Все сказанное выше представляет гипотетически лишь внешнюю картину хода развития государства, не объясняющую вполне того внутреннего процесса, который совершается в человеческом сознании при подчинении власти.
Каким образом из объективной необходимости власти возникает субъективное подчинение ей? Без ответа на этот вопрос мы впадем в ту же ошибку, как и те последователи экономического материализма, у которых условия производства являются таинственной силой, как будто бы разумным существом, создающим государство.
Если бы мы предположили, что все члены союза сознают объективную необходимость власти и для осуществления ее вполне сознательно создают государство, то это была бы договорная теория, несостоятельность которой мы уже выяснили, и раз мы отвергаем эту теорию, то должны дать другое объяснение возникновению власти.
Вопрос, почему, в конце концов, миллионы людей повинуются одному человеку или небольшой группе людей, – остается пока без точного ответа; для этого ответа нужно уяснить психологическое основание власти. Полное объяснение здесь так же мало возможно, как и в вопросе о ходе исторического развития первых государств. Возможно лишь указать психологические факты, намечающие путь к разрешению проблемы.
Государственная власть, как и всякая иная общественная власть, есть явление в высшей степени сложное, которое, несомненно, имеет позади себя длинную историческую эволюцию со времени появления самых простых форм общежития.
Но мы встречаем и теперь в общественной жизни такие явления, которые являются более простыми, более примитивными, нежели государственная власть, и с которыми вместе с тем государственная власть, несомненно, стоит в известном внутреннем сродстве, – это явления личной власти, власти не государства, не общества, а личной власти человека над человеком.
В истории можно указать достоверные случаи происхождения общественной власти из личной. Первоначальная личная власть, т.е. господство одного человека над одним или несколькими людьми, связанными с ним личными отношениями, часто с течением времени переходила во власть общественную и государственную.
Таково, например, происхождение власти в тех германских дружинах, которые разрушили Римскую империю. Власть германских конунгов – отстготских, вестготских, лангобардских, франкских – не была, строго говоря, племенной, потому что ей подчинялась группа лиц, составленная из осколков различных племен; она не имела с самого начала характера общественной власти.
Первоначальным ядром образовавшихся впоследствии племен было своеобразное явление древнегерманской жизни, которое, впрочем, имеет аналогию и в древнерусской истории – дружина. Искатели приключений, не довольствуясь мирной жизнью, подбирали дружину для грабежа и завоеваний; этот союз был основан на чисто личных отношениях между его главой и каждым из членов в отдельности.
Первобытный германский король (также, как древнерусский князь) заключал с каждым дружинником совершенно отдельный чисто личный договор, в силу которого дружинник обязывался повиноваться приказаниям короля на войне, участвовать в его военных экспедициях, взамен чего ему обеспечивались содержание и известная доля добычи.
Но с течением времени эта личная власть германского короля над каждым отдельным дружинником перешла во власть общественную над целым союзом, который составился из дружины и покоренного ею населения. Точно так же возникала власть на почве религиозной.
Так, власть Магомета, которая стала в конце жизни его государственной властью над Аравией и соседними странами, первоначально была личной властью пророка над небольшой группой лиц, веривших в его божественное призвание.
Сходную историю имеет существующее в Сев. Америке религиозно-политическое общество мормонов; здесь также из личной власти фанатика-пророка над его последователями возникло, в конце концов, целое государство, вошедшее на правах штата в Североамериканский Союз.
Личная власть человека над человеком, являющаяся первичной и простейшей формой власти, может возникать из разнообразных причин. Почти все теории основания государственной власти, которые мы разобрали выше, имеют значение в том отношении, что указывают на известные причины, из которых может возникнуть личная власть.
Например, личная власть может быть результатом сыновних чувств и носить, таким образом, патриархальный характер. Она может проистекать из религиозного обаяния, из веры в божественное призвание известного лица. Она может быть установлена путем договора – как это мы видели в примере германской дружины.
Она является часто последствием материальной зависимости, более слабого экономически от более сильного, как, напр., власть землевладельца над безземельным лицом, поселяющимся на его земле. Личная власть может быть, наконец, порождена и превосходством физической силы, быть результатом страха перед насилием. Словом – основания личной власти могут быть весьма разнообразны.
Нельзя не отметить при этом того факта, что личная власть человека над человеком иногда возникает и по причинам, остающимся для нас непонятными; она представляет собой тогда первичное психическое явление, которое не поддается дальнейшему анализу.
Примеры такого личного обаяния, которое нельзя объяснить ни физическим, ни умственным превосходством, ни каким-либо иным доступным наблюдению основанием, довольно часто встречаются в повседневной жизни.
Любопытный случай этого рода описывает Аксаков в “Семейной хронике”, рассказывая об одном лице, с которым он познакомился, будучи студентом, и которое, еще учась в университете, проявляло какую-то непонятную психическую силу, подчинявшую ему товарищей, и впоследствии, будучи отставным офицером, явилось к грозному временщику, перед которым все трепетали – графу Аракчееву – с самыми резкими требованиями и, к общему изумлению, покорило его себе с первых слов. Такое личное обаяние, быть может, находится в сродстве с гипнотическим внушением.
Возникшая тем или иным путем личная власть может при известных условиях превратиться во власть общественную. Каковы же эти условия? Здесь следует обратить внимание на одно точно так же весьма интересное психическое явление, которое всем хорошо известно, но научно еще сравнительно мало исследовано.
Как скоро мы имеем известную общественную группу, известную совокупность лиц, находящихся во временных или постоянных сношениях между собой, то наблюдается взаимное психическое влияние членов этой группы друг на друга и не только влияние сознательное в форме убеждения, но и в еще большей мере бессознательное путем передачи чувств и настроений.
Ощущения, настроения, стремления передаются от одного лица к другому, возвращаются обратно и, в общем, создают известное общественное настроение, известную общую психическую атмосферу, которая, хотя и вырастает из психических состояний отдельных лиц, но, раз возникши, воздействует на них и подчиняет их себе, как будто самостоятельная внешняя сила.
Индивидуальное настроение или желание, возникшее иногда первоначально лишь у одного лица при известных условиях, передается окружающим, и затем это самое чувство обратно отражается к тому же, в ком первоначально возникло, в усиленном виде, потому что оно является результатом психических влияний уже целой массы лиц.
Можно сказать, что чувство, находящее отзвук в окружающей среде, возрастает в силу массы отражений, как усиливается звук от резонанса или свет от зеркал. К нему прибавляется нечто новое, первоначально в нем не содержавшееся. Возьмем для примера толпу случайно сошедшихся людей, положим, зрителей в театре.
Одной зрительнице представляется огонь на сцене; она испытывает чувство страха, кричит. Чувство страха передается всем остальным лицам в театре и возвращается к тому же лицу, у которого появилось первоначально, с удесятеренной силой.
Быть может, дама убедилась, что она ошиблась, что огня в тот момент, когда он ей показался, не было, но она уже не может противостоять общей панике и бросается к выходу с толпой людей, толкающих и давящих друг друга.
Тот факт, что взаимное психическое влияние находящихся вместе людей создает как бы особую психическую жизнь толпы, отличную от индивидуальной психической жизни составляющих ее лиц, в последнее время обратил на себя, между прочим, серьезное внимание криминалистов.
Изучение так назыв. “преступлений толпы” показывает, например, что сборище людей под влиянием охвативших его чувств злобы и ненависти способно на такие акты жестокости, на которые не способен ни один из его членов в отдельности и которых участники даже сами не могут понять и объяснить, освободившись из-под власти взаимного психического влияния.
Справедливость требует отметить, что таким же путем могут распространяться и усиливаться не только страх, злоба и другие подобные эмоции отрицательного в нравственном отношении свойства, но и порывы благородных, альтруистических чувств.
Толпа часто совершает страшные жестокости, но она же иногда способна и на акты самоотвержения, на которые не решился бы ни один из ее участников, взятый в отдельности.
Приведенные нами примеры взаимного психического влияния людей представляют простейшие случаи этого рода, так как относятся к временным, случайным формам человеческого общения. При постоянном общении, существующем в среде известной прочно сложившейся общественной группы, указанные явления усложняются и вместе с тем усиливаются.
Из постоянного обмена настроений, желаний и мыслей над членами общежития складывается проистекающая от них же, но господствующая над ними устойчивая психическая атмосфера.
Это есть именно то явление, которое называют “общественным духом”, “народным духом”, “общественным настроением” и которое дает повод сторонникам органической школы представлять себе общество в виде особого существа, живущего самостоятельной жизнью.
Известная организация дает возможность отдельным лицам пользоваться этой коллективной психической силой и направлять ее к определенным целям. Эта возможность и называется общественной властью.
Каким же образом может возникнуть общественная власть? Мы уже указали два фактора, играющие роль в этом процессе С одной стороны, существует личная власть человека над человеком, с другой стороны, то взаимное психическое влияние людей, которое создает в каждом обществе известный комплекс общих чувств, настроений, стремлений и мыслей, воздействующий на каждого отдельного члена как внешняя посторонняя сила.
Из комбинации этих двух факторов и может родиться общественная власть над группой людей, связанных постоянным общением. Комбинация эта, в свою очередь, может произойти двояким образом. Может случиться так, что вначале существует известная общественная группа, где нет власти, а затем в среде ее возникает личная власть.
Возьмем такой пример: европеец появился на острове, обитаемом дикарями; те его обоготворили, и, таким образом, возникла личная власть этого европейца над известной группой, основанная на религиозном почитании. Но возможно и обратное: сначала появляется личная власть, а затем отдельные лица, подчиненные ей, вступают во взаимное общение и образуют общественную группу.
Так, напр., возникали те союзы, которые носили в древней Германии название “дружины” (comitatus). Представим себе теперь, что тем или иным путем произошло совпадение обоих вышеуказанных фактов, что мы имеем перед собой, с одной стороны, круг людей, связанных постоянными взаимными отношениями, с другой, возникшую в среде этой группы личную власть одного человека над каждым из членов группы в отдельности.
Что же должно произойти в результате такой комбинации? Испытываемое каждым отдельным индивидом чувство личного подчинения власти в силу взаимного психического влияния людей, передаваясь от одного к другому и отражаясь обратно, усиливается, выходит из пределов индивидуальной психической жизни и переходит при благоприятных условиях в общий дух подчинения власти, который действует на каждое отдельное лицо как самостоятельная, уже не зависящая от него сила.
Человек повинуется властвующему уже не в силу своего личного отношения к нему, но и в силу того, что ему повинуются другие; за велениями властителя он чувствует не только его личный авторитет, но и поддерживающую этот авторитет коллективную силу всех остальных участников общения.
Чем больше число членов союза, чем обширнее отражение упомянутого настроения от каждого отдельного лица к другим лицам, тем сильнее этот общий дух подчинения и тем более его специфическое действие оттесняет на задний план первоначальную основу власти, непосредственное обаяние властителя.
При расширении союза вступающие в него новые члены охватываются той психической атмосферой, которая в нем господствует, и чувствуют себя подчиненными власти, хотя бы они и не находились ни в каких личных отношениях к властвующим лицам. Их подчинение, в свою очередь, усиливает чувство подчиненности у прежних членов.
Это, между прочим, объясняет нам, почему расширение первобытных союзов и, в частности, завоевание играют столь большую роль при образовании власти. Когда в союз вливается масса новых членов, подчиняющихся власти не в силу личных отношений с властвующим, а в силу давления со стороны, уже сложившейся ранее в союзе психической атмосферы, то они сами, в свою очередь, усиливают это психическое давление и по отношению к первоначальному ядру союза.
Поэтому, напр., мы наблюдаем, что власть германского короля, когда она охватывала сравнительно небольшой круг лиц, связанных с ним личным договором, была сравнительно весьма слаба.
Но когда эта группа лиц совершила известные завоевания, когда в союз вошли новые члены и власть конунгов стала опираться уже не только на личный договор, но и на коллективное чувство подчинения, распространяясь и на тех лиц, которые в договоре с королем не состояли, то и дружинники постепенно потеряли первоначальную свободу.
Таким образом, власть постепенно отрывается от первоначального личного корня, начинает опираться на новый фундамент – общественное настроение, приобретая тем самым общественный характер в широком смысле этого слова.
Пойдем далее. Пока в основе власти лежит только общее настроение, которое имеет преходящий характер, то власть не обладает прочностью; таким же путем, как образовалось известное общественное настроение, может образоваться и противоположное, и этой сменой настроения власть может быть во всякий момент уничтожена.
Такие случаи мы наблюдаем и в настоящее время. Возьмем, например, происшедшее в 1907 г. движение виноделов во Франции. Население южных областей Франции страдало от падения цен на виноградное вино. На этой почве возникает бурное общественное движение; от парламента требуют издания законов, благоприятных виноделам.
Во главе движения, принимающего все более революционный характер, становится некто Марселей Альбер, простой крестьянин, не отличающийся ни особенными талантами, ни особой силой характера, человек, как показали последующие события, в сущности, совершенно ничтожный.
Но создавшееся по не вполне выясненным причинам индивидуальное обаяние этого лица дает ему власть, которая, сначала распространяясь лишь на лиц, входящих с ним в непосредственное личное общение, имеет личный характер, но затем, быстро расширяясь и охватывая сотни тысяч людей, становится властью общественной.
Но она зиждется на одном общественном настроении и внезапно прекращается при повороте в этом настроении. Издается приказ об аресте Альбера; он является к первому министру Клемансо в Париж и приносит раскаяние, общественное настроение круто меняется, и в результате эта громадная власть над сотнями тысяч людей в один день исчезает.
Итак, власть, основанная лишь на общественном настроении, – не прочна. Но в человеческой душе есть сила, которая приходит ей на помощь, та самая сила, которая создает так назыв. обычное право, – сила привычки. Если известные действия повторяются в течение продолжительного промежутка времени, в человеческом сознании является представление об обязательности этих действий.
Как остроумно указывает проф. Еллинек, это психологическое явление особенно ярко и наглядно выступает у детей. Когда детям, например, рассказывают несколько раз одну и ту же сказку, которую они хорошо запоминают, а потом сказка рассказывается не так, как прежде, у них возникает чувство протеста, представление, что нельзя так рассказывать, а нужно так, как рассказывали раньше.
Общий биологический закон, по которому развитие каждого индивида повторяет, в общем, главные стадии развития рода, позволяет нам предположить, что первобытный человек обладал этой психологической особенностью в гораздо большей степени, нежели современный.
Психологическая сила привычки, вызывающая сознание обязательности известного поведения и, таким образом, создающая юридическую норму в форме обычая, дает прочное основание власти. Когда акты подчинения власти повторяются в течение более или менее продолжительного промежутка времени, в сознании индивида возникает представление об обязанности повиноваться власти.
Это представление в силу взаимного психического влияния членов становится общественным. Таким образом, текучее и преходящее общественное настроение, на которое опиралась власть, выливается в форму известного устойчивого состояния общественной психики, так сказать, кристаллизуется и застывает в этой форме.
Из общественного настроения оно становится общественным признанием, порождающим юридическую норму, обычное право. Основываясь на обычае, власть приобретает прочность и уже не зависит в такой мере, как прежде, от случайных мимолетных колебаний общественной психики.
Укрепляя власть, обычай в то же время придает ей абстрактный характер, делая возможным установление общего порядка ее перехода от одного лица к другому. Если, например, умирает вождь племени, обязанный своим положением своим личным свойствам, то преемник его может быть определен различным образом: им может быть сын умершего благодаря естественной склонности людей переносить свои чувства к известному лицу на его близких, или же, если в среде племени есть другое лицо, пользующееся большим влиянием, власть может быть передана этому последнему по общему согласию.
Когда тот или другой способ передачи власти повторяется долгое время, то создается основанный на обычае юридический порядок преемства власти, наследственный или избирательный. Этим окончательно завершается процесс превращения власти из личной в общественную; власть совершенно теряет индивидуальный характер и делается абстрактным учреждением.
Такой переход личной власти в общественную можно пояснить простым примером развития патриархальной власти. Вначале личная власть отца семейства основана на чисто индивидуальных отношениях его к детям, но когда семья разрастается, когда являются не только дети, но внуки и правнуки, то власть уже теряет в значительной мере личный характер, ибо вновь рождающиеся члены семьи вступают в сложившуюся до них психическую атмосферу.
Они могут почти и не входить в непосредственное общение с родоначальником, но повинуются его власти в силу коллективных чувств всей группы. Власть родоначальника в этом отношении уже отличается от власти отца семейства.
Если же по смерти родоначальника род не распадается, а главенство переходит или к старейшему в роде, или к лицу, избранному сородичами, то власть такого родового старейшины носит совершенно общественный характер.
Мы рассмотрели психологический процесс образования власти в его изолированном виде, отдельно от всех остальных явлений общественной жизни. Но, само собой разумеется, что в действительности он протекает в тесной связи и взаимодействии с целым рядом других явлений массовой психологии. В каждой общественной группе подчинение власти, очевидно, есть не единственное явление индивидуальной психики, могущее приобрести общественное значение.
Наряду с чувством подчинения власти возникает и существует множество других настроений, чувств, желаний, которые точно так же, как и чувство подчинения, могут подниматься из сферы индивидуальной душевной жизни в область общественной психики и силой обычая кристаллизоваться в правовые нормы.
Поэтому процесс образования власти может сталкиваться с другими общественно-психологическими процессами, ему противодействующими (напр., с развитием чувства личной свободы). Возможно также возникновение в одной и той же среде нескольких личных властей, которые конкурируют друг с другом.
Отсюда ясно, что возникшая в обществе личная власть далеко не всегда приобретает общественный характер и затем закрепляется нормами обычного права. Этот процесс проходит все свои стадии и завершается установлением прочной общественной власти лишь тогда, когда он находит благоприятные для себя условия в окружающей обстановке, иначе говоря, когда он находится в соответствии с общим направлением и складом той общественно-психической среды, на почве которой он развивается.
Эта среда, т.е. совокупность психических явлений, из которых слагается общественная жизнь, не представляет собой случайной беспорядочной массы чувств, стремлений и представлений, но всегда проникнута одной общей тенденцией.
Психические акты каждого индивида при всем своем разнообразии в общем направляются в одну сторону, именно на удовлетворение его потребностей или интересов. Личные интересы членов общежития отчасти сталкиваются, отчасти совпадают, образуя в последнем случае общие интересы.
Так как сталкивающиеся личные стремления взаимно нейтрализуются, а совпадающие, напротив, поддерживают и усиливают друг друга, чему способствуют и присущие человеку, наряду с эгоистическими, альтруистические чувства, то из всей массы психических актов, совершающихся в известной общественной среде, наибольшие шансы приобрести общественный характер и упрочиться путем обычая имеют те, которые направляются в сторону общих интересов.
Указанной общей тенденции подчиняется и образование власти. Из всех видов личной власти, могущих возникнуть в пределах данного общежития, наибольшие шансы развиться, упрочиться, приобрести общественный и правовой характер имеет та власть, которая более других может соответствовать общим интересам.
С другой стороны, и уже образовавшаяся общественная власть в лице ее носителей испытывает постоянное воздействие господствующей в обществе атмосферы. Этим объясняется, что даже в самых первобытных обществах, где нет еще ясного сознания общих интересов, общественная власть все-таки в той или иной мере служит этим интересам.
Даже в какой-нибудь неограниченной деспотии Центральной Африки, где негритянский царек, по-видимому, с безграничным эгоизмом пользуется своей властью, в известные моменты, например, при нападении врагов, он жертвует своими личными интересами общим.
До сих пор мы рассматривали государственную власть как совершенно непроизвольное, непреднамеренное заранее порождение взаимного психического влияния людей, живущих в обществе, как своего рода стихийную бессознательную силу, которая образуется и действует помимо сознания и воли отдельных лиц. Мы не принимали в расчет сознательной человеческой деятельности, направленной на установление и поддержание власти.
Это было необходимо для того, чтобы, в противоположность рационалистическим учениям, выяснить и подчеркнуть стихийный, безотчетный или полусознательный элемент, всегда играющий важную роль в явлении подчинения власти. Но, конечно, это лишь одна сторона дела, которую мы выделили для ясности. Наряду с массовым, стихийным подчинением власти уже в ранние эпохи истории появляется и сознательное отношение к ней.
Прежде всего существование власти как силы, которую можно направить на служение тем или иным целям, порождает у отдельных лиц, а затем у целых групп их стремление захватить власть и использовать ее в своих интересах.
Отсюда возникает борьба за власть, которая, в свою очередь, способствует пробуждению сознательного отношения к власти и со стороны тех членов общежития, которые не принимают непосредственного участия в этой борьбе.
Неизбежные при борьбе временные периоды анархии, когда большинство населения испытывает худшее состояние, нежели при какой бы то ни было власти, приводят к убеждению в необходимости власти вообще. Смена различных форм власти вызывает сравнительную оценку их и сознательное предпочтение той или другой формы.
Таким образом, наряду с безотчетным подчинением, коренящимся в чувствах и привычках, выступает сознательное повиновение власти, основанное на разумном убеждении. Возникают отвлеченные представления о желательной организации власти – политические идеалы. Стихийное общественное настроение и безотчетная общественная привычка постепенно переходят в сознательное общественное мнение.
Таким образом, основания власти, первоначально коренящиеся в темных тайниках психической жизни человека, постепенно приобретают разумный характер; власть рационализируется.
Наличность общественных идеалов и общественного мнения дает возможность власти упрочиться и приобрести юридический характер не только путем обычая, но и в других формах. При государственном перевороте, являющемся результатом вполне назревшего общественного сознания, это последнее может сразу вылиться в форму признания известных юридических норм, на которых строится новая власть.
Рассудочный элемент в подчинении власти побуждает людей обставлять свое повиновение известными условиями; часто подданные, или, точнее, наиболее сильная группа их, заключают формальный договор с властью. Таким договором явилась, напр., “Великая Хартия Вольностей” в XIII в. в Англии и многочисленные подобные ей договоры Средневековья.
Те же рассудочные мотивы вызывают стремление контролировать деятельность власти, чтобы обеспечить соблюдение принятых ею условий. Из этого стремления контролировать власть вырастает стремление к участию в самой власти, которое проявляется обыкновенно сперва в наиболее влиятельных группах общества, а затем захватывает и широкие слои населения.
Поэтому вместе с процессом рационализации власти происходит процесс ее демократизации. Оба эти процесса связаны между собой логически и исторически. Однако не нужно думать, что на всем протяжении всемирной истории рационализация и связанная с ней демократизация власти совершаются непрерывным ходом без остановок и обратных движений.
Это было бы, может быть, возможно, если бы все человечество составляло с самого начала своей истории один государственный союз. Но государств много, вследствие чего вышеуказанный процесс осложняется столкновениями различных государств и изменениями их состава.
Когда государственный союз быстро расширяется и в состав его вливается масса новых элементов, резко отличающихся по своей культуре от прежних, уровень сознательности в отношениях к власти неизбежно понижается во всем союзе.
Так, например, в Римском государстве в эпоху республики, когда Рим был небольшой общиной, сознательное отношение к власти было выше, чем в эпоху Империи, когда в состав государства вошла разнородная масса покоренных племен. Но с течением времени, по мере ассимиляции и слияния различных элементов населения, процесс рационализации возобновляется, захватывая все большие массы человечества.
Особенно наглядно выступает эта общая тенденция политического развития в истории последнего столетия, именно в развитии и распространении конституционных и демократических учреждений.
Но не следует упускать из виду, что даже в наиболее передовых государствах нашего времени государственная власть все же рационализована лишь отчасти; в подчинении ей, и потому и в ее организации всегда остается иррациональный элемент, основанный не на доводах рассудка, а на традициях и безотчетных настроениях.
Таким иррациональным, историческим элементом является, например, палата наследственных лордов, существующая в одной из передовых демократий нашего времени, Англии.
В заключение мы приходим к следующим выводам. В основании государственной власти, несомненно, лежит коллективная поддержка населения, вытекающая из признания данной власти, если не всеми членами общежития, то огромным большинством их.
Так как общественное признание, которое служит основанием власти, вместе с тем, в тех или иных формах служит и основой права, то всякая признаваемая населением власть имеет юридический характер; повиновение ей основано на нормах права.
Общественное признание, составляющее фактическое и юридическое основание государственной власти, носит смешанный характер: в нем переплетаются два психологических элемента: 1) стихийное, инстинктивное подчинение, основанное на чувствах и привычках; 2) сознательное, рассудочное повиновение, вытекающее из рациональных мотивов.
Политический прогресс в истории человечества сводится к постепенному расширению второго элемента на счет первого. Политический идеал заключается в том, чтобы осмыслить, подчинить разуму стихийную общественную силу, родящуюся в темных, не освещенных сознанием областях нашей душевной жизни, превратить ее в силу сознательную и разумную.
С точки зрения этих выводов нельзя не признать, что в договорной теории, при всей ее научной несостоятельности, заключалось крупное зерно истины. Она ошибалась, когда предполагала, что коллективная сила общества есть сила вполне сознательная, и потому считала возможным основать власть на договоре всех членов общежития. Но она была права:
1) в том, что государственная власть создается и поддерживается коллективной деятельностью всех граждан (хотя далеко не всегда деятельностью сознательной);
2) в том, что конечная цель политического развития, вытекающая из безусловной ценности разума, заключается в постепенном приближении к общественному договору, в превращении безотчетных или полусознательных политических настроений, стремлений и привычек в сознательную общую волю народа.
И поэтому выдвинутый договорной теорией демократический идеал, в отличие от других политических идеалов, имеет действительно вечное и непреходящее значение.
Франк. Проблема власти (Вопросы Жизни, 1905. стр. 197-254); Зиммель. Социальная дифференциация. 1909; Тард. Законы подражания. 1901; Личность и толпа. 1903; Simmel. Sociologie der Uber- und Unterordnung; (Archiv f. Sociologie und Socialpolitik VI стр. 477-547); Коркунов. Указ и закон. 1894 . стр. 45-193; Еллинек. Общее учение о государстве. стр. 247-266; Бэджгот. Государственный строй Англии. 1905.
