. cit., стр. 73-74.
[12] Ibidem, стр. 70.
[13] Chambre des Deputes, Seance 29 janvier 1880, Journal officiel, 30 janvier, p. 1026.
[14] Chambre des Deputes, Seance 11 mai 1880, Journal officiel, 12 mai. 5127.
[15] Senat, Debats et documents parlementaires 15 fevrier 1881, seance 3 fevrier 1881. p.p. 15, 16 et suiv.
[16] Chambre des Deputes, Seance 27 janvier 1880, Journal officiel, 28 ianvier, p. 933.
[17] Chambre des Deputes, Seance 29 janvier 1880, Journal officiel, 31 ianvier, p. 1020.
[18] Seance du Senat, 14 fevrier 1881, Debats et documents parlementaires, 15 fevrier 1881, p. 70.
[19] Debats et documents parlementaires, Senat, 17 fevrier 1881, p. 102.
[20] Chambre des Deputes, Seance 29 janvier 1880, Journal Officiel, 30 janvier, p. 1027.
[21] Ibidem.
