Советы при особе государя

В продолжение всего императорского периода постоянно чувствовалась потребность в особом учреждении, которое, во-первых, состояло бы при государе, помогая ему осуществлять все функции государственного управления, и, во-вторых, являлось бы посредствующим звеном между государем и Сенатом.

Потребность в подобном учреждении вполне сознавалась людьми XVIII ст., как об этом свидетельствует историческая записка фельдмаршала Миниха, представленная им Екатерине II и изданная покойным М.И. Семевским. Миних доказывает в ней рядом исторических фактов необходимость учреждения особого совета, который был бы соединительным звеном между государем и Сенатом (совет должен “наполнить пустоту между верховной властью и Сенатом”). “Благо государства, – писал Миних, – требует, чтобы громадное расстояние, существующее между высшей властью и властью Сената, было восполнено учреждением совета”[1].

Потребность в подобном учреждении чувствовалась уже при Петре I, несмотря на то, что в это время до известной степени роль его играл Сенат. Так, до нас дошли три проекта, составленные Люберасом, Фиком и Курбатовым и говорящие о подобном совете. Первый, ссылаясь на Швецию, высказывается за необходимость учреждения особой “дирекционс-коллегии”, называемой им еще “реляционной коллегией” и “референдатом”, функции которой заключались бы в надзоре за деятельностью всех остальных коллегий.

В свою очередь, дирекционс-коллегия должна была зависеть от особого кабинета или тайного совета, являющегося высшим законодательным и административным учреждением[2]. Фик предлагает разделить сенат на две “высшие инстанции” или “генеральные директории”: 1) юстиции и полиции и 2) финансов.

Эти две директории в соединенном заседании с Синодом и с особым тайным советом иностранных дел должны были разрешать все важные вопросы законодательства, управления и суда[3]. Наконец, Курбатов в своих “Пунктах о кабинет-коллегиуме”, представленных им Петру, подробно разрабатывает вопрос об учреждении этого “коллегиума”, называемого им еще “архиканцелярией империи”.

Любопытно, что мотивировка необходимости учреждения “коллегиума” та же самая, которую мы встречаем впоследствии при учреждении Верховного тайного совета, а именно – облегчить положение государя (пункт 16 проекта гласит: “от многих стужаний и трудов восприимет его величество многую свободность”). Кабинет-коллегиум является высшим государственным учреждением, и в нем присутствует сам государь.

Он ведает законодательные дела (п. 2 и 9), ему присуща масса административных дел, он фигурирует в роли высшей судебной инстанции (п. 3), а дела по политическим преступлениям рассматривает в качестве суда первой инстанции (п. 8); наконец, в нем сосредоточивается надзор над всем управлением, вследствие чего он контролирует деятельность как центральных, так и местных учреждений. Одна только область внешней политики не входит в состав его компетенции[4].

Сам Петр был также сторонником учреждения особого совета. До нас дошла его собственноручная заметка следующего содержания: “о коллегии такой, которая б смотрела, что исправить, переменить, оставить, вновь сделать, наченше от порядков прибыли, даже до чистоты и украшения в государстве”[5].

И действительно, в конце своего царствования указом 13 февр. 1720 г. государь учредил особый Тайный совет, в состав которого, кроме государя, канцлера и подканцлера, должны были войти “все или несколько, по важности дела” действительные тайные советники. Круг ведомства совета определялся решением “важных” государственных дел. Секретарские обязанности при совете были возложены на двух советников Тайной канцелярии.

Они же должны были “сочинять грамоты к чужестранным государям, рескрипты к министрам и резолюции и декларации, которые подлежат великого секрета и важности”. В указе об учреждении Верховного тайного совета 8 февр. 1726 г. мы также находим сведения об этом петровском совете. “Тайным действительным советникам, – гласит указ 1726 г., – и, кроме сенатского правления, есть немалый труд в следующих делах:

1) что они часто имеют по должности своей, яко первые министры, тайные советы о политических и о других важных государственных делах;

2) из них же заседают некоторые президентами в первых коллегиях, от чего в первом и весьма нужном деле в тайном совете немалое им чинится помешательство”[6].

В каких отношениях находился этот совет к Сенату и к коллегиям и вообще какую роль он играл в сфере государственного управления – неизвестно.

Первым советом при особе государя, о котором мы имеем много сведений, был Верховный тайный совет, учрежденный 8 февраля 1726 года. В состав совета входили лица по назначению государя, причем он ведал все отрасли государственного управления (внешняя политика, финансы, военное дело, назначение на высшие должности и проч.), законодательства и суда (дела по важным политическим и служебным преступлениям, а также высший суд по некоторым другим преступлениям), как о том свидетельствуют протоколы рассматриваемого учреждения, изданные Русским Историческим Обществом под редакцией академика Дубровина[7].

Совет должен был быть разделен на департаменты, но на деле этого не случилось[8]. Согласно указу 1 янв. 1727 г. дела в совете решались “общим мнением” всех его членов, т.е. единогласно. Указ безусловно запрещает решение по большинству голосов. Если же достигнуть единогласия оказывалось невозможным, то отдельные мнения членов совета представлялись императрице, и от нее уже зависело утвердить то мнение, которое ей казалось более других соответствующим обстоятельствам дела.

Все, что происходило на заседаниях совета, вносилось в особые журналы, которые отличались от протоколов, заключавших в себе только одни постановления и резолюции совета. Эти последние и подписывались членами[9]. На основании протоколов составлялись указы. Наконец, при совете состояла особая канцелярия с очень ограниченным составом служащих и с обер-секретарем во главе.

Было уже сказано, что совет, с одной стороны, узурпировал права Сената, а с другой, сперва de facto, а затем и de jure (при Петре II) ограничил власть государя. В 1730 г., после неудачной попытки стать во главе государства, он был уничтожен[10].

Однако на его месте был вскоре учрежден так называемый Кабинет министров, просуществовавший до вступления на престол Елизаветы Петровны. Официально Кабинет был создан указом 10 ноября 1731 г., но фактически он возник сейчас же после уничтожения Верховного тайного совета и восстановления Сената.

По крайней мере, в известном докладе, поданном впоследствии (в 1741 г.) Елизавете Петровне и о котором мы уже говорили, было указано, что “потом (т.е. после обнародования манифеста, восстановившего Сенат в его прежнем значении) почти чрез целый год тайно содержался в руках Остермана Кабинет”.

Есть и другие данные, подтверждающие факт существования Кабинета если и не за год, то, по крайней мере, за несколько месяцев до его официального учреждения по указу 10 ноября 1731 г. Мало того, еще за три недели до этого указа был издан другой указ (18 октября), говорящий о составе и компетенции Кабинета, но объявленный лишь Сенату, а не “во всенародное известие”[11].

Мы уже говорили, что, в сущности, Кабинет ничем не отличался от Верховного тайного совета (по крайней мере, времени Екатерины I), пользуясь таким же огромным значением в области государственного управления, как и совет[12]. Кабинет, по словам указа 10 ноября 1731 г., был установлен “для лучшего и порядочного управления всех государственных дел и пользы подданных”, в силу чего он получил (опять на счет Сената) самые широкие полномочия в области законодательства, управления и суда.

В нем, подобно Верховному тайному совету, сосредоточивались все моменты законодательной деятельности (число именных указов, не прошедших через Кабинет, ничтожно)[13], причем, как можно судить на основании именного указа, объявленного Кабинету Волынским в декабре 1738 г., резолюции его представлялись на утверждение императрице лишь в наиболее важных случаях[14].

Мало того, по указу 9 июня 1735 г. указы Кабинета, если они подписаны тремя кабинет-министрами, приравнивались по силе действия к именным указам. Кроме законодательной функции, в Кабинете сосредоточивались функции верховного управления и надзора, так, он ведал иностранные дела, финансы (преимущественно дело о доходах и расходах), военные дела, назначения на высшие должности, контроль над деятельностью учреждений и лиц и т.п.

Наконец, ему были присущи и судебные функции, причем он фигурировал в роли как следственной, так и судебной камеры, а также в роли суда первой и высшей инстанции. Ему же принадлежало право смягчать наказания или даже вовсе освобождать от них[15].

Состав Кабинета был крайне ограничен: в него входили три лица по назначению государыни, носившие название министров. Очевидно, ввиду такого небольшого числа членов Кабинета на его заседания нередко приглашались и другие лица, иногда же происходили соединенные заседания Кабинета и Сената, так называемые генеральные собрания, на которых сенаторы пользовались одинаковым правом голоса с кабинет-министрами и результатом деятельности которых было издание общих указов за подписью тех и других.

Во время регентства Анны Леопольдовны Кабинет был разделен на три департамента – внутренних, военных и морских и иностранных дел, каждый с одним из кабинет-министров во главе, хотя решающий голос остался за общим собранием[16].

При Кабинете состояла канцелярия, отличавшаяся первоначально крайней простотой (в нее входило несколько секретарей). Впоследствии (в 1739 г.) она была разделена на три экспедиции – иностранных, внутренних и секретных дел, “дабы впредь конфузии происходить не могли”.

Кабинет был упразднен Елизаветой Петровной. Взамен его она учредила Конференцию при высочайшем дворе, “для произведения с лучшим порядком и успехом весьма важных дел и для скорейшего исполнения ее имп. вел. повелений”. Конференция, хотя и не имела значения Кабинета, но была поставлена в независимое положение относительно Сената, что видно из факта сношений ее с Сенатом экстрактами из протоколов заседаний, излагавших мнения Конференции. Последняя ведала иностранную политику и отчасти военные дела[17].

Петр III, вступив на престол, заявил, что он сам будет всем управлять, и поэтому “отныне никакого особливого совета или конференции не будет, а все дела в своих коллегиях отправляться имеют”. Но подобный порядок вещей оказался неудобным, почему и вызвал доклад государю со стороны канцлера графа Воронцова, в котором последний высказался за необходимость учреждения особого совета при государе.

“Генеральные дела Европы, – писал Воронцов, – в такую теперь кризу пришли, что систему или совсем новую принять, или же во многом переменить надобно будет. Но сию новую систему составить и все распоряжения согласно тому учредить не может ни Сенат, ни иностранная коллегия, паче же, когда пойдут дела на переписках между Сенатом и коллегиями”.

В последнем случае, “во-первых, секрет повержен во многих руках большой опасности, а дела промедлению, а притом и то легко случиться может, что между равными местами произойдут от неясности разные мнения, от того несогласия, а от несогласия разногласные доклады государю”. “Буде же государю угодно будет прежнюю ли Конференцию или какой тому подобный совет восстановить”, то “настоящее смешение дел в объяснение придет, и система установлена будет”.

Кроме того, государь, “присутствуя в таком совете и видя в одном месте все сопряжение главных дел, меньше будет иметь затруднений, а несравненно больше способа и времени все собственными очами видеть и все собственным трудом управлять”[18].

Доводы Воронцова убедили Петра III, и он взамен Конференции учредил так называемый Совет при высочайшем дворе, “чтобы многие наши к пользе и славе Империи нашей и к благополучию верных наших подданных принятые намерения наилучше и скорее в действо произведены быть могли”.

Совет ведал преимущественно военные дела, в силу чего ему были подчинены обе военные коллегии. Затем указ, подписанный членами совета, приравнивался по силе действия к именному указу[19]. Совет был упразднен Екатериной II.

При вступлении последней на престол существовал проект создать особый императорский совет, долженствовавший до некоторой степени ограничить власть государыни[20] (раньше уже было сказано, что такой же проект существовал и относительно Сената). Автором проекта был граф Н.И. Панин, представивший императрице доклад о предполагаемой им реформе, а также и проект последней, под названием “Устава верховному правительству”.

В докладе Панин высказался за необходимость “разделения” самодержавной власти государыни “между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон”, долженствующих составить “верховное место лежислации или законодания, из которого, яко от единого места, истекать будет собственное монаршее изволение”.

По проекту “Устава” в состав названного совета должны были войти шесть членов, носивших название императорских советников, из которых четверо получали название “штатских” министров: иностранных дел, внутренних, военный и морской.

Совет являлся, главным образом, законодательным учреждением, в силу чего “всякое новое узаконение, акт, постановления, манифесты, грамоты и патенты, которые государи сами подписывают, должны быть контрассигнованы тем штатским министром, по департаменту которого то дело производилось, дабы тем публика оное отличать могла”.

Кроме того, совет служил средоточием всего управления, в силу чего все дела должны были быть разделены между штатскими министрами, которые по своим департаментам их “рассматривают, вырабатывают, в ясность приводят, предлагают в совете государю и по ним отправления чинят по резолюциям и повелениям государя”[21].

Однако ввиду ограничения власти государыни со стороны совета проект не был утвержден Екатериной II, тем более что встретил, как было уже сказано, сильную оппозицию со стороны многих лиц[22].

Но высказавшись против ограничения своей власти советом, императрица вполне сознавала необходимость в подобном учреждении, почему в 1768 году, по случаю войны с Турцией, учредила так называемый Императорский совет[23]. Первоначально он имел временный характер, как то видно из манифеста, учредившего его.

Совет был организован, “дабы, по причине теперешних военных обязательств, ни в которой части, к тому принадлежащей, ничего проронено не было, что служить может к безопасности империи, и дабы скорейшие сношения установить между политических, военных и казенных мест”. В начале он учреждался только на время войны, “дабы иметь как рассуждение, так и бдение, чтоб ничего не было упущено к обороне и к безопасности государства, также и к военным действиям”.

Однако уже со следующего 1769 года Совет превратился в постоянное учреждение, причем был разделен на два департамента – для политических и военных дел, и, как видно из журналов его заседаний, изданных покойным Калачовым под названием “Архив Государственного Совета”, стал во главе всего государственного управления, хотя и не ограничивал власти государыни, так как имел строго совещательный характер.

Через Совет прошли все более или менее важные законодательные памятники, изданные Екатериной II, например, Учреждение о губерниях 1775 года, Устав благочиния 1782 года, манифест о горных промыслах, Жалованные грамоты дворянству и городам 1785 года и другие. Одновременно с этим Совет играл весьма важную роль в области управления.

Так, он принимал всевозможные меры для благополучного окончания войны с Турцией, для подавления пугачевского бунта, для прекращения моровой язвы и т.п. В состав его входили вначале семь членов, затем гораздо больше, причем все они назначались императрицей, принимавшей самое деятельное участие в трудах Совета.

Последний продолжал свое существование и в царствование Павла I, хотя значение его было крайне умалено, во-первых, потому, что за ним осталась только одна функция, а именно, цензура, все же остальные не входили более в состав его компетенции[24], во-вторых, потому, что государь почти не присутствовал на его заседаниях (за все время своего царствования Павел I был только один раз на заседании, в то время как Екатерина II присутствовала на 63 заседаниях) и, в-третьих, потому, что он созывался крайне редко (во все царствование Павла I он был созван 143 раза, в то время как при Екатерине II он заседал 1597 раз).

Со вступлением на престол Александра I Совет был упразднен ввиду того, что, “быв редко занимаем предметами существенными, доселе носил одно имя государственного установления без ощутительного влияния на дела общественные”.

Взамен же его, по плану известного Трощинского, был учрежден 30 марта 1801 г. так называемый Непременный совет, как “место установленное при Его Императорском Величестве для обсуждения и уважения дел государственных”, причем “он не входит ни в какие распоряжения по части исполнительной и силы другой в государственном управлении не имеет, кроме силы соображения”. В состав его входили “особы, доверенностью государя и общею почтенные”.

Что касается до компетенции совета, то она была определена следующим образом: “предмет рассуждений Совета составляет все, что принадлежит к государственным установлениям временным или коренным и непреложным”, так как поручаемое ему дело “относится только к части законодательной”[25]. Ввиду этого целью Совета должно было быть следующее: “поставить силу и блаженство Всероссийской империи на незыблемом основании закона”.

Для достижения же этой цели Совет, согласно данному ему наказу, должен был пересмотреть все законы и начертать проекты перемен и исправлений, имея в виду “любовь к человечеству и к всеобщему порядку”, а также, “чтобы новыми законами вдохнуть жизнь и бодрость во все низшие состояния людей, обращая покровительство законов на земледелие, мануфактуру, промыслы и ремесла и на торговлю, как первые источники силы государственной”.

Наконец, совет должен был, “отличив просвещение истинное от ложного, постановить твердые начала к возрождению первого и к уклонению от второго”. При Совете была учреждена канцелярия, разделенная на четыре отделения. Все дела поступали в эти последние и подготовлялись в них к слушанию в Совете, в котором решались по большинству голосов. Впрочем, как мнение большинства членов совета, так и мнения отдельных его членов представлялись на “уважение” государя[26].

Однако уже несколько месяцев спустя после открытия заседаний Совета деятельность его вызвала немало нареканий. По словам графа А.Р. Воронцова, “в нем мало что делалось: вступали в Совет только те дела, кои докладчики делать не хотели, были даже собрания оного, в коих, если бы не прочесть журнала предыдущего заседания и подписать оный, и собираться бы в Совет не для чего”.

Ввиду такого положения вещей Воронцов предлагал “привесть Совет в состояние, действительное для пользы общей и ближе к намерению, с коим он, как из наказа его видно, императором и учрежден был”. Для достижения этой цели Воронцов находил необходимым присутствие государя в Совете, расширение его компетенции с точным определением последней и реформу в области его делопроизводства.

Помимо законодательства, Совет должен был ведать еще политические (т.е. иностранные), военные и финансовые дела[27]. Действительно, реформа Непременного совета вскоре сделалась предметом обсуждения в “неофициальном комитете” Александра I, причем большинство членов последнего высказалось за присутствие министров в Совете и за внесение на его рассмотрение всех более или менее важных дел[28].

Это мнение членов комитета получило силу закона с учреждением в 1802 г. министерств, все министры вошли в состав Совета, причем на заседаниях последнего должны были присутствовать не менее пяти из них, считая в том числе и того министра, к компетенции которого относилось рассматриваемое в Совете дело.

Манифестом же, учредившим министерства, было определено, что “дела, особенную важность в себе содержащие”, обязательно вносились в Совет, обыкновенные же дела рассматривались в Комитете министров.

Вплоть до учреждения Государственного Совета Непременный совет функционировал в роли высшего законодательного, отчасти административного и даже судебного учреждения[29], хотя в этом отношении имел сильного конкурента в лице Комитета министров, который, благодаря присутствию на его заседаниях государя, постепенно фактически стал во главе государственного управления, оттеснив на второй план как Сенат, так и Совет.

Такой порядок вещей продолжался до тех пор, пока во главе государственного управления не стал Сперанский, сделавшийся в полном смысле этого слова правой рукой государя. Он, как известно, пришел к сознанию необходимости преобразовать все государственное устройство и начал с Совета.

Было уже сказано, что в основу своего плана он положил теорию Монтескье и, сообразно с ней, для осуществления административно-исполнительной власти создал министерства, действовавшие под контролем Государственного Совета. Впрочем, по проекту Уложения государственных законов, значение последнего далеко не исчерпывалось названным контролем.

Задачей Государственного Совета, главным образом, было посредничество между государем, с одной стороны, и законодательной (Государственная Дума), исполнительной (министерства) и судебной (Сенат) властью, с другой стороны. “Действие этих трех учреждений, – читаем в проекте, – соединяется в Государственном Совете и через него восходит к державной власти”, так как Совет стоит во главе всех государственных учреждений, составляя “вершину всей государственной организации и последнее ее звено”.

Ввиду этого “в порядке государственных установлений Совет представляет сословие, в коем все действия порядка законодательного, судного и исполнительного в главных их отношениях соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются”. Как следствие из указанного значения Совета, являлось участие его в разработке законопроектов, поступавших в Государственную Думу.

Председателем Совета был государь или лицо, назначенное последним, членами же – “особы, высочайшей доверенностью в сословие сие призываемые”, а также министры, как члены ex officio. Совет разделялся на четыре департамента: 1) законов, 2) дел военных, 3) гражданских и духовных и 4) государственной экономии. Члены департаментов вместе с особо назначенными лицами составляли общее собрание Совета.

Кроме того, при Совете имелась канцелярия, под названием государственной, из пяти отделений, управляемая государственным секретарем и подчиненная государственному канцлеру. Через нее “идут все дела, входящие в Совет и исходящие из Совета, приуготовляются в ней и от нее, по утверждении их отправляются к надлежащему исполнению”.

Кроме названного проекта, до нас дошла еще “Записка о необходимости учреждения Государственного Совета”, написанная также Сперанским[30]. В ней собраны все доводы в пользу необходимости учреждения Совета как места “для общего соображения государственных дел в отношении их к части законодательной”, а уже не места для “соединения” законов, администрации и суда, как по проекту.

Государственный Совет по “Записке” является по преимуществу законосовещательным учреждением, на рассмотрение которого вносятся законопроекты, долженствовавшие быть, по Проекту, внесенными на рассмотрение Государственной Думы.

В такой модифицированной форме Совет должен был водворить господство “закона твердого и постоянного”, изгнать из управления произвол и личное доверие к отдельным лицам, благодаря которому в законах “развилась великая несвязность, они часто соображались втайне, издавались без всякого публичного и единообразного их уважения (т.е. обсуждения), переменялись по личным случаям и удобностям и слабо исполнялись на деле”.

Для уничтожения подобного порядка вещей и необходимо было учреждение Государственного Совета. Действительно, последний был торжественно открыт 1 янв. 1810 г., причем Александр I произнес речь, в которой охарактеризовал сущность нового учреждения[31].

“Мысль о твердых государственных установлениях, – сказал государь, – никогда меня не оставляла. Я всегда желал, чтобы благосостояние Империи утверждалось на законе, а закон был неподвижен на установлениях, так как лица умирают, и одни установления живут и в течение веков охраняют основания государств.

Я имею удовольствие положить твердое основание одному из важнейших государственных установлений: Государственный Совет будет составлять средоточие всех дел высшего управления; бытие его отныне станет на черед установлений, непременных и к самому существу Империи принадлежащих”[32].

На основании Учреждения или “Образования” Совета компетенция его была определена следующим образом: “в порядке государственных установлений Совет составляет сословие, в котором все части управления, в главных их отношениях к законодательству, соображаются и через него восходят к верховной императорской власти…

Посему все законы, уставы и учреждения, в первообразных их начертаниях, предлагаются и рассматриваются в Государственном Совете и потом действием державной власти поступают к предназначенному их совершению… Никакой новый закон, устав и учреждение не исходит из Совета и не может иметь совершения без утверждения верховной власти”.

Таким образом, этими постановлениями “Образования” подчеркивался законосовещательный характер Государственного Совета, как он и был определен Сперанским в его “Записке”, но не в проекте, ввиду изменения воззрений государя. К законодательным функциям Совета были еще присоединены и некоторые другие, как-то:

1) общие внутренние меры в чрезвычайных случаях;

2) объявление войны, заключение мира и другие важные внешние меры, “когда, по усмотрению обстоятельств, могут они подлежать предварительному общему соображению”,

3) ежегодные сметы государственных приходов и расходов, способы их уравнения, назначение новых издержек в течение года и чрезвычайные финансовые меры;

4) отчеты всех министерств в управлении вверенными им частями.

С течением времени функции Государственного Совета расширялись еще более. Так, в 1813 году он получил права высшего апелляционного суда по отношению к Сенату[33]. Еще раньше он получил некоторые права в области финансового управления и пр.

Государственный Совет был разделен на четыре департамента: законов, военных дел, гражданских и духовных дел и государственной экономии, причем по некоторым делам департаменты постановляли окончательное решение[34], по всем же остальным делам решение департамента вносилось на рассмотрение общего собрания. При Совете была учреждена канцелярия (государственная) с государственным секретарем во главе.

Сперанский придавал огромное значение учрежденному по его инициативе Совету. Вот что писал он в отчете, представленном государю, за 1810 г.: “излишне было бы изображать здесь пользу сего установления; приводя его в движение и поддерживая личным Вашим действием, Ваше Величество, лучше других можете объять все его влияние на общее благоустройство.

Совет учрежден, чтобы власти законодательной, дотоле рассеянной и разнообразной, дать первый вид, первое очертание правильности, постоянства, твердости и единообразия. В сем отношении он исполнил свое предназначение.

Никогда в России законы не были рассматриваемы с большей зрелостью, как ныне, никогда государю самодержавному не представляли истины с большею свободою, так как и никогда, должно сознаться, самодержец не внимал ей с большим терпением. Одним сим учреждением сделан уже безмерный шаг от самовластия к истинным формам монархическим”[35].


[1] Записки Миниха. С. 96.

[2] Берендтс. Барон Люберас и его записка об устройстве коллегий в России. С. 18. По словам проф. Берендтса, видевшего в архиве бывшего кодификационного отдела подлинник проекта Любераса, последний часто говорит о тайном совете, “не входя в подробное рассуждение его роли и значения” (Ibid. С. 18).

[3] Милюков. Указ. соч. С. 674.

[4] “Пункты о кабинет-коллегиуме” изданы Павловым-Сильванским (Проекты реформ в записках современников Петра Великого. СПб., 1897. С. 47 и след.). Попытка же его сблизить проект Курбатова с петровским Сенатом 1721-1723 гг., на наш взгляд, мало обоснована (с. 64 и след.).

[5] Павлов-Сильванский. Указ. соч. С. 66. Названная заметка сделана карандашом и находится в делах кабинета. См. также: Щеглов. Государственный Совет в России. Т. II. 1895. С. 5.

[6] Существование петровского Тайного совета, созданного указом 1720 г., до последнего времени игнорировалось историками права. Впервые обращено на него внимание Соловьевым (История России. Т. XVII (3-е изд.). С. 139), а затем проф. Коркуновым в его рецензии на книгу г. Филиппова “История Сената в правление Верховного тайного совета” (Журн. Мин. нар. проев. 1895. Кн. IX).

Однако проф. Филиппов и в позднейших своих трудах не упоминает о нем (см. его речь “Кабинет министров и его сравнение с Верховным тайным советом” в Ученых записках Юрьевского университета. 1898. N 1. С. 6).

[7] Тома LV, LVI, LXIII, LXIX, LXXIX, LXXXIV, XCIV и CI.

[8] См. п. 5 “Мнения не в указ”, по которому каждый член совета должен был стать во главе особого департамента или “повытья” (Сб. Р. Ист. Общ. Т. LV). О департаментах говорит и указ 1727 г., предписывая, “по примеру других государств”, распределить дела между членами совета “по особливым департаментам” и свидетельствуя, что “сие до сего времени еще не учинено”.

Впрочем, фактически дела были распределены между отдельными членами совета, несмотря на отсутствие департаментов (См.: Филиппов. История Сената в правление Верх. т. совета. С. 36).

[9] Пункт 6 “Мнения не в указ” гласит: “В тайном совете надобно два протокола держать, один образом журнала, который подписывать не надлежит, другой же – о учиненных в тайном совете резолюциях и определениях, которые тайному совету закреплять”. Г. Грибовский разъяснил, что в современном смысле этого слова понятия журнала и протокола понимались только в Петровское время.

С учреждением же Верховного тайного совета “произошло изменение и путаница в терминологии” и, как свидетельствует пункт 6 “Мнения не в указ” и другие акты, под протоколом в нашем смысле этого слова стал пониматься “журнал”, а в форму “протокола” начали облекать приговоры, постановления и резолюции. В таком смысле эти два термина понимались в течение всего XVIII ст. (Материалы для истории высшего суда и надзора при Екатерине II. С. I-VI).

[10] О Верховном тайном совете см. исследование проф. Филиппова “История Сената” и его же брошюру “К вопросу о Верховном тайном совете” и речь “Кабинет министров и его сравнение с Верховным тайным советом” (Ученые записки Юрьевск. унив. 1898. N 1, а также брошюру проф. Алексеева “Легенда об олигархических тенденциях Верховного тайного совета”. Любопытная полемика названных ученых выяснила много темных сторон в истории Верховного тайного совета при Екатерине I.

[11] Сборн. Русск. Истор. Общ. Т. CIV. Предисловие. С. XXXIV и т. XVIII. С. LVI. В этих томах изданы проф. Филипповым бумаги Кабинета за первые годы его существования. См. также статью того же ученого “Новые данные о Кабинете министров имп. Анны Иоанновны” (Русск. мысль. 1901. Кн. 1).

[12] Проф. Филиппов делит историю Кабинета на три периода: до указа 9 июля 1735 г., до смерти Анны Ивановны и в царствование Ивана Антоновича. Однако из его же слов вытекает, что в первом периоде Кабинет, стоя во главе государственного управления, пользуется своей властью не столько формально, сколько фактически, во втором же периоде этот “факт превращается в право”, ничего не прибавляя к власти Кабинета по существу.

Что же касается до 3-го периода, то сам г. Филиппов, полемизируя с Градовским, утверждает, что события царствования Ивана Антоновича “не могли в том или ином смысле повлиять на развитие Кабинета” или отразиться на его отношениях к Сенату и найти какое-либо “яркое выражение в изменениях его устройства и компетенции” (Сборн. правовед. Т. VII; Ученые записки Юрьевского университета. 1898. N 12).

Но если третий период ничем не отличается от второго, а второй, как мы видели, по существу ничем не отличается от первого, то зачем же в таком случае делить историю Кабинета на периоды?

[13] Однако, несмотря на прохождение через Кабинет почти всех именных указов, они, в первые годы существования рассматриваемого учреждения, нигде не упоминают об этом, и мы можем констатировать названный факт только благодаря дошедшим до нас журналам Кабинета (Филиппов. Указ. ст. в “Русск. мысли”. 1901. Кн. 1).

[14] Филиппов. Указ. ст. (Сборн. правов. Т. VII).

[15] Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. CIV. Предисловие. С. LXXIV и след.

[16] “Буде же которому департаменту случится, – гласит указ 1740 г., – такое важное дело, которое требует неотменного общего рассуждения, а одному на мереположить невозможно, о таковом тотчас учинить общий совет”. По истории Кабинета см. статью г. Пестова “Императорский Кабинет с 17 окт. 1740 г. по 25 ноября 1741 г.” в т. II издания “Внутренний быт Русского государства”.

[17] Обе попытки вице-канцлера Бестужева (в 1747 и 1757 гг.) поставить Конференцию во главе государственного управления и, в частности, подчинить ей Сенат не удались вследствие упорной оппозиции со стороны Елизаветы Петровны (см. у Соловьева. Т. XXII. С. 176 и Т. XXIV. С. 26).

[18] Даневский. История образования Государств. Совета в России. Приложения. С. 4.

[19] В делах Московского архива Мин. иностр. дел сохранился проект плана Совета, по всей вероятности, составленный Воронцовым, по которому Совет должен был быть разделен на четыре департамента (военных дел, морских дел, внутренних дел и финансов и внешних дел), с особым статс-секретарем каждый. Однако этот план не был осуществлен на практике (Щеглов. Государственный Совет в России. Т. II. С. 15).

[20] По словам Ратынского, Панин желал создать такой порядок вещей, который, “оставляя верховную власть в принципе самодержавной, давал бы возможность нескольким сановникам иметь влияние на ее решения и тем ее ограничивать (Русский архив. 1886. Т. XXIV).

О такой же тенденции проекта Панина свидетельствуют очень много и других современников, как русских, так и иностранцев. Мало того, те лица, которым было поручено императрицей предварительно рассмотреть проект, высказались против него, главным образом, из-за названной его тенденции.

Так, одно из них (автор “замечаний на проект”, по всей вероятности, Воронцов) советует императрице “недреманным оком смотреть, чтобы самодержавную власть подобно узде из рук не выпускать”. Точно так же и Бестужев указывает Екатерине II на опасность “разделить с императорским советом власть, приобретенную с таким трудом”.

На конец, вот что писал третий рецензент, генерал-фельдцейгмейстер Вильбуа: “мне кажется, что составитель проекта под видом защиты монархии тонким образом склоняется к аристократическому правлению. Обязательный и государственным законом установленный совет и влиятельные его члены могут с течением времени подняться до значения соправителей…

В случае учреждения совета, воля императрицы будет связана избранными в него членами… Для русского монарха нужна неограниченная власть, совет же слишком приблизит подданного к государю, и у подданного может явиться желание поделить власть с государем” (Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. VII. С. 217; Соловьев. Т. XXV. С. 182).

Анализ содержания самого проекта, приведенного в тексте, вполне подтверждает наличность в нем названной тенденции его автора. Ввиду всего сказанного попытка г. Чечулина (Проект импер. совета в первый год царствования Екатерины II. Журн. Мин. нар. проев. 1894. Кн. III) доказать, что Панин в своем проекте совершенно не стремился ограничить власть Екатерины II, должна быть признана вполне неудачной. Несостоятельность аргументации г. Чечулина выяснена проф. Щегловым (Госуд. Совет в России. Т. II. С. 56 и след.).

[21] Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. VII. С. 202. См. также у Соловьева. Т. XXV. С. 174.

[22] Императрица в течение почти целого полугодия держала проект у себя, причем сделала в нем много поправок и все же в результате не утвердила его. Впрочем, одно время она хотела уже “уступить” (ее выражение в письме к Понятовскому) и даже подписала манифест об учреждении совета, но в 1763 г. изменила свое намерение и надорвала манифест (Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. VII. С. 210).

[23] Впрочем, еще раньше, а именно, в 1763 г. она поручила фельдмаршалу Миниху составить проект совета, что и было исполнено последним. По этому проекту совет должен был состоять из пяти лиц, “находящихся у государственного кормила”, которые могли бы направлять все дела империи, облегчить этим труд ее величества императрицы и избавлять ее от тягости входить в подробности не особенно важных дел”.

Совет должен был быть разделен на пять департаментов, во главе которых императрицей назначены были стоять лица “из способных администраторов”. Эти лица входили бы в совет, обязанный руководствоваться в своих действиях “мудрыми решениями государыни” (Записки Миниха. Изд. Семевского. С. 95 и след.). Мысль Миниха о разделении Совета на пять департаментов не была осуществлена.

[24] Впрочем, в начале царствования имп. Павла он ведал еще и другие дела. Сам государь в своей “Записке об устройстве разных частей государственного управления” смотрел на Совет “как на место не законодательное, а единственно для в помощь и сношение государю и министрам”, почему высказался за то, чтобы “Совету себе дел не присвоять, а рассматривать представленные министрами” (Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. ХС. С. 2).

[25] Любопытно, что Совет получил право законодательной инициативы, так как дела могли вступать в него не только по Высочайшему повелению, но и по предложениям его членов.

[26] Даневский. Указ. соч. С. 45 и след.; Государственный Совет, изд. Госуд. канцелярии. С. 5.

[27] Щеглов. Указ. соч. Т. I. С. 740. Т. II. С. 167.

[28] Вестник Европы. 1866. Т. I.

[29] Протоколы совета обнародованы Калачовым, в сборнике “Архив Государственного Совета” и разработаны проф. Щегловым во II т. его “Государственного Совета в России”. С. 212-356.

[30] Записка” хранится в архиве Госуд. Сов. и впервые обнародована проф. Щегловым (указ. соч. Т. I. С. 860 и т.п. С. 371). Она написана Сперанским позже “Проекта” и представлена Александру I уже тогда, когда он решился осуществить на практике только некоторые части последнего.

Впрочем, и после учреждения Государственного Совета в 1810 г. Сперанский считал его только первым шагом на пути преобразований государственного устройства России в духе “Проекта”.

Вот, напр., что мы читаем в его отчете за 1810 г. Александру I: “те, кои не знают связи и истинного места, какое Совет занимает в намерениях Ваших, не могут чувствовать его важности. Они ищут там конца, где полагается еще только начало; они судят об огромном здании по одному краеугольному камню” (Пыпин. Указ. соч. С. 135).

[31] Речь была составлена Сперанским, но собственноручно исправлена государем (Бар. Корф. Указ. соч. Т. I. С. 118).

[32] Даневский. Указ. соч. С. 56. Государственный Совет, из Госуд. канцелярии. С. 18 и след.

[33] Дело в том, что до 1813 г. некоторые судебные дела из Сената поступали в Комитет министров (напр., если с решением Сената не соглашался министр юстиции или же по особым высочайшим повелениям), но так как рассмотрение этих дел значительно обременяло Комитет, то председателем его было испрошено в 1813 г. разрешение государя передавать их в Государственный Совет (Журналы Комитета министров. Т. II. С. 27-28).

[34] А именно: дела, “заключающие в себе изъяснения точного разума существующих законов и приложения их к частным случаям и не предполагающие нового закона, устава или учреждения, ни отмены прежних постановлений или дополнения их”.

[35] Барон Корф. Жизнь графа Сперанского. Т. I. С. 120.

Василий Латкин

Учёный-юрист, исследователь правовой науки, ординарный профессор Санкт-Петербургского университета.

You May Also Like

More From Author