Кто может совершить преступление?
Из понятия преступления как деяния, как действия, вытекает, что оно может быть совершено только человеком: ибо деяние есть обнаружение свободной воли, которая составляет исключительную принадлежность человека. Её не имеют как одушевленные так и неодушевленные создания природы. Иначе это понимали в древности и в средние века.
Древнее афинское право знало уголовные дела против неодушевленных предметов, которые случайно нанесли смерть человеку. Платон (De legg. IX) в таком случае повелевает родственнику умершего, оправдавшись пред соседями, выбросить вещь за пределы государства, исключая того случая, когда предметом, поразившим человека, был гром или другой удар, брошенный рукою божества.
Что касается законов относительно ответственности животных, то здесь можно принять три периода. Во время первого периода человек, еще мало развитый, приписывал животным разум, учинял против них иски и судил их как преступников. Это мы находим у Зороастра и в средние века (см. тексты у Гейбa, Lehrb. des deut. Str. Rechts. Leipzig, 1862, II, 197).
Сюда должно тоже отнести приколачивание ястребов к стенам домов, что народ в некоторых местностях считает мерою устрашения. Во втором периоде, хотя законодатель не считает животных личностью, но преследует их символически. Таков закон Моисеев, по которому вол, прободавший рогом человека, должен быть побит камнями.
Подобное правило находим в каноническом праве католической церкви (Mulier, quae accesserit ad оmnе pecus, et vult ascendi ab eo, interficietis mulierem etpecus. Can. 4, caus. 15, qu. 1). В третьем периоде господин может освободиться от ответственности за вред, причиненный его животным или рабом, если их отдаст потерпевшему убыток.
Таково правило римского права (Inst. IV, 8, § 2). Это уже составляет переход к новейшим законодательствам, которые не считают несправедливым привлекать к гражданской ответственности господина за вред, причиненный животным, хотя и превышающий ценность самого животного.
Преступление может быть совершено только физическим, но не юридическим лицом. Корпорации, общины и другие юридические лица суть фикции, не имеющие действительного бытия; действительная личность – лишь в единице. Только представители этих нравственных лиц, их члены, могут хотеть и действовать.
Мнимое преступление юридического лица есть по существу своему преступление тех из его членов, которые участвовали в совершении. Если б даже все члены принимали участие, в преступлении, то и в этом случае ответственность падала бы на каждого члена порознь, a не на всех как на собирательное лицо.
Уголовное принуждение не может быть направлено на фиктивную волю. Эта фиктивная воля юридического лица имеет определенный круг действия; каждая корпорация, каждое товарищество существует для определенной цели. Члены, превышающие пределы деятельности товарищества, действуют не как корпорация, не как юридическое, a как единичное лицо, принимающее участие в противозаконном деянии.
Фикция корпоративной личности принята для местных гражданских отношений. Допущение в древнем германском праве возможности совершения преступления юридическим лицом произошло от применения принципов гражданского права к уголовному, вследствие ложного понимания свойственных уголовному праву начал ответственности.
Воля и сознание.
Преступное деяние есть обнаружение воли; к этому способен только тот, кто имеет свободную волю. Из такого понятия преступления видно, что не каждый человек может совершить преступление и вместе с тем подлежать уголовной ответственности.
Здесь не место рассуждать о том, имеет ли человек свободную волю или нет, и оценивать теории материалистов, сенсуалистов, детерминистов и предестинатов, отрицающих ее существование. Этот вопрос принадлежит к философии вообще, преимущественно же к этике. Свобода, как способность отрешиться от влияния чувственности и подчинить деяния свои идее добра, есть необходимое условие права.
Составляет ли свобода нечто основное и вместе с тем исходную точку для этики? Или же следует предполагать ее, чтоб дать силу и значение нравственному закону? Присуща ли она человеческому духу? Все эти вопросы безразличны для юриста, для которого вместе со свободой исчезло бы понятие закона и наказания, для которого разумная свобода составляет основание уголовного права.
Для нас довольно согласиться в том, что если б человек не имел свободной воли, то он не имел бы об ней внутреннего сознания, не чувствовал бы угрызений совести в случае содеяния зла, не ответствовал бы за свои действия, не отличался бы от животного.
Животное имеет тоже физические и умственные силы, над которыми господствует его воля; но оно не имеет свободы воли, на которой основана ответственность человека. Эта свобода воли истекает из разума. Разум есть способность духа, которая, возвышаясь над знанием частностей, обнимает их взаимное соотношение и раскрывает общие понятия или правила.
Посредством этих общих понятий, человек приобретает свободу выбора и возможность противоборствовать внешнему влиянию. Разум освобождает нас от такого влияния и делает человека самостоятельным творцом его действий. Если человек подвергается внешним влияниям, значит, что он обдуманно покорился им, т. е. что им руководит не внешняя сила, но решимость его воли.
Деяние человека проявляется в известном последствии, т. е. отражается во внешнем мире; движение, данное одному предмету, может воздействовать и на другой, и так далее до бесконечности. Однако ж это воздействие может быть настолько вменено человеку, насколько оно есть дело его воли. В идее свободной воли лежит возможность выбора.
Эта возможность выбора существует тогда, когда выбирающий знает, что выбирает. Свобода действования неразрывно связана с сознанием. О чем кто не знает, чего кто не предвидел, того не мог хотеть, на то не мог решиться. Вина простирается так далеко как и предвидение.
Кто ударяет другого по руке, не зная, что тот держит стеклянный сосуд, наполненный воспламеняющимся веществом, не может быть признан убийцей, если вследствие того пораженный лишится жизни. Если мы говорим, что кто-либо хотел сделать того, т. е. что он хотел известного последствия своего деяния, то это значит, что он предвидел это последствие и желал его осуществления.
Предвидение должно быть разумное, т. е. такое, которое понимает значение желаемого последствия; только при этом условии деяние будет истечением истинно свободной воли и полного сознания.
Кто хотя и предвидит последствия своего деяния, но не в состоянии понять их значение по отношению к закону, или кто не понимает, что деяние его противозаконно, тот своей воли не противоставить воле общественной, тот не употребляет свою свободу во зло и не может подлежать ответственности.
Можно ли наказывать сумасшедшего, который, зарезывая спящего, сознает, что лишает его жизни, но не постигает преступности своего деяния. В Англии в прошедшем столетии приговорены были за убийство к повешению два мальчика, не достигшие 10-летнего возраста, на том основании, что один из них бежал после убийства, другой же зарыл в землю убитого.
Рефлексия, вызванная страхом после совершения деяния, не есть еще доказательство того, что правовое значение деяния было надлежащим образом понято в минуту совершения[1]. И так мы убеждаемся в тесной связи между волей и разумом по отношению их к преступному действию. Очевидно, что внутренняя связь между действующим лицом и последствием деяния состоит в преднамерении и предвидении.
Таким образом теперь мы можем сказать: что для вменения лицу его деяния необходимо, не только чтоб оно хотело известного деяния, но чтобы и разумно его предвидело; что для того, чтоб быть способным к совершению преступления, необходимы, не только свободная воля, но и сознание, предвидящее последствия деяния. Вот два внутренние элемента, два существенные внутренние условия преступления, – воля и сознание.
Некоторые полагают существенным внутренним условием только свободу, т. е. свободную волю, другие только сознание. Воззрение первых не отличается в сущности от нашего: они в слове свобода заключают и сознание. Хотя свободная воля почти невозможна без сознания, однако ж нельзя указывать на свободу как на единственное условие преступления.
Свободная воля заключает в себе мышление и знание, но не в той непременно степени, которая нужна для уголовной ответственности. Поэтому известная степень умственной зрелости должна составлять отдельное условие. Самый усердный защитник теории, по которой разум считается единственным внутренним условием уголовной ответственности Бернер (Lehrb., §7; Grundsatze des preus. Str. Rechts, Leipz.,1861, § 69).
Он полагает, согласно воззрению Гризингера (Pathologie und Therapie der Seelenkrankh., 1845, стр. 37), что посредством этой теории можно избегнуть метафизической запутанности по вопросу о свободной воле, и что эта теория ведет к устранению всех затруднений в этом отношении.
По мнению Бернера, совершенно излишне требовать свободной воли как второго условия: где есть разум, там существует и свободная воля; допускать mania sine delirio (бешенство без бреда), т. е. отсутствие свободной воли при действии здравого разума, – по его мнению, бессмыслица.
Это воззрение разделяют английские криминалисты, которые думают, что уголовной ответственности должен подлежать каждый, кто различает добро от зла, закон от беззакония.
Мнение Бернера поддерживает авторитет Эскироля, Генке и Каспера (Handb. d. gеricht. Medic., Berlin, 1864,1, 474) и Сантлюса (Verkehrte Willensausserung, Erlangen, 1862, стр. 65); но с другой стороны, наблюдения, сделанные Пинелем, Гофбауером и Фридрейхом (System der gerichtlichen Psychologie, стр. 465; Bemerkungen, Nurnberg, 1855, стр. 55), говорят в пользу противоположного мнения.
Они замечают известные состояния души (mania sine delirio и некоторые виды мономании), в которых человек понимает ошибочность своего стремления, жалеет о том, и, однако ж, не может преодолеть его, ибо он лишен психической или внутренней свободы.
Такое болезненное совращение воли Пинель (Pathologie, Leipz., 1838) называет hyperbulie (раздражение воли). И в настоящее время некоторые писатели поддерживают мнение Фридрейха и Гофбауера. Так напр. Кальбаум (Gruppirung der psychischen Krankheiten, Danzig, 1863, стр. 95, 145) признает совращение воли независимо от сферы мысли и чувства.
Несомненно, что где есть свобода, там существует и известная степень сознания; но из этого еще не следует, чтоб свобода неизбежно находилась там, где есть сознание. Свобода мышления может действовать без свободы самоопределения. Если сознание не может быть исключительным масштабом душевным болезней, то оно равным образом не может быть единственным основанием для определения уголовной ответственности.
[1] Мы здесь имеем в виду самую полную форму преступного деяния. Ниже увидим, что вина может состоять и в том, что лицо не воздержалось от деяния, которого вредное последствие предвидело (беспечность), или в том, что оно вредного последствия не предвидело (неосмотрительность). Сравн.п.5.
