Политическая мысль, оправившись от постигшего разочарования, ищет новых путей для объяснения государственной жизни. Отказавшись от рационализма, от объяснения государства из вечных начал, заложенных в человеческом разуме, она обращается к другим началам, лежащим вне человеческой личности, к законам природы и в них ищет основы государства.
Плодом этого поворота является теория органическая, которая объясняет возникновение государства действием тех же сил, которые вызывают явления природы, и представляет его как организм.
Сравнение государства с организмом само по себе не было новостью, мы встречаемся с ним на всем протяжении истории политических учений. Уже Платон, строя свое идеальное государство, сравнивает его с человеческим организмом и устанавливает аналогию законов, управляющих государственной жизнью, с законами, которые регулируют психическую жизнь человека.
В римской истории сохранилось предание о басне, при помощи которой Менению Агриппе удалось будто бы убедить плебеев, ушедших на священную гору с намерением там поселиться и основать самостоятельный город, вернуться назад. В этой басне он сравнивает государство с организмом, а сословия с его частями: головой, желудком и т.п.
В следующих веках мы встречаемся с тем же сравнением. В XV в. в Англии государственный деятель Фортескью в своем сочинении De laudibus legum Angliae проводит подробное сравнение государства с организмом: король у него играет роль головы, народное правосознание – роль сердца, законы приравниваются к нервам и т.д.
Но до XIX в. эти аналогии представляют только сравнения, а не научные теории. Только в XIX в. делается действительно научная попытка перенесения законов естественных наук в область государственной жизни.
Органическая теория имеет много талантливых приверженцев. Наиболее выдающимися ее представителями явились социолог Спенсер, экономист Шеффле, юрист Блюнчли. В настоящее время наиболее видными сторонниками органической теории нужно признать в Германии проф. Прейса, а во Франции – небезызвестного социолога Рене Вормса.
Сущность органической теории в ее наиболее последовательном выражении сводится к следующему: государство есть не сознательное произведение свободной деятельности человека, а естественное произведение сил природы. Цепь живых существ, которая идет от первичной протоплазмы через низшие организмы к более высшим и доходит, наконец, до человека, не кончается на человеке, но идет далее.
За человеком, или, точнее, над ним существует целый ряд высших организмов. Это организмы – общественные, они состоят из отдельных людей, как организм животных и растений из клеточек.
Многие представители органической теории, не ограничиваясь подведением государства под общее понятие организма, приравнивают его, в частности, к человеческому организму и приписывают ему сознание и волю, отличные от сознания и воли входящих в государство отдельных лиц.
Некоторые писатели идут в своих сравнениях весьма далеко и доходят до положений, вызывающих невольную улыбку. Так, напр., Блюнчли говорит, что государство есть мужской организм, а церковь – женский.
Не останавливаясь на этих курьезных крайностях, мы должны обратить главное внимание на выводы, вытекающие из органической теории по отношению к занимающей нас проблеме о происхождении государства и основании государственной власти.
С точки зрения рассматриваемого учения общественные организмы являются результатом действия сил природы и появляются на земле одновременно со своими составными частями – людьми. Общественная связь, соединяющая людей в одно целое, есть не что иное, как естественная взаимная зависимость частей одного и того же организма.
Общественная власть, частным видом которой является власть государственная, есть естественное господство целого над частями. В общественном организме, так же, как и в организме естественном, все части подчинены благу целого.
Переходя к критической оценке органической теории, мы должны прежде всего отметить неопределенность и изменчивость той параллели, которая проводится сторонниками этой теории между явлениями общественными, с одной стороны, и физиологическими, с другой. Каждый писатель понимает аналогию по-своему.
Один приравнивает к нервам государственные учреждения, другой считает нервами общественного организма пути сообщения. С органической жизнью сопоставляется то политическая, то экономическая жизнь общества.
Словом, сравнения бесконечно разнообразны, и среди них мы будем иметь в виду лишь те, которые относятся к государственной организации и приравниваются именно к физиологическому строению организма.
Нет сомнения, что между организмом и государственным союзом, действительно, существует известная аналогия. Организм животного или растения, представляющийся нам единым целым, в действительности представляет собой совокупность множества отдельных частиц. В силу непрерывно совершающегося в организме обмена веществ эти частицы постоянно сменяются.
Через известный период времени в организме, напр., в человеческом теле, не остается ни одной прежней частицы. Единство организма есть не реальное, а отвлеченное единство; явление, которое мы называем организмом, можно, с известной стороны, сравнить с такими явлениями природы, как напр., водопад.
Водопад в каждую минуту представляет собой по своему составу нечто иное, чем в предшествующую минуту; составляющие его капли воды постоянно меняются, но внешняя форма остается та же и потому мы говорим о Ниагарском или Иматрском водопаде как об едином явлении. То же в сущности представляет собой и организм.
И тот же характер единства целого, несмотря на смену частей, присущ и общественным союзам, в частности, государству. Поколения граждан изменяются, через известный промежуток времени в государстве не остается ни одного прежнего члена, но само государство как целое остается независимым от смены его членов.
Далее, между государством и организмом есть аналогия в том, что и здесь, и там части служат интересам целого, и эта аналогия усиливается тем, что деятельность отдельных членов государства направляется к общим интересам не только в силу сознательных, рассудочных психических актов, но и в значительной мере бессознательно, как бы руководимая такой же стихийной силой природы, какая управляет движениями частиц организма, необходимыми для его сохранения и развития.
При наблюдении над политическими явлениями, действительно, трудно отрешиться от представления, что государство ведет свою самостоятельную жизнь, не исчерпывающуюся индивидуальной жизнью его членов. Поэтому сравнение государств с организмом весьма соблазнительно. Оно пользуется огромной популярностью и прочно укоренилось в обычном словоупотреблении.
Мы часто прибегаем к нему, даже не замечая этого. “Органическое развитие”, “органический рост”, “разложение государственного организма”, “недуги общества” – такие и подобные им выражения встречаются на каждом шагу, когда говорят о политической жизни. Ими пестрят и научные сочинения, и газетные статьи, и парламентские речи, и частные беседы.
Как мы уже видели, сходство между государством и организмом, несомненно, есть. Но наряду с ним между этими двумя явлениями мы находим не менее существенные черты различия. Не нужно забывать, что организм есть физическое тело, существующее в пространстве; отличительные свойства его – непрерывность и непроницаемость. Организм непрерывен, т.е. все части его связаны непосредственно между собой.
Организм непроницаем, т.е. в том же пространстве, которое занято им или его частью, не может быть другого организма или его части. Совсем не то мы видим в государстве. Мы знаем государства, которые существуют в виде отдельных частей, разделенных между собой значительным пространством.
Британская империя состоит из двух островов – Великобритании и Ирландии и колоний, расположенных на расстоянии десятков тысяч верст от метрополии, отделенных от нее океанами.
Могут сказать, что колонии – совершенно особые самостоятельные организмы, только подчиненные Англии, но можно указать примеры существования государств, однородных по составу населения и характеру учреждений, но, тем не менее, состоящих из географически разделенных частей. Так, напр., Бавария состоит из двух неравных частей (собственно Баварии и Баварского Пфальца), разделенных между собой другим государством – Баденом.
Если государство – организм, то граждан следует сравнивать с клеточками. Но, приводя это сравнение, мы сталкиваемся с явлением, невозможным в органической жизни. Отельные клеточки государственного организма могут находиться и не в организме, а вне его, в другом организме. Русский подданный может, напр., проживать в Германии, оставаясь членом Русского государства.
Далее, некоторые функции, необходимо присущие организму, как, напр., функция размножения, отсутствуют у государства. Государства, как и другие общественные союзы, могут сливаться в одно целое, чего мы не наблюдаем по отношению к организмам, по крайней мере, высшим.
Говорить о сознании и воле государства можно лишь в условном, юридическом смысле, но отнюдь не в том прямом психологическом значении этих слов, в каком они применяются к человеку или животному. С точки зрения психологии, то, что называется сознанием или волей народа или государства, есть лишь особого рода психические явления в области душевной жизни отдельных членов государства.
Ясно также, что существующее в государстве отношение власти и подчинения, с одной стороны, и зависимость частей организма от целого суть явления совершенно различного порядка.
В первом случае мы имеем перед собой явление чисто психологическое, взаимодействие между индивидуальными сознаниями людей, во втором случае – явление физиологическое, ряд механических движений материальных частиц тела, движений, обусловленных физиологическими процессами.
Сходство общественных и, в частности, политических явлений с органической жизнью относится, главным образом, к той стороне общественной жизни, в основе которой лежат непреднамеренные, безотчетные или полусознательные поступки людей. Но не нужно забывать, что в политической жизни играет огромную роль и вполне сознательная, планомерная деятельность людей.
Можно, конечно, пытаться и здесь отстоять аналогию, можно, напр., предполагать, что движения частиц организма, ведущие к сохранению и укреплению его, суть также сознательные акты, что, напр., известные “фагоциты” проф. Мечникова – живые, одушевленные существа, сознательно борющиеся с врагами организма, в состав которого они входят.
Можно представлять себе, с другой стороны, как это и делают некоторые, что вся доступная нашему наблюдению Вселенная – есть не что иное, как атом в теле колоссального организма. Но здесь мы вступаем в область безбрежных фантазий, не имеющих под собой твердой научной почвы.
Возвращаясь к органической теории государства, нужно сказать, что она имела бы научную ценность лишь в том случае, если бы возможно было, действительно, перенести на политическую жизнь известные нам физиологические и биологические законы и действием их объяснить государственные явления, если бы, напр., возможно было, не ограничиваясь простым сравнением верховной государственной власти с мозгом, объяснить такие явления, как смену правительств, государственные перевороты при помощи того, что нам известно из физиологии об изменениях, происходящих в мозгу животных.
Но такой метод исследования общественных явлений невозможен, сами сторонники органической теории им не пользуются, а вместе с ним падает и научное значение защищаемой ими доктрины.
Резюмируя все сказанное об органической теории, нельзя не признать, что уподобление государства организму есть весьма живое, яркое и удобное сравнение, которым можно пользоваться для наглядного освещения некоторых сторон государственной жизни, но которым не следует злоупотреблять. В органической теории есть, несомненно, верная мысль.
Эта мысль, как справедливо указывает Еллинек, заключается в том, что в государственной жизни наряду с сознательной планомерной деятельностью людей имеют большое значение психические явления, не носящие характера направленных к заранее определенной цели актов, и что благодаря этому, а также благодаря столкновению различных индивидуальных и общественных стремлений совокупность сознательных и планомерных актов приводит к непреднамеренным и непредвиденным ранее результатам.
С этим фактом необходимо считаться, но не следует, подобно некоторым сторонникам органической теории, возводить его в идеал. Это значило бы не только создавать неверную научную теорию, но вместе с тем поддерживать политическую тенденцию реакционного характера, тормозящую разумный прогресс в государственной жизни.
Еллинек. Общее учение о государстве, стр. 107-114; Коркунов. Лекции по общей теории права, § 36; Шершеневич. Общая теория права. § 13; Спенсер. Основания социологии. Т. II, ч. II; Кареев. Введение в социологию. 1907, стр. 51-74; Фулье. Современная наука об обществе. 1895, стр. 75-150; Worms. Organisme et societe. Schaeffle. Bau und Leben des socialen Korpers.
Bluntschli. Allgemeine Staatslehre. 1875. стр. 18-25; Preuss. Gemeinde, Staat, Reich als Gebietskorperschaften; Gierke. Das Wesen der menschliehen Verbande; Lingg. Empirische Untersuchungen zur allgemeinen Staatslehre, стр. 32-55.
