Правом римским внесудебное осуществление гражданских прав посредством самоуправства, т.е. посредством нападения на личность или вещи другого лица, с целью осуществления своего действительного или предполагаемого права – вообще воспрещалось, и вызванное им положение вещей подлежало не только восстановлению посредством иска, но и самое самоуправное действие облагалось известным наказанием, как уголовный проступок.
Собственно гражданские последствия самоуправства заключались по римскому праву,
во-1-х, в том, что лицо, захватившее чужие вещи с целью понудить должника к представлению удовлетворения по обязательству, было не только обязано возвратить их обратно должнику, но и лишалось права требовать с него удовлетворения, и
во-2-х, в том, что в случае отнятия силой вещи действительным или предполагаемым собственником у другого лица, лицо, отнявшее вещь, было обязано не только возвратить ее, но и лишалось или права собственности на нее, или же было обязано уплатить ее стоимость.
По исключению допускалось, однако же, римским правом осуществление прав и путем самоуправства, во-1-х, в видах устранения причиненного кем-либо нарушения владения, и во-2-х, в видах предотвращения могущего последовать непоправимого ущерба, когда дозволялось насильственное отнятие вещи у другого лица, напр., у бегущего должника, уносящего вещь составляющую предмет требования, и подобных этому случаях.
Удержание кем-либо чужой вещи, находящейся уже по какой-либо причине в его владении, напротив, не только не считалось по римскому праву за воспрещенное законом самоуправство, но признавалось, как мы видели несколько выше, даже за особое право – jus retentionis в тех случаях, когда держатель чужой вещи имел к лицу, заявляющему притязание на нее, и с своей стороны какое-либо встречное требование, стоящее в связи с его притязанием на вещь.
В этих случаях держатель чужой вещи, как, напр., залогоприниматель, поклажеприниматель, или вообще добросовестный владелец ее уполномочивался римским правом не выдавать ее лицу, имеющему на нее притязание, до тех пор, пока оно не удовлетворяло его требования к нему по поводу этой вещи, не уплачивало, напр., издержки за хранение вещи, за произведенные в ней улучшения и проч.
С целью охраны этого права держателя чужой вещи, римское право и предоставляло ему, в случае предъявления к нему иска о выдаче вещи, право защищаться против него в оправдание его действий по удержанию чужой вещи возражением – doli, каковым возражением он и мог достигнуть признания со стороны суда удержания им чужой вещи правомерным.
Самооборона, как средство защиты гражданских прав от нарушений, причиняемых противозаконным нападением, напротив, допускалась римским правом безусловно, и в видах осуществления ее дозволялось даже отражение нападения посредством насилия по правилу – vim vi repellere licet (Baron, Pandecten §§ 76-77).
На только-что изложенных началах римского права развило свои постановления о самоуправстве и самообороне, как средствах внесудебного осуществления и защиты гражданских прав, и уложение саксонское.
Так, оно, подобно праву римскому, выразив сперва в виде правила общего воспрещение прибегать к осуществлению прав посредством самовольного отобрания у кого-либо вещей, или принуждения должника к исполнению обязательства, указывает, затем, и случаи исключения из этого воспрещения, когда, напротив, допускается и внесудебное осуществление прав путем самоуправства.
Эти случаи исключения указаны в нем даже с большей подробностью и обстоятельностью, чем в праве римском.
Так, оно, во-1-х, хотя и в виде исключения, но допускает вообще самовольное, т.е. внесудебное осуществление какого-либо права со стороны его обладателя, его собственной властью, во всех тех случаях, когда в видах осуществления права нет возможности прибегнуть своевременно к помощи властей, между тем, как правообладателю угрожает опасность вовсе не осуществить его права без немедленного употребления каких-либо средств понуждения к его защите.
В таком положении, по указанию уложения саксонского, может оказаться веритель по обязательству в том случае, когда должник посредством бегства намерен уклониться от исполнения его обязательства и когда, вследствие этого, верителю предоставляется право или задержать должника собственной властью, или отобрать у него вещи, необходимые для удовлетворения обязательства (§§ 179-180).
Во-2-х, в частности уложение саксонское дозволяет собственнику недвижимого имения, или его владельцу, или пользователю отбирать у вошедших в него противозаконно людей вещи, а вошедший в него скот задерживать; а в случае отдачи имения в арендное содержание дозволяет наймодателю задерживать принадлежащие арендатору вещи, находящиеся в этом имении, а также приносимые им плоды на удовлетворение вытекающих из договора аренды в его пользу обязательств арендатора (§§ 488, 1228).
Не только не относит, затем, уложение саксонское, подобно праву римскому, к воспрещенному самоуправству случаи удержания кем-либо чужих вещей, находящихся в его владении, но в некоторых из этих случаев предоставляет держателю вещи даже прямо право удерживать их, или, все равно, предоставляет ему, подобно праву римскому, jus retentionis по отношению этой вещи, как, напр., вообще во всех тех случаях, когда ему принадлежат какие-либо встречные требования к лицу, имеющему право на получение от него удерживаемой им вещи, имеющие основанием отношение к этой вещи, напр., понесенные им на нее издержки, или причиненный ею ему вред, впредь до получения им удовлетворения по этому требованию, и затем, в частности, в том случае, когда держатель вещи обязан выдать ее другому лицу, обязанному и с его стороны представлением ему вознаграждения за вещь, впредь до получения им следуемого ему вознаграждения (§§ 767-768).
Довольно в широких пределах допускает уложение саксонское также и пользование самообороной, как средством внесудебной защиты прав.
Так, оно, прежде всего, вообще дозволяет каждому защищать то, чем он обладает не только лично, но и с помощью других людей, и отражать при этом нападение силой, насколько это представляется необходимым для отражения нападения, а захваченные при этом вещи силой отнимать у похитителя.
Затем, в частности оно, во- 1-х, дозволяет защищаться от чужих животных, удаляя их из известного места, или даже, в случае необходимости, убивая их, и во-2-х, дозволяет чужие вещи, наносящие или вред собственным вещам, или препятствующие их употреблению, или же угрожающие опасностью, или удалять из того места, где они находятся, или даже, если необходимо, их повреждать и уничтожать (§§ 178, 181-185).
Уложение итальянское, напротив, не содержит в себе никаких общих постановлений о самоуправстве и самообороне, как средствах внесудебного осуществления и защиты гражданских прав, а содержит только некоторые частные указания на допустимость в некоторых случаях удержания следуемых к передаче вещей другому лицу, до получения от него держателем их удовлетворения из возникшего по поводу их перед ним обязательства со стороны лица, имеющего права на их получение.
Так, оно дозволяет, напр., продавцу вещи не выдавать ее покупателю впредь до получения им от него следуемого с него платежа за проданную им вещь, а поклажепринимателю вещи – не выдавать ее собственнику ее впредь до получения им полного удовлетворения всего, что следует по случаю отдачи вещи на сохранение (art. 1469, 1863).
В нашем законе, напротив, подобно тому, как и в праве римском и уложении саксонском, имеется не только общее воспрещение самоуправства, как средства внесудебного осуществления прав по имуществам, но оно, кроме этого, объявляется преступлением и облагается известным наказанием.
Так, общим правилом 690 ст. X т., помещенным в главе „О праве судебной защиты по имуществам”, строго воспрещается всякое самоуправство, разумеется, как средство осуществления гражданских прав или, как сказано в статье, „прав по имуществам”; а правилом 142 ст. уст. о наказ., налаг. миров. суд., самоуправство отнесено к числу проступков, подлежащих наказанию.
Отличие, затем этих правил нашего закона и, притом, весьма существенное от соответствующих им постановлений права римского и уложения саксонского заключается в том, что в то время, как в постановлениях этих последних законодательств выражено не только воспрещение самоуправства, но определяются также и существенные признаки воспрещаемого ими самоуправства, как средства осуществления гражданских прав, в нашем законе и, притом, одинаково как в гражданском, так и уголовном, выражено только его воспрещение, без всякого определения его понятия.
Это отличие постановлений нашего закона о самоуправстве от постановлений права римского и уложения саксонского по этому предмету представляется, конечно, таким весьма существенным его недостатком, над восполнением которого и следует, разумеется, остановиться прежде всего.
До сих пор, однако же, ни нашей гражданской судебной практикой, ни нашей литературой по гражданскому праву в этом отношении ровно ничего не сделано, и если возможно искать где-либо указаний, данных с целью определения понятия самоуправства, то скорее у криминалистов и в уголовной судебной практике, каковые указания, однако же, в видах определения понятия самоуправства, как собственно одного из средств внесудебного осуществления гражданских прав, ни в каком случае, не могут быть достаточными, так как указаниями этими имелось в виду выяснить только признаки самоуправства, как уголовно наказуемого деяния, а не средства осуществления гражданских прав.
Помимо этого, указания эти представляются для нас малопригодными еще и потому, что и сами они, в виду быть может отсутствия в законе определения самоуправства, представляются шаткими и противоречивыми.
Так, в то время, как, напр., один из наших известных криминалистов Неклюдов (Руков. для мир. суд., т. II, стр. 578-582) проводит тот взгляд на самоуправство, что оно, как преступление, немыслимо без насилия над личностью и в том случае, когда оно направлено против имущества, причем приводит в подкрепление этого взгляда весьма веские соображения, почерпнутые и из данных положительного закона, сенат (Реш. уг. кас. деп. 1870 г., № 466, 1507; 1871 г., № 926, 960 и друг.), напротив, во множестве решений весьма настойчиво проводит тот взгляд на самоуправство, что оно, как преступление против имущества, мыслимо и без насилия над личностью.
Входить в рассмотрение вопроса о том, который из этих двух взглядов на понятие самоуправства, как преступления, с точки зрения уголовного закона представляется правильным, нам нет надобности, вследствие того, что нас интересует вопрос о существенных признаках самоуправства, как средства внесудебного осуществления гражданских прав, воспрещенного собственно гражданским законом, без отношения к тому, должно ли оно подлежать наказанию или нет, а лишь только такого средства, употребление которого может быть устраняемо немедленно даже путем только какого-либо гражданского иска, как средства осуществления прав, воспрещенного гражданским законом, вследствие чего мы и попытаемся установить существенные признаки самоуправства по соображении данных, представляемых в этом отношении собственно гражданским законом.
Данные эти следует искать, конечно, прежде всего в общем правиле 690 ст. X т., в которой, по указании того, что всякое самоуправство по имуществам строго воспрещается, прибавлено: „хотя бы они (т.е. имущества) состояли в незаконном владении”.
Вместо лишения владельца имущества осуществлять его право на имущество этим средством, правилом следующей 691 ст., напротив, каждому предоставляется право отыскивать его имущество из чужого неправильного владения судом, разумеется, посредством иска.
Кроме этих постановлений в нашем законе есть еще и другие, имеющие также весьма существенное значение в видах установления признаков самоуправства, стоящие с ними не только в тесной связи, но из которых они, по-видимому, представляют даже не более как только выводы: это именно постановления 531 и 532 ст., относящиеся до охраны владения, в которых указывается, во-1-х, что всякое, даже и незаконное владение, охраняется правительством от самоуправства и насилия, и во-2-х, что незаконное владение может быть прекращено только решением судебного места.
Из сопоставления этих правил закона нельзя, прежде всего, не вывести то заключение, что выражению 690 ст. „всякое самоуправство по имуществам строго воспрещается” не может быть придаваемо то более широкое значение в смысле общего воспрещения самоуправного, внесудебного осуществления гражданских прав, которое оно могло бы иметь по его буквальному смыслу, но, напротив, в виду,
во-1-х, выражения „хотя бы они (т.е. имущества) состояли и в незаконном владении”,
а во-2-х, стоящих с ним в связи постановлений, как правила 691 ст., рекомендующего обращаться в видах восстановления владения к содействию суда, так и правил 531 и 532 ст., по которым от самоуправства и насилия охраняется только владение имуществом, хотя бы и незаконное, должно быть придаваемо значение более ограниченное, только в смысле воспрещения самовольного, т.е. без уполномочия судебной власти, или изъятие имущества из чужого владения, или же нарушение спокойного им владения.
Вывод этот и дает собственно основание к установлению одного из главных признаков воспрещенного гражданским законом самоуправства, как средства внесудебного осуществления прав по имуществам, указывая, что в значении самоуправства, воспрещаемого собственно гражданским законом, должно быть принимаемо самовольное изъятие имущества из чужого владения, все равно – законного или незаконного, или же нарушение владения имуществом также законного или незаконного.
Из тех, затем, постановлений закона, стоящих в связи с этим запрещением, которыми рекомендуется отыскивать имущество из чужого неправильного владения при содействии суда, вместо самоуправного овладения им, может быть выведен другой, также существенный признак самоуправства, указываемый, впрочем, и самим понятием этого действия, заключающийся в том, что изъятие имущества из чужого владения или же нарушение владения тогда только может быть принимаемо за самоуправство, когда оно предпринимается в видах осуществления какого-либо действительного или предполагаемого права на это имущество, в силу которого самоуправец полагает, что имущество должно находиться или перейти в его владение.
В силу, затем, какого собственно права самоуправец полагает, что имущество, находящееся в чужом владении, должно перейти к нему, то это для понятия самоуправства представляется безразличным.
Так, изъятие имущества из чужого владения будет одинаково самоуправным – предполагает ли самоуправец, что оно должно поступить в его владение на праве собственности, все равно – единственном или общим с действительным его владельцем и, притом, одинаково – в силу ли какой-либо сделки, совершенной между ними, напр., в силу покупки им его у его владельца, или же в силу договора дарения, или товарищества и проч., или же в силу какого-либо особого титула или основания независимого от их юридических отношений, или же на праве отдельного владения и пользования им, напр., в силу пожизненного владения, или договора, аренды, ссуды имущества и проч., или же в обеспечение какого-либо требования на праве залога, или же, наоборот, вследствие прекращения между ними какого-либо юридического отношения по имуществу, возникшего, напр., из договора найма, ссуды и проч. когда самоуправец полагает, что имущество за прекращением отношения по какому бы то ни было основанию, все равно, действительному или же мнимому, должно-перейти обратно в его владение.
Безразличным, затем, для понятия самоуправства должен представляться также и тот способ действий, которым самоуправец имел в виду понудить владельца к передаче ему имущества.
Так, действия его должны быть одинаково квалифицируемы самоуправством – изъемлет ли он прямо имущество из чужого владения, или же, в видах понуждения к передаче ему владения, нарушает его каким-либо образом, или же ставит какие-либо препятствия осуществлению права пользования имуществом, запирает, напр., какое-либо помещение, находящееся во владении и пользовании другого лица, или же иным образом преграждает ему доступ к состоящему в его владении имуществу и прочее.
Далее, по отношению возможного объекта самоуправного владения следует сказать, что в виду того обстоятельства, что правилом 691 ст. X т. воспрещается самоуправство вообще по имуществам, объектом его могут быть одинаково, как имущества недвижимые, так и движимые.
Кроме самоуправного отобрания у кого-либо вещей, уложение саксонское, как мы видели выше, запрещает также самоуправно принуждать должника к исполнению обязательства.
В нашем законе такого прямого воспрещения нет, но из того обстоятельства, что и наш закон правилом 693 ст. X т. предоставляет каждому в случае неисполнения договоров или обязательств отыскивать следуемое ему удовлетворение и вознаграждение посредством суда, нельзя, кажется, не вывести то заключение, что он, если не прямо, то косвенно правилом этим, открывающим только судебный путь удовлетворения по обязательствам, исключает допустимость другого внесудебного или самоуправного принуждения должника к исполнению обязательства.
В виду возможности подобного вывода из нашего закона, следует признать, что и у нас, подобно тому, как и по уложению саксонскому, должно считаться воспрещенным не только самоуправство в виде отобрания вещей, но и в виде принуждения кого-либо к исполнению обязательства, но разумеется, только принуждения прямого, или посредством совершения в отношении должника или его имущества таких действий, в роде указанных, напр., в 702 ст. X т., которыми характеризуется вообще понятие принуждения к отчуждению имущества или вступлению в обязательства, но не принуждения косвенного, заключающегося, напр., или в недоставлении удовлетворения по обязательству, следуемого должнику, или в удержании следуемых в передаче ему вещей и проч.
На основании только-что изложенных данных нашего законодательства, нельзя не прийти к тому окончательному заключению в отношении определения понятия самоуправства, как воспрещенного гражданским законом внесудебного средства осуществления гражданских прав, что самоуправство и по нашему закону представляется в том же виде и определяется теми же признаками, как и по праву римскому и уложению саксонскому, как самовольное нападение на личность или имущество другого с целью осуществления своих прав, первое – в случае принуждения кого-либо к исполнению обязательства посредством насилия над личностью, или же посредством отобрания у него его имущества, а второе – посредством изъятия имущества из чужого владения или же нарушения владения им, или же постановления каких-либо препятствий осуществлению каких-либо прав на него, когда самоуправец полагает, что имущество должно состоять или перейти в его владение.
Если в таком виде должно представляться самоуправство, как воспрещенное средство осуществления гражданских прав, по данным нашего законодательства, то, далее, нельзя не признать, что, напротив, не должны быть квалифицируемы как самоуправство и, потому, не должны влечь за собой установленной за него законом ответственности, напр., такого рода действия:
во-1-х, когда собственник имущества, состоящего во владении другого лица, не изъемлет его самовольно из его владения, но только актом распоряжения, напр., договором купли-продажи, дарения и проч., отчуждает его другому лицу, считая себя его собственником, на том основании, что в этих действиях нет существенного признака самоуправства – самовольного изъятия имущества из чужого владения, или же нарушения фактического владения им;
во-2-х, когда собственник имущества, передав его во владение другого лица, при самом заключении сделки о передаче имущества, выговорил себе право отобрать имущество от него обратно, при наступлении каких-либо обстоятельств и, затем, по наступлении этих обстоятельств, действительно отбирает его своей властью, на том основании, что и в этом действии собственника имущества нет одного из существенных признаков самоуправства – самовольного отобрания имущества, вопреки воли владельца его, вследствие наперед уже выраженного им согласия на переход имущества обратно во владение собственника его при наступлении известных обстоятельств;
в 3-х, когда или собственник имущества, обязанный передать его другому лицу, в силу, например, какой-либо сделки между ними, напр., договора купли-продажи, найма имущества и проч., не исполняет своей обязанности и не передает его другому лицу; или же временный владелец чужого имущества, напр., в силу договора найма, ссуды, поклажи и проч., обязанный возвратить его собственнику его, не исполняет этой обязанности и удерживает имущество у себя; или же один из совладельцев общего имущества, имеющий его фактически в своем единственном владении, не допускает до совместного владения им другого совладельца, на том основании, что во всех таких действиях собственника, или владельца имущества нет одного из существенных признаков самоуправства – изъятия имущества из чужого владения, а есть только самовольное удержание имущества, находящегося уже в его владении, которое самоуправством квалифицируемо быть не может.
Право римское, а также уложение саксонское, как мы указали несколько выше, не только не считают удержание вещи, подлежащей передаче другому лицу по какому-либо основанию, за самоуправство, но создают в пользу держателя вещи даже особое право на ее удержание – jus retentionis, когда он имеет, в свою очередь, какие-либо встречные требования к лицу, имеющему право на вещь, в виде ли понесенных на нее издержек, или же в виде следуемого за нее какого-либо вознаграждения.
В нашем законе общего указания на право удержания чужого имущества в подобных случаях нет, а есть только, как мы видели выше, два частные постановления, разрешающие держателю чужого имущества пользоваться этим правом, в каковых случаях, как это разумеется и само собой, удержание чужого имущества никоим образом не может быть уже квалифицируемо самоуправством, как деяние законом дозволенное и в виду каковых случаев все же никак нельзя утверждать, как делают Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 225) и Фридман в его статье „Право удержания по законам Прибалтийских губерний” (Жур. Мин. Юст., 1896 г., кн. 7, стр. 192), что наше законодательство права удержания не признает или что право удержания, как самостоятельное право, нашим законом не предусмотрено.
По поводу такого утверждения Гольмстена нельзя, впрочем, не заметить, что если оно и высказано им, то собственно потому, что он в приведенных случаях из нашего закона усматривает указание не на право удержания, но на право законного залога, а в случае еще приведенном им, когда закон дозволяет задерживать чужих животных, причиняющих потраву полям, указание на право самовольного залога, что на самом деле представляется, однако же, неправильной квалификацией предоставленного законом в этих случаях права.
На самом деле, случаи эти не могут быть не принимаемы за действительное доказательство известности нашему закону права удержания и, притом, в том же виде, как оно определяется правом римским и уложением саксонским, как такого права, которое может быть осуществляемо лишь в тех случаях, когда удержание имущества представляется правомерным, т.е. когда держатель имущества имеет и с своей стороны какие-либо встречные требования к лицу, домогающемуся его получения, по поводу этого имущества, хотя у нас при невозможности квалифицировать по нашему закону самоуправством удержание чужого имущества, находящегося уже во владении его держателя, по отсутствию в этом действии существенного признака самоуправства – самовольного изъятия имущества из чужого владения, на самом деле даже и неправомерное удержание чужого имущества не должно влечь за собой ответственности, полагаемой собственно за самоуправство, как за проступок, а может служить только основанием к предъявлению требования о выдаче имущества и взыскании убытков за его незаконное задержание, почему и нельзя признать правильными те решения уголовного кассационного департамента сената, в которых он квалифицировал самоуправством, например, удержание кем-либо находящегося у него чужого паспорта без уполномочия на это условиями договора; удержание приказчиком из имевшихся у него денег хозяина части их в счет его жалованья; обращение кем-либо денег, переданных для определенного употребления, на покрытие долга ему лица, передавшего деньги, и подобных (Реш. уг. кас. деп. 1870 г., №№ 466, 1392; 1871 г., № 822 и друг.), каковые указания сената, хотя и по другому основанию, живо критикует и Неклюдов (Руков. для мир. судей, т. II, стр. 580), полагая невозможным такого рода действия квалифицировать самоуправством.
Если и вообще удержание чужого имущества, находящегося уже во владении кого-либо, нельзя квалифицировать самоуправством по отсутствию в этом действии существенных признаков этого средства осуществления прав, указываемых законами гражданскими, то тем более, конечно, следует считать допустимым осуществление этого права, как это объяснил и сенат (реш. гр. кас. деп. 1873 г., № 184), в тех случаях, когда право на удержание чужого имущества выговорено в самом договоре, и когда, по объяснению сената, лицу, имеющему право на это имущество, не может принадлежать и право на взыскание убытков за его удержание.
Заключение это представляется вполне правильным вследствие того, что установление за кем-либо права удержания чужого имущества по взаимному соглашению сторон, как касающееся исключительно их частного интереса, представляется вполне допустимым, несмотря на то, что в законе на допустимость его установления волей сторон нигде прямо и не указано.
Правом римским и уложением саксонским, хотя и по исключению, но допускается в некоторых случаях самоуправное изъятие вещи из чужого владения, когда употреблением только этого средства защиты права оно только и может быть осуществлено его обладателем.
Так, ими допускается, напр.: задержание должника, намеревающегося скрыться, и отобрание у него вещей, все равно, принадлежащих ему или кредитору и могущих служить средством удовлетворения его обязательства перед кредитором.
Затем, уложение саксонское дозволяет также собственнику имущества, или же его временному владельцу, вообще отбирать вещи у вошедших в него противозаконно людей, а также задерживать и вошедший в имение чужой скот, а собственнику имущества, отданного в наем, дозволяет еще задерживать находящиеся в имении вещи арендатора, или принадлежащие ему плоды имения, когда это представляется необходимым для получения удовлетворения от арендатора по его обязательствам по договору.
Указания эти имеют очень важное значение, так как ими лицам управомоченным дается возможность осуществлять их права и в таких случаях, когда государство бессильно оказать им содействие и когда, вследствие этого, предоставление дозволения осуществлять их права ими самими представляется вполне необходимым.
Очевидно, что именно в этих случаях самоуправство действительно только и является в значении допускаемого законом средства внесудебного осуществления гражданских прав.
Не может быть, конечно, сомнения в том, что дозволение употребления этого средства осуществления прав, по крайней мере, в случаях, указанных в праве римском и уложении саксонском, у нас представляется более необходимым, чем где-либо, вследствие невозможности чаще чем где-либо прибегать, в видах защиты прав, к содействию властей, в особенности в местах редко населенных, отчасти по причине громадности расстояний, а отчасти по причине недостаточности состава и неустройства ближайших к населению властей судебных и полицейских.
К сожалению, несмотря на это обстоятельство, в нашем-то именно законе и нет никаких общих указаний на такого рода случаи, когда бы лицам управомоченным предоставлялось право, хотя бы по исключению, прибегать к осуществлению их прав их собственной властью.
Более снисходительным в этом отношении представляется наш закон только к казенным управлениям.
Так, этим последним он, во-1-х, правилами об отдаче в арендное содержание казенных имений в губерниях северо-западных, юго-западных и прибалтийских, выраженными 60, 67 и 68 статьях VIII т. 1 ч. устава казенных имений, предоставляет право самим отбирать от арендаторов отданные им в наем казенные имения, в случаях или неплатежа ими аренды, или ухудшения имения, вследствие неправильного пользования им, и во-2-х, правилом 71 ст. VIII т. 1 ч. устава казенных оброчных статей предоставляет им самим право отбирать у арендаторов отданные им в наем оборонные статьи, в случае неплатежа ими аренды.
Затем, такое же право самим отбирать отданные в пользование крестьянским обществам леса закон предоставляет удельному и дворцовому ведомствам, правилами об отдаче лесов этих ведомств в пользование сельских обществ, составляющих приложение к 171 ст. Положения о выкупе IX т., в случаях расстройства крестьянами неправильной рубкой отданных им в пользование лесов.
Что касается собственно права лиц частных на задержание имущества, находящегося в чужом владении, то едва ли не единственным указанием на допустимость пользования ими этим правом возможно найти в 1 статье правил об охранении полей и лугов от потрав и других повреждений, составляющих приложение к положению о губернских и уездных по крестьянским делам учреждений, составляющих особое приложение к IX т. законов о состояниях, которой дозволяется как собственнику имения, так равно и временному его владельцу, задерживать вошедшие в находящееся у них во владении имение чужие скот и птицу, причиняющие или могущие причинить потраву или другие повреждения.
Следует полагать, что задержание чужих животных и птиц в этих случаях должно считаться допустимым не только, когда никакого препятствия к их задержанию со стороны их хозяев не оказывается, но также и тогда, когда, вследствие сопротивления с их стороны, приходится прибегать к насильственному их задержанию, на том основании, что 151 ст. устава о наказ., налаг. мир. суд., самое сопротивление при задержании животных в этих случаях облагает известным наказанием, а следовательно, допускает и устранение этого действия, как воспрещенного.
Дозволяется, однако же, правилами об охранении полей и лугов от потрав и других повреждений только задержание чужого скота и птицы, но никак не распоряжение ими после задержания, вследствие чего по объяснению сената, лицо, не только задержавшее чужой скот, но и продававшее его с целью получения удовлетворения последовавших от потрав убытков, должно отвечать само за убытки перед хозяином скота (реш. гр. кас. деп., 1871 г., № 112).
Все только-что указанные дозволения нашего закона прибегать к изъятию имущества из чужого владения, в видах осуществления гражданских прав без содействия судебной власти, представляются, однако же, настолько исключительными, что и самые постановления закона, их выражающие, ни в каком случае не могут подлежать распространительному толкованию и не могут служить основанием к установлению каких-либо общих заключений по этому предмету, вследствие чего и отсутствие в нем общих в этом отношении дозволений, подобных имеющимся в праве римском и уложении саксонском, и нельзя не считать за такой пробел в нем о допущении которого нельзя не пожалеть.
Правда, уголовный кассационный департамент сената во многих решениях его высказал то положение, что в тех случаях, когда невозможно обращение к содействию власти, частное лицо не может быть лишено права на принятие мер к удовлетворению его законных требований и его собственной властью, вследствие чего, напр., кредитор не может быть лишен права на задержание имущества должника, находящегося у него во владении, в особенности, когда должник собирается уехать; также не может быть лишен права продавец имущества на наличные деньги отобрать переданное им покупщику имущество, в случае неуплаты им условленной за него цены; затем хозяин дома не может быть лишен права на задержание вещей квартиранта в обеспечение уплаты им денег за квартиру и проч., в каковых случаях лицо, изъявшее имущество из чужого владения, или задержавшее его, не может быть обвиняемо в самоуправстве (реш. угол. кас. деп., 1870 г., № 1507; 1871 г., № 960; 1874 г., №№ 198, 688 и друг.).
Хотя и нельзя не сочувствовать этим указаниям сената, как открывающим частным лицам возможность осуществлять их права в таких случаях, когда они, вследствие невозможности обращения к содействию власти, могут терпеть нередко невознаградимый вред, но, несмотря на это, нельзя не признать, что вряд ли указания эти представляются правильными, по крайней мере, с точки зрения гражданского закона, вследствие того, что во всех только-что приведенных случаях самовольное изъятие имущества из чужого владения, или задержание его, вполне подходит под понятие самоуправства, воспрещенное правилами 690 и других статей гражданского закона.
Самоуправству, как внесудебному средству осуществления гражданских прав, противополагается самооборона, как средство, напротив, защиты или охраны этих прав со стороны лица управомоченного или и других лиц, ему содействующих.
В виду этого обстоятельства и нет ничего удивительного в том, что самооборона, в противоположность самоуправству, как только средство защиты прав, а не как нападение, в видах их самовольного осуществления, вообще допускается гораздо более в широких пределах, чем самоуправство.
Наш закон никаких общих положительных определений понятия самообороны, как внесудебного средства защиты прав, в себе не содержит, косвенно указывая только на ее допустимость в примечании к 690 ст. X т. словами: „законная оборона от насилия не считается самоуправством, когда она не выходит из пределов, законом определенных”.
Из этих слов вытекает только то заключение, что самооборона от насилия, вследствие того, что она не должна быть почитаема за самоуправство, которое воспрещено, должна считаться, напротив, дозволенной, но дозволенной не безусловно, а только, как сказано в статье, „когда она не выходит из пределов, законом определенных”.
Следует признать в виду имеющейся под примечанием к 690 ст. ссылки на 107-109 ст. законов уголовных изд. 1845 г., соответствующих статьям 101-103 ныне действующего уложения, что определение пределов допустимости самообороны должно искать именно в этих законах.
Для нас, однако же, в видах установления понятия и условий самообороны, допустимой собственно с целью защиты гражданских прав, имеет значение не столько определение пределов самообороны, данное в этих статьях собственно в видах указания тех пределов ее, в которых употребление ее должно исключать даже вменение тех преступлений, которые были бы совершены обороняющимся над личностью нападающего в момент самообороны, сколько имеющиеся в них указания на случаи и условия допустимости вообще самообороны.
Из этих последних указаний для нас имеют существенно важное значение только следующие:
во-1-х, что самооборона должна считаться допустимой не только против нападения на личность, или жилище, но и на имущество обороняющегося, что ясно вытекает из тех слов 101 ст. улож. о наказ., в которых указано, что необходимость обороны признается также (т.е. помимо случая нападения на личность, или жилище обороняющегося) и в случае, когда застигнутый при похищении, или повреждении какого-либо имущества, преступник силой противится своему задержанию, или прекращению начатого им похищения, или повреждения;
во-2-х, что отражение нападения во всех этих случаях должно считаться допустимым также посредством насильственных мер, и
в-3-х, что употребление этих мер отражения нападения во всех этих случаях должно считаться допустимым не только лично со стороны лица управомоченного, но или с помощью других людей, или же и самостоятельно этими последними.
Если, затем, в видах определения понятия и условий допустимости самообороны принять во внимание то обстоятельство, что и по примечанию к 690 ст. X т. только законная самооборона от насилия не считается самоуправством, то представляется возможным,
во-1-х, относительно определения понятия допустимой самообороны признать, что за такую самооборону должно быть почитаемо отражение силой лицом управомоченным, самим или с помощью других людей, или даже и этих последних самостоятельно нападения, производимого на личность, жилище, или имущество управомоченного, и
во-2-х, относительно условий ее допустимости, что употребление ее должно считаться законным в тех случаях, когда на личность, жилище, или имущество управомоченного сделано насильное нападение и когда для его устранения нет возможности прибегнуть к содействию власти.
Нельзя, конечно, не заметить, что если только считать соответствующим точному смыслу нашего закона допущение самообороны, как средства защиты прав, только в этом ее виде и при наличности только этих условий ее допустимости, то пришлось бы на самом деле ограничить допустимость ее употребления сравнительно редкими и немногими случаями, вследствие чего она потеряла бы, конечно, большую долю ее значения, как средство необходимой защиты прав, в виду того, что на самом деле возможна масса такого рода посягательств на различные права, которые совершаются без всякого насилия над личностью или имуществом управомоченного, как, напр., различные посягательства, направленные или на спокойное пользование имуществом, или же на целость его, и предусмотренные отчасти и законом, как, напр., проступки, заключающиеся в самовольном пользовании чужим имуществом, или в повреждении оного, предусмотренные уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, против каковых посягательств, по замечанию из наших криминалистов, напр., проф. Сергеевского в его статье „Самовольное пользование”, самооборона также должна считаться допустимой, как и против всяких других посягательств (Юрид. Лет., 1891 г., Кн. 4, стр. 276).
Более широкое определение понятию самообороны, как средству внесудебной защиты гражданских прав, дает уложение саксонское, которое постановляет, вообще, что каждый в праве защищать то, чем он обладает, отражать силу силой и, если другое лицо лишает его обладания, снова овладеть отнятой вещью.
Постановлениями этими уложение саксонское допускает, очевидно, защиту прав со стороны лица управомоченного не только в случаях насильного нападения, когда оно уполномочивает отражать насилие силой, но и в случаях вообще какого-либо посягательства на то имущество управомоченного, которым он обладает в момент посягательства.
Никаких, затем, указаний собственно на пределы допустимой обороны, как средства внесудебной защиты гражданских прав, кроме одного общего, довольно неопределенного указания, что защищающийся не может употребить более силы, чем сколько необходимо для обороны, или защиты права, уложение саксонское не дает, вероятно, потому, что в законе гражданском в подобных указаниях и нет никакой надобности, вследствие того, что определение пределов допустимой самообороны есть собственно дело закона уголовного, который, объявляя эксцесс самообороны за особое преступление, подлежащее известному наказанию, должен, конечно, указать и те пределы, по преступлении которых самооборона становится уже действием преступным.
Если это так, то и в ссылке нашего гражданского закона на допустимость самообороны в пределах, определенных законом уголовным, следует видеть не что иное, как только указание на то, в каких пределах следует считать самооборону непреступной, но не указание на условия допустимости самообороны вообще, как средства внесудебной защиты гражданских прав.
Если, далее, в видах определения как понятия самообороны, так и условий ее допустимости, в этом последнем ее значении принять во внимание,
во-1-х, то обстоятельство, что и самый наш уголовный закон, определяя случаи и условия самообороны, имеет в виду указать только такого рода случаи и условия ее, когда она должна служить обстоятельством, устраняющим вменение обороняющемуся совершенного им преступления против личности преступника, и
во-2-х, то обстоятельство, что закон уголовный, статьями 1467 и 1493 улож. о наказ., дарует, в случае, превышения указанных в нем пределов самообороны, как действия, устраняющего вменение, только причинение преступнику смерти ран или увечья, учинение же над личностью преступника при самообороне какого-либо иного проступка, в роде самоуправства или насилия, статья 10 устава о наказ., налаг. миров. суд., вовсе не вменяет в вину, чем, конечно, объявляет такого рода действия, совершенные при самообороне, непреступными, следует признать, что на самом деле самооборона и у нас должна считаться допустимой в видах защиты прав, даже посредством употребления силы против их нарушителей во всех случаях посягательства на спокойное пользование и владение имуществом со стороны управомоченного, так как законом уголовным указываются не условия допустимости обращения к этому средству защиты прав вообще, но только условия невменения совершенных при самообороне преступлений.
Заключению этому может, по-видимому, противоречить то обстоятельство, что в законе гражданском в примечании к 690 ст. X т., сказано, что „не считается самоуправством оборона от насилия”, каковые слова, как я и сказал несколько выше, могут служить основанием к тому выводу, что по нашему закону самооборона может считаться допустимою только при наличности насильного нападения на личность, жилище или имущество обороняющегося.
На самом деле, однако же, противоречие этого вывода заключению, вытекающему относительно допустимости самообороны из закона уголовного, может быть устранено, если только слову „насилие”, употребленному в законе гражданском, придавать не тот узкий смысл, который имеет это слово, как технический термин для обозначения преступления насилия собственно над личностью, а более широкое значение, в смысле вообще самовольного посягательства на чужое какое-либо право, что вполне возможно, вследствие того, что всякое посягательство на спокойное пользование правами, кому-либо принадлежащими, представляется, хотя и косвенно, но непременно насилием и над самим управомоченным.
Подтверждением возможности объяснения в таком смысле слова „насилие” представляется, далее, еще и то обстоятельство, что хотя в законе и сказано, что оборона от насилия не считается самоуправством, но на самом деле оборона и от всяких других посягательств на спокойное пользование правами, совершаемых без всякого насилия, не может считаться самоуправством, вследствие того, что отражение посягательства даже насилием не может подходить под понятие самоуправства, как не заключающее в себе вовсе признаков этого последнего понятия, как средства не защиты, но внесудебного осуществления прав, заключающегося в действиях, так сказать, агрессивного характера, а не действиях исключительно охранительных.
Если в виду этого обстоятельства самооборона и против посягательств ненасильственных все же не может быть относима к случаям запрещенного законом самоуправства по имуществам, то далее ничего, конечно, более не остается, как признать самооборону и в этих случаях действием, законом невоспрещенным или, все равно, допустимым, тем более, что в силу правила, выраженного в 684 ст. X т., даже простой гражданский иск об убытках, причиненных каким-либо деянием, наносящим вред другому, может подлежать отклонению, между прочим, и в том случае, когда бы лицом, причинившим вред другому его деянием, было доказано, что оно было вынуждено к совершению этого деяния необходимой личной обороной.
На основании этих заключений, неотразимо, кажется, вытекающих и из постановлений нашего как уголовного, так и гражданского закона, указывающих случаи допустимости защиты прав посредством самообороны, нельзя не прийти к тому окончательному заключению в отношении определения, как понятия этого средства внесудебной защиты гражданских прав, так и условий его допустимости, что и по нашему закону, подобно тому, как и по уложению саксонскому, под самообороной следует понимать вообще акт защиты или отражения даже силой каких бы то ни было посягательств на личность, жилище, или на спокойное обладание и пользование имуществом, производимого все равно – насильно или без насилия, как лично, со стороны лица управомоченного, так и с помощью других людей, или же и самостоятельно этими последними, при наличности того лишь условия, чтобы посягательство было противозаконно.
Если в таком виде самооборона, как средство внесудебной защиты гражданских прав, должна считаться допустимой и в силу постановлений нашего закона, то, далее, следует в частности признать, что не за самоуправство, а за допустимую самооборону должны считаться следующие, напр., случаи защиты прав от противозаконных посягательств.
Во-1-х, за самоуправство не должны быть почитаемы, как это объяснил и уголовный кассационный департамент сената (реш. угол. кас. деп., 1871 г., № 767), случаи удаления хозяином из его жилища вошедших туда посторонних лиц и не удаляющихся оттуда вопреки требованию хозяина, даже путем употребления против них со стороны хозяина физического насилия, что совершенно правильно, в виду того, что проступок насилия, совершенный при необходимой обороне, как в данном случае вторжения вопреки воле хозяина в жилище, в силу 10 ст. уст. о наказ., налаг. мир. суд., в вину не вменяется.
Если считать допустимым, как акт самообороны, удаление хозяином людей из его жилища, то нет основания считать за самоуправство, а не за самооборону, и вообще удаление посторонних людей из имения хозяина, даже путем насилия против них, в особенности в случаях посягательства с их стороны на спокойное владение или пользование имуществом, так как во всех этих случаях удаления их есть только акт самозащиты, а не самоуправства.
На этом основании следует считать допустимым, напр., удаление посторонних людей с поля хозяина, явившихся с целью нарушения его владения посредством или запахивания поля, или же повреждения его каким-либо образом, или же посредством снятия растущих на нем плодов, или, напр., из леса, или сада хозяина, в особенности если они явились туда с какой-либо противозаконной целью, собирания, напр., плодов, охоты за дичью и проч.
В подобных случаях следует считать допустимым, подобно тому, как это прямо указано в уложении саксонском, не только отобрание силою вещей, похищенных в имении хозяина вошедшими в него посторонними людьми, как, напр., отобрание собранных ими плодов, срубленных ими деревьев, застреленной дичи, или наловленной рыбы, но и отобрание приносимых ими и орудий посягательства, напр., рыболовных снарядов, ружья, пилы, топора, лопаты, серпа, косы, плуга и проч.
Подтверждением тому, что во всех только-что указанных случаях удаление силою посторонних людей из имения хозяина должно быть признаваемо самообороной, может служить и та часть правила 101 ст.. улож. о нак., в которой сказано, что необходимость обороны, а следовательно и употребление силы со стороны обороняющегося, признается также и в тех случаях, когда преступник противится прекращению начатого им похищения или повреждения имущества.
Нечего, кажется, и говорить о том, что пользование самообороной во всех этих случаях должно принадлежать не только собственнику имущества, но также, напр., его арендатору, или пожизненному владельцу, или же управомоченному собственником имущества., на пользование каким-либо отдельным в нем правом, напр., правом охоты, рыбной ловли и проч., как это прямо указано в уложении саксонском, на том основании, что все эти лица, на основании 531 ст. X т. и нашего закона, имеют те же права на защиту от посягательства их права пользования, как и собственник имущества.
Во-2-х, следует и у нас считать тем более за дозволенную самооборону, самозащиту от чужих животных, которых уложение саксонское дозволяет не только удалять, но и убивать в случае необходимости защиты от них личности или имущества обороняющегося.
Что удаление чужих животных, напр., из имения, не может считаться за какой-либо проступок, то об этом и речи быть не может; доказательством же тому, что и убой их, в случае их нападения на личность или имущество обороняющегося, также не может подлежать наказанию, не может не служить правило 10 ст. уст. о наказ., налаг. миров. суд., по которому проступки, совершенные при необходимой обороне, не вменяются в вину; убой же или изувечение чужого животного по 153 ст. этого устава представляется ничем иным, как только проступком.
Впрочем, в одном частном правиле нашего закона, выраженном в 224 ст. XIV т. уст. о пред. и пресеч. преступ. сделано даже прямое указание на дозволительность убоя чужого животного при самообороне, так как в этой статье сказано: „если кто, обороняясь от напавшей на него, чужой собаки, убьет ее, то не обязан за сие никаким вознаграждением ее хозяину”.
В-3-х, должно считаться допустимым и у нас, как действие самообороны, как указано в уложении саксонском, не только удаление, но даже, в случае надобности, уничтожение или повреждение внесенных произвольно в имение хозяина чужих вещей, угрожающих какой-либо опасностью, или наносящих вред, или же препятствующих спокойному владению и пользованию им, напр., выбрасывание из пруда намоченной в нем чужой пеньки, удаление из леса самовольно поставленной в нем пасеки и проч., на том основании, что такие действия также представляются ничем иным, как актом защиты своих прав на спокойное пользование имуществом, находящемся не в чужом владении, а во владении самообороняющегося.
В-4-х, следует считать допустимым, как действие самообороны, также и уничтожение поставленных кем-либо препятствий спокойному пользованию имуществом, как, напр., уничтожение выкопанных кем-либо канав с целью воспрепятствования свободному проезду или проходу в имение, или же каких-либо иных преград пользованию имуществом и проч., на том основании, что и в подобных действиях никак нельзя видеть какого-либо воспрещенного законом самоуправства, являющихся только актом самозащиты, не более, если только подобные преграды были поставлены в имении самого управомоченного.
При допущении самообороны во всех этих и подобных им случаях у нас, это средство внесудебной защиты гражданских прав, очевидно, только и может получить надлежащее значение и служить, вместе с тем, одним из таких средств защиты прав, которым хотя сколько-нибудь может гарантироваться спокойное пользование ими в тех случаях, когда самозащита представляется необходимым средством их охраны от различных на них посягательств, в видах предупреждения нередко невознаградимого вреда.
Что допущение самообороны в этих случаях представляется и по нашему закону вполне возможным, то достаточным этому доказательством не могут, кажется, не служить те возможные из него выводы и заключения, которые приведены мной выше и которыми, с одной стороны, устраняются те недостатки в законе, которые обнаруживаются при поверхностном взгляде на него, и с другой, приближают его к постановлениям по этому предмету более развитого законодательства – уложения саксонского, могущего, поэтому, служить руководством и у нас, при определении как понятия, так равно условий и случаев допустимости самообороны.
