Понятие иска, по объяснению Барона, принимается обыкновенно в двояком значении, смотря по тому – рассматривается ли оно с точки зрения судопроизводства, или же материального гражданского права.
В то время, как с точки зрения судопроизводства под иском разумеется процессуальное действие истца, которым он требует защиты суда против ответчика, с целью понудить последнего к признанию и удовлетворению его права, с точки зрения права материального под иском разумеется уже правомочие субъекта права требовать, в случае надобности, судебной защиты для осуществления своего права.
В этом последнем значении правомочия субъекта права на судебную защиту или, все равно, право на иск, по замечанию Барона, существует хотя и потенциально, но раньше возможности его осуществления вследствие того, что оно возникает вместе с возникновением того права, охраной которого оно должно служить впоследствии, в случае его нарушения, когда вследствие нарушения его, к основанию иска, т.е. самому праву, им охраняемому, присоединяется уже повод к иску, вследствие чего в этом случае изменяется и самый характер права на иск: оно из потенциального, т.е. возможного к осуществлению в будущем, становится наличным, т.е. подлежащим осуществлению по воле управомоченного субъекта немедленно – actio nata est.
Потенциально право на иск, по замечанию Барона, тесно связано с каждым гражданским правом, вследствие того, что осуществление каждого права может быть вынуждено при содействии судебной власти субъектом его, в случае несоответствия фактического положения этому праву его (Pandecten §79).
Являясь таким образом, с точки зрения права материального вообще, в виде правомочия субъекта права требовать, в случае надобности, судебной защиты всякого гражданского права, иск, очевидно, – в этом последнем его значении представляется ничем иным, как судебным средством осуществления гражданских прав.
Таково общее понятие иска с точки зрения права материального; но, затем, соответственно различию в самом существе тех гражданских прав, которые могут подлежать осуществлению посредством иска, римские юристы классифицировали иски, прежде всего, на иски личные – actionis in personam и на иски вещные – actionis in rem.
Первый из этих исков должен был служить охраной прав обязательственных, а второй –прочих прав, и назывался первый из них иском личным, потому что он мог быть предъявляем всегда против лица, уже ранее определенного тем обязательством, которое служило основанием иска, между тем, как в исках вещных лицом ответственным по иску мог явиться всякий, стоящий в каком-либо таком отношении к вещи, которое нарушает права истца на нее.
Поэтому, к искам вещным римские юристы относили, прежде всего, виндикационные и другие иски, направленные на осуществление собственно так называемых вещных прав, а затем, вследствие того, что к этой категории исков были относимы вообще все иски, направляемые к осуществлению прочих прав, помимо прав обязательственных, исками вещными квалифицировались также иски, вытекающие как из прав наследственных, так из прав семейственных и, наконец, еще так называемые иски преюдициальные, или такие иски, которые могли быть предъявляемы не с целью собственно присуждения чего-либо не только с целью признания или непризнания со стороны суда какого-либо отношения, например: признания кого-либо законорожденным или незаконорожденным, свободным и проч., или даже о признании какого-либо фактического события совершившимся или несовершившимся, когда от такого признания могло зависеть возникновение или прекращение самого какого-либо права, порождаемого этим событием.
В виду, однако же, того обстоятельства, что некоторые права гражданские отличаются такою как бы двойственностью содержания, – что совмещают в себе отчасти черты прав вещных, а отчасти обязательственных, римские юристы выделяли три следующие иска: familiae erciscunde, communi dividundo и finium regundorum в особую категорию исков смешанных – actiones quae mixtam causam habent, на том основании, что, с одной стороны, иски эти вытекают из обязательств, порождаемых или общей собственностью, или отношениями соседства, а с другой стороны – могут быть предъявляемы, подобно искам вещным, против каждого соучастника в общей собственности, или против каждого соседа по владению, кто бы ими ни были (Pandecten §80).
Другое, не менее важное, разделение исков было выработано римскими юристами по соображении различия в объекте иска, или по соображении того – заключался ли иск в требовании о восстановлении нарушенного юридического положения истца, посредством понуждения ответчика, или в выдаче истцу какого-либо имущества на основании, все равно, вещного или обязательственного права, или же к исполнению какого-либо обязательства его перед ним, истцом, или же в требовании возмещения ответчиком причиненного истцу убытка, посредством уплаты или известного штрафа, или же утерянной истцом прибыли.
Первый из этих исков был назван ими actio rei persequendae causa, а второй – actio poenae persequendae causa.
Кроме этого, в виду того обстоятельства, что оба эти требования могли быть предъявляемы и одним иском, римские юристы такого рода соединенные требования также называли исками смешанными (Pandecten § 81).
Кроме этих разделений исков по различию в правах, служащих основанием иску, и затем по различию в предмете иска, разделений имеющих универсальное значение по отношению к праву всякого народа, римскими юристами были выработаны и многие другие разделения исков, которые даже и в самом римском праве имели только историческое значение, как, например, разделение исков на actiones civiles и honorariae, по соображении того – служило ли основанием иску jus civile, или же эдикт претора, на actiones stricti juris и bonae fidei по соображении того – подлежал ли иск разрешению на основании строгих велений положительного закона, или же просто на основании начал справедливости, и многие другие, приводить которые нет надобности, как такого рода разделения, которые в настоящее время никакого значения иметь не могут (Pandecten §84).
Нельзя не упомянуть только еще об одной особой категории исков, разработанной римскими юристами с особенной тщательностью, – исков об отмене и уничтожении правоотношений и восстановлении, затем, прежнего состояния – in integrum restitutio, как таких исков, которые и в настоящее время не могут не иметь значения, как особая категория исков о недействительности и уничтожении юридических актов (Pandecten §102).
Наконец, нельзя не упомянуть еще о той особенности учения римских юристов об исках, которая проявлялась в том, что ими едва ли не для защиты каждого отдельного правоотношения создавался и особый иск, носивший свое особое название, что в настоящее время хотя и не принято, но имеет большее значение, вследствие того, что присвоением каждому иску особого наименования, наименованием этим, в каждом конкретном случае предъявления иска, сразу и довольно точно определяется как то правоотношение, в видах осуществления которого предъявлен иск, так и те последствия, которые должно влечь за собой признание этого правоотношения.
Что касается, далее, преемства в исковом праве, то римским правом допускалось осуществление некоторых прав путем иска или только лично со стороны лица, потерпевшего от правонарушения, или же лично только против самого правонарушителя, в видах осуществления каковых прав преемство в исковом праве очевидно должно по праву римскому считаться недопустимым.
Так лично только лицо, потерпевшее от правонарушения, но не его наследники, могло вчинять, например, иски о вознаграждении за личную обиду, за клевету, за нанесение ран, о возвращении дара вследствие неблагодарности лица одаренного, за препятствие к совершению погребения, о взыскании штрафа за расторжение брака и другие подобные, цель которых заключается только в том, чтобы взысканием вознаграждения дать лицу потерпевшему удовлетворение как бы за причиненную ему личную обиду.
Затем, не допускалось правом римским предъявление против наследников правонарушителя так называемых штрафных исков, поскольку такие иски заключались в требовании вознаграждения свыше меры обогащения правонарушителя от его деяния, по общему правилу римского права – in paenam heres non succedit (Pandecten §§ 81-82).
Далее, как на обстоятельства, долженствующие служить основанием к прекращению права на иск, в праве римском указывалось, во-1-х, на факт истечения давности, погашающей право на иск, в случае непредъявления его в течение известного определенного времени, и во-2-х, на факт осуществления притязания одним иском в тех случаях, когда притязание могло подлежать осуществлению посредством различных исков, вследствие ли того, что действиями правонарушителя были нарушены различные права одного и того же лица, или же вследствие того, что обязанными перед лицом потерпевшим являлось несколько лиц и когда по предъявлении одного из этих исков или же против одного из лиц, сообязанных во всем объеме требования, не допускалось уже предъявления или другого иска в видах осуществления того же гражданского права к тому же лицу, или же против других сообязанных.
Технически это последнее обстоятельство называлось стечением исков – concursus actionum и служило основанием недопустимости предъявления одного иска после другого в только-что указанных случаях, когда одно и то же материальное право могло подлежать осуществлению несколькими исками, по объяснению римских юристов, просто в силу общего правила справедливости – bona fides non patitur ut bis idem exigatur, в силу которого не может быть допущено осуществление притязания другим иском после того, как оно уже было осуществлено посредством одного иска (Pandecten §§ 85-86).
Для действия, затем, давности исковой, как обстоятельства, прекращающего право на иск, правом римским требовалась, по объяснению Барона, наличность двух условий, указываемых самым понятием исковой давности, именно: а) истечения установленного законом срока давности и б) неосуществления в течение этого срока права на иск.
Начальный момент течения этого срока правом римским определялся временем возникновения иска – actio nata, или, все равно, тем временем, когда известное право потерпело нарушение, и когда, вследствие этого, фактическое состояние являлось несоответствующим этому праву.
В частности начальный момент давности определялся относительно исков вещных временем завладения вещью другим лицом, когда совершалось как нарушение права, так равно возникало и фактическое состояние, не соответствующее этому праву; а относительно исков личных, и из них исков о таких обязательствах, которые направлены на несовершение чего-либо – non faciendo, тем временем, когда обязанный совершал действие противное обязательству, а исков о таких обязательствах, которые направлены на что-либо положительное и, притом, одинаково, как о таких обязательствах, исполнение которых по их существу не рассчитано на известную продолжительность, каковыми представляются, напр., обязательства уплаты цены за отчужденные вещи, или же обязательства доставления объектов купли-продажи и подобные, так и о таких обязательствах, исполнение которых по их существу, напротив, рассчитано на известный промежуток времени, оставленный, однако же, контрагентами обязательства без определения, каковыми представляются, напр., обязательства по займу, или принятию вещей на хранение до востребования, временем их perfectio.
Затем, начальный момент давности на предъявление исков об условных и срочных правоотношениях определялся или временем исполнения условия, или же временем наступления срока, а на предъявление исков, вытекающих из двусторонних обязательств, временем их perfectio.
Наконец, начальный момент давности для исков о таких правах, для осуществления которых было необходимо заявление верителя о его намерении приступить к их осуществлению, как, напр., для исков о возвращении займа, данного до предъявления требования об уплате, определялся тем временем, когда веритель мог сделать заявление о его намерении приступить к их осуществлению, а не тем временем, когда заявление это было им действительно сделано, а для исков о таких обязательствах, которые заключались в периодических взносах, напр., процентов, ренты и проч., временем наступления срока для каждого отдельного взноса или платежа, за исключением случая погашения давностью главного долга, когда вместе с его погашением считались погашенными иски и о процентах на него.
Особо, затем, еще определяло право римское начальный момент давности, во-1-х, для исков, вытекающих из опеки против опекунов, временем окончания опеки и, во-2-х, для исков in integrum restitutio, временем причинения ущерба.
Продолжительность, затем, самого срока давности исковой право римское определяло различно, но в виде правила общего и для большинства исков в размере 30 лет, а конечный момент его оно определяло последним днем его истечения, причем оно, однако же, не только не требовало, чтобы течение его продолжалось все это время между теми же самыми лицами, но, напротив, в случаях общего или частного преемства на стороне должника допускало в пользу правопреемников присоединение срока, протекшего при правопередатчике в виде accessio temporis.
Для устранения далее, наличности второго условия давности исковой или наличности обстоятельства неосуществления права на иск, правом римским считалось недостаточным одно предъявление иска все равно суду государственному, или третейскому, но требовалось, кроме этого, еще классическим правом совершение litis contestatio, а после классическим совершение уведомления ответчика о предъявлении к нему иска.
Течение давности по праву римскому в некоторых случаях могло подлежать приостановлению, т.е. такой задержке в ее течении, вследствие которой последующее ее течение не принималось в счет срока ее до наступления известного события,
во-1-х, во всех тех случаях, когда лицо, имеющее право на иск, было недееспособно по причине, напр., несовершеннолетия,
во-2-х, во всех тех случаях, когда юридические основания препятствовали предъявлению иска,, как напр., в тех случаях, когда должнику была предоставлена отсрочка, или когда наследник имел право пользоваться относительно принятия наследства beneficio inventarii и подобных и,
в-3-х, во всех тех случаях, когда фактические обстоятельства препятствовали предъявлению иска, как напр., в тех случаях, когда лицо, имеющее право на иск, находилось в плену у неприятеля, или находилось в отсутствии по государственным делам, или же страдало тяжкой болезнью, или же когда не было доступа к суду, или же когда нельзя было привести в суд другое лицо, присутствие которого представлялось положительно необходимым и других подобных.
Во всех этих случаях течение давности приостанавливалось на все время или недееспособности лица, имеющего право на иск, или же до минования юридических, или фактических препятствий к предъявлению иска.
Под перерывом давности разумелось, напротив, такое положение, когда вследствие наступления известного события, истечение части давностного срока теряло всякое значение так, что после его наступления давность могла только вновь воспринимать ее начало, что могло иметь место,
во-1-х, в случаях предъявления иска и,
во-2-х, в случаях внесудебного признания права со стороны противника, посредством, напр., выдачи новой долговой расписки, уплаты процентов, или части долга, установления залога, или поручительства и проч.
Последствия, наконец, истечения давности, погашающей права на иск, заключались по римскому праву в том, что ответчик, в случаях предъявления иска по ее истечении, мог отклонить иск посредством предъявления возражения о погашении его давностью, вследствие чего правом римским признавалось, что сам суд ex officio, напротив, не имел никакого права возбуждать вопрос об истечении давности погашающей.
Указывались, затем, правом римским также еще последствия предъявления возражения о погашении иска давностью и по отношению тех материальных прав, особо вещных и обязательственных, по поводу нарушения которых мог быть предъявлен иск, каковые указания представляются, однако же, на самом деле едва ли не более у места при изложении оснований прекращения тех и других их этих прав, почему я и считаю излишним приводить их здесь (Pandecten §§ 87-91 и 110).
Давая каждому лицу, в видах осуществления его гражданских прав, право на предъявление против другого лица иска, право римское и это последнее лицо не оставляет беззащитным против такого правомочия; напротив, оно и ему, в видах защиты от неправильных притязаний, предоставляет право на предъявление возражения – exceptio против иска, под каковым правом разумелось полномочие ответчика воспрепятствовать, посредством ссылки на то или другое обстоятельство, осуществлению, в целом или в части, предъявленного против него требования.
В силу этого правомочия ответчик мог защищаться, во-1-х, отрицая вполне или отчасти существование права, утверждаемого истцом, отрицая, в видах отклонения требования истца, или существование тех фактов, из которых истец выводит свое право на иск, или юридическое значение этих фактов, и во-2-х, приводя в видах ослабления требования истца, с своей стороны, другие такого рода факты, которые указывают, что требование истца или совсем не могло возникнуть, или же оно впоследствии уничтожилось.
Возражения, подобно тому как и иски, римские юристы разделяли, прежде всего, на возражения вещные и личные – exceptiones in rem и in personam.
Различие между теми и другими возражениями заключалось в том, что возражения вещные могли быть предъявляемы ответчиком против каждого лица, которое только выступало против него истцом, на основании какого-либо правоотношения; между тем, как возражения личные могли быть предъявляемы только против определенного лица, выступившего в качестве истца.
Затем, римские юристы разделяли возражения еще на exceptiones personae cohaerentes, и rei cohaerentes, основывая это разделение на том обстоятельстве, что первыми из этих возражений могли пользоваться только те лица, которым право на предъявление их принадлежало первоначально, между тем, как вторыми могли пользоваться и все те лица, к которым обращался иск вместо первоначального ответчика, как, напр., его наследники, частные правопреемники, поручители и проч.
Наконец, по последствиям действия различных возражений, римские юристы разделяли возражения еще на exceptiones dilatoriae или возражения отлагательные и на exceptiones peremptoriae или возражения отменительные.
Посредством предъявления первых из этих возражений возможно было отклонить иск только до известного времени, но не навсегда и окончательно, так, напр., посредством предъявления „возражений преюдициальных, или pacti de non petendo ad tempus и проч., между тем, как посредством предъявления возражений перемпторных возможно было отклонить иск навсегда и окончательно, как, напр., посредством возражений doli, metus, rei judicatae и проч.
Другие разделения возражений, предлагавшиеся римскими юристами, как, напр., разделения возражений на exceptiones utilis и in factum подобно тому, как и подобные же разделения исков, и в самом римском праве имели только историческое значение, в настоящее же время не имеют уже ровно никакого значения, вследствие чего и в указании их не может предстоять никакой надобности.
Что касается, затем, преемственности в праве на предъявление тех или других возражений, то в этом отношении большое значение имеет разделение на exceptiones personae и rei cohaerentes, вследствие того, что сущность первых из этих возражений в том именно и заключается, что право на их предъявление, как возражений чисто личных, не могло переходить к правопреемникам лица, управомоченного на пользование ими, почему преемство в праве на предъявление возражений этой категории и было невозможно; преемственность же в праве на предъявление всех других возражений, напротив, представлялась вполне возможной и всегда допускалась.
По отношению, наконец, прекращения права на защиту тем или другим возражением, в праве римском существовало правило, как раз противоположное тому, которое действовало по отношению прекращения права на иск посредством давности исковой и выражалось формулой – quae ad agendum sunt temporalia, ad excepiendum sunt perpetua.
В силу этой формулы признавалось вообще, что право на предъявление возражений не подлежит прекращению вследствие истечения какой-либо давности и, притом, не только в тех случаях, когда лицу управомоченному принадлежит право на предъявление такого возражения, которое могло быть осуществляемо и путем иска, но и таких возражений, которые могли быть предъявляемы для защиты права только в этой форме, на том основании, что пользование правом на защиту этим возражением зависит не от лица управомоченного, а от противной стороны – истца, который может откладывать предъявление его иска на неопределенное время и, таким образом, вынуждать ответчика не пользоваться его правом на предъявление возражения, за исключением, однако же, таких возражений, которые заключались в требованиях реституции или восстановления прежнего состояния, вследствие недействительности правоотношения, его изменившего, право на предъявление каковых возражений ограничивалось той же давностью, которой ограничивалось право на предъявление их в виде иска (Pandecten §§ 92 и 110).
Из новейших законодательств общие определения об иске и возражениях, как средствах осуществления и защиты гражданских прав, имеются в уложении саксонском и, притом, определения весьма близкие положениям, выработанным по этому предмету юриспруденцией римской.
Так, в уложении саксонском понятие иска определяется как право каждого обращаться к содействию суда для осуществления своего права гражданского и, притом, всякого права гражданского; понятие же возражения определяется, как право каждого указывать суду на такие обстоятельства, посредством которых иск опровергается вполне или в части (§ 144).
Затем, в разделе о правах вещных уложение саксонское в частности упоминает и о тех вещных исках, посредством которых права эти могут быть осуществляемы.
Так, оно сперва упоминает о вещных исках поссессорных, посредством которых может быть осуществляемо владение, постановляя, что каждый может предъявить к тому, кто по отношению к нему владеет неправильно, иск о восстановлении владения (§ 206).
Далее, в главе о судебной защите права собственности, оно упоминает сперва вообще о виндикационном иске, посредством которого право это может быть осуществляемо, постановляя, что собственник может предъявить к каждому обладателю его вещи, невозвращающему ее, иск о праве собственности на нее; а затем, в частности упоминает еще об исках об устранении тех ограничений по отношению собственности, которые кто-либо претендует установить на ней в свою пользу, а также об исках о праве на те повинности, которые принадлежат кому-либо в чужом имуществе, и о некоторых других исках (§ 761).
В разделе о правах требований или обязательственных уложение саксонское упоминает и о тех личных исках, посредством которых требования эти могут быть осуществляемы.
Так, оно упоминает о личных исках, во-1-х, об исполнении самих требований, и во-2-х, о возмещении вреда, последовавшего от неисполнения требования (§§ 295, 321, 563).
Из этого последнего постановления нельзя не усмотреть, что уложению саксонскому не чуждо установленное римскими юристами разделение исков, по объекту требования, на иски rei persequendae causa poenae persequendae causa.
Допускает уложение саксонское, подобно праву римскому, также и иски только о признании существования или несуществования какого-либо правоотношения во всех тех случаях, когда истец имеет правовой интерес в таком признании его со стороны суда (§ 147).
Хотя в уложении саксонском общих положений о так называемых негаторных исках и нет, но зато из некоторых частных его постановлений об оспариваемости, напр., договоров и о признании их недействительными, как заключенных под влиянием принуждения, или заблуждения (§§ 831—842), нельзя не вывести то заключение, что и саксонскому уложению известны такого рода иски, которые по их существу должны быть относимы к категории исков, известных в праве римском под общим названием исков in integrum restitutio.
Относительно преемства в исковом праве, уложение саксонское постановляет, что насколько права и обязанности могут переходить к наследникам, настолько и иски, возникающие из этих прав и обязанностей, могут быть предъявляемы наследниками и против наследников, за исключением только исков, вытекающих из таких правоотношений, которые прекращаются смертью лица, имеющего право, или лица обязанного, каковые иски переходят к наследникам и могут быть предъявляемы против наследников только в тех случаях, когда они возникли при жизни обязанного лица, или лица, имеющего право, и могут переходить к ним по наследству.
Как на примеры такого рода исков, уложение саксонское указывает на иски: об отмене дарения, каковые иски могут переходить к наследникам дарителя лишь только в тех случаях, когда сам даритель при жизни выразил намерение отменить дарение; об уплате пожизненной ренты, право на получение которой прекращается смертью лица, управомоченного на ее получение; о взыскании вознаграждения за телесное повреждение, право на получение которого прекращается для наследников потерпевшего, если он сам при жизни не предъявил этого иска; о взыскании вознаграждения женщиной за внебрачное сожительство, если иск об этом вознаграждении не был предъявлен ею самою при жизни, и другие (§ 148).
Что касается, наконец, прекращения исков, то уложение саксонское указывает на те же два обстоятельства, как основания их прекращения, как и право римское, т.е. во-1-х, на обстоятельство истечения определенной законом давности на предъявление исков, и во-2-х, на обстоятельство стечения исков.
Последнее обстоятельство уложение саксонское определяет так: если кому-либо принадлежит несколько исков, вытекающих из одного и того же основания и ведущих к одной и той же цели и когда посредством одного из этих исков цель иска уже достигнута, то и остальные, возможные на этом основании иска прекращаются (§§ 149, 150).
Определение это, очевидно, весьма близко определению этого обстоятельства, даваемому правом римским.
Определения давности, как обстоятельства, погашающего право на иск, уложение саксонское, напротив, не дает, а говорит только, что по общему правилу иски погашаются силою давности, если не были предъявлены в течение 30 лет, после чего оно перечисляет сперва те иски, которые, напротив, истечением какой-либо давности погашению подлежать не должны, к категории каковых исков оно относит иски о семейном состоянии, разделе общего имущества, об установлении границ владений и о правах, внесенных в поземельную книгу; а затем, указывает на те условия, при наличности которых может иметь место действие давности погашающей, постановляя в этом отношении:
во-1-х, что частной сделкой не может быть определено ни то, чтобы право на иск, неподлежащее действию давности, подлежало ее действию, ни наоборот, чтобы право па иск, подлежащее ее действию, напротив, действию ее не подлежало;
во-2-х, что частной сделкой не может быть продолжена 30-ти-летняя давность, но что давность более краткая, напротив, может быть удлинена до этого срока, а равно, что может быть сокращен срок всякой давности и,
в-3-х, что суд ex officio не может принимать давность во внимание (§§ 150-153).
Далее, уложение саксонское определяет тот момент, с наступления которого давность, погашающая право на иск, должна воспринимать ее течение, постановляя в этом отношении:
во-1-х, как можно предполагать, по отношению определения начального момента ее течения для исков вещных, что давность начинается с того времени, когда у лица, имеющего право, появился противник, т.е. лицо, неправильно удерживающее предмет его права, и,
во-2-х, по отношению определения начального момента ее течения для исков личных, что для исков, возникающих из требований, давность начинается с того времени, когда могло быть потребовано удовлетворение за исключением,
во-1-х, тех случаев, когда осуществление права зависит или от изъявления воли одного из участвующих лиц, или же от наступления известного срока, когда давность должна начинаться только с того времени, когда или последовало изъявление поли, или же наступил назначенный срок и,
во-2-х, тех случаев, когда требование заключается в праве на повременные действия и когда начало давности должно было исчисляемо особо для требования о совершении каждого из этих действий с того времени, когда совершение его могло быть потребовано (§§ 169-160).
Наконец, оно особо определяет еще начальный момент давности исковой для исков, вытекающих из отношений по опеке, постановляя в этом отношении, что против исков лица, состоящего под опекой, заключающихся в оспаривании действий опекуна, давность воспринимает ее начало с того времени, когда или прекратилась самая опека, или же когда место ответчика опекуна заступил другой (§ 155).
Хотя раз начавшаяся давность и должна течь, согласно уложению саксонскому, без перерывов (§ 161), но, несмотря на это, и оно, подобно праву римскому, указывает те случаи, когда давность должна подлежать или приостановлению, или же перерыву.
Так, оно относительно приостановления течения давности постановляет, что если непреодолимая сила, или остановка в отправлении правосудия препятствуют кому-либо в защите его права судебным порядком, то давность в таком случае не может не начать, ни продолжать ее течения, а также что течение ее не может начаться против лица, находящегося в отсутствии, если у лица этого не может быть законного представителя (§§ 157 и 154).
Об основаниях, затем, перерыва давности оно постановляет:
во-1-х, что давность прерывается вследствие предъявления иска лицом, имеющим право на него, а также вследствие предъявления им возражения против иска, к нему предъявленного;
во-2-х, что в том случае, когда иск не может быть предъявлен по причине неизвестности места, где ответчик может быть привлечен к суду, давность прерывается посредством сделания истцом суду охранительного заявления по месту его личной подсудности, и,
в-3-х, что давность прерывается также в том случае, когда лицо обязанное признало право истца (§§ 162—164).
По указании оснований перерыва давности уложение саксонское указывает еще на такие обстоятельства, которые, напротив, не должны быть принимаемы за основания ее перерыва, постановляя:
во-1-х, что давность не прерывается напоминанием, противодействием, или внесудебным охранительным заявлением,
во-2-х, что и в случае предъявления иска, давность не прерывается, когда иск или не был принят к производству по неподсудности, или вследствие какого-либо другого неисправимого недостатка, или же когда он был прекращен производством по просьбе самого истца, и,
в-3-х, что не прерывается давность также и вследствие предъявления возражения против иска в тех случаях, когда бы возражение или было признано подлежащим особому производству, или же не было принято во внимание по другому основанию (§§ 165-167).
По миновании обстоятельств, послуживших основанием перерыву давности, она может вновь воспринять ее течение, но в таком случае окончиться она может, по постановлениям уложения саксонского, только по истечении того же срока, который назначен законом для первоначального ее завершения, за исключением,
во-1-х, того случая, когда давность была прервана постановлением судебного решения по иску, когда новая давность должна начинаться с момента вступления решения в законную силу, а если им был назначен известный срок для представления удовлетворения, то по истечении этого срока и когда, затем, оканчиваться она должна не прежде, как по истечении вновь 30 лет, считая с этого момента даже и в тех случаях, когда бы давность первоначальная была более краткая, и,
во-2-х, того случая, когда бы был заключен договор об обновлении требования, когда новая давность в ее продолжительности должна быть исчисляема соответственно давности, погашающей требование, вытекающее из этого последнего договора.
Наконец уложение саксонское дает еще указание относительно определения начального момента давности в тех случаях, когда бы она была прервана предъявлением иска, оставшегося в производстве неоконченным, постановляя, что в этом случае за начало давности должен быть принимаем во внимание момент совершения последнего судопроизводственного действия (§§ 168-169).
Определение уложением саксонским возражения, как средства защиты гражданских прав, мной было приведено уже несколько выше; других же общих определений, напр., о разделении возражений, преемстве в них, их прекращении и проч., оно в себе не заключает, в чем, кажется, нельзя не видеть довольно существенного пробела в нем, хотя, разумеется, в виду общей близости его праву римскому, пробел этот всегда и легко может быть восполняем по соображении определений, выработанных в этом отношении теорией права и юриспруденцией римской.
Цели этой в некоторой степени, впрочем, могут содействовать и некоторые имеющиеся в нем частные постановления о тех или других отдельных возражениях, их предъявлении и последствиях их предъявления.
Так, оно специально упоминает, напр., о предъявлении возражения об истечении давности погашающей, о предъявлении возражения о праве удержания вещи при иске со стороны собственника ее, о ее выдаче ему и друг. (§§ 170, 319).
Другое из новейших законодательств, уложение итальянское, напротив, никаких общих постановлений ни об исках, ни о возражениях в себе не содержит, а указывает только на допустимость защиты теми или другими исками некоторых отдельных гражданских прав.
Так, оно указывает, напр., на право каждого собственника имущества требовать возвращения имущества, находящегося во владении другого лица, посредством виндикационного иска; затем, на право каждого наследника требовать посредством иска раздела наследственного имущества (art. 439, 984) и проч.
Говорит оно также о допустимости оспаривания действительности договоров посредством так называемых негаторных исков об уничтожении договоров (art. 1300) и проч.
О преемстве в иске и возражении в нем также никаких правил нет, а есть только указание на обязанность наследников платить долги наследодателя, и только.
Относительно, наконец, обстоятельств, долженствующих служить основаниями прекращения исковых прав, в нем имеется указание только на давность, как на такого рода обстоятельство (art. 2135), да и то указание настолько недостаточное, что приведение относящихся к нему постановлений представляется совершенно бесцельным.
К удивлению, не то мы видим в наших гражданских законах, в которых в главе „О праве судебной защиты по имуществам”, имеются две статьи, заключающие в себе постановления общего характера об исковом праве.
Так, в одной из этих статей, именно в 691 ст. X т. 1 ч. указывается, что каждый имеет право отыскивать свое имущество из чужого неправильного владения, а в другой, 693, говорится, что каждый имеет право, в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков искать удовлетворения и вознаграждения.
Уже одно обстоятельство помещения этих постановлений среди законов права материального, с очевидной ясностью указывает на то, что и по нашему праву, подобно тому, как и по праву римскому, исковое право должно быть почитаемо за материальное гражданское право и, притом, должно быть понимаемо, как и по праву римскому, в смысле правомочия субъекта права требовать, в случае надобности, судебной защиты для осуществления своего права.
В виду этих постановлений нельзя, кажется не признать, что и по нашему праву, подобно тому, как и по праву римскому, право на иск должно быть признаваемо, хотя и потенциально, но существующим раньше наступления возможности его осуществления, как возникающее вместе с возникновением того права гражданского, охраной которого оно должно служить впоследствии, на том основании, что право на защиту присуще всякому праву гражданскому, которое представляется, собственно говоря, как право, и немыслимым без возможности охраны его в случае его нарушения судебной властью путем иска.
На этом основании нельзя не согласиться с утверждением Малышева о том, что основанием иска должно служить собственно то материальное гражданское право, охраной которого иск должен служить.
Хотя основанием иска служит то материальное право, охраной которого он должен служить, но для того, чтобы право на иск обратилось из потенциального, т.е. возможного к осуществлению в будущем, в наличное, т.е. подлежащее осуществлению немедленно, по учению римских юристов, как мы видели выше, было необходимо, чтобы к этому основанию иска присоединился еще повод к иску или нарушению, того материального права, охраной которому он должен служить, выражающееся в несоответствии фактического положения вещей этому праву.
На необходимость для возникновения возможности осуществления права на иск этого повода к нему, называемого процессуалистами пассивным основанием иска, и у нас указывают Малышев (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 246-247), Змирлов в его статье „Вопросы гражданского права и судопроизводства” (Юрид. Вест., 1885 г., кн. 1, стр. 164), Маттель в его статье „К вопросу об утверждении духовных завещаний к исполнению”, Гольмстен в его примечании к этой статье (Жур. гр. и уг. пр., 1889 г. кн. 3, стр. 99 и 104), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 158), Нефедьев (Учение об иске, вып. 1, стр. 40), (изд. 3 стр. 312), Гуляев в его статье „Общий срок земской давности” (Жур. Мин. Юст., 1900 г. кн. 7, стр. 69), Гомолицкий в его юридическом обозрении (Вест. Права, 1902 г., кн. 9-10, стр. 375) и Беляцкин в его статье „Иск о признании правоотношений в русском праве” (Право, 1901 г., № 50).
Как на основания правильности этого заключения, могущие быть почерпнутыми из самого нашего закона, указал, впрочем, едва ли не один только Беляцкин.
Именно, по его мнению, таковыми могут служить прежде всего рассуждения составителей судебных уставов о существе иска, которые, как на необходимые условия его возбуждения, прямо указали на нарушение признанного законом права и на просьбу о его охранении.
Затем, как на другое основание правильности этого заключения, он указал на то, что под видом иска в законе разумеется требование, обращенное к ответчику о принуждении его к удовлетворению известного притязания, а затем на то, что последствием судебного решения является наделение права лица исполнительной силой.
Помимо этих оснований правильности рассматриваемого заключения наших цивилистов, в подкрепление его правильности могут служить, как заметил Энгельман, еще следующие данные, представляемые уже нашими законами права материального.
Именно, из слов 691 ст., что каждый может отыскивать свое имущество из чужого неправильного владения, возможно то заключение, что предъявление иска об изъятии имущества из чужого владения представляется возможным лишь в том случае, когда владение ответчика имуществом по отношению права истца на него, представляется неправильным, т.е. когда таким владением его нарушается право истца на это имущество.
Затем, еще лучшим доказательством правильности рассматриваемого положения не может не служить правилом 693 ст., в которой прямо указано, что каждый имеет право искать удовлетворения и вознаграждения именно в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков или, все равно, конечно, в случае нарушения ответчиком или договоров, или обязательств, или в случае нарушения права истца на личную и имущественную неприкосновенность, т.е. именно в тех случаях, когда к активному основанию иска, или гражданскому праву, охраняемому иском, присоединяется еще пассивное основание, или нарушение ответчиком этого права истца.
Несмотря на указанные данные, почерпнутые из нашего закона, указывающие на необходимость у нас для предъявления иска, как на активное основание, так и пассивное, или нарушение ответчиком принадлежащего истцу права гражданского, некоторые из наших цивилистов, как Малинин (Об основании иска, стр. 4), Полетаев в его статье „Иск о признании наличности юридических отношений и его пределы” (Жур. юрид. общ., 1898 г., кн. 6, стр. 72) и Гордон (Основание иска, стр. 219-220) высказываются за возможность предъявления иска у нас, напротив, и при отсутствии нарушения со стороны ответчика права истца, в оправдание правильности какового заключения они, однако же, никаких данных, почерпнутых из закона не приводят, а указывают только, как на такого рода иски, на иски о недействительности правоотношений и их уничтожении и на иски о признании наличности известного правоотношения, возможные, по их мнению, к предъявлению и у нас, каковое утверждение по отношению последнего иска представляется, однако же, безусловно неправильным; если же предъявление первого и представляется возможным у нас, то собственно потому, что установлением какой-либо сделки недействительной нарушаются вместе с тем и известные права истца.
Склоняется, впрочем, и Гольмстен к признанию допустимости у нас предъявления не только исков, являющихся следствием нарушения права истца ответчиком, но и исков о признании юридического отношения при отсутствии со стороны ответчика его нарушения, квалифицируемых им исками без исполнительной силы, в подтверждение правильности какового заключения он также не только никаких оснований, почерпнутых из нашего закона, не приводит, но даже прямо замечает, что наш устав, как общее явление, имеет в виду иски с исполнительной силой, но что и иски без исполнительной силы не противоречат общему его смыслу, так как им допускается, напр., заявление о подлоге акта, или против его подлинности (Учеб. рус. гр. суд., изд. 4, стр. 138-141), каковое заявление, однако же, вовсе иском не представляется, Сенат также высказался за допустимость у нас предъявления исков и при отсутствии нарушения со стороны ответчика права истца, как, напр., за допустимость предъявления иска о возвращении поклажи и при отсутствии со стороны поклажепринимателя заявления отказа о ее возвращении, вследствие непредъявления ему требования об этом со стороны истца, на том основании, что основанием иска вообще представляется в смысле материального права то правоотношение, из которого иск проистекает, причем не непременно должно быть в наличности и нарушение со стороны ответчика права истца, высказав каковое положение, сенат, однако же, о допустимости у нас исков о признании собственно наличности правоотношения, ничего не сказал (реш. 1900 г. № 35), вследствие чего и вообще высказанное им положение представляется недостаточно определительным, тем более, что приведенный им пример иска при отсутствии нарушения права истца представляется совсем неподходящим, потому что невозвращение поклажепринимателем поклажи после получения им от суда извещения о требовании истца о ее возвращении представляется уже несомненно нарушением права истца на ее получение, вполне могущее оправдать удовлетворение его иска.
Малинин, высказавшись вообще за допустимость предъявления у нас исков и при отсутствии со стороны ответчика нарушения права истца, высказался также за допустимость предъявления исков о воспрещении ответчику совершения известных действий в будущем, которые могут причинить вред истцу (Об основании иска, стр. 5), за допустимость предъявления каковых исков у нас высказался впоследствии также Беляцкин в его статье „О воспрещении будущих нарушений”, хотя только в тех случаях, когда имеются в наличности доказательства намерения о совершении таких действий ответчиком в будущем, причем еще прибавил, что в виду необложения нашим законом совершения таких действий штрафом, самый иск о воспрещении их совершения теряет всякое значение (Право 1908 г., N 20), вследствие чего нельзя, разумеется, не признавать, что они, по причине отсутствия всякого значения за воспрещением суда их совершения, представляются и невозможными.
Недостаточными постановления этих статей, как общие правила о праве па судебную защиту, представляются, во-1-х, в том отношении, что в них, говорится только о защите прав по имуществам, но не прав личных, как, напр., прав состояния и семейных; а во-2-х, также и в том отношении, что в них не упоминается и о многих исках по имуществам, как, напр., исках о разделе наследства, общего имущества и других.
В виду, однако же, того обстоятельства, что в наших гражданских законах имеется еще не мало и других частных постановлений о допустимости тех или других исков в защиту тех или других отдельных прав, указать которые мы будем иметь случай несколько ниже, недостаток этот не может иметь особого значения, вследствие того, что он может быть восполнен без особого затруднения, по соображении частных постановлений закона по этому предмету.
А затем, по соображении как этих последних постановлений, так и правил общих о праве на судебную защиту у нас, нельзя не прийти к тому общему заключению по вопросу о значении иска по нашему праву, в смысле права материального, что иск и по нашему праву подобно тому, как и по праву римскому, представляется, как объяснили Кр. М. в его рецензии на сочинение Энгельмана „О давности” (Журн. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 134 и Малинин (Об основании иска, стр. 5), ничем иным, как именно судебным средством осуществления гражданских прав, и, притом, таким средством, которым гарантируется возможность осуществления всякого гражданского права.
Далее, по вопросу о возможном разделении исков по нашему праву, из тех же общих постановлений 691 и 693 ст. о праве на судебную защиту, некоторые из наших цивилистов, как, напр., Мейер (Русск. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 223), Энгельман „О давности по русскому гражданскому праву изд. 3, стр. 313, Малинин (Об основании иска, стр. 8) и Окс в его статье „Виндикация” (Журн. гр. и уг. пр., 1874 г., кн. 3, стр. 74) выводят то заключение, что и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, иски по имуществам должны быть классифицируемы прежде всего по характеру подлежащего защите права, на иски вещные – actiones in rem и иски личные – actiones in personam.
Положение это представляется как нельзя более основательным, так как из слов первой из этих статей, что каждый имеет право отыскивать свое имущество из чужого неправильного владения, не может быть не выведено то заключение, что в статье этой говорится именно об исках вещных, виндикационных, допустимых в том случае, когда ответчик не состоит ни в каких юридических отношениях по отыскиваемому имуществу с истцом; а из слов второй из этих статей, что каждый имеет право искать удовлетворения и вознаграждения, в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков, не может быть не выведено то заключение, что в статье этой говорится о кондикциях, или исках личных, допустимых в том случае, когда истец связан известным юридическим отношением именно с известным лицом, как ответчиком, нарушившим обязательственное право истца, по отношению к нему, ответчику.
В законах наших можно найти доказательство даже тому, что первые из этих исков обозначаются ими особым техническим названием тяжбы, между тем, как вторые называются просто исками.
Так, в главе об имуществах наличных и долговых есть постановления, выраженные в 417 и 419 статьях, которыми виндикационные или вещные иски об имуществе названы тяжбами и отнесены к имуществам наличным, между тем, как иски личные, заключающиеся в требованиях по обязательствам и названные исками, отнесены к имуществам долговым, т.е. имуществам, заключающимся в требованиях на других лицах, из каковых постановлений само собой вытекает то заключение, что закон наш различает эти иски не только со стороны формальной, но и по самому их существу или характеру осуществляемого ими права, характеризуя первые как средство защиты прав вещных, а вторые – как прав требований, или прав обязательственных.
Затем, в постановлении 694 ст., о прекращении права на иски истечением давности, опять говорится: „иски так же, как и тяжбы, ограничиваются общею земскою десятилетнею давностью”.
Что нашему праву давно известно различие между исками вещными и личными, то доказательством этому не могут не служить и наши прежние законы о судопроизводстве гражданском, в которых в издании 1842 г. имеются постановления, выраженные в 2264-2271 ст., устанавливающие различие в самых исковых прошениях, смотря по тому – вчинается ли прошением иск вещный или иск о праве собственности, или владения каким-либо имуществом, каковые прошения и называются прошениями по делам вотчинным, или же иск личный, или иск о том, что ответчик должен истцу, или чем он перед ним обязан, или же иск о вознаграждении за неисполнение договоров и обязательств, а также за причинение обид и убытков, каковые прошения и называются прошениями собственно исковыми.
Малышев, указав как на одно из главных разделений исков, предлагаемых теорией права, на иски вещные и личные, не указывает, затем, однако же, никаких оснований, почерпнутых из постановлений нашего положительного закона, о возможности такого разделения их и по нашему праву: между тем, как на самом деле, сейчас приведенные данные, извлеченные из нашего закона, как нельзя лучше указывают на то, что разделение это вполне возможно и у нас, как разделение, основанное на различии по характеру осуществляемого ими права и ясно выраженное в законе, и почему не может быть не признано странным утверждение Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 156) о том, что нашему праву будто бы неизвестно разделение исков на вещные и личные.
Недостаточными постановления нашего закона о тех и других исках, как я уже упомянул несколько выше, представляются в том отношении, что в них не указываются все возможные иски той и другой категории их.
Так, правило 691 ст. говорит только об исках вещных, виндикационных, между тем, как на самом деле возможны вещные иски и по поводу осуществления других прав гражданских.
Из наших процессуалистов Малышев (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 249) и Малинин (Об основании иска, стр. 8), относят, по крайней мере, к категории этих исков еще иски о наследстве и о правах состояния, на том основании, что как наследственные права данного лица, так и известные права состояния его должны признавать все прочие лица.
Что эти последние иски суть иски вещные, то в этом не может быть никакого сомнения, и такими они признавались, как мы видели выше, и римскими юристами; доказательством тому, что они должны быть признаваемы таковыми и у нас, могут служить правила 378 и 439 ст. XVI т. 2 ч. законов о суд. гражд., из которых первой к делам тяжебным или вотчинным отнесены, между прочим, споры о праве наследства и о завещаниях, а второй к особого рода тяжбам, отнесены, между прочим, дела по спорам о законности рождения.
Кроме этих исков, римские юристы относили, как мы указали несколько выше, к категории исков вещных еще некоторые иски, вытекающие из прав семейственных, как, например, иски о возвращении детей – vindicatio filii, а также и иски, называвшиеся у них исками преюдициальными или иски только о признании какого-либо правоотношения или события совершившимся, или не совершившимся.
Первые из этих исков должны быть признаны вполне возможными и у нас и, притом, именно как иски вещные, несмотря на то, что на допустимость их нет указания в наших законах гражданских, но на том основании, что в силу родительской власти, за родителями не может быть не признано право требовать возвращения их детей от всякого, кто бы без их согласия самовольно удерживал их у себя.
Что касается допустимости у нас исков только о признании какого-либо правоотношения или события совершившимся или не совершившимся, то, по объяснению сената (реш. 1875 г., № 246; 1879 г., № 154), такие иски должны считаться у нас невозможными и недопустимыми, на том основании, как говорит сенат, что в законах наших не только нет никаких указаний на то, чтобы у нас были возможны иски как бы беспредметные, не заключающие в себе требования о присуждении чего-либо, но есть 1 ст. уст. гр. суд., в силу которой возможно считать у нас допустимыми только требования в виде спора о каком-либо праве гражданском, с указанием известного, определенного предмета требования, но не требования только о признании какого-либо события совершившимся, как, напр., требования о признании контракта нарушенным другой стороной.
В самом деле, ни наши законы гражданские, ни устав гражданского судопроизводства нигде не говорят о возможности у нас предъявления указанных римскими юристами исков, в виде особых преюдициальных исков, вследствие чего и положение, высказанное сенатом о их недопустимости у нас следует, кажется, признать вполне правильным.
К категории таких исков должны быть, однако же, относимы, по совершенно верному замечанию сената (реш. 1895 г., № 6), лишь только требования действительно беспредметные, т.е. требования о признании в наличности только фактических обстоятельств, но никак не требования о признании какого-либо правоотношения несостоявшимся, вследствие установления его без соблюдения указанных законом условий его установления, как, напр., требования о признании несостоявшейся компании на акциях, вследствие внесения акционерами указанных в уставе компании взносов без соблюдения при этом порядка и условий, указанных как в уставе компании, так и в правиле 2154 ст. X т., на том основании, что такие требования никак не могут считаться беспредметными, вследствие того, что они по их содержанию суть такие споры о праве гражданском, которые представляются направленными на уничтожение правоотношения, могущего влечь за собой известные юридические последствия и споры, подобные требованиям, напр., о признании законности или незаконности брака или рождения и другие.
Подобно тому, как правило 691 ст. не указывает всех вещных исков, возможных у нас в видах осуществления различных вещных прав, так же точно и правило 693 ст. не указывает всех личных исков, возможных у нас в видах осуществления различных обязательственных прав, так как оно хотя и говорит об осуществлении путем иска прав, вытекающих вообще из договоров и обязательств, а также из правонарушений, но употребляет, как можно предположить в виду озаглавления четвертой книги т. X ч. 1 „о обязательствах по договорам”, и в согласии с содержанием этой главы, слово обязательство в смысле синонима слову договор, вследствие чего и нельзя не признать, что в нем остаются без указания иски, возможные из других не договорных обязательств, а обязательств, возникающих из закона, или духовного завещания, или же из квази-контракта.
Этот недостаток правила 693 ст. может быть, однако же, восполнен без особого затруднения по соображении тех частных правил наших гражданских законов, на основании которых возможно признать допустимыми у нас иски и в видах осуществления обязательственных прав, в этой статье не указанных.
Так, на основании ст. 103 и 106 т. X ч. 1 возможно признать вполне допустимыми у нас иски в видах осуществления возникающих из закона обязательственных прав, например, со стороны мужа – иска о понуждении жены к совместному сожительству, а со стороны жены – о понуждении мужа к выдаче ей алиментов в известных случаях, а на основании ст. 1086 т. X ч. 1 возможно признать допустимыми со стороны легатариев требования об исполнении наследниками по духовному завещанию возложенных на них в их пользу завещанием обязательств.
Возможно, конечно, найти указания в частных правилах наших гражданских законов на допустимость у нас и многих других исков, с целью осуществления тех или других обязательственных прав, но и приведенных, кажется, достаточно для установления того положения, что личные иски должны считаться допустимыми у нас, в видах осуществления всяких обязательственных прав, из какого бы источника они ни проистекали – из договора ли, или квази-договора, деликта, квази-деликта, закона и проч.
Последний, довольно серьезный недостаток общих правил нашего закона о праве на судебную защиту заключается еще в том, что в них ничего не упоминается о допустимости у нас той категории исков, которые характеризуются римскими юристами как иски смешанные, но к счастью и этот недостаток их не может иметь значения, вследствие того, что в законах наших имеются такие правила, которые указывают на допустимость у нас и этих последних исков.
Так, из правил ст. 560 и 1313 т. X ч. 1 и 1 и 11 ст. приложения к ст. 1400 уст. гр. суд, не может быть не выведено то заключение, что и по нашему закону представляются возможными все те же три иска, которые римскими юристами квалифицировались как иски смешанные, или иски о разделе находящегося в общем владении имущества, подлежащего разделу, требования наследников о разделе наследства и требования владельцев черезполосных дач или о размежевании, или же об определении границ владения.
Таким образом, и на основании постановлений нашего закона представляется вполне возможным установление разделения исков, по характеру подлежащих осуществлению гражданских прав, на иски вещные, личные и смешанные – разделения, установленного еще римскими юристами.
Не менее возможным, на основании постановлений нашего закона, как мы сейчас увидим, представляется и другое разделение исков, установленное римскими юристами и указываемое также из наших процессуалистов Малышевым (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 249), по предмету иска на иски rei persequendae causa и poenae persequendae causa и опять смешанные, или иски собственно о восстановлении нарушенного положения соответственно праву лица, и иски штрафные, а также иски о вознаграждении за все то, что лицо потерпело вследствие нарушения его права, и, наконец, иски смешанные, в случаях предъявления совместно обоих этих исков.
Основание к установлению этого последнего разделения у нас не может быть не извлечено опять из тех же общих правил нашего закона о праве на судебную защиту, выраженных в 691 и 693 ст. X т. 1 ч., которые дают основание и к разделению исков по характеру подлежащего осуществлению, путем иска, права.
Именно, слова первой из этих статей: „каждый имеет право отыскивать свое имущество из чужого неправильного владения” с очевидной ясностью указывают на то, что в статье этой идет речь, по предмету иска, об исках rei persequendae causa; а из слов второй из этих статей: „каждый имеет право, в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков, искать удовлетворения и вознаграждения”, с не меньшей очевидностью следует то заключение, что в ней идет речь, по предмету иска, об обеих категориях указанных исков, так как в предоставленном ею праве искать удовлетворения по обязательствам, в случае их неисполнения, нельзя не видеть указания на право осуществления прав обязательственных, посредством иска rei persequendae causa, а в предоставляемом ею праве искать вознаграждения за неисполнение обязательств и причинение обид и убытков, нельзя не видеть указание на право домогаться этого вознаграждения посредством иска poenae persequendae causa.
А так как, наконец, статьей этой предоставляется, очевидно, также и право в случаях, в ней указанных, искать удовлетворения по обязательствам и вознаграждения за убытки, причиненные их неисполнением, одновременно и совместно, то из этого указания не может быть не выведено также и то заключение, что иски той и другой рассматриваемых категорий их, в силу этого закона, могут подлежать предъявлению как раздельно, так и совместно, в виде исков, по объекту их, смешанных.
Можно, наконец, найти указания во многих частных постановлениях наших гражданских законов на допустимость у нас так называемых исков отрицательных, подобных искам, известным в римском праве под общим, генерическим названием – in integrum restitutio, или исков о недействительности и уничтожении юридических актов.
Так, Малышев, для примера допустимости по нашему закону таких исков, указывает на иски о недействительности и расторжении браков по причинам, указанным в 37 ст. X т., на иски о недействительности духовных завещаний по причинам, указанным в 1017 и 1019 ст. X т., на иски о недействительности купли-продажи по причинам, указанным в 1382 и 1383 ст. X т., а также и других договоров по причинам, указанным в 219 и 220 ст. X т., на иски об уничтожении дара вследствие неблагодарности лица одаренного, на основании 974 ст. X т., на иски об уничтожении договора займа по причинам его безденежности, на основании 2014 ст. X т. (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 249).
К этой же категории исков можно также отнести еще, напр., иски об уничтожении купчих крепостей в случаях неполучения продавцом имения от покупщика условленной цены имения, о возможности предъявления которых говорится в 84 ст. приложения к 708 ст. X т., а также иски об уничтожении купчих крепостей в случаях продажи имения, состоявшего под опекой, или под секвестром, возможных к предъявлению на основании 1415 ст. X т., в которой, как на одно из последствий уничтожения купли-продажи в этом случае, указывается даже на то, что проданное имение возвращается в прежнее положение, каковые слова прямо напоминают римский иск in integrum restitutio, или возвращение вещей в прежнее положение.
Возможно, конечно, указать еще и на другие постановления нашего закона, содержащие в себе дозволение о предъявлении подобных исков, но и приведенных, кажется, достаточно для установления общего положения о допустимости этих исков по нашему закону во всех тех случаях, когда такие иски представляются необходимыми с целью восстановления права, нарушенного каким-либо актом.
После всего сказанного о допустимости по нашему закону тех или других исков, нельзя, кажется, не прийти к тому окончательному заключению по этому предмету, что и по нашему праву должны считаться допустимыми, за весьма немногими исключениями, как, напр., за исключением допускавшихся римским правом, так называемых, исков преюдициальных или исков только о признании известных правоотношений или событий совершившимися или несовершившимися, – все те иски, которые допускались правом римским и, притом, в виде тех же категорий исков, разделение на которые было установлено еще римскими юристами.
Что касается, далее, вопроса о преемстве по нашему закону в исковом праве и ответственности по искам, то общими руководящими правилами для разрешения этого вопроса должны служить постановления 1258 и 1259 ст. X т. І. ч.
В самом деле, в последней из этих статей, относительно преемства в ответственности по искам, прямо указано, что наследники, принявшие наследство, обязаны, между прочим, ответствовать вообще и по всем искам по имуществу, предъявленным к наследодателю; а в первой из них, хотя и сказано только, что принявшему наследство принадлежит не только наличное имущество и капиталы наследодателя, но и следуемые ему долги, но в виду того обстоятельства, что, с одной стороны, к имуществам наличным правилом 417 ст. X т. 1 ч. относятся также и тяжбы об имуществе, а с другой, что правилом 419 ст. X т. к имуществам долговым относятся также и иски по имуществам, нельзя не признать, что на основании изложенного в ней постановления, в связи его с постановлениями этих последних статей, вопрос о преемстве в исковом праве так же как и вопрос о преемстве в ответственности по иску, и по нашему закону должен быть разрешен вообще в смысле положительном.
Преемство в исковом праве и в ответственности по искам, вследствие перехода к наследникам прав и обязанностей наследодателя, представляется, как мы видели выше, в виде правила общего как по праву римскому, так равно и по уложению саксонскому; но, затем, в первом были указаны и некоторые изъятия из общего правила, когда или ответственность по искам не переходила к наследникам, как, напр., по некоторым, так называемым, штрафным искам, как, напр., по искам actio furti, injuriarum и другим, или же право на иск не переходило к наследникам, как, напр., право на иски об обидах, об уничтожении дара, вследствие неблагодарности одаренного и другим; а во втором указано уже более обще, что иски из правоотношений, подлежащих прекращению вследствие смерти лица, имеющего право, или лица обязанного, переходят к наследникам и против наследников только относительно таких требований, которые возникли при жизни лица, имеющего право, или лица обязанного, и которые, притом, способны к переходу по наследству.
Должны ли быть допущены какие-либо подобные исключения из общего правила о преемстве в исковом праве и ответственности по искам, вследствие перехода к наследникам прав и обязанностей наследодателя и у нас?
Такого постановления в наших законах, в котором содержался бы прямой и общий ответ на этот вопрос – постановления, подобного имеющемуся в уложении саксонском, найти нельзя; но если, в видах его разрешения, принять во внимание то соображение, что иск есть только судебное средство осуществления гражданских прав, пользование которым, вследствие этого, может быть преемственно лишь только настолько, насколько преемственность представляется возможной в самом том праве, осуществлением которого он должен служить, – то скорее следует вместе с Васьковским (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 162) признать, что и у нас, во всех тех случаях, когда какое-либо право, или же какие-либо обязанности представляются настолько чисто личными правами и обязанностями, что должны подлежать прекращению вследствие, напр., смерти лица управомоченного, или лица обязанного, и преемство как в праве на иск, с целью осуществления такого права, так и в обязанности отвечать по таким искам, должно считаться недопустимым, подобно тому, как это прямо указано в уложении саксонском.
Как на пример такого рода чисто личных прав и обязанностей, преемственность в осуществлении которых путем иска и в обязанности отвечать по ним должна считаться недопустимой у нас, нельзя, прежде всего, не указать на права и обязанности, по действиям чисто личным, вытекающим из договоров о личном найме и доверенности, каковые права и обязанности, в силу постановления нашего закона, выраженного в 1544 ст. X т., почитаются обязательными единственно для лиц, их заключивших, и не распространяются на их потомство, в виду какового постановления и нельзя не признать, что ни право на иск об исполнении личных действий по найму или доверенности не может переходить к наследникам лица, заключившего договор, ни тем более обязанность отвечать по таким искам не может переходить к наследникам наемщика или поверенного.
Затем как на примеры такого рода чисто личных прав, нельзя также не указать на право жены – требовать алиментов от мужа, на основании 106 ст. X т. 1 ч., а также на право детей требовать алиментов от их родителей, на, основании 172 ст. X т. 1 ч., в силу возложенной этими статьями обязанности доставлять содержание на мужа – жене, а на родителей – детям, каковые права и обязанности несомненно представляются в виду упоминания о них в разделах закона о личных правах и обязанностях супругов, а также родителей и детей, настолько чисто личными правами и обязанностями, что за смертью кого-либо из них должны, по объяснению сената (реш. 1888 г., № 17), подлежать прекращению, вследствие чего и самые иски об алиментах со стороны жены к мужу или детей к родителям должны считаться невозможными за смертью жены или детей, а также должен считаться невозможным переход обязанности отвечать по таким искам к наследникам мужа или родителей за смертью их.
К этой же категории исков должны быть отнесены также иски о каком-либо пожизненном праве, установленном исключительно в пользу известного лица, как, напр., иски о пожизненном владении, о выдаче пожизненной ренты и проч., на том основании, что вследствие прекращения за смертью владельца такого права и самого права его, переход иска о его осуществлении к его наследникам представляется, очевидно, немыслимым.
Затем, к такого рода искам, преемство в которых и ответственность по которым должны считаться недопустимыми, должны быть отнесены также еще:
во-1-х, иски о возвращении дара, по основаниям, указанным в 974 ст. X т. 1 ч., т.е. вследствие, напр., покушения на жизнь дарителя со стороны лица одаренного, или причинения последним первому угроз, побоев, оклеветания его в каком-либо преступлении, или оказания ему вообще явного непочтения, и
во-2-х, иски бесчестия за личную обиду, указанные в 667 ст. X т. 1 ч., на том основании, что те и другие иски вытекают из таких чисто личных отношений между истцом и ответчиком, что переход права на них и ответственности по ним к их правопреемникам представляется немыслимым.
В самом деле, нельзя не усмотреть, что иски эти, по их существу, представляются ничем иным, как такими штрафными исками, переход которых и преемство в ответственности по которым не допускались, как мы видели выше, и правом римским.
Приведенные примеры таких исков, преемство в которых и преемство в ответственности по которым представляются невозможными, по соображении частных постановлений нашего положительного закона, не могут не служить достаточным основанием к тому общему заключению, относительно преемства в исковом праве и ответственности по искам, в силу которого следует признать, что и по нашему праву преемству в исковом праве и ответственности по иску, хотя и должно считаться за правило общее, но что, в виде исключения из этого правила, должно быть допущено действие у нас в этом отношении и того положения, которое выражено прямо в уложении саксонском, – положения, указывающего, что переход права на иск и ответственности по иску не должен иметь места во всех тех случаях когда самое то право, в видах осуществления которого допустимы известные иски, вытекает из таких чисто личных отношений между лицами управомоченными и обязанными, что преемство в самом этом праве представляется невозможным и, потому, не допускается.
По праву римскому и уложению саксонскому право на такого рода иски и обязанность ответственности по ним прекращались за смертью лица управомоченного, или лица обязанного, однако же, лишь только в тех случаях, когда иск не был возбужден при жизни этих лиц; в случаях же возбуждения одного из таких исков лицом управомоченным, против лица обязанного лично, процесс по иску уже не подлежал прекращению, но мог быть продолжен наследниками лица управомоченного и против наследников лица обязанного.
Основанием этому дозволению продолжать процесс наследникам лица управомоченного и против наследников лица обязанного, служило, по римскому праву, то обстоятельство, что момент litis contestatio в процессе обязательно влек за собой новацию necessaria в самом праве, составлявшем предмет процесса, вследствие которой правовое основание, послужившее поводом к иску, отодвигалось на задний план и на разрешение суда выступало правоотношение, установленное уже формулой претора, как бы уже абстрагированное от его основания и обратившееся в такое общее имущественное правоотношение, право иска и ответственность по которому могли уже переходить и к правопреемникам истца или ответчика.
В нашем процессе никакой, как известно, litis constestatio нет, и возбуждение процесса никакой новации в правоотношении, предъявленном на разрешение суда, не производит, вследствие чего и следует скорее признать, что у нас обстоятельство предъявления иска не должно влечь за собой допустимости преемства в таких исковых правах и в обязанности отвечать по ним, преемство в которых, как чисто личных правоотношениях между лицом управомоченным и лицом обязанным, представляется по самому существу этих прав невозможным, вследствие чего и следует, далее, признать, что у нас право на иск об осуществлении подобных прав должно одинаково подлежать прекращению, вследствие смерти лица управомоченного или лица обязанного, как в случаях наступления этого обстоятельства, или вообще обстоятельств, служащих основанием к открытию наследства, как лишения по суду всех прав состояния, или же поступления в монашество, до возбуждения иска, так и после его предъявления.
Сказанным, по поводу недопустимости преемства в некоторых исковых правах и ответственности по ним по нашему закону, указываются также, если не общие, то, по отношению именно этих прав, некоторые особые из оснований прекращения по ним права на иск.
Именно, за такого рода обстоятельства должны быть признаны: смерть лица управомоченного, или лица обязанного, а также лишение которого-либо из них всех прав состояния, или поступления которого-либо из них в монашество, на том основании, что все эти обстоятельства по нашему закону, выраженному в 1222 и 1228 ст. X т. 1 ч., одинаково влекут за собой открытие наследства или, все равно, наступление универсального преемства.
В праве римском, а также уложении саксонском указывается собственно на два обстоятельства, долженствующие служить основанием к прекращению или погашению права на иск, это – на истечение давности исковой и стечение исков.
Что истечение давности должно служить и по нашему закону основанием к погашению или прекращению права на иск, то на это мы имеем прямые указания в общих правилах нашего закона о праве на судебную защиту по имуществам, выраженные в 692 и 694 ст. X т. 1 ч., в которых сказано, что право на отыскание имущества, из чужого неправильного владения пресекается общей десятилетней земской давностью и, затем, что иски и тяжбы ограничиваются общей десятилетней давностью.
Хотя правилами этих статей указывается на давность, как на общее основание погашения права на иски и, притом, одинаково, как вещные, так и личные, так как в них не указано никаких в этом отношении исключений, но, несмотря на это, и в виду некоторых частных постановлений нашего закона или о недопустимости действия давности по отношению некоторых исков, или недопустимости приобретения давностью некоторых гражданских прав, обстоятельство истечения давности никак не может быть признано как объяснили Энгельман (О давности по рус. гр. праву изд. 3, стр. 377) и Змирлов в его заметках по вопросам гражданского права и судопроизводства (Жур. гр. и уг. пр., 1888 г., кн. 8, стр. 32), за общее основание прекращения всех исковых прав у нас.
Как на такие иски, право на предъявление которых в силу изъятий, выраженных в самом законе, не может подлежать прекращению вследствие истечения какой-либо давности, они указывают,
во-1-х, на требование об отыскании прав состояния, утраченных не вследствие преступления, предусмотренные 13 ст. IX т. законов о состояниях, на основании которой не подлежат никакой давности иски о восстановлении прав состояния в тех случаях, когда право состояния, законно кому-либо принадлежащее, утрачено не преступлением, а вследствие каких-либо других обстоятельств, как, напр., ошибочного показания по ревизии в другом звании и подобных;
во-2-х, на требования о признании законности рождения, предусмотренные 126 ст. X т., по которой право доказывать законность рождения по отношению к самому истцу не прекращается никакой давностью;
в-3-х, на требования об отыскании заповедных имуществ из чужого владения, предусмотренные 564 ст. X т., по которой требования эти не подлежат давности;
в-4-х, на требования соучастников общего имущества о его разделе, вследствие того, что из правила 550 ст. X т. возможно выведение того, заключения, что требования эти могут подлежать предъявлению во всякое время, без всякого отношения к тому – насколько за долго до предъявления требования общее владение возникло;
в-5-х, на требования о специальном размежевании дач черезполосного владения, вследствие того, что из правил 592 и 936 ст. X т. 2 ч. законов межевых, предоставляющих право всем соучастникам черезполосной дачи во всякое время просить о полюбовном ее размежевании, а в случае недостижения соглашения о ее полюбовном размежевании, просить о судебном ее размежевании, возможно выведение того заключения, что требования эти не могут подлежать какой-либо давности;
в-6-х, на требования овдовевших супругов о выделе им указной части из имущества умершего супруга, вследствие того, что правилами 1162 и 1153 ст. X т. овдовевшим супругам, предоставляется право требовать выдела следуемой им указной части из имущества умершего супруга вообще во время их жизни, без ограничения осуществления ими этого права их каким-либо сроком;
в-7-х, на требование о возврате отданного на сохранение имущества, предъявляемые самими поклажедателями при жизни их, вследствие того, что правилом 2113 ст. Х. т. объявляются неподлежащими действию 10-ти летней давности сохранные расписки по отношению права поклажедателя требовать возврата отданного им на сохранение имущества во все время жизни его, и,
в-8-х, в силу 683 ст. X т. на требования об изменении размера присужденного срочного пособия за вред, причиненный смертью, или повреждением здоровья при эксплуатации железных дорог и пароходных сообщений.
О непогашаемости истечением какой-либо давности некоторых из этих прав, как, напр., прав семейственных и прав состояния, а из имущественных права собственности на заповедные имения и некоторых других упоминает также Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 161), а сенат указывает на непогашаемость истечением давности исков о специальном размежевании дач, генерально обмежеванных (реш. 1896 г., № 5).
По мнению Энгельмана, неподлежащими действию давности могут быть признаваемы лишь только те иски, которые прямо изъяты из под ее действия постановлениями закона; по мнению же Змирлова, напротив, установленные законом в этом отношении изъятия могут быть принимаемы в значении лишь только примеров, но что на самом деле могут быть указаны еще и другие такого рода иски, право на предъявление которых не может быть признаваемо подлежащим прекращению вследствие истечения давности исковой, несмотря и на неуказание на них в законе, как на такого рода иски.
Как на примеры такого рода исков он указывает между прочим, на иски, могущие возникать вследствие нарушения прав семейных, установленных 103, 105, 172 и 194 ст. X т., нарушение которых может давать повод к предъявлению, напр., одним из супругов иска о понуждении другого супруга к совместному с ним сожительству, или женой иска к мужу о доставлении ей пропитания и содержания, или несовершеннолетними детьми иска к родителям о доставлении им пропитания и воспитания, или, наоборот, родителями иска к их совершеннолетним детям о доставлении им содержания, каковые иски, по мнению Змирлова, потому не могут быть признаваемы подлежащими погашению вследствие истечения давности на их предъявление, что все обязанности, устанавливаемые правилами указанных статей, представляются настолько безусловными, что должны подлежать непременному исполнению во все время жизни супругов, родителей и детей, почему и о возможности их прекращения когда-либо вследствие истечения какого-либо времени и речи быть не может, тем более, что неисполнение многих из них объявляется даже преступлением и карается уголовным законом.
Как на другой пример такого же рода исков, о погашении которых истечением давности исковой в законе хотя и не упоминается, но которые не могут подлежать погашению вследствие того, что самое право, могущее подлежать осуществлению посредством иска, не может быть приобретено по давности, нельзя не указать на иски об устранении пользования какими-либо правами в чужом имуществе, в виде, напр., каких-либо сервитутов, каковые права, по объяснению большинства наших цивилистов, как, напр., Мейера (Рус. гр. пр., изд. 2, т. II, стр. 106), Победоносцева (Курс гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 174), Боровиковского („Давность”. Отчетъ судьи, т. II, стр. 27), Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 160) и других, а также и сената (реш. 1872 г., № 1306; 1873 г., № 1305 и друг.) не могут подлежать, на основании 560 ст. X т, 1 ч., приобретению вследствие давности пользования, вследствие чего, конечно, и иски об их устранении должны считаться допустимыми или, все равно, не подлежащими погашению, несмотря па истечение давности.
Примеры этих исков с несомненной очевидностью указывают на то, что правильным должно быть признано утверждение не Энгельмана, но Змирлова, высказавшего совершенно основательно, что не подлежащими погашению за истечением давности должны быть признаваемы не только те иски, которые из под действия ее прямо изъемлет сам закон, но и многие другие, или потому, что они представляются исками, долженствующими гарантировать осуществление таких прав, которые представляются безусловными и в их осуществлении независимыми от времени, или же потому, что они, как только-что мной указано, представляются исками об устранении осуществления такого права, которое не может быть приобретаемо давностью.
Для доказательства этого утверждения достаточно и только-что приведенных примеров такого рода исков, хотя на самом деле, как это мы будем иметь случай еще видеть при рассмотрении прав вещных, могут быть указаны и многие другие подобные иски.
В 1 ст. приложения к 694 ст. X т. выражено, затем, даже и самое определение давности погасительной или исковой словами: „истечение сего срока”, т.е. срока давности, „именуется земской давностью”, каковое определение хотя и представляется неполным, вследствие неуказания в нем на все признаки и понятия этой давности, но, несмотря на это, из сопоставления его с дальнейшим содержанием правила этой статьи, в которой указано, что кто не учинил или не учинит иска в течение срока давности, то иск уничтожается, нельзя не вывести то заключение, что и по нашему закону понятие этой давности может быть определяемо так же, как оно определяется Бароном, по соображении постановлений права римского и как его определяют и из наших цивилистов Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 308), Гуляев (Общий срок земской давности. Жур. Мин. Юст., 1900 г. кн. 7, стр. 76), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1; стр. 162), которые утверждают, что исковая давность состоит в прекращении права на иск вследствие его неосуществления в течение определенного законом времени.
В виду возможности установления такого определения понятия исковой или погасительной давности и по соображении постановлений нашего закона, нельзя, далее, не признать, что и у нас представляются необходимыми для наступления действия ее те же условия, которые указывались правом римским и которые, и по объяснению и из наших цивилистов Мейера (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 286), Энгельмана, (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 337) и Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 162) заключаются: во-1-х, в истечении установленного законом срока давности и, во-2-х, в неосуществлении в течение этого срока права на иск.
Определение условий действия давности погасительной в таких общих чертах представляется, однако же, далеко недостаточным, вследствие того, что на самом деле каждое из них состоит из таких отдельных моментов, без ближайшего определения которых не представляется возможным более или менее точное определение наступления давности в каждом конкретном случае.
Постановления нашего закона, к определению их относящиеся, представляются, к сожалению, однако же далеко неполными и недостаточными.
Так, относительно составных моментов первого из этих условий в них имеются более или менее точные указания только времени или срока продолжительности давности, но ни начального, ни конечного моментов ее течения, определение которых представляется, однако же, равно необходимым и существенным.
Между тем, относительно определения начального момента течения давности в нашем законе имеются далеко неопределительные указания в правилах 691 и 693 ст. Х т., из которых в первой говорится только, что каждый имеет право отыскивать свое имущество из чужого неправильного владения, а во второй, что каждый имеет право, в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков искать удовлетворения и вознаграждения.
Основываясь на этих неопределительных указаниях нашего закона начального момента течения давности, как наши цивилисты, как Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 288), Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 311), Кр. М. в его рецензии на сочинение (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 134), Победоносцев, (Курс гр. пр., т. III, стр. 201), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 162), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. I, стр. 162) и Змирлов в его статье „Приостановление и перерыв исковой давности” (Жур. Мин. Юст., 1896 г., Декабрь, стр. 28), так и сенат (реш. 1875 г., № 883; 1876 г., № 22; 1878 г., № 179; 1894 г., № 71; 1895 г., № 16 и друг.) утверждают, что начальный момент давности исковой должен определяться по времени возникновения права на иск – actio nata, т.е. тем временем, когда право истца подверглось нарушению, или, разумеется, все равно, когда фактическое положение не соответствует более его праву, вследствие его нарушения, каковое утверждение и представляется как нельзя более основательным, вследствие того, что оно действительно может быть выведено из указанных постановлений нашего закона, так как из правила первой из них, относительно определения начального момента возникновения исков вещных, действительно может быть выведено, по справедливому замечанию Энгельмана, Кр. М., Шершеневича и сената, то заключение, что право на иск должно возникать в тот момент, когда имущество перешло в чужое неправильное владение, или когда другое лицо начало неправильно владеть им на себя, а из правила второй из них, относительно определения начального момента возникновения исков личных или о правах обязательственных, также по их замечанию, может быть выведено то заключение, что право на иск должно возникать в тот момент, когда управомоченный по договору или обязательству получает право требовать исполнения или вознаграждения за вред и убытки, вследствие неисполнения обязательства.
Таким образом, и согласно постановлениям нашего закона, представляется возможным установить то же определение начального момента течения давности исковой, какое предлагается правом римским и уложением саксонским.
Это, однако же, только общее определение этого момента, которое может считаться достаточным разве только относительно определения начального момента давности, погашающей иски вещные, как иски о правах абсолютных, но не иски о правах обязательственных, в виду разнообразия этих прав, как прав нередко условных, или срочных, вследствие чего, как в праве римском, так и отчасти уложении саксонском преподаны еще многие частные правила для определения начального момента течения давности, долженствующей погашать иски о некоторых отдельных обязательственных правах; в нашем же законе в этом отношении, напротив, даны только некоторые немногие отрывочные указания.
Так, в праве римском даются прежде всего указания для определения начального момента этой давности особо для исков о таких обязательствах, которые заключаются в несовершении чего-либо – in non faciendo и о таких обязательствах, которые, напротив, направлены на совершение каких-либо положительных действий.
В нашем законе в видах определения начального момента течения этой давности по отношению исков о первых из этих обязательств, напротив, никаких особых указаний не дано, но, несмотря на это, не может быть никакого сомнения в том, что и у нас, по соображении того общего определения начального момента точения давности исковой, которое может быть выведено и из постановлений нашего закона, начальный момент течения ее и для исков об этих последних обязательствах может быть определяем так же как и по праву римскому, т.е. тем временем, когда лицо обязанное совершает то действие, которое оно обязывалось или было обязано не совершать, на том основании, что в этот момент происходит такое нарушение права лица управомоченного, которое согласно общего определения начального момента ее течения и по нашему закону открывает ему право на иск.
В видах определения, затем, начального момента течения давности погасительной для исков об обязательствах, направленных на совершение каких-либо положительных действий, право римское, напротив, различало иски о таких обязательствах, которые подлежали немедленному исполнению, и о таких обязательствах, исполнение которых, напротив, должно было последовать в известный промежуток времени, оставленный, однако же, контрагентами обязательства без определения.
Начальный момент течения давности для первых из этих исков оно определяет временем perfectio требования или, все равно, временем возникновения обязательства.
В нашем законе никакого особого определения начального момента течения давности для этих исков не дано; но, несмотря на это, сенат, руководствуясь тем общим началом, в силу которого начальный момент давности исковой должен подлежать определению по времени нарушения права истца, когда для него возникает и право на предъявление иска о нем, в частности объяснил, что для исков о платеже денег за отпущенный из лавки товар, когда срок платежа их назначен не был и когда вследствие этого право на их получение возникало немедленно по отпуске товара, давность должна быть исчисляема со времени отпуска товара (реш. 1874 г. № 730), а для исков об убытках, причиненных недозволенным деянием начальный момент давности исковой должен подлежать определению по времени совершения этого деяния, а если оно длящееся, то по времени окончания или совершения последнего действия, на том основании, что в это время нарушается право истца, что собственно и открывает ему право на иск об убытках (реш. 1871 г., №№ 425 и 1279), каковые положения, как вполне согласные с общим началом, выставленным нашим законом по отношению определения начального момента течения давности исковой, могут быть обобщены и, затем, приняты к руководству вообще по отношению определения начального момента этой давности по времени perfectio требования, как указывалось правом римским, для исков о таких обязательствах, которые направлены на совершение таких каких-либо положительных действий, исполнение которых не рассчитано на известную продолжительность времени.
Совершенно в согласии с этим общим началом, могущим быть выведенным и из постановлений нашего закона в видах определения начального момента давности погасительной для исков о подобных обязательствах, и в частных правилах,
во-1-х, 683 ст. X т., указано, что начальный момент давности для исков о вознаграждении за убытки, понесенные, вследствие смерти, или повреждения в здоровье и причиненные несчастьем, последовавшим при эксплуатации железных дорог и пароходных сообщений, должен определяться, когда несчастье произошло на железной дороге, днем воспоследования события, служащего доводом к иску, а когда несчастье произошло на пароходе, днем последовавших от него смерти или повреждения здоровья, и,
во-2-х, в 136 ст. Общ. уст. рос. желез. дорог указано, что начальный момент этой давности должен быть определяем для исков к железным дорогам о вознаграждении за повреждение груза, или утрату части его, днем выдачи груза, а для исков о вознаграждении за полную утрату груза, или за просрочку, в его доставке, днем истечения срока его доставки сообразно накладной, а для исков о возврате переборов, днем окончательной уплаты провозной платы и дополнительных сборов, каковым днем должен определяться начальный момент давности также и для исков железных дорог к грузоотправителям об уплате недоборов и, наконец, для всех прочих исков, как железных дорог, так и к ним, указанных в 135 ст. устава, днем воспоследования того события, которое служит поводом к иску.
Временем perfectio обязательства право римское определяло начальный момент давности погасительной также и для исков о таких обязательствах, исполнение которых хотя и было рассчитано на известный промежуток времени, но который сторонами обязательства определен не был, когда, напр., были даны в заем деньги, или же когда были отданы на сохранение вещи, без определения срока их возвращения, на том основании, что и такого рода обязательства должны быть признаваемы подлежащими исполнению с момента их возникновения, в каковой момент, вследствие этого, может быть предъявляем и иск о их исполнении.
В правиле 1549 ст. X т. нашего закона, напротив, дано только частное указание относительно определения начального момента давности погасительной для исков не о всех таких обязательствах, момент исполнения которых хотя и рассчитан на известный промежуток времени, но оставлен сторонами обязательства без определения, а только для исков об исполнении обязательств долговых, так как в нем сказано только: „земская давность по долговым обязательствам бессрочным и выданным сроком до востребования считается со дня предъявления такого обязательства ко взысканию”.
Постановлением этим для исков об исполнении таких долговых обязательств, время исполнения которых не определено, предписывается, очевидно, относительно определения начального момента давности погасительной принимать во внимание никак не тот момент, по соображении которого начало этой давности для подобных исков определялось правом римским, т.е. никак не моментом perfectio обязательства.
В виду, однако же, того обстоятельства, что постановление это представляется предписанием закона частным, и не может не возникнуть вопрос о том – по какому моменту начало давности погасительной должно подлежать определению у нас для исков о других подобных обязательствах?
Некоторые из наших цивилистов, как Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 328) и Шайкевич в его статье „О давности по бессрочным обязательствам” (Жур. гр. и тор. пр., 1871 г., кн. 2, стр. 178-180 и 190-191) разрешают этот вопрос в том смысле, что начальный момент давности для исков об исполнении не долговых бессрочных обязательств, а других и у нас должен быть определяем по времени perfectio требования или, все равно, по времени возникновения обязательства, на том,
во-1-х, основании, что для управомоченного на такое обязательство право требовать его исполнения, как такого обязательства, время исполнения которого поставлено в исключительную зависимость от его воли, существует во всякое время, начиная с момента его окончательного совершения или возникновения, с какового момента, вследствие этого, для него и возникает право на иск о его исполнении, и,
во-2-х, потому, что правило 1549 ст. определяющее начальный момент давности погасительной для исков по долговым обязательствам, как закон частный и исключительный, не должно иметь применения к определению начального момента этой давности для исков об исполнении других подобных обязательств, тем более, что закон этот стоит в противоречии не только с правилами определяющими начальный момент давности погасительной для исков по векселям, выданным до востребования, но и вообще с значением этой давности по нашему праву, так как пропуском ее погашается исковое право, остававшееся в бездействии, между тем, как этим законом, напротив, определяется, что право это, несмотря на оставление его в бездействии, давностью не погашается.
Разрешив в таком смысле занимающий нас вопрос, Энгельман признает, однако же, возможным определять начальный момент давности погасительной по правилу 1549 ст. не только для исков об исполнении долговых обязательств бессрочных, выданных сроком до востребования, вытекающих собственно из договора займа, но и вообще для исков об исполнении всех вытекающих из договоров таких обязательств, которые подходят под характер обязательств долговых, как, напр., исков о возвращении имущества, отданного в ссуду до востребования и других подобных; Шайкевич же, напротив, прямо и категорически высказывается за возможность определения начального момента этой давности по правилу 1549 ст. только для исков об исполнении обязательств, вытекающих из договора займа, но не других, на том основании, что по смыслу нашего закона термин „долговое обязательство” имеет значение только заемного денежного обязательства, что ясно видно, между прочим, из правил 580 и 585 ст. XVI т. 2 ч. законов о суд. гр., говорящих о порядке предъявления ко взысканию в бесспорном порядке денежных обязательств, залогом или закладом необеспеченных, называемых обязательствами долговыми.
Также и Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 493) говорит об определении начального момента давности погасительной по правилу 1549 ст. для исков об исполнении, как бессрочных долговых обязательств, обязательств заемных, вытекающих из договора займа; Кр. М. же в его рецензии на сочинение Энгельмана (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 141), напротив, по вопросу об определении тех долговых обязательств, начальный момент давности для исков об исполнении которых должен подлежать определению по правилу этой статьи, примыкает скорее к мнению Энгельмана; а Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 203) даже прямо и решительно высказывается за правильность мнения тех юристов, которые полагают, что начальный момент давности погасительной для исков об исполнении бессрочных обязательств и, притом, не только долговых, но и всяких других, как, напр., обязательств о возвращении каких-либо вещей и подобных, должен определяться временем заявления со стороны лица управомоченного требования о его исполнении, вследствие того, что только после предъявления этого требования можно говорить о нарушении его права или, все равно о возникновении его права на иск.
Из этих двух противоположных ответов на занимающий нас вопрос более согласным, как с теми общими положениями, которые могут быть выведены, как мы видели несколько выше, как постановлений нашего закона, относительно определения начального момента давности погасительной для исков личных вообще, так с самым правилом 1549 ст., как законом частным и исключительным, представляется ответ, данный Энгельманом и в особенности Шайкевичем, который поэтому и должен быть принят к руководству.
Следует только относительно определения начального момента этой давности для исков об исполнении заемных долговых обязательств по правилу этой последней статьи заметить,
во-1-х, что в виду примечания к 1259 ст. X т., которым указывается, что если в случае смерти заемщика такое обязательство будет оставлено в безгласности в течение 10 лет со дня смерти его, то наследники его освобождаются от всякой по оному ответственности, начальный момент этой давности по правилу 1549 ст. должен быть определяем, как объяснили Энгельман, Кр. М., Шайкевич и Гольмстен, только для исков против самого заемщика при жизни его, а что в случае его смерти давность погасительная должна быть исчисляема уже со дня его смерти, а не со дня представления обязательства ко взысканию, и,
во-2-х, что по правилу этой последней статьи, как они объяснили, начальный момент давности должен быть определяем по времени представления обязательства ко взысканию, а никак не по времени внесудебного обращения самого заимодавца к должнику с требованием платежа.
Относительно определения, затем, начального момента давности погасительной для исков об исполнении, напротив, таких договорных обязательств, которыми в договоре назначен известный срок действия их, в правиле 1549 ст. прямо указано, что давность должна быть исчисляема со времени срока, назначенного для окончательного действия договора.
Некоторые из наших цивилистов, как Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 323 и 329), Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 202-203) и Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 162), а также и сенат (реш. 1868 г. № 891) утверждают, что в случае определения в договоре окончательного действия его не сроком, а наступлением какого-либо условия, или события, начальный момент давности погасительной для исков о их исполнении должен определяться временем наступления этих условия или события, каковое утверждение и представляется вполне правильным, в виду совершенной одинаковости значения наступления, как срока, так и условия в отношении действия правоотношения, почему и правом римским наступлению их придавалось одинаковое значение и в отношении определения начального момента давности погасительной для исков о правоотношениях срочных и условных.
По замечанию Энгельмана, согласно этого указания начальный момент давности погасительной должен определяться не только в тех случаях, когда исполнение обязательства прямо обусловлено в договоре наступлением известного срока, или условия, но и в тех, когда или из сущности договора, или же из намерения сторон возможно выведение предположения о том, что они имели в виду обусловить исполнение его наступлением какого-либо времени или условия; а по замечанию Победоносцева также и в тех случаях, когда в договоре об употреблении каких-либо вещей указана специальная цель их употребления, и когда начальный момент давности погасительной должен быть определяем по времени достижения указанной в договоре цели, с каковым замечанием также нельзя не согласиться, вследствие того, что и в этих случаях представляется вполне возможным применение по аналогии указания, содержащегося в правиле 1549 ст., относительно определения начального момента давности погасительной для исков об исполнении срочных обязательств.
Представляется, кажется, возможным руководствоваться по аналогии указанием этой последней статьи также и относительно определения начального момента давности погасительной для исков о таких обязательственных правах, осуществление которых поставлено в зависимость от заявления верителя о намерении его приступить к их осуществлению или, все равно, признать, что начальный момент этой давности для исков о таких правах должен быть определяем по времени сделания верителем этого заявления, на том основании, что осуществление его права поставлено в этом случае в зависимость от наступления как бы такого события, наступление которого, по отношению осуществления права, имеет то же значение, как и назначенный в договоре срок его исполнения со времени наступления которого давность поэтому и должна воспринимать ее течение, по правилу этой статьи.
Есть в нашем законе в правиле 2113 ст. X т. еще одно частное указание относительно определения начального момента давности погасительной для исков о возврате отданного на сохранение имущества, могущих подлежать предъявлению после смерти или поклажедателя или поклажепринимателя, или наследниками первого, или же к наследникам последнего, начальный момент давности для предъявления каковых исков и правилом этой статьи определяется или временем последнего припечатания в публичных ведомостях вызова первыми лица, принявшего имущество на сохранение или же временем предъявления поклажедателем сохранных расписок наследникам поклажепринимателя в течение шести месяцев со дня последнего припечатания сделанного им вызова их в публичных ведомостях.
Относительно, затем, определения начального момента давности погасительной для исков об исполнении таких обязательств, которые заключаются или в периодических взносах, или в периодическом доставлении каких-либо вещей, или же периодическом совершении каких-либо действий, никаких указаний в нашем законе, напротив, не дано.
Победоносцев, в видах определения начального момента этой давности для исков о таких обязательствах предлагает, прежде всего, различать случаи, когда периодические взносы, или действия составляют только дополнительное обязательство, зависимое от другого главного, каковым представляются, напр., обязательство платежа процентов на занятый капитал, или обязательство платежа известной суммы за взятое в наем имущество; и когда, напротив, они сами по себе составляют главное обязательство, как, напр., ежемесячные поставки по договору.
Затем, по его мнению, начальный момент давности погасительной должен быть определяем особо для исков об исполнении обязательства о совершении каждого отдельного периодического платежа, или о совершении каждого отдельного действия одинаково в обоих случаях по тому времени, когда они, согласно договору, подлежали совершению, так что в первом случае давность для исков об отдельных платежах может иметь самостоятельное значение, вследствие того, что начальный момент ее может и не совпадать с начальным моментом давности для иска об исполнении главного обязательства, который должен определяться самостоятельно по общему правилу по времени его исполнения; отличие же первых случаев от вторых, относительно определения начального момента давности, заключается, по объяснению Победоносцева, в том, что погашение давностью главного обязательства должно в то же время влечь за собой погашение и требований к нему придаточных, или от него зависимых, как, напр., требований о платеже процентов, наемной платы и проч. (Курс гр. пр., т. III, стр. 204-206).
Положениями этими Победоносцев разрешает вопрос об определении у нас начального момента давности погасительной для исков об исполнении указанных обязательств, очевидно, совершенно согласно с определением, предлагавшемся для этого правом римским.
По мнению Думашевского, напротив, течение давности для процентов должно начинаться вместе с течением давности для самого займа, вследствие того, что проценты составляют принадлежность главного обязательства – займа, почему и право на получение первых должно прекращаться вместе с прекращением права по главному обязательству (Свод, т. I, стр. 353).
Противоречащим заключению Победоносцева представляется, очевидно, только первая половина этого положения; но правильным должно быть признано всецело заключение, высказанное Победоносцевым, на том основании, что право на получение процентов может терпеть нарушение особо от права на получение капитала, почему и начальный момент давности погасительной для иска о них также может особо определяться по моменту его нарушения.
Правильным положение это представляется тем более, что мысль о том, что давность относительно иска о процентах может воспринимать особо течение от иска о капитале, и что, затем, иск о них может подлежать и погашение особо от иска о капитале, не чужда и нашему закону, так как в правиле 85 ст. раздела III, т. XI уст. кредит. постановлено, что купоны государственных банковых билетов, которые представляют собой не что иное как обязательство платежа процентов на капитал, не предъявленные к платежу в течение 10 лет считаются недействительными, что, однако же, нисколько не уничтожает права на получение самого капитала по этим билетам по выходе их в тираж.
Сенат по поводу определения начального момента давности погасительной для исков о таких обязательствах, которые заключаются в периодических платежах, в частности пока только объяснил, что начальный момент давности для исков о них должен определяться особо для иска о каждом платеже по времени назначенного в договоре срока его доставления (реш. 1880 г. № 296).
В виду, затем, того обстоятельства, что правило 1549 ст. X т. говорит вообще о прекращении договоров в тех случаях, когда от срока окончательного действия их истекла давность, представляется возможным признать, что и для исков об исполнении обязательств двусторонних начальный момент давности погасительной в тех случаях, когда для действия взаимных обязательств назначен в договоре какой-либо срок, должен быть определяем по времени наступления этого срока, а если для исполнения взаимных обязательств назначены особые сроки, то по времени наступления срока, назначенного особо для исполнения каждого обязательства.
В тех, затем, случаях, когда бы в договоре время исполнения взаимных обязательств было определено не каким-либо сроком, а наступлением какого-либо события, или условия, или же предъявлением заявления об исполнении обязательства, представляется также возможным, в видах определения начального момента давности погасительной для исков об исполнении двусторонних обязательств, принять к руководству те положения, изложенные несколько выше, согласно которым следует определять начальный момент этой давности для исков об исполнении односторонних обязательств, вследствие того, что из правила 1549 ст. X т. представляется возможным вывод этих положений одинаково, как по отношению определения начального момента давности погасительной для исков об исполнении обязательств как односторонних, так и двусторонних.
Относительно, наконец, определения начального момента давности погасительной для исков об исполнении таких двусторонних обязательств, время исполнения которых не только ничем не определено, но исполнение которых может быть требуемо каждым контрагентом немедленно, ничего более не остается, как признать, что начальный момент этой давности для исков об исполнении таких обязательств должен подлежать определению, как указывается правом римским, как высказал Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 325 и 328), по времени perfectio обязательства, на том основании, что с этого момента для каждого контрагента возникает право требовать его исполнения, а никак не отдельно для иска каждого контрагента по времени исполнения им действия, составляющего предмет его обязательства по отношению другого контрагента, как напр., по утверждению Энгельмана по искам одаренного к дарителю о выдаче подаренного ему имущества, или покупщика имущества к его продавцу о выдаче ему купленного им имущества и подобные.
Правом римским особо определялся еще начальный момент давности погасительной для исков подопечных к их бывшим опекунам.
В нашем законе особого указания для определения начального момента давности для этих исков, напротив, не дано; но сенат, основываясь на том, во-1-х, обстоятельстве, что в силу самого закона, выраженного в 266 ст. X т., имущество опекаемого должно оставаться на хранении и в заведывании опекуна до момента сдачи им опеки, до наступления какового момента собственник имущества даже и не в праве требовать от него передачи ему его имущества, а во-2-х, на том обстоятельстве, что распоряжения опекуна, нарушающие права подопечного, не представляют единичного факта нарушения, а длятся, напротив, все время пока он состоит опекуном и распоряжается его имуществом, – высказал, что начальный момент давности погасительной для исков подопечного к опекуну, как вообще об убытках, причиненных неправильными его распоряжениями, так в частности и исков о вознаграждении за растраченное им имущество его должен определяться не по времени совершения им этих действий, а тем временем, когда он обязан был сдать находившееся в его заведывании имущество в опекунское управление (реш. 1894 г., № 22).
Таким образом, по объяснению сената, начальный момент давности погасительной для исков к опекунам должен определяться по времени окончания опеки в лице известного опекуна, но не по времени прекращения ее вообще, как указывалось правом римским, определение его по каковому моменту и на самом деле представляется, кажется, более согласным с приведенным сенатом законом, определяющим взаимные отношения опекуна и подопечного по вверенному заведыванию последнего имуществу.
Нет также в нашем законе общего правила об определении начального момента давности погасительной для исков отрицательных, или исков о ничтожности и недействительности юридических актов, подобных известным римскому праву исков in integrum restitutio, а есть только два частных постановления, определяющие начальный момент этой давности для предъявления споров о духовных завещаниях и купчих крепостях, выраженные в правилах 106612 ст. и 1524 ст. X т., из которых первой указывается, что начальный момент этой давности для споров о духовных завещаниях должен определяться по времени публикации об утверждении завещания к исполнению, а второй, что начальный момент давности для споров о купчих крепостях должен быть определяем по времени опубликования в ведомостях или о купчей крепости, или же о вводе во владение.
Определение начального момента давности для споров о последних актах временем совершения публикаций о двух совершенно различных действиях делает на самом деле определение его настолько сбивчивым, что Любавский в его „Комментарии законов о купле-продаже” считает даже невозможным устранить эту сбивчивость и дать хотя сколько-нибудь точное определение начального момента давности для этих споров, признавая, что запутанность его определения, допущенная в законе, может быть устранена разъяснением, данным только в законодательном порядке, причем он приводит, однако же, и противоположные мнения, высказывавшиеся нашими цивилистами по поводу определения начального момента давности для этих споров, как, напр., мнения Еропкина и Цеймерна, полагавших необходимым определять начальный момент давности для этих споров только по моменту припечатания в сенатских объявлениях публикаций о явке купчей крепости к вводу во владение, в виду Высочайше утвержденного 14 декабря 1842 г. Мнения Государственного Совета, показанного в числе источников правила 1524 ст., в котором Государственный Совет высказал, что срок, установленный этой статьей для оспаривания купчих крепостей должен быть исчисляем именно только с этого момента, а также Победоносцева, признавшего в его статье „Приобретение собственности и поземельные книги” (Русский Вест., 1860 г., кн. 14), напротив, что начальный момент давности для этих споров должен определяться только по времени публикации об окончательном совершении купчей крепости (Юрид. моногр. и исслед., т. III, стр. 221-226).
В виду, во-1-х, того обстоятельства, что указанное Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета не одно послужило источником правилу 1524 ст., а во-2-х, потому, что в самом правиле этой статьи начальный момент давности для споров против купчих крепостей прямо и категорически определяется временем совершения двух различных действий, заключение Еропкина и Цеймерна о необходимости определения его временем совершения одного из этих действий и не может быть признано правильным; а, затем, в видах устранения неопределенности, порождаемой двояким определением правилом этой статьи начального момента давности для этих споров, представляется, кажется, возможным предложить такое объяснение его, что по времени публикации собственно о вводе во владение начальный момент давности для этих споров должен определяться лишь только, в тех случаях, когда ввод во владение был совершен немедленно по совершении купчей и никак не позже двух лет по ее совершении, а что в тех случаях, когда ввод во владение в течение этого времени совершен не был, начальный момент, давности для этих споров должен определяться уже по времени совершения публикации в ведомостях об утверждении купчей крепости, на том основании, что из 205 и 290 ст. Учреждения о губерниях 7 Ноября 1775 г, показанных в числе источников правила этой статьи, видно, что целью установления особой более короткой давности для предъявления споров против купчих было сделать по возможности скорее бесспорными эти акты, для чего статьями этими и предписывалось исчислять срок этой давности со времени публикации в ведомостях о совершении не ввода во владение, а купчей крепости.
Не может не быть очевидным, что для достижения этой цели и представляется необходимым определять не по какому-либо другому моменту, как только по времени совершения этого последнего действия начальный момент давности для этих исков во всех тех случаях, когда бы ввода во владение в течение срока этой давности, начиная с этого именно момента, совершено не было, что может встречаться нередко, как в виду вообще необязательности его совершения, так и неуказания в законе какого-либо срока для его совершения по утверждении купчей крепости.
Более, однако же, важным представляется, затем, вопрос об определении самого существа тех исков, о которых, как о спорах против купчих крепостей и духовных завещаний говорит закон в правилах рассматриваемых статей.
В мнениях, высказанных нашими цивилистами в его разрешение проявляется, к сожалению, значительное разномыслие. Так, Пестржецкий в его статье „Владение как условие перехода права собственности по русскому праву” (Жур. Мин. Юст., 1860 г., кн. 3, стр. 48-50) за споры эти считает возможным признавать не споры против самых актов купчих крепостей и духовных завещаний, вследствие невозможности допущения таких споров ни со стороны продавца имущества, ни со стороны его кредиторов, ни со стороны, наконец, законных наследников завещателя, а тяжбы собственников проданного, или завещанного имущества, основываемые ими на их вотчинном праве на него.
В смысле этого заключения в разрешение занимающего нас вопроса высказались впоследствии также Любавский в его „Комментарии законов о купле-продаже“ (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 226-228), по мнению которого, к числу этих споров представляется невозможным, как по соображении справедливости, так и по соображениям юридическим на основании законов уголовных, относить только иски о недействительности продажи заведомо чужого имущества, и Змирлов в его статье „О недостатках наших гражданских законов” (Жур. гр. и уг. пр., 1885 г., кн. 4, стр. 70-71), основываясь, главным образом, на том соображении, что спор о недействительности купчей крепости, как акта укрепления, не касающийся в то же время имущественных прав покупателя, представляется немыслимым.
Победоносцев высказывается по поводу разрешения занимающего нас вопроса нерешительно, говоря: „Хотелось бы думать, что правило это” (т.е. правило 1524 ст.) „имеет силу только в спорах о купчей между лицами, участвовавшими в совершении купчей, не простираясь на права сторонних лиц; но и такого толкования не на чем утвердить, разве на отвлеченном понятии, которое не находит основания в положительном законе и не ладится с выражением текста учреждения о губерниях и 1523-1525 ст. X т.“
Противоречащим правилам этих статей такое объяснение их представляется, по мнению Победоносцева, потому, что выражение их: „буде в течение 2-х лет никто не явится для спора, то впредь всякий спор о купчей не должен иметь места”, представляется в таком безусловном виде, что исключать из числа этих споров споры третьих лиц о праве собственности на проданное имущество не представляется возможным, хотя в таком случае, по его мнению, и невозможно не признать противоречия их общим и также безусловным правилам нашего закона о земской давности (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 340-341).
Из этого рассуждения все же нельзя не вывести то заключение, что, по мнению Победоносцева, занимающий нас вопрос должен быть разрешаем скорее в смысле заключения, высказанного в его разрешение Пестржецким, Любавским и Змирловым.
По мнению Энгельмана (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 344) и Иосилевича, выраженному им в его статье „Юридическая Клиника” (Юрид. Газ. 1897 г., № 10), за те споры против купчих крепостей и духовных завещаний, о которых говорится в правилах рассматриваемых статей, следует считать, по точному смыслу их, лишь только споры против самых актов купчих и завещаний, но никак не иски о проданном или завещанном имуществе, которые, если только они не направлены против самых актов, а предъявляются на каких-либо иных основаниях и подкрепляются другими доказательствами, напротив, должны считаться вполне допустимыми к предъявлению и после истечения давности, установленной правилами этих статей для споров собственно против актов купчих крепостей и духовных завещаний и почему, по мнению собственно Энгельмана срок этот и следует скорее считать за срок преклюзивный, но не давностный, в каковом значении срок этот был понимаем, по его утверждению, и Государственным Советом во многих его решениях по частным делам.
Также и по мнению Думашевского, выраженному им в его передовой статье по поводу одного решения Петербургской судебной палаты (Судеб. Вест. 1872 г., № 9), за споры против купчих крепостей, о которых говорится в правиле 1524 ст., следует считать только споры против действительности самого акта купчей крепости, но никак не иски третьих лиц о праве собственности на проданное имущество, к каковым искам оно, по точному смыслу его, никакого отношения не имеет.
Наконец, и по объяснению сената (реш. 1869 г., № 510; 1874 г., № 271 и 1878 г., № 246 и друг.), за те споры, о которых говорится в правиле 1524 ст., возможно считать споры только против самых купчих крепостей, как актов укрепления, но никак не иски третьих лиц, в совершении купчей крепости не участвовавших, о праве собственности на проданное имущество, в отношении прекращения права на которые должна, напротив, иметь применение общая 10-тилетняя давность.
Как на одно из оснований этого заключения сенат ссылается, между прочим, на Высочайше утвержденное Мнение Государственного Совета по делу Тишина с Жеребцовым, которым также признано, что особая давность, установленная правилом 1524 ст., должна считаться установленной только для споров против самых крепостных актов, но не для отыскания собственности из чужого владения, независимо от актов укрепления.
Также точно по объяснению сената (реш. 1878 г., № 60; 1882 г., № 49) и за те споры против духовных завещаний, о которых говорится в правиле 106612 ст. X т., должны быть почитаемы только споры против действительности завещаний, как актов, или по несоблюдении требуемых законом относительно их совершения формальностей, или же по незаконности самых завещательных распоряжений, предъявляемые законными наследниками завещателя, но никак не иски третьих лиц о каких-либо правах на завещанное имущество, вследствие того, что эти права их не находятся ни в какой зависимости от действительности или недействительности завещания, почему и осуществлению они должны подлежать всякий раз, как только доказано их существование и в то же время их нарушение действиями завещателя, или его наследников.
По соображении этих противоречивых заключений, данных в ответ на занимающий нас вопрос, с законами, нельзя не прийти к тому выводу, что более согласным с точным смыслом правил 106612 и 1524 ст. представляет заключение тех из наших цивилистов, а также Государственного Совета и сената, которые утверждают, что под упоминаемыми в них спорами следует разуметь только споры против действительности духовных завещаний и купчих крепостей, как актов укрепления имущества, но никак не споры о каких-либо правах третьих лиц на завещанное или проданное имущество, утверждаемые на каких-либо других основаниях и доказательствах, право на предъявление которых, напротив, должно быть признаваемо подлежащим прекращению только по общим законам о давности.
Противоречащим правилам этих статей заключение это может представляться разве только в том, что им к числу этих споров не относятся споры третьих лиц о праве собственности на отчужденное имущество, в виду, во-1-х, того, что и такими спорами, как заметил Змирлов, затрагивается сила актов укрепления, совершаемых относительно его отчуждения, а также в виду того, как заметил Победоносцев, что как в самых правилах этих статей говорится о всяких спорах вообще и, притом, кем бы то ни было заявляемых, так еще определённее и в 205 и 290 ст. Учреждения о губерниях, показанных в числе их источников, указывается в первой, что: „буде от того времени” (т.е. со времени публикации в ведомостях) „через два года никто не явится для спора, то впредь всякий спор о купчей да уничтожится и деревню за покупщиком уездный суд велит нижнему земскому суду отказать бесспорно“, а во второй тоже относительно купчих на недвижимые имущества в городах.
Если бы эти последние указания, которыми, по замечанию Энгельмана, действительно имелось в виду сделать право собственности на приобретенное недвижимое имущество вполне бесспорным по истечении двух лет, нашли выражение в действующем законе, тогда действительно не могло бы быть никакого сомнения в невозможности исключения из категории споров, упоминаемых в правилах этих статей, и исков третьих лиц о праве собственности на отчужденное или завещанное имущество, но в виду того обстоятельства, что указания эти не только не нашли выражения в действующем законе, но в 1524 ст. даже прямо указано, что споры не должны иметь места впредь только против самых купчих крепостей, и не представляется возможным, по мнению Энгельмана, без противоречия общим правилам о давности, установленной для отыскания имущества из чужого владения, объяснять правила 106612 и 1524 ст. в смысле этих указаний, а затем, и признавать, что установленный ими особой давностью должны подлежать прекращению и иски этих лиц о праве собственности на отчужденное или завещанное имущество, права которых на него, как справедливо заметил сенат, вовсе не могут зависеть от действительности или недействительности духовного завещания, а также, разумеется, все равно и купчей крепости, и вследствие чего, далее, нельзя уже не признать, что, несмотря на безусловность указания правил этих статей на недопустимость всяких споров кем бы они предъявлены ни были против духовного завещания и купчей по истечении двух лет, к числу этих споров могут быть относимы только споры против действительности этих актов, притом, по причинам недействительности, заключающимся в них самих, предъявляемые или участниками в их совершении, или же их правопреемниками.
Кроме этого сенат объяснил еще, что особый срок давности, установленный правилом 1524 ст., не должен иметь применения к спорам против действительности купчих крепостей, как самих сторон сделки, так и администрации, основываемым не на несоблюдении установленного законом порядка их совершения, но на нарушении правил закона, ограничивающих или правоспособность покупателя имущества к его приобретению, как, напр., правил, воспрещающих евреям и полякам приобретать имущество в известных местностях, или же воспрещающих отчуждать известные имущества, напр., заповедные, майоратные и проч., на том основании, что оставление в силе таких актов, которые совершены вопреки законным воспрещениям, представляется невозможным потому только, что стороны по упущению присутственных мест умели облечь их в установленную законом форму (реш. 1890 г., № 124).
Это же заключение еще ранее было высказано Змирловым в его заметках по вопросам гражданского права и судопроизводства (Жур. гр. и уг. пр., 1889 г., кн. 8, стр. 46-52) в которых он объяснил, что к спорам против таких актов, которые представляются от начала ничтожными или недействительными безусловно, как совершенные вопреки таким воспрещениям закона, которые установлены в видах ограждения интереса публичного государственного, каковыми представляются, напр., воспрещения полякам и евреям приобретать недвижимые имущества в известных местностях, а также воспрещения вообще отчуждать те или другие имущества, не только не должна иметь применения особая давность, установленная 1524 ст., на том основании, что споры эти представляются не собственно спорами против самых актов укрепления имущества, которыми бы при отсутствии спора могло быть укреплено имущество за его приобретателем, но спорами, имеющими целью не уничтожение собственно акта укрепления, а признание противозаконным владения имуществом, но даже и никакая давность, несмотря на неуказание на это в законе, но потому, что создаваемое актом отношение, как не подлежащее со стороны закона защите, не может помимо воли законодателя, сколько бы оно ни продолжалось, превратиться в право и стать под охрану закона.
Указания эти представляются как нельзя более основательными, так как совершенно надлежащим образом указывают, как границы применения правила 1524 ст., так равно и существо тех споров против актов, к погашению которых должна иметь применение особая давность, установленная этой, статьей.
Именно, указаниями этими выясняется, что под спорами этими следует разуметь не что иное, как отрицательные иски о недействительности самого акта купчей крепости, как акта укрепления и, притом, недействительности относительной или, все равно, оспариваемости, заявляемые одной из сторон акта и основываемые на нарушении таких правил закона, или установленных по отношению порядка их совершения, или же указывающих те или другие ограничения дееспособности сторон к их совершению, или требующих известного соучастия других лиц относительно их совершения, которые установлены законом исключительно в видах ограждения их частного интереса, каковое заключение в связи с положением предыдущим и дает окончательный и надлежащий ответ на занимающий нас вопрос о том – начальный момент давности погасительной для каких собственно споров против актов должен быть определяем по правилам 106612 и 1524 ст. X т.
Казалось бы, что правила эти, как частные, не должны подлежать распространительному применению или что согласно выраженным в них указаниям, как начальный момент давности погасительной так, затем, и самый срок ее должны определяться только для споров против действительности духовных завещаний и купчих крепостей, но, несмотря на это, по мнению Энгельмана, согласно этим указаниям, должны определяться как начальный момент давности погасительной, так и особый срок ее также и для споров против действительности других актов о приобретении права собственности на недвижимые имущества, как-то: дарственных, меновых, отдельных и раздельных записей, на том,
во-1-х, основании, что правила этих статей представляют собой в ныне действующем законе остаток бывших в нем постановлений об отказе, который обязательно подлежал совершению во всех случаях приобретения недвижимых имуществ по каким бы актам они ни приобретались, и со времени совершения которого был установлен и одинаковый двухгодичный срок и для оспаривания всех актов приобретения, а не одних купчих крепостей и духовных завещаний, и,
во-2-х, вследствие того, что и ныне действующим законом установлен один и тот же порядок, как относительно совершения всех этих актов, так, затем, и совершения по ним ввода во владение приобретенным имуществом, и почему должен иметь одинаковое применение к оспариванию их всех и двухлетний срок, установленный правилами этих статей (О приобр. права собст. на землю, стр. 138-189).
Также и по объяснению сената, установленный правилом 1524 ст. срок должен быть применяем не только к спорам против купчих крепостей, но и к спорам против данных, выдаваемых на недвижимые имущества (реш. 1874 г., № 877) и притом не только данных, выдаваемых по распоряжению присутственных мест на проданные при них с публичного торга имущества, но и данных, выданных частным кредитным установлением, на проданные им бывшие у него в залоге недвижимые имущества (реш. 1903 г. № 64), на том основании, что под купчими крепостями законом понимались прежде вообще все те акты, которыми укреплялось за кем-либо недвижимое имущество, что видно из правила 1505 ст. X т., по которой покупщикам недвижимого имущества с публичного торга выдаются данные или купчие крепости, из какового закона в последнем издании X т. 1900 г. слова „или купчие крепости“ уже исключены, равно как и заключение, высказанное Энгельманом о распространительном применении правила этой статьи к спорам против других актов приобретения недвижимых имуществ, и не может быть признано правильным, как совершенно основательно объявил Гомолицкий в его юридическом обозрении (Вест. Права 1903 г. кн. 5-6, стр. 200-208), в виду невозможности присваивать такое применение частным и исключительным правилам закона, тем более, что оставление в нем из существовавших прежде общих правил о сроке на предъявление споров против актов со времени совершения отказа может скорее указывать на то, что в настоящее время и применяемы они должны быть к спорам против актов, только в них прямо указанных.
Впрочем, и сам Энгельман в его позднейшем сочинении „О давности по русскому гражданскому праву” это заключение не повторяет, а говорит о применении этого правила только к спорам против купчих крепостей.
В виду невозможности, конечно, тем более определения начального момента давности погасительной согласно указания, выраженного в правиле этой статьи, для всех других отрицательных исков о недействительности и уничтожении тех или других правоотношений, когда они представляются относительно недействительными или подлежащими только оспариванию, и не может не возникать вопрос о том – по времени наступления каких именно событий должен подлежать определению начальный момент этой давности для этих последних исков?
Вследствие неуказания нашим законом какого-либо особого начала для определения начального момента этой давности для таких исков, и в видах разрешения этого вопроса ничего более, кажется, не остается, как принять к руководству то общее начало, которое может быть выведено, как мы указали несколько выше, и из постановлений нашего закона, по соображении которого должен определяться вообще начальный момент давности погасительной для всяких исков, при руководстве каковым началом в ответ на него и признать, что начальный момент этой давности и для этих исков должен подлежать определению по времени нарушения права истца.
Предлагая основать ответ на этот вопрос по соображении общего указания, я не могу, однако же не заметить, что на самом деле при руководстве им он может быть разрешен только в общих чертах, вследствие того, что самое нарушение права истца недействительной сделкой может иметь место в различных случаях в различное время и вследствие наступления различных обстоятельств, и именно, иногда в момент совершения самой сделки, а иногда, напротив, только во время предъявления требования о представлении по ней исполнения, или же наступления впоследствии таких обстоятельств, которые ее делают недействительной и открывают право на ее оспаривание.
В виду того обстоятельства, что на самом деле права истца в огромном большинстве случаев могут быть нарушены уже в самый момент совершения недействительной сделки, и нельзя не признать, что по общему правилу начальный момент давности погасительной для исков ее контрагентов о ее уничтожении, как недействительной, должен подлежать определению по времени perfectio сделки, а что, затем, по времени наступления других обстоятельств начальный момент давности для их оспаривания должен подлежать определению только по исключению, и именно в тех случаях, когда права истца нарушаются не совершением самой сделки, а впоследствии, наступлением одного из этих обстоятельств, как, напр., в тех случаях, когда права истца нарушаются только во время предъявления требования об исполнении сделки, что может иметь место тогда, когда предъявляется иск об уничтожении сделки или лишенной всякого основания – caus’ы, каковыми представляются, напр., обязательства безденежные, или же имеющей основание ложное, или мнимое, или же противозаконное, каковыми представляются, напр., обязательства, выданные по игре, или же иногда сделки симулированные, вследствие того, что право истца в этих случаях нарушается не совершением самого обязательства, но требованием его исполнения, и почему и начальный момент давности для таких исков должен определяться по времени наступления этого последнего обстоятельства.
По времени наступления перечисленных обстоятельств начальный момент давности для предъявления исков о недействительности тех или других сделок может подлежать определению, однако же, только для предъявления этих исков со стороны самых контрагентов сделки, вследствие чего не может не возникать вопрос о том – по времени наступления каких обстоятельств должен определяться начальный момент давности для предъявления этих исков со стороны третьих, не участвовавших в заключении сделки, лиц, со стороны, напр., кредиторов об уничтожении сделок по отчуждению имущества, совершенных должником во вред им?
Постановления, дающие основание для разрешения этого вопроса, выражены в нашем законе, к сожалению, только в частных и специальных правилах 558 и 555 ст. XI т. 2 ч, уст. суд. тор., которыми допускается предъявление исков о признании недействительными сделок по отчуждению имущества, совершенных несостоятельным должником его супругу, детям или родителям за десять лет до признания его несостоятельным, каковые постановления все же дают повод к тому заключению, что в виду допустимости ими предъявления этих исков в течение десяти лет, начальный момент давности, для их предъявления должен определяться по времени их perfectio так же, как и для предъявления в большинстве случаев исков о недействительности сделок со стороны их контрагентов.
Кроме только-что рассмотренных постановлений нашего закона, относящихся до определения начального момента давности погасительной для тех или других исков вещных и обязательственных, имеющих более общий характер, в нем содержатся еще и многие другие особые частные определения этого момента для начатия некоторых исков в отдельности, как, напр., для начатия споров о законности рождения, против действительности браков раскольников и многих других, и в особенности для начатия таких из них, для предъявления которых установлены особые более краткие сроки давности, которые мы сейчас и укажем, при рассмотрении постановлений относящихся до этого последнего предмета.
Как общий срок давности погасительной для начатия всякого рода тяжб и исков, как о недвижимом, так и движимом имении, т.е. как надо думать, для всяких исков, как вещных, так и личных или обязательственных назначается правилом 1 ст. приложения к 694 ст. X т. десятилетний, за исключением, во-1-х, исков, указанных в примечаниях 4 и 5 к этой статье, и во-2-х, исков, указанных в некоторых других постановлениях закона, для возбуждения которых установлены более краткие сроки этой давности.
Именно, в первом из этих примечаний указано, что порядок исчисления сроков на предъявление исков к железным дорогам о вознаграждении за причиненные при эксплуатации их вред и убытки, а равно о возвращении переборов, определяет правило 135 ст. Общ. уст. рос. желез. дорог, в каковой статье в этом отношении постановлено, что срок для предъявления к железным дорогам исков о вознаграждении за причиненный эксплуатацией их личный или имущественный вред, а равно о возвращении переборов, полагается годовой, каковой срок назначается также и для исков железных дорог о вознаграждении за понесенные ими от действий пассажиров, или грузохозяев убытки, а также об уплате им недоборов и, затем, также для исков железных дорог, участвующих в перевозке прямого сообщения, одной к другой по поводу взаимных их рассчетов, касающихся перевозки.
Затем, во втором примечании указано, что для исков, возникающих из договоров о личном найме на сельские работы, заключенных на основании особого Положения об этом договоре, срок давности назначается месячный, причем, еще особо указано, что срок этот для исков рабочих об удовлетворении наемной платой должен быть исчисляем со дня прекращения договора.
Другими, затем постановлениями закона особые более краткие сроки этой давности указываются для следующих исков:
во-1-х, для исков о приплоде животных, находившихся в чужом владении, правилом 431 ст. X т. срок давности установлен годовой, со времени овладения животным;
во-2-х, для исков лиц, потерпевших вред и убытки, вследствие смерти, или повреждения здоровья, причиненных при эксплуатации железных дорог и пароходных сообщений к владельцам этих предприятий правилом 683 ст. X т. срок давности назначается годовой, если несчастье произошло на железной дороге, или на внутренних водяных путях сообщения и двухгодовой, если оно последовало на пароходе в морских водах, или со дня воспоследования события, если несчастье произошло на железной дороге, или же со дня смерти, или повреждения в здоровье, если несчастье произошло на пароходе;
в-3-х, для вышеозначенных исков о недействительности актов духовных завещаний и купчих крепостей срок давности полагается правилами 106612 и 1524 ст. двухгодовой;
в-4-х, для исков о вещах, спасенных при кораблекрушении, срок давности правилом 522 ст. XI т, уст. торг. полагается двухгодовой со времени обнародования о кораблекрушении порядком, в 517 ст. этого устава указанным;
в-5-х, для споров о личных, соединенных с браком, гражданских правах, как оставшегося в живых супруга, так и рожденных от брака детей, правилом 1340 ст. уст. гр. суд., полагается срок давности двухгодовой со дня смерти одного из супругов;
в-6-х, для исков о недействительности браков раскольников правилом 13568 ст. уст. гр. суд., назначается срок давности двухгодовой со дня смерти одного из супругов;
в-7-х, для споров против законности рождения, заявляемых отцом младенца, правилом 1350 ст. уст. гр. суд. срок давности полагается годовой, когда он находился в пределах Империи во время рождения младенца и двухгодовой, если он находился в это время за границей, со времени рождения младенца;
в-8-х, для споров против законности рождения младенца, заявляемых после смерти мужа матери его законными наследниками, срок давности правилом 1353 ст. уст. гр. суд., назначается трехмесячный, со дня смерти мужа матери младенца, или же со дня рождения младенца, если он родился после его смерти,
в-9-х, для исков к железным дорогам о суммах, вырученных от продажи невостребованных в известные сроки багажа, или груза, правилом 40. ст. Общ. уст. рос. желез. дорог назначается срок давности годовой со времени припечатания последней публикации в ведомостях о невостребованных багаже или грузе;
в-10-х, для требований бывшего собственника пригульного скота выдачи ему вырученных от публичной продажи его денег правилом 11 ст. приложения к 539 ст. X т. срок давности полагается шестимесячный, со дня совершения продажи;
в-11-х, для требований бывшего собственника товаров, проданных таможней, за невзнос складочного сбора, о выдаче ему вырученных от продажи его товаров денег правилом 909 ст. VI т. уст. тамож. срок давности назначается годовой со времени совершения продажи;
в-12-х, для исков хозяев и приказчиков друг к другу о расчетах по производившимся этими последними по поручению от первых делам срок давности правилом 31 ст. XI т. уст. тор. назначается один год со времени минования срока служения приказчика;
в-13-х, для исков приказчиков к их бывшим хозяевам об уплате заслуженного ими жалованья правилом 35 ст. XI т. уст. тор. срок давности назначается один месяц, со дня последнего срока его служения;
в 14-х, для исков об исполнении договоров подряда, поставки и отдачи в арендное содержание оброчных статей и об убытках, причиненных их неисполнением, а также для исков об освобождении от ответственности по оконченным казенным управлением расчетам по этим договорам, предъявляемых к казенным управлениям, правилами 1303 и 1309 ст. уст. гр. суд. срок давности полагается шестимесячный или со дня выдачи окончательного расчета, если иск вытекает из этого расчета, или из действий казенного управления, предшествовавших его выдаче, или со дня последнего платежа по этому расчету, если истец считает себя не вполне им удовлетворенным, или со дня последней просьбы истца к казенному управлению о возвращении его залогов, если иск вытекает из задержания их по выдаче окончательного расчета, или, наконец, со дня объявления истцу распоряжения казенного управления о привлечении его к ответственности;
в-15-х, для исков об убытках к должностным лицам различных административных ведомств, причиненных их нерадением, неосмотрительностью, или медленностью, правилом 1318 ст. уст. гр. суд. срок давности полагается или трехмесячный со дня объявления истцу распоряжения, нарушающего его права, или шестимесячный со дня приведения такого распоряжения в действие, если оно было приведено в исполнение без предварительного его объявления истцу, и, быть может, еще и для некоторых других исков, постановления об особых сроках давности для которых, в виду разбросанности их в различных томах Свода Законов, перечислить все представляется крайне затруднительным.
По совершенно верному объяснению сената все те постановления закона, в которых указываются более краткие сроки давности, как представляющие собой изъятия из общего правила закона, определяющего срок давности в десять лет, не могут быть толкуемы в распространительном смысле, почему в частности и для предъявления иных исков к железным дорогам, для предъявления которых в законе не установлены более краткие сроки давности, должна быть полагаема давность общая десятилетняя (реш. 1897 г., №17).
Нет в нашем законе, далее, также определений и конечного момента истечения давности исковой; в праве же римском, напротив, прямо указывалось, что давность исковая должна считаться оконченной с истечением последнего дня ее срока, причем им также указывалось,
во-1-х, что этот последний день должен быть определяем по календарному счету таким образом, что в случаях определения срока давности месяцами последним днем ее должен считаться соответствующий последнему дню перед днем месяца ее начала день последнего месяца срока ее; а в случаях определения срока ее годами – последним днем ее должен считаться соответствующий последнему дню перед днем года ее начала день последнего года срока ее, и
во-2-х, что срок давности должен течь непрерывно таким образом, что в счет его должны входить все дни времени его течения, не исключая из него ни дней праздничных, ни дней неприсутственных, даже и тогда, когда бы они приходились в последние дни ее срока, почему срок этот назывался tempus continuum.
В виду, с одной стороны, неопределения в нашем законе конечного момента этой давности, а с другой, в виду неуказания в нем и на то, чтобы из времени ее течения должны были подлежать исключению какие-либо дни, и нельзя не признать, что срок давности и у нас должен быть принимаем так же, как он был определяем правом римским в значении tempus continuum, и затем, что и конечный момент ее срока соответственно такому значению его должен быть определяем и у нас согласно правил, предложенных для его определения правом римским, т.е. как объяснили сенат (реш. 1397 г. № 86) и Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 337), что срок давности, исчисляемый годами, должен оканчиваться днем последнего года, следующим за днем начала давности, а не в 12 часов ночи дня, соответствующего дню ее начала, вследствие невозможности предъявления иска ночью, а что срок давности, исчисляемый месяцами, должен оканчиваться на основании 819 ст. уст. гр. суд. также в день последнего месяца ее истечения, следуемый за днем, соответствующим дню месяца ее начала, а не ночью перед этим днем, за исключением на основании 820 и 822 ст. уст. гр. суд. тех случаев, когда или в последнем месяце давности нет числа, соответствующего началу месяца ее начала, когда она должна оканчиваться в последний день этого месяца, или же когда конец какой-бы то ни было давности имеет место в день неприсутственный, когда давность должна оканчиваться в день, следующий за днем неприсутственным.
Правом римским не требовалось, однако же, не только, чтобы весь срок давности тек между теми же самыми лицами, но допускалась, напротив, в течение ее срока замена одних лиц другими, посредством общего, или частного преемства в том праве, защиты которого мог касаться иск.
В нашем законе в правиле 566 ст. X т., также прямо указано, что наследнику или преемнику права вотчинника, не искавшего о принадлежавших ему имуществах менее десяти лет, должно оставаться столько времени для начатия иска, сколько оставалось в день смерти его предшественника, или в день перехода к нему права на имущество.
Хотя это правило закона помещено среди постановлений собственно о давности приобретательной и несмотря, затем на то, что в нем указывается на преемство в сроке давности для начатия иска только на стороне истца, Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 301), основываясь на нем, утверждает,
во-1-х, что оно должно относиться к определению срока давности для всяких исков в случаях перехода права на них все равно по общему, или частному преемству от одних лиц к другим, и,
во-2-х, что оно должно относиться к определению срока давности также и в случаях перехода обязанности отвечать по искам от одних лиц к другим как по общему, так и частному преемству, вследствие того, что в обоих этих случаях, как те лица, в пользу которых течет давность, так и те, против которых она течет, должны считаться с их правопреемниками за одно и то же лицо.
Такое обобщение правила 566 ст. и распространение его применения по отношению исчисления срока давности для всех исков в случаях общего, или частного преемства или в праве на них, или в обязанности отвечать по ним, представляется как нельзя более основательным, во-1-х, потому, что Высочайше утвержденное 23 апреля 1845 г. мнение Государственного Совета „О силе и действии земской давности”, из которого показано заимствованным правило этой статьи, показано в числе источников также и правила 1 ст. приложения к 694 ст., в котором говорится об исчислении давности не только для исков о правах вещных, но вообще для исков о всяких правах, и почему и положения, выраженные в этом мнении Государственного Совета об исчислении давности в случаях преемства в праве на вещные иски, могут быть приняты к руководству также и относительно исчисления в этих случаях срока давности для исков и о других правах, и, во-2-х, потому что и преемники лица обязанного отвечать по искам, по крайней мере, общие, в силу 1259 ст. X т. нашего закона, должны быть почитаемы за одно лицо с их право-передатчиком или наследодателем, вследствие перехода к ним, на основании этого закона, обязанностей последнего и одинаковой с ним ответственности за них по искам к ним.
Из того положения сената (реш. 1889 г., № 81), в котором он указал, что течение давности, приостановленной вследствие перехода обязательства к несовершеннолетнему, возобновляется с момента нового перехода обязательства к совершеннолетнему, причем последний в праве пользоваться для начатия иска тем сроком давности, какой оставался несовершеннолетнему в момент перехода к нему обязательства, вполне возможно то заключение, что, и по мнению сената, срок давности в случаях преемства в исковом праве должен подлежать определению по правилу 566 ст. и для исков о правах обязательственных.
Другое, затем, необходимое условие наступления действия давности исковой, указываемое 1 ст. приложения к 694 ст. X т. и нашего закона, заключается так же, как и по праву римскому и уложению саксонскому, в неосуществлении права на иск в течение установленного законом срока этой давности, что ясно видно из слов этой статьи: „Кто не учинил или не учинит иска о недвижимом или движимом имении в течение десяти лет, таковой иск уничтожается и дело предается забвению”.
Из этого правила закона не может быть не выведено также и то заключение, что для устранения наличности этого условия наступления действия давности исковой представляется вполне достаточным, как это было уже мной объяснено более или менее подробно в другом моем труде (Опыт Комментария к уст. гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 254-255), и с каковым объяснением согласен также и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 167), одно предъявление в суде иска, а не извещение еще ответчика о предъявленном против него иске, как это требовалось правом римским, хотя, по замечанию собственно Энгельмана, не только предъявление иска посредством подачи искового прошения, но и посредством принятия его судом и возбуждения им производства по нем (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 875).
Наш закон неосуществление права на иск, как условие наступления действия давности исковой, определяет как непредъявление иска в суде вообще, между тем как право римское определяло его точнее, – как непредъявление иска не только в суде государственном, но и третейском.
Возможно, кажется, в виду как такого общего определения по нашим законам, так и того обстоятельства, что и у нас третейский суд уполномочивается законом к разрешению известных исков гражданских на тех же приблизительно основаниях, как и суд государственный, признать, что у нас наличность этого условия наступления действия давности исковой может подлежать устранению одинаково, как в случаях предъявления иска в суде государственном, так и третейском.
По замечанию, впрочем, Энгельмана и Кацельсона в его статье „Перерыв Давности” (Право 1905 г. № 7), течение давности может быть устраняемо посредством предъявления иска в надлежащем суде, которому он подсуден по предметам его ведомства и власти, каковое замечание, как положение, могущее иметь всеобщее значение, вряд ли, однако же, может быть принято к руководству, по крайней мере, по отношению тех случаев, когда бы по принятии прошения судом некомпетентным оно все же было им рассмотрено и решено, и когда бы решение его по нем, вследствие его необжалования, вступило в законную силу и стало неотменяемым.
Другое их замечание о том, что только иском, возбуждаемым в судебных местах, может быть прерываемо течение давности исковой, за исключением, по замечанию собственно Энгельмана, только тех случаев, в которых сам закон или предписывает обращаться за удовлетворением требования к административному учреждению, как, напр., по искам, вытекающим из договоров с казной, или предоставляет самим кредитным учреждениям право производить взыскания посредством публичной продажи имущества их должников (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 378), напротив, представляется вполне правильным, как основанное на точных постановлениях закона.
Представляется также правильным и замечание собственно Кацельсона о том, что не могут прерывать течение давности сами по себе также и различные преюдициальные производства, как, напр., производства об утверждении в правах наследства, об утверждении духовных завещаний, межевые и другие подобные на том основании, что закон нигде не говорит о допустимости перерыва ими давности.
И у нас, подобно тому, как по праву римскому и уложению саксонскому в некоторых случаях давность может и не иметь непрерывного течения от ее начала и до ее окончания, вследствие наступления таких обстоятельств, которые в силу закона задерживают или приостанавливают ее течение.
По соображении тех постановлений нашего закона, в которых указываются такие обстоятельства, выраженных, между прочим, во 2 и 4 ст. приложения к 694 ст. X т., нельзя, прежде всего, относительно определения самого значения приостановления давности, как последствия их наступления, не прийти к тому заключению, что приостановление ее и у нас, подобно тому, как по праву римскому и уложению саксонскому, должно иметь то значение, что по наступлении одного из этих обстоятельств в срок ее не должно быть засчитываемо все то время, которое проходит от его наступления до наступления другого, противоположного обстоятельства, допускающего дальнейшее ее течение.
Основание этому заключению дают те части постановлений этих статей нашего закона, в которых указывается, что, напр., давность в ее течении приостанавливается в случае перехода права на иск к малолетнему до достижения им совершеннолетия, после чего он может пользоваться в счет давности только тем временем, которое до истечения ее оставалось его предшественнику в исковом праве, или что время отсрочки в давности, даваемой по случаю войны лицам в ней участвующим, в просрочку ее не считается.
Также и по объяснению некоторых наших цивилистов, как напр., Энгельмана, („О давности по рус. гр. праву” изд. 3, стр. 360), Кр. М. в его рецензии на это сочинение Энгельмана (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 142), Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 162), Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 162), Змирлова в его статье „Приостановление и перерыв давности” (Жур. Мин. Юст., 1895 г., декабрь, стр. 130) и сената (реш. 1897 г., № 42) приостановление давности у нас должно иметь именно такое значение, т.е. должно заключаться в том, что в продолжение всего того времени, пока существует на лицо обстоятельство, препятствующее ее течению, не должно иметь места ни ее дальнейшее течение, ни ее возникновение, если обстоятельство, препятствующее ее течению, существует уже в самом начале возникновения права на иск так же, как по праву римскому и уложению саксонскому.
Хотя в нашем законе указывается прямо на приостановление давности, только уже начавшейся, но, несмотря на это, не может быть признано противоречащим нашему закону и это последнее заключение, на том основании, что не может быть никакого сомнения в том, что в отношении последствий наступления этих обстоятельств представляется совершенно безразличным то – наступили ли они уже во время течения давности, или же прежде ее начала, вследствие того, что им сам закон приписывает значение таких обстоятельств, при наличности которых течение давности не должно иметь места.
Что касается, далее, самых тех обстоятельств, вследствие наступления которых течение давности должно подлежать приостановлению, то наш закон в правиле 2 ст. прилож. к 694 ст. X т., как на такого рода обстоятельство, указывает прежде всего на недееспособность лица управомоченного, все равно, по причине ли его несовершеннолетия, или же сумасшествия или глухонемоты.
Именно, по отношению приостановления давности для несовершеннолетних оно постановляет, что течение ее приостанавливается на все время их несовершеннолетия, таким образом, что по достижении ими совершеннолетия им для начатия иска должно оставаться столько времени, сколько оставалось их предшественникам в то время, когда к ним перешло то право, до защиты которого этот иск относится, если, однако же этого времени оставалось не менее двух лет, а если менее, то два года.
По объяснению Энгельмана, течение давности должно подлежать приостановлению на все то время, пока несовершеннолетний, как недееспособный, не имеет ни опекуна, ни попечителя, а прекращаться, затем, он должен по наступлении его дееспособности (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 360), после чего и должно или продолжаться течение давности, начавшейся до ее приостановления, или же она должна восприять ее начало в других случаях.
Из этого объяснения Энгельмана нельзя не вывести то заключение, что, по его мнению, за начальный момент приостановления давности должно быть принимаемо во внимание обстоятельство отсутствия у несовершеннолетнего опеки или попечительства; а за конечный момент ее приостановления время достижения им дееспособности, между тем, как закон, как о начальном моменте ее приостановления, говорит о времени перехода права к несовершеннолетнему, а как о конечном моменте ее приостановления – о времени достижения им совершеннолетия, не упоминая при этом вовсе об обстоятельстве установления над ним опеки, или попечительства, в виду чего, и следует признать, что это обстоятельство и на самом деле не должно иметь никакого значения в отношении определения начального и конечного моментов ее приостановления, и что вследствие этого, и самое приостановление ее течения должно иметь место совершенно независимо от того – были ли установлены над малолетним, или несовершеннолетним опека или попечительство, или нет.
Затем, по отношению приостановления течения давности для сумасшедших или глухонемых, лишенных способности выражать их волю, закон постановляет, что они сравниваются в отношении ее течения с малолетними, после чего указывает, что срок давности для них должен считаться с того дня, когда они, по освидетельствовании на основании 378 и 381 ст., будут признаны здоровыми и способными свободно изъяснять свои мысли и изъявлять свою волю, и по определению Правительствующего Сената будут введены в управление и распоряжение своим имением.
Этим указанием с большей или меньшей точностью определяется, очевидно, только конечный момент приостановления течения давности для сумасшедших и глухонемых и, притом, для тех и других совершеннолетних, за каковой и должен быть признаваем момент постановления сенатом определения о признании их выздоровевшими, прекращения вследствие этого установленных над ними опеки, или попечительства и ввода их в управление и распоряжение их имением, но не начальный момент ее приостановления, который по правилам закона, определяющим дееспособность сумасшедших и глухонемых, и не может быть определяем одинаково для исков тех и других, так как по 376 ст. X т. первые могут быть признаваемы недееспособными только по освидетельствовании их в установленном порядке и признании их сумасшедшими и установлении над их имуществом опеки, между тем, как вторые, напротив, по правилу 381 ст. признаются недееспособными в силу закона до тех пор пока они, по освидетельствовании их в установленном законом порядке, не будут признаны способными изъяснять свои мысли и изъявлять свою волю, вследствие чего будет признано возможным прекратить бывшие над ними опеку, или попечительство и предоставить им в управление и распоряжение их имение наравне с совершеннолетними.
В виду этих постановлений закона и нельзя не признать, что начальный момент течения давности для исков сумасшедших должен подлежать определению только по времени признания их сумасшедшими и установления вследствие этого над их имуществом опеки, между тем как, для исков глухонемых давность, напротив, не должна вовсе воспринимать ее течения во все время жизни их, пока не будут прекращены бывшие установленными над ними сперва по причине их несовершеннолетия, а затем глухонемоты опека, или попечительство и они не будут признаны, способными управлять и распоряжаться их имуществом.
Эти постановления закона указывают, что для исков сумасшедших и глухонемых течение давности должно подлежать приостановлению, действительно со времени установления над ними опеки, или попечительства и до времени их прекращения; но если это и так, то, далее, все же не может не возникнуть вопрос о том – с какого и до какого момента должно бы подлежать приостановлению течение давности для их исков в тех случаях, когда бы над ними опеки, или попечительства по какой-либо причине установлено не было?
В виду различия в тех постановлениях закона, которыми определяется порядок освидетельствования сумасшедших и глухонемых и, затем, порядок признания их недееспособными и установления над ними опеки, или попечительства, не может быть разрешен одинаковым образом и этот вопрос по отношению приостановления течения данности для исков сумасшедших и глухонемых, и именно, в виду того обстоятельства, что на основании этих законов последние признаются недееспособными ipso jure до признания их способными выражать их волю и распоряжаться их имуществом, и нельзя, не признать в ответ на этот вопрос, что для их исков давность должна подлежать приостановлению совершенно независимо от того – были ли установлены над их имуществом опека, или попечительство, или нет, уже потому, что они в силу закона, как глухонемые, признаются недееспособными, до того времени пока не будут признаны по освидетельствовании их дееспособными, после чего давность только и может воспринять ее течение; между тем, как для исков сумасшедших вопрос этот никоим образом не может бить разрешаем в таком смысле, вследствие того, что сумасшедшие по этим правилам закона, до их освидетельствования в установленном порядке и признания их душевнобольными, признаются, напротив дееспособными, почему без признания их сумасшедшими, давность для их исков вовсе не может подлежать приостановлению.
По смерти, однако же, умалишенных и глухонемых наследники их, как сказано во 2 ст. приложения к 694 ст., если только они были при них опекунами, или попечителями, не пользуются никакими особыми сроками давности, и право на начатие исков в течение двух лет от сего времени к ним не применяется.
По мнению Энгельмана, („О давности по рус. гр. праву” изд. 8, стр. 361 и 365) и Иосилевича, выраженному им в его статье „Юридическая Клиника” (Юрид. Газ., 1897 г., № 51), постановление это должно быть понимаемо в том смысле, что для исков наследников сумасшедших и глухонемых, бывших над ними опекунами, или попечителями, течение давности вовсе не должно подлежать приостановлению потому, что в законе этом сказано, что они не пользуются никакими особыми сроками давности, а также потому, что в мотивах к Высочайше утвержденному 23 Апреля 1845 г. Мнению Государственного Совета „О силе и действии земской давности”, послужившему источником этого постановления, прямо указано, что когда опека над имением безумных, сумасшедших, немых и глухонемых будет находиться в ведении их наследников, то десятилетняя давность о их имуществе должна считаться на общем основании потому, что в этих случаях лица, заведующие их имением, обязаны защищать оное и по праву наследства, и по долгу службы.
О состоянии под опекой имущества лица не вследствие его недееспособности, но по какой-либо другой причине, как о таком обстоятельстве, которое могло бы влечь за собой приостановление течения давности, закон не упоминает, из чего Энгельман и выводит совершенно основательно то заключение, что давность для исков этого лица не должна подлежать приостановлению во время существования опеки над его имуществом (О давности по рус. гр. праву, изд. 8, стр. 367).
Как на другое, затем, основание приостановления течения давности исковой в правиле 4 ст. прилож. к 694 ст. указывается на обстоятельство нахождения управомоченного лица, все равно, военнослужащего, или же гражданского чиновника в плену, или по службе в заграничных походах, или особенных командировках по военным обстоятельствам, в тех, однако же, только случаях, когда бы об отсрочке давности по этим обстоятельствам было особо постановлено и объявлено правительством, в каковых случаях в силу этого закона все время, проведенное лицом управомоченным на службе в заграничном походе, командировке, или в плену, в счет давности не полагается.
Правом римским допускалось приостановление течения давности исковой не только по причине этого обстоятельства, но и вообще в случаях существования таких фактических обстоятельств, которые препятствуют предъявлению иска, как, напр., в случаях невозможности иметь доступ к суду, или невозможности привести в суд другое лицо, присутствие которого представляется необходимым, а также в случаях тяжкой болезни управомоченного, в значении каковых обстоятельств ни в каком случае, однако же, не могло быть принимаемо незнание управомоченного о принадлежности ему права на известный иск.
Что одно простое незнание управомоченного о принадлежности ему права на известный иск не должно быть принимаемо за обстоятельство, могущее служить основанием к приостановлению течения давности исковой и у нас, то за применимость этого положения к исчислению срока давности у нас высказался Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 202), по мнению которого в тех случаях, когда бы действие, нарушающее права известного лица, было ему и неизвестно, срок давности все же должен быть исчисляем со времени совершения этого действия, а не с того времени, когда бы до него дошло известие о его совершении.
По объяснению, затем, сената обстоятельство неизвестности истцу местожительства ответчика не может служить основанием к приостановлению течения давности (реш. 1868 г., № 357), каковое объяснение также представляется совершенно правильным, вследствие того, что по нашему закону представляется вполне возможным предъявление иска и против такого лица, местожительство которого неизвестно.
По мнению Васьковского, высказанному им в одной из его рецензий на настоящий труд (Жур. Мин. Юст., 1896 г., кн. 2, стр. 312-313), давность должна считаться подлежащей перерыву не только в пользу умалишенных и глухонемых, но также и в пользу других лиц, или находящихся в фактической невозможности действовать и прервать давность посредством предъявления иска, как безвестно-отсутствующих, если не всех, то, по крайней мере, тех из них, отлучка которых представляется не произвольной, но вынужденной, по случаю, напр., нахождения в плену у неприятеля, или же лишенных процессуальной дееспособности, как несостоятельных, если не по отношению всех исков, то, по крайней мере, тех, от предъявления которых отказалось бы конкурсное управление, не выдав свидетельства в этом.
Первое из этих положений не может быть, однако же, принято к руководству потому, что и сам Васьковский указывает, как на основание допустимости перерыва давности не собственно на самое обстоятельство безвестного отсутствия, а на обстоятельства, делающие отлучку вынужденной, т.е. на такие обстоятельства, которым, как мы сейчас увидим, и сам закон придает значение обстоятельств, могущих служить основанием к перерыву давности, но только обстоятельств другого рода, ничего общего с обстоятельством недееспособности не имеющих, и почему и указывать на эти обстоятельства на ряду с сумасшествием, глухонемотой, как обстоятельства, могущие влечь за собой перерыв давности, не представляется никаких оснований.
Второе из высказанных Васьковским положений не может быть признано правильным, во-1-х, потому, что закон на несостоятельность, как на обстоятельство, могущее влечь за собой перерыв давности, не указывает, а во-2-х, потому, что невыдача конкурсным управлением свидетельства в удостоверение того, что оно не желало предъявить известный иск, доказывает только то, что оно не отказалось от права на его предъявление и потому должно само нести и последствия его непредъявления в течение давности.
Более затруднительным представляется разрешение вопроса о допустимости у нас приостановления течения давности вследствие существования таких фактических обстоятельств, при наличности которых осуществление права на иск представляется невозможным, вследствие, с одной стороны, отсутствия в законе указания на такие обстоятельства, как на основания приостановления течения давности, а с другой, вследствие указания в нем в правиле 5 ст. прилож. к 694 ст. на то, что право вчинания тяжб и исков, потерянное пропущением десятилетней давности, не восстанавливается, хотя бы оно утрачено было виною не самого истца, но его поверенного, каковое постановление может давать повод к выводу из него по аргументу а contrario того заключения, что, напротив, пропущенный срок давности может подлежать и восстановлению в случаях пропуска его не по вине управомоченного, а вследствие наличности таких внешних обстоятельств, которые делают осуществление права на иск невозможным, в роде, напр., обстоятельств, указанных в 4 ст. прилож. к 694 ст. и других подобных.
По мнению Энгельмана, высказанному им, впрочем, кратко, без указания оснований (О давности по рус. гр. праву, изд. 8, стр. 367) и Васьковского, высказанному им в одной из его рецензий на настоящий труд (Жур. Мин. Юст., 1896 г., кн. 2, стр. 313), а также и сената (реш. 1891 г., № 76), высказанному им, впрочем, кратко, без указания его оснований, следует допускать приостановление течения давности и у нас в случаях совершенного остановления судебной расправы, вследствие, напр., нашествия неприятеля, появления заразы, или каких-либо других общих бедствий, на том основании, что в подобных случаях управомоченный находится в невозможности предъявить иск без всякой со стороны его вины.
Несмотря на то, что выведение этого положения и представляется возможным из правила 5 ст. прилож. к 694 ст., самый вопрос, нас занимающий, вряд ли, однако же, как полагает и Змирлов (Жур. Мин. Юст., 1895 г., Декабрь, стр. 147), может быть разрешен в смысле этого положения, во-1-х, потому, что закон наш вовсе не указывает на фактические обстоятельства, как на основания приостановления течения давности, а во-2-х, потому, что даже в случаях наступления обстоятельств, указанных в правиле 4 ст. прилож. к 694 ст., по правилу этой статьи может иметь место не собственно приостановление течения давности, о допустимости которого в нем ничего ни говорится, а только отсрочка в ее течении, да и то не во всех случаях наступления этих обстоятельств и не в силу закона, а только в силу каждый раз особого постановления об этом правительства, из чего возможно выведение того заключения, что и в силу правила этой статьи наступление обстоятельств, в ней указанных, тогда только может влиять на удлинение срока давности, когда обстоятельства эти наступают в конце ее срока, так как отсрочка давности только и может иметь место в подобных случаях, и наступление какового последствия поэтому возможно считать допустимым также и в случаях, указываемых Энгельманом, но никак не приостановление течения давности, как он полагает; а если так, то в виду этого последнего постановления закона, а также и без противоречия правилу 5 ст. прилож. к 694 ст. и в ответ на занимающий нас вопрос скорее следует признать, что вообще фактические обстоятельства у нас не могут быть принимаемы за основания приостановления течения давности, а могут быть принимаемы только за основание к ее отсрочке в тех случаях, когда они наступают в конце давностного срока, да и то только такие чисто внешние обстоятельства, как, напр., остановка судебной расправы, или всякое прекращение доступа к суду, которые ставят лицо, имеющее право на иск, в совершенную невозможность его осуществить, а никак не такие обстоятельства, которые препятствуют ему только лично осуществить его право на иск, в роде, напр., его болезни, отсутствия, заблуждения и проч., но не лишающие его возможности осуществить его через другое лицо.
По праву римскому давность не могла воспринимать ее течения также и в тех случаях, пока известные юридические основания препятствовали предъявлению иска по правилу – agere non valenti non currit praescriptio; в нашем же законе в общих правилах его „О земской давности для начатия тяжб и исков” указания на такого рода препятствия, как основания приостановления течения давности, нет; а есть указания на такие обстоятельства только в двух частных его постановлениях, и именно,
во-1-х, в правиле 683 ст. X т., в котором выражено, что срок для начатия иска к железным дорогам о вознаграждении за убытки, последовавшие вследствие смерти или повреждения в здоровье в тех случаях, когда событие, служащее основанием иску, вызвало уголовное преследование, со дня прекращения сего последнего, или же со дня вступления в законную силу приговора уголовного суда, и,
во-2-х, в правиле 137 ст. Общ. уст. рос. желез. дорог, в котором, хотя и выражено, что течение годового срока давности к железным дорогам прерывается, между прочим, подачей в правление, или управление одной из ответственных дорог просьбы о вознаграждении, но в силу которого на самом деле давность в этом случае, вопреки мнению Змирлова, выраженному им в его статье „Приостановление и перерыв давности” (Жур. Мин. Юст., 1895 г., Декабрь, стр. 154) п сената (реш. 1897 г., № 42), следует считать не прерванной, а только подлежащей приостановлению в ее течении, вследствие того, что в нем, как на последствие подачи этой просьбы, указывается, что время, протекшее от заявления требования в правление, или управление железной дороги до дня объявления заявителю их ответа на оное железной дороги и возвращения ему представленных документов, в срок этой давности только не засчитывается, а не уничтожает ее.
Последнее правило закона представляется до такой степени частным и исключительным, что выводить из него какие-либо общие заключения о допустимости у нас приостановления течения давности по юридическим препятствиям к предъявлению иска представляется совершенно невозможным.
Хотя исключительным представляется также правило и первой из приведенных статей, в виду того, что по правилу 5 ст. уст. гр. суд., вообще всякий гражданский иск за вред и убытки, причиненные преступлением, или проступком, может быть предъявляем, как в суде уголовном при производстве уголовного дела, так и отдельно от него в суде гражданском, но непременно до истечения срока давности, т.е. как объяснили Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 369) и сенат (реш. 1877 г., № 169; 1881 г., № 41; 1895 г., № 30 и друг.), до истечения общего срока десятилетней земской давности, считая таковой от того времени, когда было совершено преступление, причинившее убытки, а никак не с того времени, когда оно было признано таковым приговором суда уголовного, но, несмотря на это, в нем нельзя не видеть выражения в применении к частному случаю того общего принципа, в силу которого, и без прямого указания на него в законе, во всех тех случаях, когда признание судом известных правомочий, или известного положения вещей может иметь преюдициальное значение по отношению возникновения другого правомочия и потому должно служить основанием возникновения права и на его защиту посредством иска, признание или констатирование судом первых должно иметь значение такого обстоятельства, которое только и может устранить существовавшее прежде юридическое препятствие к предъявлению иска о последнем правомочии, и почему, и самая давность на его предъявление может быть признаваема возникшей только с этого момента.
В виду необходимости принятия к руководству, по отношению определения начального момента давности исковой, этого принципа в подобных случаях по самому положению вещей или, лучше сказать, по взаимному отношению одних правомочий к другим, и нельзя не признать вполне основательными те объяснения сената, которыми он указал:
во-1-х, что вообще во всех тех случаях, когда право на иск возникает из предварительного разрешения другого спора, начало давности для такого иска должно быть исчисляемо со времени воспоследования окончательного решения по последнему спору (реш. 1879 г„ № 45; 1883 г., № 63; 1884 г., № 138 и друг.), и,
во-2-х, что в тех случаях, когда право на иск может стоять в зависимости от предварительного рассмотрения и определения судом значения тех или других событий, напр., признания за известным событием значения такого уголовного преступления, которое только и может открывать право на иск о недействительности правомочия, основываемого на таких событиях; давность для начатия последнего должна быть исчисляема со времени воспоследования окончательного решения, определяющего значение таких событий, постановленного, притом, не только судом гражданским, но и уголовным, в тех случаях, когда определение значения этих событий может исходить только от этого последнего суда (реш. 1877 г., № 169).
Таких случаев, когда признание судом одного правомочия может иметь такое преюдициальное значение по отношению возникновения права на отыскивание другого правомочия, на самом деле может встречаться не мало, и для примера я укажу те из них, которые доходили до рассмотрения сената, и по отношению определения начального момента давности исковой в которых сенат объяснил:
во-1-х, что начало давности для иска собственника имущества о вознаграждении его за неправильное владение им, должно быть определяемо по времени воспоследования окончательного судебного решения о присуждении ему самого имущества (реш. 1880 г., № 20);
во-2-х, что для иска добросовестного владельца чужого имущества о вознаграждении за расходы, понесенные им на улучшение имения, начало давности должно быть определяемого по времени воспоследования окончательного решения по иску об отсуждении от него этого имения (реш. 1877 г., № 6);
в-3-х, что для иска покупщика имущества об очистке начала давности должно определяться по времени воспоследования окончательного решения об отсуждении от него имущества (реш. 1870 г., № 1548) и,
в-4-х, что для иска к простому поручителю по заемному обязательству начало давности должно определяться по времени признания должника несостоятельным.
Относительно приостановления течения исковой давности по причине собственно недееспособности лиц управомоченных в правиле 2 ст. прилож. к 694 ст. X т. постановлено еще, что обстоятельство это должно быть принимаемо во внимание при исчислении десятилетнего срока давности, в виду какового постановления и не может не возникнуть вопрос о том – должно ли оказывать задерживающее влияние это обстоятельство на течение других, более кратких сроков давности?
Касались этого вопроса до сих пор из всех наших цивилистов только Кавелин (Права и обязан., стр. 165) и Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 163), из которых первый разрешает его в смысле утвердительном на том, между прочим, основании, что в нашем законе имеются аналогичные правилу 2 ст. указания и в частных правилах его, относящихся до исчисления более кратких сроков давности, как, напр., в правиле 1098 ст. X т., которым указывается, что двухлетний срок, полагаемый для предъявления споров против духовных завещаний для малолетних, должен быть исчисляем со дня достижения ими совершеннолетия; а второй, напротив, в смысле отрицательном, основываясь на том, что закон допускает приостановление течения только десятилетней давности для лиц недееспособных.
По объяснению, затем, сената, должен подлежать приостановлению для малолетних также и двухлетний срок давности, установленный правилом 1524 ст. X т., для предъявления споров против действительности актов купчих крепостей, несмотря на то, что в правиле 2 ст. указывается на приостановление для них течения только общей, десятилетней давности, но потому, что для ограждения интересов малолетних представляется равно необходимым допустить приостановление течения и этого краткого срока давности (реш. 1869 г., № 610).
В одном из позднейших решений сенат, напротив, объяснил, что в виду допущения правилом этой статьи приостановления течения только общей десятилетней земской давности, оно не может иметь применения к специальной краткосрочной давности, установленной правилом 683 ст. X т. для исков к пароходным предприятиям о вознаграждении за вред и убытки, происшедшие вследствие смерти, или повреждения в здоровье при их эксплуатации (реш. 1894 г., № 111).
В правиле этой последней статьи не указано, однако же, чтобы давность, установленная для этих последних исков не подлежала приостановлению по причине недееспособности лица, имеющего право на иск, между тем, как в правиле 137 ст. Общ. уст. рос. желез. дорог относительно допустимости приостановления течения давности, установленной правилом этой же статьи для подобных исков к железным дорогам, прямо указано, что течение давности, установленной для этих исков не приостанавливается ни для малолетних, ни для других лиц, состоящих под опекой, несмотря на каковое указание, сенат, однако же, в одном еще более позднем его решении признал, что этот срок, как срок давности на предъявление иска, должен подлежать приостановлению, как и общий срок давности, при наличности условий, требуемых законом для его приостановления (реш. 1901 г., № 84).
Если считать указание о приостановлении течения давности исковой по причине недееспособности лица, имеющего право на иск, сделанное в правиле 2 ст. прилож. к 694 ст., за такое исключительное указание, которое должно иметь применение только к приостановлению течения общей десятилетней земской давности, то и занимающий нас вопрос скорее следует разрешить в смысле положения, высказанного Шершеневичем и сенатом в предпоследнем из приведенных решений его, т.е. в смысле недопустимости приостановления вообще всех более кратких сроков давности, установленных законом для различных исков, за исключением разве только давности, установленной правилом 1524 ст. X т. для споров против купчих крепостей, в виду полного тождества этих исков со спорами против духовных завещаний, приостановление особой давности для которых закон допускает, а также в виду общности источника происхождения тех и других исков в наших гражданских законах.
В таком смысле вопрос о допустимости приостановления течения более кратких сроков давности может быть разрешаем, однако же, только по отношению допустимости приостановления ее течения по причине недееспособности лица, имеющего право на иск, но никак не по отношению допустимости приостановления ее течения по причине наличности фактических или юридических препятствий к осуществлению права на иск, по отношению допущения приостановления ее течения по причине наступления каковых обстоятельств вопрос этот, напротив, как указал и Змирлов собственно по отношению допустимости приостановления течения давности для исков, указанных в 137 ст. Общ. уст. рос. желез. дорог (Жур. Мин. Юст., 1895 г., Декабрь, стр. 147), должен быть разрешен как-раз в обратном смысле, в виду неустановления в самом законе каких-либо воспрещений по отношению приостановления ее течения, по причине наступления этих обстоятельств.
Далее, из некоторых постановлений нашего закона, как, напр., примечания 1-го к 1 ст. прилож. к 694 ст. X т., в котором указано, что одно оглашение предмета спора без предъявления самого иска не прерывает земской давности, а также правила 1550 ст. X т., по которому в тех случаях, когда должник уплачивает часть долга, а контрагент выполняет часть принятой на себя обязанности и после назначенных сроков, подтверждая тем действительность обязательства, началом давности считается первый день после того, в который сделана позднейшая уплата, и которое, по объяснению сената (реш. 1874 г., № 305; 1889 г., № 53), имеет тот смысл, что им устанавливается перерыв такой давности, течение которой уже началось, – вполне возможно выведение того заключения, что и нашему закону известно, как утверждает Змирлов, основываясь на указанных статьях нашего закона (Жур. Мин. Юст., .1895 г., Декабрь, стр. 142), не только приостановление течения давности, но также и ее полный перерыв.
Правда, закон наш не заключает в себе ни определения значения перерыва давности, ни указания па отличие действия его от действия приостановления ее течения, но несмотря на это, и в виду указания правила 1550 ст., как на последствие ее перерыва в случаях исполнения обязательства после срока, на восприятие ею вновь ее течения со дня совершения этого последнего действия, представляется вполне возможным признать, что и по нашему закону перерыв давности должен иметь то же значение, какое он имеет, по праву римскому и уложению саксонскому, почему и определяем может быть, как утверждают некоторые из наших цивилистов, как, напр., Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 369), Кр. М. в его рецензии на это сочинение (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 143), Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 245), Змирлов в его статье „Перерыв и приостановление давности” (Жур. Мин. Юст. 1895 г., Декабрь, стр. 129), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 163) и Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 164), а также и сенат (реш. 1872 г., № 347 и 1897 г., № 42), как наступление такого события, которое не приостанавливает течения давности, но уничтожает ее совершенно так, как бы течение ее никогда и не начиналось.
Кроме этого, из указанных статей закона может быть выведено также то заключение, что и у нас подобно тому, как и по праву римскому и уложению саксонскому, перерыв давности может совершаться двояким образом: посредством устранения нарушения права и предъявления иска, как объяснил Энгельман, или все равно, посредством предъявления иска и признания права лица, имеющего право на иск, признания, напр., ответчиком его долга или известной обязанности к нему, как объяснили Кр. М., сенат и Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 206).
Змирлов хотя и говорит о прекращении нарушения права и о признании нарушенным права со стороны его нарушителя, как о двух особых основаниях перерыва давности, но на самом деле едва ли не следует скорее считать их собственно за одно основание, вследствие того, что в прекращении нарушения представляется вполне возможным видеть не что иное, как молчаливое признание права.
Для того, чтобы давность могла считаться прерванной первым из указанных способов, или предъявлением иска, то для этого необходимо, по объяснению Энгельмана (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 370) и Вормсом, выраженным в его статье „К вопросу о перерыве давности решения” (Права 1903 г., № 45). Кр. М. (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 10, стр. 143) и сената (реш. 1873 г., № 1253; 1876 г., № 436 и друг.), чтобы иск был предъявлен в надлежащем суде, в установленном законом порядке и к надлежащему ответчику, т.е. чтобы иск был предъявлен тому суду, рассмотрению которого он подлежит по правилам закона о подсудности и пределах ведомства его и, притом, непременно в установленном законом порядке по отношению возбуждения в судах дел исковых, вследствие чего, по объяснению Энгельмана и Кр. М., представляется необходимым, чтобы исковое прошение было не только подано в суд, но им к производству принято, почему в случаях возвращения прошения по несоблюдению каких-либо требуемых законом формальностей относительно его предъявления, давность, напротив, не может считаться прерванной.
В виду того обстоятельства, что в настоящее время по новому уставу гражданского судопроизводства всякие иски могут быть предъявляемы только в судебные установления, подача искового прошения в какое-либо несудебное присутственное место, по объяснению Энгельмана, а напр., заявления, по объяснению сената, требования к казне, посредством подачи прошения в административном порядке по начальству (реш. 1868 г., № 632), или в полицию (реш. 1874 г., № 676), или в почтамт (реш. 1867 г., № 97), ни в каком случае не может прерывать течения давности.
По объяснению сената (реш. 1868 г., № 376; 1873 г., № 1210 и друг.) не может прерывать течения давности предъявление иска также в ненадлежащем суде, т.е. в суде по закону некомпетентном к его рассмотрению; по объяснению же Энгельмана не может прерывать течения давности предъявление иска в суде некомпетентном к его рассмотрению только на основании правил закона, определяющих пределы его ведомства, или в нарушение правил закона, определяющих постепенность судебных инстанций, посредством предъявления его не в первой, но прямо во второй инстанции, но не предъявление его в суд некомпетентный к его рассмотрению по правилам закона о подсудности.
Ни то, ни другое из этих указаний не могут быть признаны, однако же, правильными, вследствие того, что они представляются противоречащими правилам устава гражданского судопроизводства о законной силе решения, в виду которых следует признавать, как это было мной объяснено подробно в другом моем труде (Опыт Коммент. к уст. гр. суд., изд. 2, т. ІV, стр. 212-215), что и решения, постановленные и судом некомпетентным и, притом, некомпетентным к рассмотрению иска по правилам подсудности безусловно, а по правилам, определяющим пределы его ведомства за исключением некоторых немногих случаев, должны вступать в законную силу и которые указывают на то, что и предъявление иска в ненадлежащем или некомпетентном суде во всех тех случаях, когда бы иск был разрешен окончательным решением суда, должно прерывать давность и что, вследствие этого, предъявление иска в суде ненадлежащем или некомпетентном и, притом, безразлично, как некомпетентном по правилам подсудности, так в большинстве случаев некомпетентном по правилам, определяющим пределы ведомства, может прерывать давность только в тех случаях, когда бы судом было по неподсудности прекращено производство по такому иску, или ех officio, или же вследствие предъявления ответчиком отвода о его неподсудности.
В виду, затем, правил устава гражданского судопроизводства, как об отводах, так и некоторых других, нельзя не признать, что предъявление иска может и не прерывать давности не только в случаях прекращения судом производства по нем по отводу о неподсудности, но и по некоторым другим отводам, как, напр., по отводам о том, что предъявленный иск должен относиться к другому ответчику, как объяснил сенат (реш. 1870 г., № 1297), или же что иск предъявлен лицом, не имеющим права искать и отвечать на суде, а также и по некоторым другим причинам, как, напр., по правилу 692 ст. в случаях прекращения производства, бывшего приостановленным по причинам, указанным в 681 ст., и невозобновления его в течение трех лет на основании 689 ст., или по правилу 718 ст. в случаях прекращения производства за неявкой истца в заседание по делу, или же по правилу 735 ст. неприведения в течение трех лет в исполнение состоявшегося по делу заочного решения.
По объяснению сената давность, напротив, должна считаться прерванной в тех случаях, когда бы решением суда истец хотя и не был удовлетворен в его иске, но когда бы истцу было предоставлено право этот же иск предъявить вновь (реш. 1872 г., № 518), или же когда бы иск его был оставлен без рассмотрения, вследствие смешения нескольких исковых требований (реш. 1877 г., № 64), или же когда бы производство по иску было прекращено вследствие заявления отвода о связи его с делом, производящимся в другом суде (реш. 1897 г., № 42), каковые объяснения, за исключением последнего, вряд ли могут быть признаны правильными, вследствие того, что вообще вряд ли можно считать предъявление отвергнутого судом по какой-либо причине иска за основание перерыва давности, потому, что отвергнутие его неминуемо ставит стороны по отношению осуществления права истца в то положение, в котором они находились до его предъявления.
Другое объяснение сената о том, что предъявлением иска давность может прерываться только против лица, привлеченного к делу в качестве ответчика, но, однако же, как против лица,, первоначально привлеченного в качестве ответчика, так равно и против лиц, привлеченных к делу впоследствии, в качестве третьих лиц, на том основании, что лица эти на основании 66 ст. уст. гр. суд., все равно – привлечены ли они к делу истцом, или ответчиком, являются участвующими в деле лицами, как истец и ответчик, и пользуются всеми правами тяжущихся сторон (реш. 1901 г. № 76), но не других лиц с ним сообязанных, даже солидарно, но к делу не привлеченных (реш. 1885 г., 82), напротив, представляется как нельзя более правильным, в виду отсутствия в законе, как заметил сенат, такого постановления, которым бы указывалось, что право кредитора на предъявление иска против этих последних должно бы сохраняться даже и в случае пропуска им давности на его предъявление, вследствие только предъявления его к другому солидарному должнику.
Согласное с этим положением заключение, только несколько в более общем виде, высказал также и Чирихин, по мнению которого перерыв давности, последовавший как в пользу одного из кредиторов, так и против одного из должников солидарного обязательства, только и может иметь значение по отношению прав кредитора, течение давности прервавшего, и, притом, одинаково, как предъявлением им иска, так и получением части удовлетворения по обязательству, так и против только того должника, относительно которого давность прервана, но никак ни для других кредиторов, ни против прочих должников, для которых и против которых она, напротив, за неперерывом ее должна считаться истекшей, на том основании, что и при солидарном обязательстве, как права кредиторов, так и ответственность должников по обязательству представляются самостоятельными, почему и давность должна иметь самостоятельное течение в пользу и против каждого из них (Солидарность в обязат., стр. 91-92).
По мнению других наших цивилистов: Голевинского (О происхождении и делении обязат., стр. 246), Победоносцева (Курс гр. пр., т. III, стр. 75-76), Шершеневича (Учебн. русск. гр. пр., изд. 2, стр. 358) и Никонова, выраженному им в его статье (Круговая порука, как обеспечение обязательств” (Журн. Мин. Юст., 1896 г., кн. 9, стр. 29), напротив, следует считать, что перерыв давности, сделанный одним из кредиторов солидарного обязательства, должен служить и в пользу остальных кредиторов, как равно перерыв давности, сделанный против одного из должников такого обязательства, должен иметь значение и против остальных должников, на том основании, как указал из них собственно только Шершеневич, что предмет такого обязательства представляется неделимым единством, каковое указание, однако же, совершенно неосновательно, как основанное на смешении обязательств солидарных и неделимых по их объекту, и почему и самое выставленное им в этом отношении основание, как не обоснованное ни соображениями теоретическими, ни данными, почерпнутыми из нашего закона, должно быть отвергнуто.
И по замечанию Голевинского неделимость обязательств сама по себе не может считаться достаточным основанием к установлению того положения, чтобы приостановление или перерыв давности, последовавшие в пользу одного из верителей обязательства, или против одного из должников по обязательству, могли служить также в пользу прочих верителей, или против других должников, почему, по его мнению, а также в виду отсутствия в неделимых обязательствах взаимной ответственности одних должников за других за их исполнение, перерыв давности, сделанный одним из верителей обязательства, не должен служить к охране прав прочих верителей, а также, что перерыв давности, последовавший против одного из должников, не должен вредить прочим (Назв. сочин., стр. 298).
Это последнее утверждение, напротив, не может быть не принято к руководству также и у нас по тем же соображениям, по которым перерыв давности, сделанный или одним из кредиторов солидарного обязательства, или против одного из должников его, не должен служить ни в пользу прочих кредиторов, ни во вред другим должникам.
Далее, следует в добавление к тому положению, что давность вообще должна подлежать перерыву вследствие предъявления иска, заметить еще, что перерыву она должна подлежать одинаково, как в случаях предъявления иска в суде государственном, так и третейском в отношении тех исков, предъявление которых допускается законом и этому последнему суду, а в суде государственном одинаково, как в гражданском, так и уголовном по отношению тех исков, предъявление которых допускается законом этому суду, и, притом, одинаково, как посредством предъявления в них исков первоначального, или встречного, так и посредством заявления просьбы для осуществления их права или о вступлении в дело в качестве третьего лица на сторону истца, или же о привлечении к делу в качестве ответчика третьего лица, на том основании, что по нашему уставу гражданского судопроизводства, как это было указано мной в другом моем труде (Опыт Коммент. к уст. гр. суд., изд. 2, т. III, стр. 181-183), должно считаться допустимым осуществление права на иск одинаково всеми этими способами.
Предъявлению иска, как обстоятельству, долженствующему прерывать давность, наш закон противополагает простое оглашение его предмета, как такое обстоятельство, которое, напротив, прерывать давность не может, под каковым действием, по объяснению Энгельмана и сената (реш. 1873 г., 710; 1874 г., № 618; 1877 г., № 53 и друг.), следует разуметь, напр., объявление истца о предмете иска, или подачу куда-либо, хотя бы даже и в судебное место, простого явочного заявления или прошения о нарушении его права и другие подобные.
Другое обстоятельство, могущее прерывать давность исковую, указание на которое, как я заметил несколько выше, может быть выводимо из правила 1550 ст. X т. заключается, как объяснили наши цивилисты, а также сенат, в устранении со стороны лица обязанного нарушения права лица им управомоченного посредством его признания.
По объяснению Энгельмана и Кр. М. это обстоятельство должно быть принимаемо за основание перерыва давности для всех исков одинаково, как личных так и вещных и, притом, одинаково для тех и других, как вследствие признания со стороны лица обязанного или нарушителя чужого вещного права лица управомоченного, выраженного ими положительно все равно вне суда, или перед судом, так и вследствие признания косвенного; выразившегося, напр., в прекращении нарушения права вещного, или же в исполнении права обязательственного, или части его, платежом, напр., процентов, или выдачей нового долгового документа, или же установлением по обязательству какого-либо обеспечения, напр., поручительства, или залога, или же в других подобных действиях, указывающих прямо или косвенно на признание права лица им управомоченного.
Победоносцев и сенат, напротив, указывают на это обстоятельство, как на обстоятельство, могущее прерывать только давность, установленную для исков о правах обязательственных, что представляется, разумеется, вполне согласным с правилом 1550 ст., как правилом, говорящим действительно о перерыве давности только для исков об этих правах, но, несмотря на это, не может быть не признано вполне правильным и указание Энгельмана и Кр. М. на возможность принятия этого обстоятельства за основание к допущению перерыва давности и для исков о правах вещных, на том основании, что им одинаково устраняется то нарушение, которое могло служить первоначально поводом к предъявлению иска, и в виду устранения которого и предшествовавшее ему течение давности неминуемо также должно терять всякое значение и по объяснению сената (реш. 1879 г., № 347), несмотря на то, что в правиле 1550 ст. говорится о перерыве давности, установленной только для исков об исполнении договорных обязательств, содержащееся в нем указание, как выражающее собой в этом отношении общее начало, должно иметь применение и к давности исков об исполнении всякого рода обязательств, безотносительно к источнику их происхождения, потому, что в частичном исполнении всякого обязательства выражается его признание, которое есть один из способов перерыва давности исковой, вообще даже для исков об исполнении таких обязательств, для исков об исполнении которых законом установлена не десятилетняя, а более краткая давность, как, напр., для исков к железным дорогам о вознаграждении за вред, причиненный здоровью при их эксплуатации, в случае исполнения железной дорогой хотя бы в части обязанности представления вознаграждения без предъявления к ней иска (реш. 1893 г., № 30).
Объяснение это представляется вполне согласным с началом, выраженным в правиле 1550 ст., а затем нельзя не пожалеть только о том, что сенат в этом последнем решении не дал никакого указания на то – какая давность должна быть принимаема во внимание относительно погашения исков об исполнении таких обязательств, для исков об исполнении которых законом установлена более краткая давность, предъявляемых после перерыва этой давности частичным исполнением обязательства, т.е. должна ли быть принимаема во внимание опять более краткая первоначальная давность, или же, напротив, уже общая десятилетняя давность, без всякого отношения к тому, насколько продолжительной представляется первая.
Какие-либо данные для разрешения этого недоразумения в самом законе найти нельзя, если же для этого разрешения принять во внимание то обстоятельство, что после перерыва давности предъявлением иска законом установлена одна общая десятилетняя давность для доведения всяких исков до конца хождением по ним без всякого отношения к продолжительности давности первоначальной, установленной для предъявления тех или других исков в отдельности, то, руководствуясь аналогией, представляемой этим постановлением закона, скорее следует признать, что и после перерыва давности первоначальной признанием права истца, или устранением его нарушения новая давность для исков и о таких обязательствах, или правах, первоначальная давность для предъявления которых установлена в размере меньшем десяти лет, должна быть полагаема уже в размере общей десятилетней земской давности.
Прерванной давность признанием права истца, или устранением его нарушения посредством исполнения обязательства в целом, или в части, может считаться, однако же, по правилу 1550 ст. лишь при том условии, когда бы эти действия были совершены до истечения давности, что и понятно, вследствие того, что говорить о перерыве давности только и возможно тогда, когда она еще не истекла, и когда, при этом, совершение этих действий до наступления этого момента было доказано, разумеется, никем иным, как истцом, если он на них указывает.
Из этого требования закона само собой вытекает то заключение, что для перерыва давности представляется необходимым признание права истца, последовавшее от самого лица обязанного, почему и не может быть не признано вполне правильным замечание Победоносцева (Курс гр. пр., т. III, стр. 206) о том, что ни напоминание самого кредитора должнику о долге, ни передача им обязательства третьему лицу без участия в этом действии должника, напротив, не могут иметь никакого значения и не могут быть принимаемы за основания перерыва давности.
С другим замечанием Победоносцева о том, что признание права лица управомоченного тогда только может быть принимаемо в значении обстоятельства, могущего прерывать давность, когда оно выразилось в форме какого-либо юридического действия, а не просто в слове, напротив, согласиться нельзя, вследствие того, что сам закон придает во многих случаях и словесным волеизъявлениям значение таких юридических фактов, которые могут влечь за собой возникновение, изменение или прекращение правомочий, и в виду каковых постановлений закона следует скорее придавать и словесным признаниям прав значение таких обстоятельств, которые могут прерывать давность, хотя бы, по крайней мере, во всех тех случаях, в которых сам закон допускает констатирование их признания таким способом.
Правда, в правиле 1550 ст. говорится как о признании права лица им управомоченного, как об обстоятельстве, могущем прерывать давность, выразившееся только в каких-либо действиях по их исполнению, но дело в том, что вряд ли одно это обстоятельство может быть принимаемо за достаточное основание утверждения Победоносцева, вследствие того, что по отношению перерыва давности имеет значение не только исполнение обязательства, но и вообще признание его в силе со стороны лица обязанного, потому, что признанием также устраняется нарушение права истца, что по отношению допустимости перерыва давности и имеет собственно значение.
По крайней мере, и из наших цивилистов Энгельман и Кр. М., как мы указали несколько выше, а также и сенат во многих отношениях (реш. 1877 г., № 304; 1895 г., № 21 и друг.) признают значение обстоятельства, могущего прерывать давность не только за полным, или частичным исполнением обязательства, но и за его признанием в силе со стороны лица обязанного, выраженного им или прямо посредством заявления о его признании на письме или словесно, или же косвенно какими-либо действиями, в роде, напр., как объяснил собственно сенат, ведения им с кредитором переговоров об отсрочке платежа, или же о способах исполнения, или обеспечения обязательства, посредством установления залога, или поручительства в его исполнении и другими подобными, на том основании, как объяснил собственно сенат, что из того обстоятельства, что правило 1550 ст. допускает перерыв давности в случаях исполнения обязательства по той причине, что действием этим подтверждается лицом обязанным действительность обязательства, вполне возможно выведение того заключения, что и признанием обязательства, как действием также подтверждающим его действительность, должна прерваться и давность для иска о его исполнении.
Не менее основательным представляется и другое объяснение сената, данное им в первом из указанных решений, относительно собственно способов констатирования признания лица обязанного в силе его обязательства, заключающееся в том, что констатирование его должно быть признаваемо допустимым и посредством показаний свидетелей, в тех, разумеется, случаях, когда закон в подтверждение его не требует безусловно представления письменных доказательств, а также и объяснение его о том, что в тех случаях, когда закон требует констатирование исполнения обязательства письменно, доказанным исполнение его может быть признаваемо и в тех случаях, когда надпись о его исполнении сделана не только самим должником, но и кредитором, или же за него и другим лицом, или каким-либо присутственным местом, если только при этом доказано, что исполнение обязательства действительно должником было сделано (реш. 1868 г., № 118; 1871 г. № 1122; 1877 г., № 242 и друг.).
Не может быт не признано, наконец, вполне правильным и указание сената, как на одно из последствий перерыва давности этим последним способом, на то, что с перерывом права на иск о главном предмете обязательства в то же время должна считаться прерванной также и давность на отыскание его принадлежностей, как, напр., процентов в случае уплаты всего капитала, или части его после того, как для отыскания их давность уже истекла (реш. 1879 г., № 347; 1896 г., № 3).
Хотя предъявлением иска давность и прерывается, но, однако же, не навсегда, так как в правиле 1 ст. прилож. к 694 ст. X т. в отношении течения давности еще постановлено, что если кто, предъявив иск десять лет не будет иметь хождения, то таковой иск уничтожается.
Нельзя сказать, чтобы постановление это отличалось надлежащей ясностью, так как в нем не определено ни то, что следует разуметь под хождением, ни то, при каких условиях нехождение по делу должно сопровождаться указанным в нем последствием.
В уложении саксонском вместо этого правила выражено другое, гораздо более точное, в котором по указании сперва последствий перерыва давности предъявлением иска, затем постановлено, что при тяжбе, оставшейся неоконченной судебным решением, давность полагается со времени совершения последнего судопроизводственного действия.
В смысле напоминающем это последнее постановление объясняет только-что приведенное правило и нашего закона Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 375), утверждая, что по предъявлении иска давность, хотя и должна начинаться вновь, но что в том случае когда бы истец по его предъявлении не ходатайствовал о продолжении дела, вследствие чего производство по нем и не продолжалось бы, давность вновь может восприять ее течение со дня последнего действия по делу.
Объяснение это слишком кратко для того, чтобы могло считаться сколько-нибудь достаточным.
Несколько более подробным представляется объяснение, данное Гольмстеном в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 242), который, по объяснении сперва самого понятия нехождения по делу, определяет, затем, как последствия по отношению дальнейшего существования этого обстоятельства, так равно и начальный момент возникновения давности иска по его предъявлении.
Именно, под нехождением по делу следует, по объяснению его, разуметь несовершение истцом таких действий, следующих за предъявлением иска, которые необходимы для продолжения процесса, как напр., незаявление им просьбы о назначении заседания, когда без таковой дело не может быть назначено к слушанию и разрешено судом, или неучастие его в заседании назначенном для слушания дела, вследствие чего оно исключается из очереди и остается затем, без движения и других подобных, последствием чего и должно быть уничтожение иска за давностью, которая должна быть исчисляема со дня его предъявления.
Определение понятия хождения по делу по соображении правил закона, определяющих порядок движения процесса, выраженных в новом уставе гражданского судопроизводства несмотря на то, что правила закона о давности были установлены при прежнем порядке судопроизводства, представляется как нельзя более основательным, вследствие того, что понятие хождения по делу, как действия процессуального, и должно быть определяемо по соображении тех процессуальных законов, которые действуют в известное время, безотносительно ко времени установления законов о давности, и почему, и определение этого понятия, даваемое Гольмстеном по соображении нашего нового процессуального закона, как вполне согласное с установленным им порядком движения процесса, и не может быть не признано совершенно правильным.
Также точно представляется вполне правильным и указание его на тот начальный момент, с наступления которого должна быть исчисляема, если можно так сказать, давность процесса, несмотря на то, что в правиле собственно 1 ст. прилож. к 694 ст. в этом отношении точного определения и не дано, но потому, что оно согласно с указанием, данным законом в этом отношении в правиле 1549 ст. X т., в котором сказано, что договор прекращается, между прочим, также и в том случае, когда по предъявлении его ко взысканию не было хождения в присутственных местах в течение десяти лет со времени предъявления его ко взысканию.
Также и по объяснению сената, давность, прерванная предъявлением иска, остается прерванной до прекращения истцом хождения по делу, т.е. до того времени, когда он упустит совершить процессуальное действие, необходимое для дальнейшего движения дела в суде, не будет, напр., просить о назначении заседания для слушания дела, не явится в заседание, назначенное для его слушания и другие подобные (реш. 1897 г., № 42), а по объяснению М. Гр. в его статье „О влиянии уничтожения производства на перерыв земской давности”, давность, прерванная в ее течении предъявлением иска, вновь воспринимает ее течение вообще по уничтожении производства по делу определением суда, безразлично, по какому бы то ни было поводу и, притом, как по его или собственной инициативе, или же по просьбе ответчика, по причине, напр., неподсудности суду предъявленного иска, или же вследствие неявки истца в заседание суда, бывшее назначенным для рассмотрения дела и других (Юрид. Газ. 1904 г. № 69).
Недостаточным, затем, и правило этой последней статьи так же точно, как и правило 1 ст. прилож. к 694 ст., представляется в том отношении, что в нем не указывается то необходимое условие, при наличности которого погашение иска за давностью, вследствие нехождения по делу, только и может считаться допустимым, – условие, заключающееся в том, чтобы дело за нехождением по нем не было окончено в суде постановлением по нем решения.
Не содержат в себе указания на необходимость наличности этого условия допустимости действия давности процесса и узаконения, показанные источниками правил обеих этих статей, и только, затем, из 30 ст. Высочайше утвержденной 1783 г. 30 Января Инструкции Межевой Конторе, учрежденной для размежевания Могилевской и Полоцкой губерний, показанной в числе источников правила 567 ст., указывающей признаки бесспорного владения, возможно извлечение указания на необходимость наличности этого условия допустимости действия давности процесса, так как в статье этой указано, что действие десятилетней давности должно иметь место, между прочим, и в тех случаях, когда бы те, которые заявили просьбы о завладении их земель, после в течение 10 лет соперника своего к суду не призывали и дела до окончания не довели, т.е. хождением по делу не достигли окончания его, разумеется, ничем иным, как постановлением но нем решения.
Указание это может давать, кажется, достаточное основание тому заключению, что нехождение по делу может быть принимаемо за основание погашения иска за давностью при наличности лишь того обстоятельства, когда бы в течение 10 лет за неосуществлением права на иск посредством хождения по делу, оно не получило в суде окончания, посредством постановления по нем решения.
Что иск может быть признан подлежащим погашению за нехождением по делу только при наличности этого последнего обстоятельства, то это признает по-видимому и сенат, так как он объяснил, что одно нехождение истца по делу не должно быть принимаемо за повод к прекращению иска в тех случаях, когда и без его хождения дело продолжалось производством и было окончено постановлением по нем решения (реш. 1874 г., № 382; 1879 г., № 264).
Недостаточными только-что указанные правила закона о погашении права на иск за нехождением по делу представляются также и во многих других отношениях, и именно,
во-1-х, в том отношении, что ими не определяется прямо значение актов хождения по делу, как обстоятельств, долженствующих так или иначе влиять на течение давности процесса, и,
во-2-х, не указывается, вследствие этого, и порядок исчисления десятилетнего срока этой давности, в случаях совершения отдельных актов хождения по делу в продолжение производства по нем.
Устранение первого из этих пробелов в них может быть впрочем признано возможным, кажется, посредством вывода из них по аргументу а contrario того заключения, что если прекращение иска, согласно сделанных в них указаний, должно иметь место только в случаях нехождения по делу в течение 10 лет, то, что, напротив, в случаях хождения по иску, хотя бы это хождение выразилось в одном таком действии, которое по законам права процессуального представляется полезным для продолжения производства по делу, давность процесса не должна иметь места, и почему, и совершение какого-либо из этих действий должно иметь значение обстоятельства, могущего служить поводом к перерыву течения этой давности, или то именно значение, которое придает обстоятельствам, задерживающим производство по делу и уложение саксонское и каковое значение признает за хождением по делу, как мы видели несколько выше, и из наших цивилистов Энгельман.
Таким устранением этого пробела в нашем законе без затруднения уже может быть восполнен и другой, только-что указанный, недостаток его, так как ничего не может быть очевиднее того, что если хождению по делу должно быть присваиваемо значение обстоятельства, прерывающего течение давности, то что и срок давности должен воспринимать его течение вновь после совершения истцом каждого такого акта хождения по делу, или, как не совсем точно объяснил Энгельман, со дня последнего совершенного по делу действия, на том основании, что совершением его, как и наступлением вообще обстоятельства, прерывающего течение давности, прежде протекший срок давности должен подлежать устранению так, как бы течение его и не возникало, и почему в этих собственно случаях срок давности процесса уже никак не может быть исчисляем со времени предъявления иска по правилу 1549 ст.
Недостаточным, наконец, представляется наш закон об этой давности также и в том отношении, что в нем не указывается, может ли эта давность, подобно давности первоначальной, подлежать приостановлению вследствие или недееспособности истца, или же вследствие наступления каких-либо других обстоятельств, могущих лишить его возможности вести процесс.
Что касается прежде допустимости приостановления течения этой давности вследствие недееспособности истца, то ничего в этом отношении не указано только в самых правилах о земской давности, но в показанном в числе их источников Высочайше утвержденном 23 Апреля 1845 г., Мнения Государственного Совета „О силе и действии земской давности” прямо выражено, что особый порядок исчисления сроков давности устанавливается для начатия исков малолетних и других недееспособных лиц, из какового указания возможно выведение того заключения, что течение давности процесса по предъявлении иска, согласно этого закона, напротив, не должно подлежать приостановлению вследствие недееспособности истца.
Что заключение это может быть принято за основание к восполнению допущенного в этом отношении пробела в самом законе о земской давности, то подкреплением этому не может не служить также и то обстоятельство, что и правила нашего нового устава гражданского судопроизводства о приостановлении производства по случаю недееспособности сторон процесса и последствиях его приостановления, выраженные в 681 и 692 ст., не только не содержат в себе даже и намека, как на последствие приостановления производства, на приостановление течения давности процесса, но даже прямо указывают, что уничтожение приостановленного производства по случаю их недееспособности, не прерывает даже первоначальной исковой давности, и в виду каковых правил следует скорее, вопреки мнению Гольмстена, выраженному им в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 244), признать, что недееспособность истца не должна влечь за собой приостановление течения давности процесса.
По мнению Гольмстена, за обстоятельства, могущие служить основанием приостановления течения этой давности, должны быть принимаемы не только недееспособность истца, но и все другие такого рода обстоятельства, которые фактически лишают истца возможности действовать на суде, как, напр., обстоятельства нахождения истца в плену, или заграничном походе.
По поводу этого указания нельзя не заметить, что в виду, во-1-х, того что и сам закон в правиле 4 ст. прилож. к 694 ст. говорит о допустимости отсрочки в давности по случаю этих обстоятельств только в тех случаях, когда бы об этом было объявлено особое распоряжение правительства, а во-2-х, потому, что на допустимость приостановления течения собственно давности процесса по случаю наступления такого рода обстоятельств в законе нет и намека, указание это вряд ли может быть принято к руководству, как не могущее быть подкрепленным данными законами.
Подчиняет, наконец, наш закон, подобно уложению саксонскому, действию давности погасительной и самое судебное решение постановляя в этом отношении в правиле 6 ст. прилож. к 694 ст. X т. следующее:
„Решения судебных мест, более десяти лет не обращенные к исполнению, если в течение сего времени не было ни с чьей стороны ни требования, ни просьбы о приведении сих решений в действие, или хотя и обращенные к исполнению, но оставшиеся более десяти лет не исполненными, когда в продолжение сего времени также ни с чьей стороны о приведении их в действие ни требования, ни просьбы не было, теряют свою силу по общим правилам о давности”.
По прочтении этого правила нельзя не признать, что и оно, подобно тому, как и правила о давности процесса, отличается большими неточностями.
Так, прежде всего обращает на себя внимание неопределительность его в отношении указания как тех решений, о погашении которых давностью, в нем говорится, так и определения того начального момента, со времени которого погашающая решение давность должна воспринимать ее течение.
Первый из этих недостатков представляется отчасти уже восполненным тем объяснением сената, которым он совершенно основательно указал, что давность, о которой говорится в правиле этой статьи, должна иметь отношение к погашению только решений состязательных, но не заочных, на том основании, что для приведения в исполнение решений заочных установлена особая давность правилом 735 ст. уст. гр. суд. (реш. 1885 г., № 80).
Входить здесь в объяснение собственно этого исключительного правила я не буду, в виду как особого значения его в отношении давности, так и рассмотрения его мной уже в другом моем труде (Опыт Коммен. к уст. гр. суд., изд. 2, т. IV, стр. 159-164).
Этим объяснением сенат первый из указанных недостатков правила разбираемой статьи устраняет, однако же, только отчасти, потому, что он еще не выясняет к погашению каких именно состязательных решений должна иметь отношение давность решения по правилу этой статьи.
Если в видах устранения этого недостатка принять в соображение то обстоятельство, что в правиле этой статьи говорится о погашении давностью необращенных к исполнению решений и что по прежним правилам судопроизводства, когда правило это было установлено, обращаемы к исполнению могли быть, только решения вступившие в законную силу, то и в восполнение его следует признать, что погашению давностью должны бы быть признаваемы подлежащими только эти последние решения.
По правилу 924 ст., нового уст., гр. суд., исполнению могут подлежать уже не только решения, вступившие, в законную силу, но также и решения в законную силу еще не вступившие, но обращенные к предварительному исполнению, в виду какового правила и в восполнение указанного недостатка правила разбираемой статьи следует признать, что в настоящее время под теми решениями, которые по правилу этой статьи должны подлежать действию давности погашающей, следует разуметь состязательные решения, не только вступившие в законную силу, но и решения, обращенные к предварительному исполнению.
При руководстве этими объяснениями представляется возможным устранить также и второй из указанных недостатков правила разбираемой статьи, так как объяснения эти дают основание тому заключению, что если действию этой давности могут подпадать такие решения, которые могут подлежать исполнению, то что и начальный момент этой давности иначе не может быть определяем, как по времени наступления того момента, с которого они могут быть обращаемы к исполнению, каковым моментом и представляется, очевидно, или время вступления решения в законную силу, или же время постановления судом решения, обращаемого к предварительному исполнению, или же, наконец, то время, которое было бы указано в самом решении, как срок, с наступления которого оно должно подлежать исполнению, как указано в уложении саксонском, а когда бы в нем было указано несколько отдельных сроков, с наступления которых должны подлежать исполнению части решения, что может иметь место, напр., в случаях возложения решением обязанности или производства периодических платежей, или же совершения разновременно других каких-либо действий, то в отдельности каждый срок, с наступления которого должны подлежать исполнению части решения, так что с наступления каждого из этих сроков особо должна быть начинаема и давность той или другой части решения.
Недостаточным, затем, правило разбираемой статьи представляется еще в том отношении, что в нем не определены прямо ни условия наступления действия погашающей решение давности, ни значение тех обстоятельств, которые, в силу содержащегося в нем указания, могут как бы устранять действие этой давности.
Из того, однако же, обстоятельства, что правилом этой статьи допускается наступление действия давности погашающей решение не безусловно, когда бы оно не было по какой-либо причине окончательно приведено в исполнение в течение десятилетней давности, но лишь при том условии, когда бы не было со стороны заинтересованного в приведении его в исполнение лица заявлено просьбы или ходатайства о его исполнении, возможно выведение того заключения, что за необходимое условие наступления действия этой давности следует признавать неосуществление со стороны этого лица права признанного за ним решением, посредством приведения его в исполнение в течение десяти лет со времени начального момента ее течения.
С наступления этого последнего момента начало этой давности может быть исчисляемо, однако же, очевидно, лишь только в случаях полного неосуществления заинтересованным в исполнении решения лицом его права, признанного решением, но не в тех случаях, когда бы им были заявляемы ходатайства о его исполнении, вследствие того, что правилом этой статьи допускается наступление действия давности решения только при отсутствии этих ходатайств с его стороны, в виду чего и не может не возникать, разумеется, недоразумения относительно определения начального момента этой давности в этих последних случаях.
Не может не быть, кажется, очевидным, что разрешение этого недоразумения зависит вполне от предварительного определения значения обстоятельства заявления ходатайства о приведении решения в исполнение, как обстоятельства, долженствующего так или иначе влиять на течение этой давности.
При прежнем порядке производства по приведению решений в исполнение, по объяснению сената (реш. 1873 г., № 760), решения теряли их силу лишь в тех случаях, когда, во-1-х, они не были обращаемы к исполнению или судом ех officio в течение 10 лет, или же когда в течение этого времени не было подаваемо суду просьбы о посылке указа полиции о их исполнении и, во-2-х, когда после посылки этого указа опять в течение 10 лет они или не были исполнены полицией, или же не было заявляемо полиции просьбы о их исполнении.
Нельзя, кажется, не признать, что объяснения эти вполне соответствуют точному смыслу правила разбираемой статьи и что, вследствие этого, не может быть не признано вполне правильным и другое объяснение сената, относящееся уже прямо до определения значения заявления просьбы об исполнении решения, которым сенат указал, что просьбы эти по их значению должны быть приравнены тем просьбам, в которых выражается хождение по делу до постановления по нем решения, и последствия предъявления которых заключаются в устранении течения давности процесса, почему и заявление просьбы об исполнении решения должно быть принимаемо в значении обстоятельства, прерывающего течение давности, установленной для погашения решения (реш. 1885 г., № 80; 1896 г., № 59).
Если в значении этого обстоятельства должно быть принимаемо каждое ходатайство заинтересованных в исполнении решения лиц о приведении его в исполнение, то относительно определения начального момента давности, долженствующей погашать решение в случаях заявления таких ходатайств, нельзя не признать, что в виду того, что после перерыва давность вообще должна вновь воспринимать ее течение, и начальный момент ее течения должен быть определяем вновь по времени заявления каждого отдельного ходатайства о приведении решения в исполнение, как объяснил и Энгельман (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 375).
За такие ходатайства, заявлением которых должна прерываться давность решения, могут быть принимаемы, по объяснению сената, напр., просьбы о совершении действий, указанных в 926, 938 и 939 ст. уст. гр. суд., т.е. просьбы о выдаче исполнительного листа, просьбы обращенные к председателю суда о назначении судебного пристава, представление исполнительного листа судебному приставу.
Не может быть никакого сомнения в том, что в значении таких же ходатайств должны быть принимаемы и многие другие просьбы и действия в производстве по исполнению решения, указанные в уставе гражданского судопроизводства, как, напр., просьбы об обращении взыскания на то или другое имущество, просьбы о передаче отсужденного имущества, о назначении описи и продажи имущества, а также и различные жалобы, приносимые на действия судебного пристава по исполнению решения и другие.
Все подобные просьбы и ходатайства могут прерывать, по объяснению сената (реш. 1885 г., № 82), течение давности решения, однако же, лишь только против тех лиц, в отношении которых исполнение решения было направлено, но не против других ответчиков, даже и тех, которые в силу решения были бы обязаны солидарной ответственностью с первыми, каковое объяснение представляется совершенно правильным по тем же основаниям, по которым и предъявлением иска погашающая давность может считаться прерванной только против тех лиц, против которых, как против ответчиков он был предъявлен.
По мнению Вормса, высказанному им в его статье „К вопросу о перерыве давности решения”, напротив, из означенных действий не могут прерывать течение давности в отношении решения, как просьба истца о выдаче исполнительного листа, так и просьба его, обращенная к председателю суда о назначении судебного пристава для исполнения решения, ни, наконец, передача исполнительного листа судебному приставу, если при этом истцом не были указаны ему способы приведения решения в исполнение, на том основании, что все эти действия суть только действия предварительные, совершаемые без извещения противной стороны, которая ставится в известность о начале производства по исполнению решения только сообщением ей судебным приставом о способе приведения его в исполнение (Право 1903 г. № 45), каковое утверждение его нельзя, однако же, признать правильным, на том основании, что выставленное в основание его то положение, что давность могут прерывать вообще только действия, совершенные по извещении о их совершении ответчика, нельзя считать правильным потому, что в противном случае пришлось бы считать и подачу искового прошения по принятии его судом за действие, не могущее прерывать течение давности, что, как мы видели выше, было бы вполне неправильно.
По поводу требования закона наличности хождения относительно приведения в исполнение решения для устранения погашающей решение давности, нельзя еще не заметить, что исполнение его подобно тому, как и исполнение требования его наличности хождения для движения производства по делу, может иметь значение лишь только при том условии, когда бы вследствие неисполнения его, производство по исполнению решения оставалось без движения и решение приведено в исполнение не было, но не в тех случаях, когда бы и при его неисполнении, производство по исполнению решения продолжалось, все равно – вследствие ли действий самих органов, исполняющих решение, или же ходатайства противной стороны, подобно тому как и нехождение по делу, как мы видели несколько выше, может иметь значение только в тех случаях, когда бы вследствие нехождения производство по нем оставалось без движения и оно не было доведено до конца постановлением по нем решения.
Кроме ходатайства о приведении решения в исполнение, в значении обстоятельства, могущего прерывать давность решения, может быть принимаемо, по указанию сената (реш. 1885 г., № 82; 1890 г., № 68), на основании 1550 ст. X т. также и добровольное, хотя бы частичное исполнение решения ответчиком или признание им его обязанности перед истцом, решением установленной, и притом, могущего прерывать одинаково как давность решения состязательного, так и заочного, когда бы оно последовало только до истечения давности решения, так как признание обязанности, сделанное после этого момента, может иметь только значение обстоятельства, могущего прерывать давность на предъявление иска, каковое указание сената не может быть не признаваемо совершенно правильным, вследствие того, что частичное исполнение обязанности или ее признание лицом обязанным должно иметь значение обстоятельства, прерывающего течение давности безусловно и совершенно независимо от того, когда бы оно имело место: до предъявления иска, или же после его предъявления и во время производства по нем, или же, наконец, по постановлении решения и во время приведения его в исполнение.
Недостаточными, наконец, правила нашего закона о давности решения представляются в том отношении, что в них ничего не говорится о допустимости приостановления погашающей решение давности или по недееспособности истца, или же вследствие наступления каких-либо таких обстоятельств, которые делают невозможным приведение решения в исполнение.
Неуказание закона на допустимость приостановления течения давности решения по случаю собственно недееспособности истца должно быть принимаемо скорее в значении обстоятельства, указывающего на недопустимость приостановления ее течения по этой причине по тем же основаниям, по которым, как мы объяснили несколько выше, не должно считаться допустимым по этой причине и приостановление течения давности производства по делу.
Относительно допустимости приостановления течения давности решения вследствие наступления таких обстоятельств, которые делают приведение решения в исполнение невозможным, по крайней мере, сенат высказался, напротив, за допустимость приостановления ее течения на том основании, что правило 6 ст. прилож. к 694 ст. должно иметь силу лишь настолько, насколько истцу представляется возможность для охранения судебного решения от действия давности требовать его исполнения против надлежащего ответчика, и почему оно не должно иметь применения в том, напр., случае, когда при неимении в виду ответчика истец лишен возможности предъявить судебному приставу требование о приведении решения в исполнение, что может иметь место, напр., в том случае, когда вследствие смерти ответчика не определились еще его наследники, вследствие спора их о наследстве, долженствующие отвечать вместо него, и когда течение давности решения должно подлежать приостановлению со времени смерти ответчика и до разрешения судом этого спора их (реш. 1888 г., № 35).
Хотя в указанном правиле закона и ничего не говорится о допустимости приостановления течения давности решения вследствие наступления таких обстоятельств, которые делают приведение его в исполнение невозможным, но, несмотря на это, если только считать объяснение его сенатом соответствующим тем предположениям, в виду которых оно, как можно предполагать, и на самом деле было установлено, представляется возможным признавать правильным и указание сената на допустимость приостановления течения давности решения в указанных им случаях.
По объяснению сената не могут подпадать ни под действие давности нехождения по делу иски о специальном размежевании общей дачи, ни, затем, не могут терять силу за истечением давности и постановляемые по этим искам решения, вследствие неприведения их в исполнение в течение срока давности, на том основании, что если по закону на иски эти не может распространяться действие давности исковой, то из этого обстоятельства необходимо должно вытекать то заключение, что они не могут также подлежать прекращению ни за нехождением по ним, ни за неприведением в исполнение состоявшихся по ним решений в течение срока давности (реш. 1896 г., № 5).
Указание это не может быть не признано не только совершенно основательным, в виду действительной невозможности подчинить действию давности как самые иски, так и состоявшиеся по ним решения без противоречия тем постановлениям закона, которые самое право на эти иски изъемлют из-под действия давности погасительной, но должно быть обобщено и распространено, как на давность нехождения, так и на давность решения и по всем другим тем искам, право на предъявление которых законом изъято из-под действия этой давности, – искам, нами несколько выше перечисленным.
Как на последствия, наконец, истечения давности в правилах 1 и 6 ст. прилож. к 694 ст. X т. указывается, что иск, предъявленный после ее истечения, или же оставленный после его предъявления в течение ее без хождения, уничтожается и дело предается забвению, а решение, не приведенное в исполнение по истечении ее, теряет его силу, из какового постановления Энгельман совершенно основательно выводит то заключение, что в настоящее время непредъявление иска в течение давности ведет не только к потере права на иск, но и к потере самого материального права, составляющего основание этого иска (О давности по рус. гр. праву, изд. 3, стр. 393), за исключением случаев разве только добровольного осуществления противной стороной этого права ее, на том основании, что такое право, которое не может подлежать охране посредством иска, не может уже быть почитаемо за право.
До введения в действие новых судебных уставов такие последствия давности были безусловны, между тем, как в настоящее время в виду 132 и 706 ст. нового уст. гр. суд., указывающих, что суд не имеет права сам возбуждать вопрос о давности, если тяжущиеся на него не ссылались, характер указаний закона на последствия давности в таком их виде должен считаться изменившимся и наступление их должно считаться подлежащим не иначе, как по воле сторон процесса.
В виду такого изменения характера указаний нашего закона на последствия истечения давности исковой этими правилами нашего нового устава гражданского судопроизводства, и нельзя не признать, что в настоящее время последствия истечения этой давности и у нас должны заключаться, как и по праву римскому и уложению саксонскому ни в чем ином, как только в праве ответчика на предъявление возражения о ее пропуске и притом, в виду общности воспрещения этими правилами устава суду ех officio поднимать вопрос о пропуске всякой давности, что только в этом праве ответчика должны заключаться последствия не только пропуска давности, установленной собственно для предъявления иска, но также и пропуска давности процесса и давности решения.
Такое изменение новым уставом гражданского судопроизводства характера наших законов о последствиях пропуска давности несомненно указывает на то, что в настоящее время, как заметил Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 493), вопрос о давности иска не возводится нашим законом в вопрос права публичного, вследствие чего, при отсутствии возражения со стороны ответчика о пропуске давности, пропуск ее истцом не может иметь никакого значения и не может влечь по отношению права его никаких невыгодных последствий.
По мнению Любавского, выраженному им в его заметке „Отсрочка давности” (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 386), учреждение давности должно быть признаваемо соприкасающимся с правом публичным, вследствие чего и не может считаться допустимым увеличение установленного законом срока ее частной сделкой, т.е. назначение его вместо 10 лет, напр., в размере 12 лет.
Также и по мнению Шершеневича (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 165), с точки зрения нашего законодательства следует признавать недействительными соглашения, направленные к удлинению или устранению законных сроков давности; соглашение же о сокращении законных сроков давности, по его мнению, напротив, могут считаться допустимыми, вследствие того, что нет основания возражать против их силы.
По объяснению сената, напротив, вообще у нас не может считаться допустимым по отношению сторон правоотношения изменение сроков давности исковой и, притом, всякой, как общей 10-тилетней, так и частных более кратких, как напр., давности исковой к железным дорогам, на том основании, что давность установлена у нас и в видах охраны интереса публичного или общего спокойствия и безопасности (реш. 1905 г., № 20), каковое объяснение представляется, однако же, в настоящее время при действии нового закона гр. суд. вполне неосновательным.
Уложение саксонское, подобно нашему закону, также присваивает институту давности исковой частный характер, так как и оно воспрещает суду ех officio возбуждать вопрос о давности, вследствие признания за ним какового характера, оно прямо дозволяет, за некоторыми исключениями, частной сделкой, как сокращать срок общей 30-летней давности, так и удлинять более краткие сроки давности, воспрещая только удлинять общий срок давности, а также ограничивать какой-либо давностью иски о таких правах, которые не должны подлежать погашению за истечением какой-либо давности, или наоборот, устранять вовсе действие давности иска о таких правах, которые могут быть погашаемы давностью.
В виду того обстоятельства, что в настоящее время и наш закон присваивает давности исковой только характер института частного, а не публичного, как полагает Любавский, за исключением случаев залогов в пользу различных банков, и нельзя, кажется, вопреки мнению их и Шершеневича, подыскать какие-либо препятствия к недопустимости изменения сроков давности частной сделкой и у нас, если не по отношению их сокращения, вследствие того, что сокращением их ограничивалось бы неотъемлемо принадлежащее каждому право на судебную защиту его права, гарантируемого законом в течение установленных законом сроков давности, почему оно и не может считаться допустимым, то, по крайней мере, по отношению их удлинения, или даже их устранения, вследствие того, что это может касаться только частного интереса сторон сделки.
Не может быть признано, затем, допустимым и у нас так же, как не допускает и уложение саксонское, ограничение частной сделкой какой-либо давностью права на предъявление иска о таких правах, которые не могут подлежать погашению вследствие истечения давности, на том основании, что изъятие права из-под действия давности погашающей установлено нашим законом в большинстве случаев в интересе публичном, а не частном.
Как на другое последствие истечения давности исковой собственно по отношению осуществления прав обязательственных в праве римском указывалось на отпадение, вместе с главным правом, и его принадлежностей, или обеспечений, как-то: залога и поручительства.
В нашем законе хотя прямого указания на такое последствие пропуска давности исковой относительно осуществления прав обязательственных и не выражено, но, несмотря на это, и в виду того, что обеспечения обязательства представляются такими добавочными к нему частями, что право на их осуществление зависит вполне от осуществимости самого обязательства, и нельзя не признать, что это последствие пропуска давности иска о праве обязательственном должно иметь место и у нас.
Что последствие это должно иметь место в частности по отношению права на залог и у нас, то это признают, как Энгельман (О давности по рус. гр. праву, стр. 891), что видно из того, что за начало течения давности для осуществления права на залог он признает тот день, в который подлежало исполнению самое обязательство, им обеспеченное, так и сенат (реш. 1891 г., № 26), что видно из того объяснения его, в котором он высказал, что после истечения срока давности для предъявления иска об исполнении того договора, в обеспечение которого было представлено в залог движимое имущество, теряет силу и залоговое право на него, после чего залогодатель за пропуском давности в праве предъявить требование об освобождении от залога его имущества.
На другое основание прекращения права на иск, указываемое правом римским и уложением саксонским, или на обстоятельство стечения исков, напротив, никаких общих указаний в нашем законе найти нельзя, хотя в одном частном правиле его, выраженном в 669 ст. X т. 1 ч., которым указывается, что кто в личной обиде или оскорблении учинит иск гражданский, тот уже лишается права иска уголовного в той же обиде или оскорблении, и нельзя, кажется, не усмотреть намека на то, что и нашему праву не безызвестно это основание прекращения исков, так как правилом этим указывается на недопустимость предъявления одного иска после другого, в случае возможности осуществления одного и того же права посредством различных исков.
Несмотря, однако же, на отсутствие в нашем законе общего указания на стечение исков, как на обстоятельство погашения права на иск, никак нельзя утверждать, чтобы обстоятельство это не подлежало принятию в значении такого основания прекращения исков и у нас, на том основании, что основание присвоения ему такого значения коренится в таком общем правиле справедливости, указанном римскими юристами, которое должно иметь общеобязательную силу всюду и всегда.
В самом деле, на каком бы основании было возможно у нас, без нарушения справедливости и единственно только вследствие отсутствия в законе указания, допустить получение двойного удовлетворения по одному и тому же праву?
Немногих примеров такого рода исков будет, кажется, достаточно для того, чтобы указать, что допущение такого результата решительно немыслимо у нас.
Так, например, покупщикъ имущества может просить, вследствие несоответствия его условленным в договоре качествам, об уничтожении договора посредством actio redhibitoria, но может также просить и уменьшения условленной за него цены, посредством actio quanti minoris.
Если бы покупщик достиг удовлетворения посредством первого иска, то возможно ли, без нарушения справедливости, допустить домогательство его на получение удовлетворения еще посредством последнего иска? Представим себе другой случай.
Лицо, потерпевшее вред в здоровье, вследствие несчастья, случившегося на железной дороге или пароходе, в праве на основании 683 ст. X т. 1 ч. требовать от железнодорожной или пароходной компании вознаграждения, или в виде определенной суммы, уплачиваемой единовременно, или же в виде ежегодного пособия.
Возможно ли допустить, после получения истцом удовлетворения посредством первого иска, еще домогательство его о получении с железнодорожной или пароходной компании ежегодного пособия?
Или еще: возможно ли допустить, после получения удовлетворения с одного из солидарных ответчиков по обязательству, домогательство истца о взыскании этого удовлетворения с другого из сообязанных ответчиков?
Все эти случаи возможности осуществления одного и того же права посредством различных исков с очевидной ясностью указывают на то, что и у нас обстоятельство стечения исков должно быт принимаемо за основание погашения права на все другие, возможные, с целью осуществления этого же самого права, иски, в тех случаях, на которые указывают право римское и уложение саксонское, так как принятие к руководству этих указаний у нас требуется тем же правилом справедливости, которое выставлено римскими юристами в основание необходимости прекращения права на иск, в случае concursus actionum, с целью преграждения лицу управомоченному возможности получения им двойного удовлетворения по одному и тому же праву.
Нельзя не удивляться, что, несмотря на всю очевидность необходимости принятия этого обстоятельства за основание к прекращению права на иск и у нас, никто из наших цивилистов, кроме Васьковского (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 161), а также процессуалистов, касавшихся оснований прекращения права на иск, и даже Малышев, не указывают на это обстоятельство, как на одно из оснований прекращения искового права, а говорят только, как, напр., Малышев, о давности, как об одном из этих оснований (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 254).
Некоторым, правда, указание на это обстоятельство, как на основание прекращения права на иск, может показаться и излишним, в виду того, что обстоятельством достаточно препятствующим возможности получения двойного удовлетворения, могут представляться последствия законной силы решения; но на самом деле, однако же, это не так, вследствие того, что или по нетождеству в объекте исков, или по различию в лице ответчика, правила об объективных и субъективных последствиях законной силы решения не могут служить препятствием лицу управомоченному к предъявлению одного иска после другого, в только-что указанных случаях возможности предъявления различных исков, с целью осуществления одного и того же права, в виду чего принятие обстоятельства стечения исков за основание погашения права на иск и представляется необходимым, как дополнение правил о законной силе решения, с целью именно преграждения возможности получения двойного удовлетворения по одному и тому же праву, в тех случаях, когда правила о законной силе решения представляются для этого недостаточными.
Один из такого рода случаев, когда право на иск подлежало погашению именно вследствие стечения исков, восходил и на рассмотрение сената (реш. 1883 г., № 87), но сенат, хотя и принял обстоятельство это за основание недопустимости предъявления другого иска, с целью получения удовлетворения по одному и тому же праву, объяснив, что вдвойне вознаграждать свой ущерб нельзя, вследствие чего нельзя, например, искать удовлетворения вознаграждения за убытки одновременно с страховщика и лица, виновного в их причинении, но, к сожалению, он не дал обстоятельству этому общего объяснения и не обратил внимания на значение его, как одного из оснований прекращения права на иск.
В то время, как относительно искового права мы имеем общие определения в наших гражданских законах, относительно возражения, как судебного средства защиты гражданских прав, напротив, никаких общих указаний в них уже не содержится; зато есть одно постановление в уставе гражданского судопроизводства, с помощью которого этот недостаток нашего материального права может быть восполнен, так как из него может быть извлечено общее определение существа возражения.
Постановление это выражено в 315 ст. уст. гр. суд. и заключается в следующем: в ответе против искового прошения должны быть изложены обстоятельства, на которых основан спор ответчика, разумеется, против требований истца, заявленных в его исковом прошении.
Уложение саксонское, как мы видели выше, возражением признает также указания на обстоятельства, посредством которых иск вполне или отчасти опровергается.
Из сравнения этих постановлений нетрудно усмотреть, что нашим законом понятие возражения, как средства защиты гражданских прав, определяется совершенно тождественно с уложением саксонским, в смысле указания ответчика на обстоятельства, могущие служить для него защитой против требований истца, как заключающие в себе основания к их опровержению или оспариванию.
Такое определение понятия возражения, выраженное у нас хотя и в процессуальном законе, не может не вести к тому заключению, что в смысле права материального возражение и у нас должно быть принимаемо в том же значении, в каком оно принималось и римскими юристами, или в значении правомочия лица, посредством указания на обстоятельства опровергающие исковые требования, домогаться отклонения их в целом или в части.
В видах осуществления этого правомочия ответчик, конечно, и у нас, подобно тому, как в процессе римском и как это указывает из наших процессуалистов Малышев (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 265), в праве защищаться, отрицая вполне, или частью существование права, утверждаемого истцом, основывая это отрицание или на опровержении утверждаемых истцом фактов, служащих основанием его иску, или на опровержении их юридического значения, или приводя, в видах ослабления требования истца, другие такого рода факты, которые указывают, что требование истца совсем не могло возникнуть, или же что оно впоследствии уничтожилось.
Никаких, затем, указаний на разделение возражений в нашем законе найти нельзя.
Нет таких указаний и в уложении саксонском; да и на самом деле нельзя, кажется, не признать, что классификация их представляется скорее делом юристов и науки права, чем законодательства.
По крайней мере, в праве римском классификация возражений на отдельные виды была выработана не положительным законом, но римскими юристами и была, притом выработана ими настолько основательно и соответственно различию в самой природе различных возражений, что не только не утратила значения, но вполне может быть принята к руководству и в настоящее время, тем более, что самое определение возражения, выведенное из нашего закона, вполне соответствует определению его, данному юристами римскими.
Последними, впрочем, как мы видели выше, возражения не только классифицировались по различию в их природе, но определялись, подобно, определению ими отдельных исков, еще более детально, или по соображении основания возражения, т.е. служили ли основанием возражению положительные законы, или только справедливость и проч.
Для нас имеет значение в настоящее время только первое из этих разделений; другие же, как, имевшие основания в особенностях права римского и римского процесса, в настоящее время должны быть признаны утратившими свое значение.
Для нас существенное значение имеет только основное разделение возражений, сделанное римскими юристами: во-1-х, на возражения in rem и in personam; во-2-х, на возражения personae cohaerentes и rei cohaerentes и в-3-х, на возражения dilatoriae и peremptoriae.
Основания разделения возражений на эти три категории, а равно черты различия их были уже указаны выше, при обзоре учения римских юристов о возражениях, вследствие чего здесь мы постараемся только, насколько возможно, примерами тех или других возражений, указания на которые можно найти в частных постановлениях нашего закона, подкрепить то положение, что принятие к руководству этого разделения возражений представляется вполне возможным и у нас.
Легче всего указать в нашем законе примеры возражений дилаторных и перемпторных.
Так, к категории последних возражений или возражений прекратительных не могут быть не отнесены многие из возражений, перечисленных в ст. 589 уст. гр. суд., как, например, возражения о давности, о решенном деле, об исполнении обязательства, служащего основанием иску, о прекращении требования истца мировой сделкой, вследствие того, что предъявлением всех этих возражений, как направленных к доказательству прекращения права на иск, имеется в виду отклонение иска навсегда.
В пример, затем, возражений дилаторных или отлагательных возможно привести возражения об отсрочке в исполнении того обязательства, которое служит основанием иску, указание на один из таких преюдициальных вопросов, указанных в ст. 8 и 1388 уст. гражд. суд., обсуждение которых должно предшествовать разрешению иска, вследствие того, что предъявление таких возражений должно влечь за собой не отказ в праве на иск, но только отсрочку его разрешения.
Без особого затруднения могут быть указаны из постановлений нашего закона также и примеры возражений in rem и rei cohaerentes, вследствие того, что огромное большинство возражений принадлежит к этой категории их.
Так, для примера такого рода возражений или возражений, которые могут быть предъявлены или против каждого лица, которое только выступает в качестве истца, на основании известного правоотношения, или же каждым лицом, которое выступает в качестве ответчика хотя бы оно и не было первоначально лицом обязанным, а его правопреемником, все равно – универсальным или сингулярным, можно указать на следующие:
во-1-х, на возражение о недействительности обязательства, данного по принуждению, на основании правила ст. 703 т. X ч. 1;
во-2-х, на возражение о недействительности обязательства, принятого на себя лицом недееспособным, на основании правила ст. 218 т. X ч. 1;
в-3-х, на возражение о безденежности займа, на основании правила 2014 т. X ч. 1;
в-4-х, на возражение, заключающееся в указании на такие обстоятельства, которые извиняют в причинении убытков или лично ответчиком, или же другими лицами, за которых он обязан нести ответственность, на основании правил ст. 684, 686—688 т. X ч. 1.
Указать, наконец, в постановлениях нашего закона примеры возражений personae и personae cohaerentes не представляется возможным, вследствие чего ничего более не остается, как признать допустимыми у нас, в виде этих возражений, тех из них, которые были бы основаны на личных, неотчуждаемых правах, или правомочиях лица обязанного или управомоченного, право на предъявление которых, поэтому, и должно быть признано только, или за самим лицом обязанным, а не за его правопреемниками, или же только против самого лица управомоченного, но не его правопреемников.
Об этом пробеле в нашем законе нельзя не пожалеть, тем более, что разделение возражений на возражения personae cohaerentes и rei cohaerentes имеет чрезвычайно важное значение по отношению преемственности в праве на предъявление тех и других возражений, вследствие того, что преемственными представляются только последние из них, но не первые.
Нельзя, наконец, найти в нашем законе никаких указаний также и на какие-либо способы прекращения права на предъявление каких-либо возражений, как, напр., на давность.
Возможно ли, однако же, это молчание закона, объяснять в том смысле, что право на предъявление возражений, и на самом деле, по нашему праву не должно подлежать прекращению никакими способами, а также и давностью, подобно тому, как этим способом не подлежали прекращению возражения и по праву римскому в силу правила – quae adagendum sunt temporalia, ad excipiendum – sunt perpetua?
Думашевский, в его передовой статье, по поводу одного решения петербургской палаты (Судеб. Вест., 1872 г., № 9), признавая, что это правило права римского вполне согласно и с нашими законами, вследствие того, что оно вытекает из юридической сущности давности и возражения разрешает этот вопрос утвердительно.
И по нашим законам, говорит он, давность для начатия иска исчисляется с момента возникновения самого права на предъявление иска, т.е. со времени нарушения данного права, между тем, как возражение, по самой сущности своей, может быть сделано только после предъявления иска, против которого оно имеет быть сделано, вследствие чего, и течение срока для возражения может начаться только с этого момента, и притом одинаково, даже и для предъявления таких возражений, которые могут быть осуществляемы самостоятельно посредством иска, как, напр., возражений о недействительности актов и сделок, каковые возражения не могут быть признаваемы подлежащими устранению из процесса, т.е. не подлежащими обсуждению вследствие пропуска давности на их предъявление путем иска.
Иначе вопрос о погашении возражения давностью разрешает Васьковский, по мнению которого в видах его разрешения следует различать: собственно возражения, относительно прекратимости которых давностью следует признавать, что они не могут подлежать прекращению этим способом до тех пор, пока не прекратится самый тот иск, к которому они могут относиться, и такие возражения, которые имеют самостоятельное значение, и потому могут быть и осуществляемы самостоятельно посредством особого иска, по отношению прекращения которых следует признать, что они должны подлежать прекращению по тем же основаниям, по которым должны подлежать прекращению и иски вообще.
Также и по объяснению сената, в виду того обстоятельства, что давностью по общему правилу погашаются только иски, но не возражения, хотя и следует признавать, что посредством возражения может быть опровергаема действительность и такого акта, право на предъявление иска о недействительности которого погашено истечением давности, но несмотря на это, по исключению не могут быть не признаваемы подлежащими прекращению за истечением давности такие возражения, которые могут быть осуществляемы и самостоятельно посредством иска, как, напр., возражения о законности рождения, предъявление которых не должно считаться допустимым по пропуске срока давности, установленного для предъявления иска о незаконности рождения (реш. 1896 г., № 57).
Положение это представляется сходным отчасти с заключением, предлагаемым Васьковским в разрешение занимающего нас вопроса, и в то же время в значительной степени противоположным заключению, высказанному в разрешение его Думашевским.
Казалось бы, что в виду неуказания нашим законом на давность, как на один из способов прекращения права на предъявление каких бы то ни было возражений, правильным следовало бы считать заключение, высказанное в разрешение занимающего нас вопроса Думашевским; но дело в том, что препятствием к признанию его таким во всем его объеме не может не служить то обстоятельство, что оно в той его части, которой признаются одинаково не могущими подлежать прекращению за истечением давности и такие возражения, которые могут быть предъявляемы самостоятельно посредством иска и, главным образом, возражения о недействительности актов и сделок, представляется противоречащим законам о давности, вследствие того, что не может быть, кажется, сомнения в том, что этими последними законами имелось в виду пресечь возможность возбуждения таких споров одинаково, как посредством иска, так и возражения, и почему и допущение возбуждения таких споров, погашенных уже давностью, путем предъявления возражения не может быть не признано возможным только как бы в обход этих законов, что, разумеется, не может считаться допустимым и что собственно и делает принятие к руководству заключения Думашевского целиком невозможным.
Против правильности заключения Думашевского в остальной его части никаких данных в законе, напротив, найти нельзя, и почему, в видах окончательного разрешения занимающего нас вопроса, и нельзя, как предлагает Васьковский, а отчасти и сенат, не разделять возражения на два вида, или на возражения в тесном смысле, которые могут быть предъявляемы только в опровержение иска, и на такие возражения, которые, напротив, могут быть предъявляемы и самостоятельно в виде иска, к области каковых возражений могут быть относимы, главным образом, такие, которые могут быть предъявляемы в виде отрицательных исков, подобных римским in integrum restitutio, или исков о недействительности и уничтожении юридических актов, или устранении известного правоотношения, каковыми представляются, напр., споры против законности рождения, и затем в разрешение этого вопроса уже признать, что погашение права на предъявление первых из этих возражений посредством давности должно считаться, как полагает Думашевский, недопустимым; между тем, как право на предъявление вторых, но разумеется, только тех из них, которые по их содержанию соответствуют тем искам, право на предъявление которых законом ограничено той или другой давностью, напротив, должно подлежать за истечением давности погашению, подобно тому, как погашение права на предъявление таких возражений допускалось, по исключению, и правом римским, потому, что недопущение погашения давностью права на предъявление только этих возражений противоречило бы законам о давности, но не тех, которые по их содержанию соответствуют таким искам, которые представляются изъятыми из-под действия давности погасительной.
