Духовенство[1] разделялось на черное или монашествующее и белое или приходское. Первое, не будучи наследственным, не могло трактоваться как сословие, напротив, второе, начиная с XVIII ст., стало организовываться в особую сословную группу, потомственную и замкнутую.
Петровское законодательство обратило большое внимание на упорядочение юридического положения монашествующего духовенства, причем чисто хозяйственный взгляд правительства на подданных, требовавший непременного участия всех в государственном деле, строго наблюдавший, чтобы никто не уклонялся от государственной службы, никто “в избылых не был”, стал, как верно заметил г. Кедров, в прямое противоречие с идеей монастырского отречения от мира[2].
Точка зрения Петра на монашество рельефно сказалась в его известном указе 31 янв. 1724 г. “Нынешнее житие монахов, – читаем в нем, – точию вид есть и понос от иных законов… понеже большая часть (монахов) тунеядцы суть… В монахах все готовое, а где и сами трудятся, то токмо вольные поселяне суть. Прилежат-же-ли разумению божественных писаний? Всячески нет, а что говорят: молятся, то и все молятся… Что же прибыль обществу от сего? Воистину только старая пословица: ни Богу, ни людям, понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть”.
При таком взгляде на монашество становятся понятны мероприятия правительства к уменьшению числа монастырей, к введению строгих правил монашеского жития и к затруднению поступления в монашество, предпринятые в царствование Петра. Так, по Духовному регламенту (см. “Прибавление к регламенту о правилах причта церковного и чина монашеского”, изданное в 1722 г.) был создан целый ряд затруднительных условий для пострижения.
Для этого, во-первых, требовался известный возраст (30 лет для мужчин и 50 лет для женщин), затем, во-вторых, согласие непосредственного начальства, причем для крепостных крестьян – согласие помещиков, наконец, в-третьих, прекращение всех обязательств, напр., уплата долгов и т.п. Мало того, регламент запретил постригать супругов, произвольно разведшихся или имеющих малолетних детей.
Но государь не удовольствовался только этими мероприятиями и указом 28 янв. 1723 г. совсем воспретил кому бы то ни было поступать в монашество. “Отныне, – гласил указ, – впредь отнюдь никого не постригать, а сколько из обретающихся ныне числа оных монахов и монахинь будет убывать, о том в Синод рапортовать, и на те убылые места определять отставных солдат” (конечно, нужно думать, на покой).
Таким образом, монашество было осуждено на исчезновение в России, если бы Екатерина I не отменила действия петровского указа в 1725 г. Тогда же императрица предписала, чтобы при поступлении в монастырь в каждом частном случае испрашивалось разрешение Синода.
При Анне Иоанновне указом 1734 г. было разрешено постригать в монахи только одних вдовых священников, дьяконов и отставных солдат, всем же остальным лицам правительство воспретило, под страхом ссылки и конфискации имущества, поступать в монастырь.
Только во время Екатерины II (в 1762 г.) законодательство вернулось к началам указа 1725 г., т.е. поступление в монастырь стало правом каждого лица, но осуществление его было поставлено в зависимость от разрешения Синода. Наконец, в 1778 г. закон воспретил постригать несовершеннолетних. Что касается до прав и привилегий монашествующего духовенства, то они были одинаковы с теми, какие получило и белое духовенство.
Последнее делилось на священнослужителей (священники и дьяконы) и церковнослужителей (причетники, т.е. дьячки, пономари и др.) и с начала XVIII ст. стало организоваться как особое сословие, замкнутое в смысле вступления в него и выхода из него и потомственное в смысле наследственности звания.
Усилению характера замкнутости духовенства значительно способствовали падение значения приходских выборов клира и организация известного специального образования в учрежденных при Петре духовных школах.
Выборы членов клира приходом, столь широко практиковавшиеся в допетровской России и благодаря которым в состав духовенства постоянно приливали новые элементы из других сословий (прихожане могли избирать священно- и церковнослужителями кого им угодно), встретили сильную оппозицию со стороны светского и церковного правительства в XVIII ст., считавших единственно правильным способом замещения вакантных должностей при церквях – назначение епархиальным начальством, в свою очередь признававшим наследственность церковных мест, переходивших от отца к его нисходящим.
Первоначально избрание приходом было ограничено в том отношении, что выбирались только духовные лица, причем в большинстве случаев наследственность мест также принималась в расчет. Наконец, в конце XVIII ст. (при Павле I) приходские выборы совсем вышли из практики[3].
С учреждением духовных школ, в качестве необходимого условия для поступления в духовную службу, было выставлено требование известного специального образования, полученного в них. По Духовному регламенту, хотя эти школы и учреждались при архиерейских кафедрах “к воспитанию детей в надежду священства”, однако доступ в них не был закрыт и для других сословий (“для детей священнических и прочих”).
Таким образом, благодаря школам также была возможность войти в состав духовенства лицам, не принадлежащим к нему по рождению. Но такой порядок вещей продолжался недолго, и духовные школы в скором времени стали сословными.
Преграждая путь к духовному званию для всех тех, которые в них не учились, они в то же время, говоря словами г. Знаменского, все плотнее замыкались для людей недуховного происхождения и, таким образом, становились только новым орудием к развитию той же замкнутости духовного звания[4].
Уже по Духовному регламенту, как мы видели, не признававшему еще сословного характера духовных школ, все содержание их было возложено на архиерейские дома, монастыри и духовенство, без всякого пособия со стороны государства. Точно так же надзор за ними и вообще все управление ими было сосредоточено в руках епархиальных архиереев и Синода.
Наконец, программа преподавания в школах ясно указывала на их профессиональный, а не общеобразовательный характер. Мы не говорим уже о политике церковных властей, всегда трактовавших свои школы как сословные. Действительно, во второй половине XVIII ст. окончательно завершилась замкнутость духовно-учебных заведений, еще более завершившая замкнутость духовенства.
Само правительство целым рядом законодательных актов сделало духовное звание почти недоступным для посторонних лиц. Правда, указом о единонаследии 1714 г. младшие братья (кадеты) из дворян, при достижении ими сорокалетнего возраста, получили право поступать в духовное звание, но, не говоря уже о том, что такое дозволение, очевидно, закрывало доступ в это звание для всех остальных дворян, с отменой в 1730 г. названного указа потеряло силу и самое дозволение.
Точно так же в 1725 г. был издан указ, разрешивший архиереям посвящать в священники и дьяконы крестьян, но только в том случае, если на названные церковные должности не будет кандидатов из духовного звания. В 1744 г. сам Синод ходатайствовал перед Елизаветой Петровной, чтобы вакантные места в приходах замещались исключительно лицами духовного звания, “ибо церкви святые удобнее и приличнее ныне наполнять таковыми чинами”.
Такое мнение Синода вполне гармонировало с точкой зрения правительства, которое при преемниках Петра неоднократно воспрещало лицам из податных сословий вступать в духовное звание, освобожденное от уплаты всяких податей, в том числе и подушной подати.
Так, когда до сведения правительства в 1766 г. дошло, что в некоторых местностях было пострижено в монахи и посвящено в священники 139 государственных черносошных крестьян, то оно разослало ко всем архиереям указы, чтобы впредь из податных сословий никого не постригать и не посвящать.
Вполне естественно, что при такой политике правительства в данном вопросе желание Синода, высказанное им в своем наказе, поданном в Екатерининскую законодательную комиссию 1767 г., “о позволении светским из всяких чинов, кто пожелает и достоин будет, вступать в духовные чины”[5] (заметим, что это желание шло вразрез с ходатайством самого же Синода в 1744 г.), не было исполнено, и в 1769 г. правительство подтвердило силу указов 1766 г.
К концу XVIII ст., по свидетельству г. Знаменского, духовное звание до того замкнулось для посторонних лиц, а церковная служба настолько сделалась исключительным достоянием духовенства, что постороннему человеку весьма трудно было попасть даже на место церковного сторожа[6].
В 1826 г. Сенат возбудил вопрос о приеме в духовное звание людей податных сословий и вольноотпущенных из крепостных крестьян и передал его на разрешение Государственного Совета.
Последний разрешил его следующим образом: лица податных сословий могут быть допущены в белое духовенство только в том случае, если оказывается недостаток в кандидатах из духовного звания на церковные должности, причем обязаны представить увольнительный приговор от своего общества. Дела такого рода рассматриваются казенной палатой и окончательно разрешаются губернатором.
Замкнутость духовенства сказалась также и в разрешении вопроса о выходе из него, хотя законодательство по этому поводу постоянно колебалось, то затрудняя выход, то облегчая его. Так, уже петровский указ 30 апр. 1724 г. разрешил вдовым священнослужителям слагать с себя сан и вступать во второй брак, причем они принимались на службу не только по духовному, но и по светскому ведомству.
Напротив, в 1782 г., по инициативе Синода, Сенат воспретил прием на гражданскую службу лиц из духовного звания (“в подьячие по коллегиям и канцеляриям, также и в другие чины отнюдь не отдавать детей своих (т.е. священно- и церковнослужителей), под лишением чинов своих и под беспощадным наказанием”) и этим почти совсем закрыл выход из духовного звания.
В царствование Екатерины II сила указа 1724 года была вполне восстановлена, тем более что сам Синод по рассматриваемому вопросу изменил свое мнение и в наказе, данном депутату в комиссию 1767 года, ходатайствовал о восстановлении силы этого указа (п. 3). Действительно, во все царствование Екатерины II выход из духовного сословия не представлял затруднений.
Священнослужители, оставлявшие сан, имели полную возможность поступать на службу или записываться в гильдии, цехи и государственные крестьяне. Дети их, обучавшиеся в семинариях, получили право зачисляться на службу в губернских учреждениях, и для этого требовалось только разрешение епархиального архиерея (указ 1779 г.).
Мало того, в 1784 г., по решению общей конференции Сената и Синода, дети священно- и церковнослужителей, если они не находились в семинариях, обязательно должны были избрать себе род жизни, причем им предоставлялось на волю записаться в купечество или цехи, поступить в военную службу или войти в состав государственных крестьян; в последнем случае они получали льготы в отношении платежа податей в течение нескольких лет.
Павел I резко изменил политику правительства в рассматриваемом вопросе. Так, узнав в 1800 г. о поступлении десяти семинаристов на гражданскую службу, он сделал за это выговор тверскому епархиальному архиерею и предписал, чтобы “впредь без особого повеления государя из духовного звания в другие места отнюдь не поступали”.
“Предпишите, – писал далее государь в своем указе на имя первенствующего члена Синода Амвросия Петербургского, – всем епископам семинаристов не обращать без воли моей ни в какое другое звание, о чем каждый раз Синоду меня спрашиваться”.
При Александре I увольнение семинаристов из духовного звания стало функцией Синода, причем епархиальным архиереям было предписано (в 1803 г.) “удерживаться от представления Синоду прошений таких лиц”. Стесняя выход семинаристов, правительство, однако, не препятствовало выходу священнослужителей на основании указа 1724 г. и детей духовенства, не получивших образования в семинариях.
В 1805 г. последним даже было разрешено приписываться к купеческому и мещанскому обществам без согласия последних. При имп. Николае I правительство опять стало стеснять выход из духовного звания. Так, 28 июня 1833 г. был издан закон о расстриженных священнослужителях, по которому бывшим священникам и дьяконам хотя и разрешалось вступление на государственную и общественную службу, но не иначе, как по истечении семилетнего срока после сложения сана.
Этот закон действовал в течение 6 лет и 22 февраля 1839 г. был заменен новым, а именно, высочайшим повелением, собственноручно написанным государем на докладе Синода. “Полагаю, – писал государь, – что звание священническое столь важно, что сколько должно быть разборчиву и осторожну при удостоении оного, столько же должно затруднить добровольное оного сложение.
Полагаю, что никак нельзя попускать, чтобы лицо, носившее сие высокое звание, могло непосредственно посвящаться иному служению, какое бы оно ни было, без явного соблазна и как бы в доказательство, что мирские обязанности сильнее духовных”. Ввиду этих соображений высочайшее повеление предписало: принимать на государственную службу дьяконов по истечении 6 лет, а священников по истечении 10 лет со времени сложения ими сана.
Не менее стеснительны были постановления закона при имп. Николае I относительно выхода из духовного звания детей духовенства и церковнослужителей. Так, еще в указе 1826 г. государь высказался против этого выхода. “Его Величество, – гласил указ, – изволит полагать полезным всех воспитывающихся во всех духовных учебных заведениях определять непременно в духовное звание, ибо для светских должностей приуготовляется другое юношество в светских училищах”.
Однако эти начала не были строго выдержаны на практике, и законами 25 июля и 14 октября 1827 г. дети священнослужителей получили право, по выдержании установленного экзамена, поступать на военную и гражданскую службу и получать на них чины. Но зато доступ на службу церковнослужителям и их детям был вовсе возбранен, и только в 1830 году правительство разрешило принимать их в канцелярскую службу по духовному ведомству.
С рассмотренной политикой правительства шли вразрез так называемые разборы духовенства, практиковавшиеся довольно часто в XVIII ст., благодаря которым масса лиц духовного звания принудительным путем отчислялась от него и набиралась в солдаты или записывалась в подушный оклад.
Необходимость подобных разборов объяснялась тем, что в духовенстве, благодаря его замкнутости, накоплялся огромный излишек людей, находившихся без мест и бедствовавших в материальном отношении. Достаточно вспомнить о так называемых “перехожих” или “крестовых” попах, т.е. безместных священниках и дьяконах, собиравшихся на “крестцах” (в Москве), т.е. на людных пунктах, и нанимавшихся за небольшую плату служить обедню и исполнять другие требы.
О них говорит еще Духовный регламент, свидетельствуя о том, что “многие священницы и дьяконы ставятся к единой церкви свыше потребы”, “почему и волочатся семо и овамо”. В 1741 г. обер-прокурор Синода кн. Шаховской предписал ловить “крестовых” попов и “за таковое непреличествующее священному чину напрасное и праздное стояние” бить их плетьми в дикастерии (соответствует нынешней консистории) и ссылать “под начал” в монастыри.
Даже в 1768 г. преосвященный Амвросий Московский писал, что крестовые попы “премногим числом шатаются и, к крайнему соблазну, великие делают безобразия, производят между собой торг и при убавке друг перед другом цены, произносят с великой враждой сквернословную брань, иногда же делают и драку”[7].
Кроме “крестовых” попов, без мест находился и огромный контингент детей священнослужителей, а также и церковнослужители со своими детьми. Этот контингент значительно увеличился после введения в 1722 г. штатов белого духовенства, когда много членов последнего осталось без мест[8].
Между тем, государство нуждалось в людях; почему с открытия военных действий между Россией и Швецией в Великую северную войну начались усиленные наборы в военную службу среди духовенства.
Самый большой набор был произведен в 1705 г. С введением подушной подати в оклад были записаны все священнослужители и их дети, не состоявшие на действительной службе при церквях, а также весь контингент церковнослужителей и их детей, хотя бы они и состояли на службе. Таким образом, огромная масса духовенства вышла из своего сословия.
Такие же разборы с отчислением в военную службу или с записью в подушный оклад продолжались от времени до времени и при преемниках Петра (в особенности суровы были разборы при Анне Иоанновне, когда один раз (в 1736 г.) правительство предписало набрать в солдаты 7000 человек, а другой раз (в 1738 г.) – по рекруту со 120 человек). Последний разбор произошел при имп. Николае I в 1831 г.
Кроме замкнутости, духовенство в изучаемую эпоху приобрело потомственный характер вследствие наследственности духовного звания, зависевшего, главным образом, от наследственности церковных мест. Уже указ 1722 г. говорит об этой наследственности. Освобождая детей священнослужителей от платежа подушной подати, он мотивирует это тем, “чтобы им быть при тех (отцовских) церквах во дьяках и пономарях, из них же учить в школе и производить на убылые места в попы и во дьяконы”.
Действительно, после смерти отца его место переходило к сыну (обыкновенно старшему), которого он уже заблаговременно готовил в свои наследники и который состоял при нем в качестве викария, дьякона или дьячка. Наследственные права сына вполне признавались духовным начальством, и если кто-нибудь перебивал у него место, он пользовался правом вчинять иск и жаловаться на самого архиерея, допустившего такое нарушение его прав.
Если у священнослужителя не было сыновей, его место переходило в наследство по женской линии, к дочери, внучке и т.д. Само собой разумеется, что место предоставлялось мужьям этих последних, как бы в виде приданого.
Сознавая силу своих наследственных прав на церковные места, говорит г. Знаменский, невесты-наследницы иногда были очень разборчивы на женихов, так что при малом количестве свободных, не зачисленных мест замещение священнослужительских вакансий весьма много зависело от вкуса этих девиц к женихам[9].
Духовная власть также всегда уважала и права наследниц, считая их единственным средством обеспечения дочерей духовенства. Так, в 1767 г. Синод издал указ, которым предписал: “если после умерших священнослужителей остаются дочери и племянницы девицы, а жены умерших на места мужей своих к тем своим дочерям и племянницам пожелают кого принять, таковых по их желаниям, достойных определять”.
Мало того, права наследников и наследниц уважались духовной властью и в том случае, когда они были несовершеннолетни и не могли сейчас занять своих мест. В таком случае выходили из затруднения при помощи следующей меры. Место предоставлялось наследникам, а для исполнения связанных с ним богослужебных обязанностей до совершеннолетия первых назначался на него викарий, обыкновенно по выбору семейства наследников.
На языке того времени быть назначенным викарием называлось определением “в заставку”. Викарий входил в особое договорное отношение с наследниками, нанимаясь обыкновенно за половину или треть дохода от места.
Синодский указ 1767 г. вполне признает институт викариатства, предписывая “до изучения и возрасту малолетних детей на отцовское место никого не определять, а велеть содержать из получаемых от тех церквей доходов викария”. К концу XVIII ст., параллельно с падением приходских выборов, значительно усилилось значение наследственного начала, и редкое церковное место не переходило от отца к его нисходящим.
Разрозненность и очень часто, как мы видели, несогласованность законодательных актов, касающихся духовенства, естественно, вызвали потребность в их кодификации и, таким образом, в определении юридического положения духовенства. Удовлетворить такую потребность, конечно, всего лучше могли законодательные комиссии, составлявшие проекты нового Уложения.
Как это ни странно, однако, в трудах Елизаветинской комиссии мы совсем не встречаем даже намека на определение прав и обязанностей духовенства, хотя юридическое положение остальных сословий в них более или менее подробно определено[10]. Напротив, Екатерининская комиссия, несмотря на отсутствие в ней депутатов от духовенств, обратила внимание на это сословие.
Правда, Наказ императрицы говорит о духовенстве только вскользь, причем, очевидно, имеет в виду причислить его к среднему роду людей, т.е. к городским обывателям, как это видно из 381 ст. (“Сверх того, к среднему роду людей причислить следует всех тех, кои выходить будут, не быв дворянами, изо всех нами и предками нашими учрежденных училищ и воспитательных домов, какого бы те училища звания ни были, духовные или светские”)[11].
Но зато городские наказы занялись немало и положением духовенства, ходатайствуя о разных правах в его пользу. Некоторые из них, напр., углицкий наказ, являются, в сущности, не чем иным, как наказами духовенства (см. первую “часть” углицкого наказа)[12]. Наконец, и наказ Синода посвятил немало места определению юридического положения духовных лиц и их “выгодностей”, т.е. прав.
Ввиду этого комиссия была вынуждена обратить внимание на лиц духовного звания и в проекте законов о правах среднего рода государственных жителей уделила членам белого духовенства немало места. Последних она отнесла в разряд мещан и причислила к “упражняющимся в науках и службах”, дав им целый ряд прав.
Однако проект вызвал протест со стороны Синода, на рассмотрение которого он был представлен в 1769 г. Мотивы протеста были четырех родов: 1) “положение комиссии относится не до всего вообще духовенства, но до одной его части”, 2) “изображенные в главе права одному белому или нижнему духовенству присвояются, а духовенству высшему никаких прав не положено”, 3) “белое духовенство причисляется к среднему роду людей” и 4) в проекте ничего не сказано об “особливых” правах малороссийского духовенства.
Ввиду всего этого Синод пришел к следующему “рассуждению”: 1) “чтобы при рассуждении о роде и правах духовенства положению быть обо всем вообще духовенстве, а не об одной его части, ибо существо духовенства во всех есть едино, поелику всех духовных звание состоит в священнодействии и учительстве, и нижнее духовенство с высшим столь есть соединено, что одно без другого существенно быть не может.
2) Понеже в духовенстве иные суть правительствующие, яко то: митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, протоиереи, а другие правительствуемые, яко то: иеромонахи, священники, протодьяконы, дьяконы, иподьяконы и церковнослужители, то посему и следует духовенство вместо того, чтоб одну его часть именовать белым, разделить на высшее и низшее, дабы под именем первого заключались лица правительствующие, под именем второго – правительствуемые. И как нижнему, названному белым, духовенству права от комиссии назначены, то справедливо требуется, чтоб и высшему положены были.
3) Чтоб все вообще духовенство не причисляемо было к среднему роду людей, но в особливом роде положено б было, а в каком, в сравнении других родов, степени – сие единственно зависит от милосердной воли ее имп. величества, ибо все духовные по званию своему суть пастыри и учители всякого рода людей.
И потому должны они пользоваться особливым почтением и уважением к их сану от мирян всякого рода, в рассуждении чего как греческими православными царями почтены духовные между благородными, так и государственными указаниями.
4) Как духовенство малороссийское особливыми пользуется правами и выгодами, то и остается рассмотреть, как всего малороссийского, так и всего вообще духовенства права и выгоды и положить оное в закон”[13].
Весьма возможно, что вследствие этого протеста со стороны Синода Жалованная грамота городам 1785 г. уже не трактует членов белого духовенства как особый разряд городского сословия, и в число именитых граждан – категории “городовых обывателей”, имеющей по своим составным элементам некоторое сходство с разрядом “упражняющихся в науках и службах” проекта – белое духовенство не внесено.
Правда, духовные лица имели возможность войти (и многие из них наверное вошли) в разряд “настоящих городовых обывателей”, но в таком случае они считались мещанами только в качестве владельцев недвижимого имущества в пределах городской черты, а не в качестве членов белого духовенства[14].
Вопросом об урегулировании юридического положения последнего занялся и комитет 6 декабря 1826 г. По крайней мере, в составленном им проекте дополнительного закона о состояниях мы находим и отдел о духовенстве. Но он состоит всего из двух статей, подтверждающих права и преимущества, “дарованные духовенству разными постановлениями” и в отличие от отделов, посвященных другим сословиям, крайне лаконичен[15].
Реформы 60-х годов коснулись и лиц духовного звания, совершенно видоизменив их юридическую физиономию. Целым рядом законодательных актов (в особенности законами 1867 и 1869 гг.) сословный характер духовенства был уничтожен путем отмены наследственности звания и церковных мест, а также замкнутости как относительно вступления в сословие, так и выхода из него.
Переходим к рассмотрению прав и обязанностей духовенства по законодательству изучаемой эпохи. Само собой разумеется, что основной обязанностью духовенства было стремление к достижению тех религиозно-нравственных целей, ради которых оно и имело свой смысл существования.
Иначе говоря, лица духовного звания должны были быть, выражаясь словами вышеприведенного документа Синода, “пастырями и учителями всякого рода людей”. Но для успешного осуществления этой “пастырской и учительской” обязанности члены духовенства должны были сами получить образование.
И действительно, начиная с Петра I правительство возлагает на духовенство, так же, как и на дворянство, повинность учиться. Целый ряд петровских указов (напр., 1708 и 1710 гг.) признает образование для духовенства обязательным, предписывая отдавать в солдаты “поповых, дьяконовых, дьячковых, Пономаревых и даже сторожевых и просворниных детей, если они не похотят учиться в школах”.
Монастырский приказ, в ведении которого находились школы до учреждения Синода, был обязан “учеников духовных, которые от учения отстали, сыскивать и отсылать в школы с наказанием”.
Духовный регламент (о епископах. П. 9-10) пошел еще далее и предписал, когда архиерейских школ “довольное число покажется”, назначать на церковные должности только лиц, окончивших в них курс, “а если епископ, – прибавляет регламент, – неученого во оных школах человека поставит в священники или монашеский степень, минув ученого, то подлежит наказанию, яковое определено будет в Духовном коллегиуме” (т.е. в Синоде).
Точно так же и указ 1722 г. снова повторяет, чтобы из неученых “никого не посвящать и в причет церковный отнюдь произвождения не чинить”. “Оное, – говорит далее указ, – архиереям иметь во всегдашней памяти со всеконечным исполнением под немалым за то самих архиереев штрафованием”. Наконец, указ 1723 г. предписывает набирать детей духовенства в школы “неволею”.
Петровские узаконения постоянно подтверждались и впоследствии. Так, в 1797 г. Синод предписал “при произведении в сан священства воспитанных семинаристов предпочитать неученым, хотя бы прихожане и просьбами о них настояли”. Затем указами 26 июня 1808 г. и 27 авг. 1814 г. было приказано зачислять в духовно-училищное ведомство всех детей духовенства с 6-8 лет. Свобода от обязательного обучения была дарована духовенству только в 1849 г.
Среди прав и привилегий духовенства весьма важной считалась свобода от личных податей и повинностей. Однако эту льготу духовенство получило не сразу. Так, при Петре оно платило целый ряд сборов, напр., табельные или окладные сборы, повсягодные поборы, канцелярские, запросные, оброчные (напр., сборы с мельниц, с бань, с пчельников, с рыбных ловель) и др. сборы[16].
Большинство из них было уничтожено с введением подушной подати. Впрочем, оброчные сборы просуществовали во всю первую половину XVIII ст. и были отменены только при Екатерине II. При введении подушной подати правительство первоначально предполагало освободить от нее только священнослужителей, детей же их и церковнослужителей положить в подушный оклад, но такое намерение встретило энергичный протест со стороны Синода.
Благодаря ему дети действительно служащих священников и дьяконов были также освобождены от уплаты подушных денег, но церковнослужители этой льготы не получили[17]. Рекрутскую повинность священнослужители, конечно, не отправляли, но взамен ее должны были платить особый сбор на драгунских лошадей, уничтоженный в 1725 г.
Что же касается до их детей и церковнослужителей, то они отправляли эту повинность лично, негодные же к ней платили так называемый козловский оклад, уничтоженный в 1724 г. Точно так же члены духовного сословия вначале не были освобождены от постойной повинности. Она была снята с них в 1724 г., потому что, говорилось в указе, “во время отправления правила к священнослужению таковому постою быть не прилично”.
Хотя этот указ неоднократно подтверждался и впоследствии, однако на практике не всегда приводился в исполнение, о чем и свидетельствует Синод в своем наказе, поданном в законодательную комиссию 1767 г. “Хотя по прежним указам, – читаем здесь, – в домах священно- и церковнослужителей постоев ставить не велено, однако, как ныне по представлениям из епархий усмотрено, в некоторых местах оные постоем отягощаются”.
Наконец, духовенство было обязано некоторыми полицейскими повинностями, напр., ходить на караулы к рогаткам, являться на пожары, дежурить на съезжих дворах и в домах офицеров для посылок к колодникам и для работ. От некоторых из них, напр., от дежурства на съезжих дворах и в домах офицеров, духовенство было освобождено в 1736 г. (“дабы в церковной службе остановки не было”).
От остальных же оно получило свободу только в 1742 г. Однако, как видно из наказа Синода, и эта свобода не всегда соблюдалась на практике, почему в 1821 г. состоялся подтвердительный указ об освобождении духовенства от постоя, платежа всяких сборов и отправления разных полицейских повинностей.
Большое значение придавало духовенство тем привилегиям в области судопроизводства, которое оно стало получать еще со времени Петра I. Так, с учреждением Синода и по его инициативе было предписано (указ 15 марта 1722 г.) по оговорам (кроме тяжких государственных дел) духовных лиц судить в Синоде, “доколе не дойдут до гражданского суда”, и не брать их ни в коллегии, ни в другие судебные учреждения, причем каждый “челобитчик в злодеянии”, напр., “в брани, бою, краже, в обидах и бесчестиях и т.п.”, обязан был вчинять иск на членов духовенства только в Синоде.
Что касается до гражданских дел (“исковые и тяжебные” дела), то они должны были рассматриваться, “еже где определено всем”, т.е. в светских судах. Эти начала в несколько модифицированной форме были подтверждаемы и впоследствии. Так, указом 1785 г. правительство запретило судить духовных лиц в светских судах (кроме тяжких государственных дел) без сношения с епархиальным начальством.
По мелким уголовным делам (бой, брань, кража и т.п.) духовенство подлежало светскому суду только в том случае, если ответчик был не духовным лицом, но разбирательство таких дел обязательно должно было происходить в присутствии особых депутатов от духовенства, “чтобы духовные получали непродолжительную и достойную сатисфакцию”.
По гражданским и по всем остальным уголовным делам духовные судились в светских судах, но также в присутствии духовных депутатов, которые с 1791 г. назначались по двое в каждый город и по одному на 10-15 сельских приходов из священнослужителей хорошего поведения.
Указами 1810 и 1812 гг. подробно разработаны узаконения прежнего времени о духовных депутатах, без участия которых (за исключением случаев, не терпящих отлагательства) нельзя было рассматривать дела о лицах духовного звания в светских судах. Наконец, в 1823 г. права этих депутатов были значительно расширены предоставлением им права голоса в суде наравне с прочими судьями.
Со времени Екатерины II духовенство постепенно получает такую льготу в области уголовного права, как освобождение от телесных наказаний. Екатерина, исходя из того воззрения, что вследствие существования телесных наказаний “священнослужители теряли должное по характеру своему от общества почтение, пастве же их подавался немалый соблазн и причина к презрению”, освободила от них священников и дьяконов (указы 1767 и 1771 гг.).
Но эта свобода ограничивалась только пределами одного духовного ведомства, светские же суды по-прежнему имели право наказывать священнослужителей телесно. Ввиду этого, вскоре после вступления на престол имп. Павла, Синод ходатайствовал перед ним об освобождении духовенства от телесного наказания и в светских судах, “ибо чинимое ему наказание ввиду тех самых прихожан, кои получали от него спасительные тайны, располагает народные мысли к презрению священного сана”.
Государь исполнил желание Синода и освободил лиц духовного звания от наказания на теле. Но эта льгота не получила тогда практического осуществления ввиду того своеобразного толкования Жалованной грамоты дворянству в отношении телесного наказания со стороны Павла I, о котором мы говорили уже раньше.
Поэтому одним из первых узаконений Александра I был известный указ 22 мая 1801 г., освободивший священнослужителей от телесного наказания, ввиду желания государя “дать пример уважения к священному сану в народе” и ввиду “укоренения в нем самом чувства уважения к себе и ужаса к пороку”.
В 1808 г. были изъяты от телесного наказания жены и вдовы священнослужителей, а в 1811 г. – монахи. Наконец, в 1835 г. эта льгота была распространена на детей священнослужителей. Что же касается до церковнослужителей, то они подвергались телесному наказанию вплоть до отмены его в 1863 г.
Говоря о привилегиях духовенства, необходимо упомянуть также и о праве на бесчестие, т.е. на получение особого штрафа за оскорбление, узаконенного еще Уложением 1649 г. Размер его зависел от ступени на иерархической лестнице, занимаемой лицом духовного звания. Увеличением этого размера особенно интересовались городские наказы, поданные в законодательную комиссию 1767 г.
Так, углицкий наказ, указывая на то, что вследствие небольшого размера бесчестия “многие партикулярные люди” называют священнослужителей “разными бесчестными и ругательными священному чину званиями, а прочие бранят и бьют”, ходатайствует “пополнить о том узаконением с прибавлением числа за бесчестие и особливо за бой и увечье такой суммой и отмщением, которые бы священному чину соответствовать могли”[18].
Проект законов о правах среднего рода жителей хотя и не упомянул о бесчестии, но в ст. 5 постановил, что “священнослужители должны пользоваться особливым почтением и уважением к их сану от мирян, и за учиненную им обиду излишнее налагается наказание”.
Едва ли, однако, постановление столь неопределенного характера могло удовлетворить духовенство, тем более что и сам Синод в своем наказе ходатайствовал о том, чтобы “о бесчестии архиереев и прочих духовных властей, а особливо о бое и увечьи протопопов и попов и прочих церковнослужителей и их жен и детей учинить надлежащее законоположение”.
Действительно, 15 апреля 1769 г. Сенат издал указ о нечинении духовенству обид и притеснений. В нем, установив факт оскорблений духовных лиц – побоями и телесными наказаниями со стороны некоторых помещиков, Сенат высказался за необходимость исследования таких дел и “чинения виновным наказания без упущения”.
Наконец, духовенству принадлежали и некоторые почетные права. Так, уже проект законов о правах среднего рода жителей предоставил священнослужителям право ездить в каретах. При имп. Павле I духовенство получило право получать награды и отличия, а именно: крест для ношения на цепи на шее, камилавку или скуфью и митру. Тогда же государь предписал достойных священнослужителей представлять к наградам орденами[19].
Но, имея известные привилегии, духовенство в то же время было и ограничено в некоторых правах, осуществление которых считалось несовместным с духовным званием. Так, еще при Петре I были подтверждены прежние запрещения духовенству заниматься торговлей и промыслами[20], вступать в откупа и подряды и в некоторые другие обязательства, курить вино и т.п.
Но зато при Петре духовенство могло пользоваться доходами со своих домов, напр., отдавать их внаем, что прежде было запрещено. Эти ограничения неоднократно подтверждались и впоследствии. В 1743 г. было даже предписано “изврещи сана священнического вовсе” всякое духовное лицо, изобличенное в роли “наемника, а не пастыря”.
Наказ Синода также ходатайствует о том, чтобы духовенству было запрещено “ни в какие мирские дела, также за кого-либо в опекуны, паче же в стряпчество входить и в поручительство и подряды обязываться”. Точно так же духовенство было лишено права владеть населенными имениями и крепостными людьми.
Однако на практике последнее ограничение соблюдалось далеко не всегда, и духовные лица приобретали себе крепостных, только записывая их на чужое имя, но фактически распоряжаясь ими как своей собственностью. Впрочем, на основании указов 1744 г. духовенство, как и остальные сословия, могло закреплять за собой незаконнорожденных детей, принятых к себе на воспитание.
О крепостном праве для духовенства ходатайствовал Синод в своем наказе, прося правительство “в покупке священнослужителям для послужения мужеска и женска пола людей дать позволение, наложа пропорцию, чтоб лишних иметь не могли”.
Однако Екатерина II не исполнила этого желания и даже, как известно, при ней состоялось освобождение крестьян духовных вотчин, т.е. поселенных на землях, принадлежавших архиерейским домам, монастырям, соборам и церквям. В 1804 г. лица духовного звания, наравне с членами остальных сословий, получили право приобретать ненаселенные имения, чем еще раз было подчеркнуто, что крепостное право считалось правительством исключительно дворянской привилегией.
[1] Веденяпин. Законодательство имп. Елизаветы Петровны относительно православного духовенства (Правосл. обозр. 1865. Кн. V, VII и X); Горчаков. Монастырский приказ; Знаменский П. Приходское духовенство в России со времени реформы Петра; Знаменский Ив. Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I;
Беликов. Отношение государственной власти к церкви и духовенству в царствование Екатерины II (Чтение в Общ. Люб. Духовн. Проев. 1876. Кн. II, IV, и XI); Кедров. Духовный регламент в связи с преобразовательной деятельностью Петра В.; Пашков. Упадок православного прихода в XVIII и XIX ст.
[2] Кедров. Указ. соч. С. 215.
[3] Этому в значительной степени содействовал указ Синода 24 июня 1797 г., неправильно придавший распространительное толкование именному указу 12 декабря 1796 г., воспретившему подавать прошения, подписанные более чем одним просителем (см.: Пашков. Упадок православного прихода. С. 88 и след.).
[4] Приходское духовенство в России со времени реформы Петра. С. 82.
[5] Наказ Синода дважды напечатан: г. Прилежаевым в “Христианском чтении” 1876 г. (N 9 и 10) и проф. Сергеевичем в Сборн. Русск. Истор. Общ. Т. XLIII.
[6] Указ. соч. С. 108 и 109.
[7] Знаменский П. Указ. соч. С. 280.
[8] Штаты были введены указом 10 августа 1722 г., на основании которого полагалось: в приходе от 100 до 150 дворов – один священник и два причетника, в приходе от 200 до 250 дворов – два священника и четыре причетника и в приходе с 300 дворами – три священника и два причетника.
В 1768 г. штаты были дополнены постановлением, что при трех священниках полагалось быть двум дьяконам, при двух – одному, при одном также одному, но только “в знатных местах”. Эти штаты просуществовали до 1778 г., когда были значительно сокращены.
[9] Указ. соч. С. 133.
[10] В части III проекта (“О состояниях подданных вообще”) имеется несколько статей, но касающихся только иноверческого духовенства (См. мое издание проекта. СПб., 1892. Гл. II “О православных и иноверцах”. С. 2).
[11] См.: Градовский. Начала русского государственного права. Т. I. С. 282.
[12] См. мои “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.”. С. 943.
[13] Сборы. Русск. Ист. Общ. Т. XXXVI. С. 185-188; мои “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.”. С. 498.
[14] Мои “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.”. С. 500.
[15] Сборн. Русск. Ист. Общ. Т. ХС. С. 369.
[16] Перечисление всех этих сборов см. у Горчакова “Монастырский приказ”. С. 204 и след.
[17] Подробности см. у Знаменского П. Указ. соч. С. 369 и след.
[18] См. мои “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.”. С. 495.
[19] Против награждения духовных лиц орденами и митрой очень восставал известный митрополит Платон. “Эта новость, – писал он, между прочим, в одном из своих писем, – будет соблазном для одних, в других возбудит честолюбие и много другого, что ниспровергнет благоучрежденный порядок”.
Как известно, Платон на коленях умолял Павла I не награждать его орденом св. Андрея Первозванного (См.: Знаменский Ив. Положение духовенства в царствовании Екатерины II и Павла I. С. 152 и след.).
[20] Напр., указ 12 ноября 1698 г. предписал таможенным головам “смотреть, что бы архимандриты, игумены, попы и причетники никакими товарами не торговали”.
