Источники русского права те же самые, что и всякого положительного права: закон, обычай, судебная практика. Правда, ст. 47 наших Основных Законов постановляет, что «Империя Российская управляется на твердом основании положительных законов, учреждений и уставов, от Самодержавной Власти исходящих», как бы вовсе исключая этим допустимость применения других юридических норм, кроме законов.
А ст. 65 тех же Основных Законов требует механического применения закона «по точному и буквальному смыслу оных»: не допуская «обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований».
При таких условиях, казалось бы, у нас не может иметь места установление юридических норм ни путем обычая, ни посредством судебной практики. В действительности, однако, и судебная практика и, в особенности, обычай имеют у нас весьма большое значение.
Это несоответствие постановлений Основных Законов с действительным положением дела объясняется прежде всего тем, что составители Свода находились под влиянием старых воззрений, видевших в законе единственный источник права и потому не признававших самостоятельного значения ни за обычаем, ни за судебной практикой.
К тому же во время составления Свода Законов главная масса крестьянства, живущего почти исключительно обычаем, находилась в крепостной зависимости, и потому законодательство почти вовсе не касалось их взаимных отношений.
Что же касается судебной власти, то в то время она не была еще отделена от власти законодательной, и высшая судебная инстанция (Государственный совет) была вместе с тем и законодательным учреждением, а потому, конечно, и судебная практика не могла получить значения самостоятельного источника права.
Если суд усматривал неясность или неполноту законодательства, он должен был представлять о том в высшую инстанцию, и так, переходя из инстанции в инстанцию, дело доходило до Государственного совета, где оно разрешалось Высочайше утвержденным мнением совета, следовательно, законодательным порядком.
И такие мнения совета по частным казусам играли весьма видную роль в развитии нашего законодательства. Значительное число и теперь действующих законодательных постановлений имеют такое казуистическое происхождение. При таких условиях составителям Свода Законов не было основания упоминать о судебной практике, как о самостоятельном источнике права.
Судебные решения тогда постоянно превращались в законодательные постановления. Между теми и другими не было строгого разграничения. Но в настоящее время все это изменилось, и в самом Своде Законов можно найти ограничения начала, выраженного в 47 ст. Основных Законов.
Современное наше законодательство, во-первых, в довольно широком объеме допускает применение судами юридических обычаев. Закон разрешает, во-первых, мировым судам руководствоваться общеизвестными местными обычаями по ссылке одной или обеих сторон, но лишь в том случае, когда применение местных обычаев дозволяется именно законом, или в случаях, положительно не разрешаемых законом (Уст. Гр. Судопр., ст. 130).
Во-вторых, обычаем могут руководствоваться некоторые особенные суды, а именно: волостные, коммерческие и инородческие. Особенное значение имеет применение юридических обычаев волостными судами, так как им подведомы почти все гражданские дела крестьян, т. е. самой многочисленной части населения России.
С совершившимся с судебной реформой 1864 г.[1] разграничением судебной власти от законодательной отменено было также и прежнее запрещение толкования законов. В настоящее время судам предписывается всякое дело решать на основании существующих законов, не останавливая решения, под предлогом неполноты, неясности, недостатка или противоречия законов (ст. 10 Уст. Гр. Судопр. и ст. 13 Уст. Уг. Судопр.), а выполнить такое требование можно только при свободном толковании законодательных постановлений.
При этом судебные дела уже не могут более восходить в Государственный совет на разрешение их в законодательном порядке. Судебная власть должна сама разрешать каждый представившийся ей вопрос. И в действительности наша судебная практика, особенно кассационная, вследствие неполноты и казуистического характера нашего законодательства, по необходимости зауряд имеет творческий характер.
При всем том законодательство у нас, как и в других современных государствах, является главным, преобладающим источником права. Однако не все юридические нормы, установляемые органами власти, установляются самою верховною властью.
И органы подчиненного управления в значительной степени наделены правом своими указами установлять юридические нормы, конечно, под условием непротиворечия их законам. Так, это право предоставлено губернаторам, городским думам и губернским земским собраниям, а также целым рядом специальных на то полномочий — отдельным министрам.
Ввиду всего сказанного, ст. 47 Осн. Зак. должна быть толкуема ограничительно. Законы, от Самодержавной власти исходящие, не представляются единственными юридическими нормами, имеющими у нас обязательную силу.
Самим законодательством допускается в известных границах действие обычного права, значительная самостоятельность судебной практики и установление обязательных для граждан юридических норм указами подчиненных органов власти.
Поэтому ст. 47 должна быть понимаема в том смысле, что законы, изданные Самодержавной властью, являются высшей формой действующих у нас норм положительного права: ими определяются условия и границы обязательной силы юридических норм, выразившихся в других формах. Обычаи, судебная практика, указы подчиненных органов — все это в своем действии подчинено законам, исходящим от Самодержавной власти.
Градовский. Начала русского государственного права. Т. I. С. И; Цитович. Курс гражданского права. Вып. 1; Таганцев. Лекции по русскому уголовному праву. Вып. I. С. 141.
[1] Судебная реформа 1864 г. — радикальное преобразование суда и судопроизводства на основе принятия Судебных уставов 1864 г. Впервые ввела в российскую судебную систему принципы независимости судей, гласности и состязательности судебного процесса, ликвидировала сословный суд.
Были введены суд присяжных, адвокатура, мировые суды. Оказала огромное влияние на становление либеральной юридической мысли в России предреволюционного периода.
