С понятием сословия соединяются два смысла: в одном – сословие обозначает положение отдельного лица в гражданском обществе, в другом – совокупность лиц, занимающих одно и то же положение. В первом случае мы имеем субъективное отношение лица к какому-нибудь целому, во втором – объективный факт существования этого целого в гражданской жизни народа.
Там – личное качество, conditio, здесь – учреждение, ordo. Если при этом положение каждого лица в сословии определяется рождением его в этом сословии и передается наследственно от отца к детям, мы говорим о сословии в тесном смысле этого слова (Geburtsstand); если это положение обусловливается только общностью интересов или занятий, мы получаем понятие профессии или класса (Berufsstand).
Во всех указанных случаях юридическое понятие сословия может отсутствовать, так как в обыденной речи говорят часто о высшем и низшем сословии, о военном, чиновничьем, купеческом, крестьянском и других классах – даже тогда, когда принадлежащие к ним лица не обладают никаким особым юридическим качеством, не имеют ни ранговых преимуществ, ни корпоративных прав и стоят вообще в равных юридических условиях с другими членами общества.
Юридическим понятием сословие делается тогда, когда из того или другого положения лица в гражданском обществе вытекает для него какое-нибудь право или ограничение в каком-нибудь праве – точно так же, как сословие в смысле ordo, учреждения, делается носителем какой-нибудь правовой идеи лишь в том случае, если оно приобретает и отправляет те или другие права или ограничивается в этих правах.
Сословия как таковые, как ordines, стоят вне нашего рассмотрения, так как они представляют собою институт не гражданского, а публичного права: их возникновение и развитие имеет мало общего с целями гражданского оборота и входит в область политической жизни и государственных отношений.
Правда, в те эпохи, когда публичное и гражданское право не были отделены друг от друга, сословные различия имели решающее значение и для гражданского права.
Но Новое время, обособившее гражданское право от публичного, отвергает, в принципе, влияние сословий как государственного учреждения на гражданское право; и в тех случаях, когда известные круги лиц пользуются каким-нибудь исключительным правом (jus singulare), это последнее не ставится в связь с сословием как с государственным учреждением.
Поэтому сословия и служат теперь только публично-правовым целям, что не препятствует, однако, преследованию ими и интересов гражданского права, вступлению их в гражданский оборот в качестве юридических лиц и т. д.
В общем, сословные отношения могут принадлежать гражданскому праву лишь настолько, насколько принадлежностью лица к тому или другому сословию обусловливается гражданская правоспособность или насколько сословность определяет гражданские права данного лица.
С этой стороны, т. е. со стороны условленности правоспособности лица принадлежностью его к тому или другому кругу лиц, сословия подлежат нашему рассмотрению. Род и способ этой условленности различны: напр., существуют преимущества, не предоставленные никому, кроме лиц данного сословия; таковы права на особый титул, герб, должности, установление фидеикомиссов и т. д.
Это – сословные привилегии, или исключительные права, созданные только для данного сословия и иначе не существующие; их называют абсолютными сословными правами.
Но встречаются и такие сословные права, которые принадлежат всем и, не заключая в себе никакой привилегии, подчиняются, однако, при отправлении их тем или другим классом лиц известным правилам и ограничениям: так, напр., наследственное право, не составляя ничьей привилегии, отрицается иногда за одним сословием по отношению к другому и т. д. Здесь говорят об относительных сословных правах.
В Средние века все развитие права шло через сословия.
Права, одинакового для всех, отрешенного от государственного положения лица, не существовало, а существовало особое земское и ленное право для дворян (высшее дворянство определяло при этом свое право особыми семейными договорами и домовыми законами), особое городское право (Weichbildrecht) для городов, особое помещичье право (Hofrecht) для крестьян и крепостных.
Это различие права по сословиям обнаруживалось, напр., на поземельном владении, которое регулировалось различными нормами, смотря по тому, кому оно принадлежало, и на множестве других институтов, которые устанавливались специально ввиду того или другого сословия и не допускали участия в них других сословий.
В настоящее время Европа не знает сословных различий в праве. Сигналом к уничтожению их послужили знаменитые постановления французского Учредительного Собрания в ночь 4 августа 1789 г., и несколько привилегированное положение в гражданском праве сохранило теперь только так назыв. высшее дворянство (der hohe Adel) в Германии.
Все остальное дворянство потеряло и здесь, после движения 1848 г., свои прежние привилегии, и лишь немногие партикулярные законодательства считают до сих пор институт фидеикомиссов, которым соответствуют наши заповедные имения, учреждаемые только для дворян – привилегией одного лишь этого сословия.
В общем, сословия и занятия перестали служить в настоящее время юридическими подразделениями народа, и все ограничения как в отправлении промыслов, которые считались прежде исключительной привилегией того или другого сословия, так и в переходе из одного сословия в другое, – теперь отменены.
И если в Средние века занятия и профессии переходили часто в сословия, делаясь наследственными, то в настоящее время наследственные сословия делаются, наоборот, профессиями, открытыми для всех и каждого. Поэтому крестьянами считаются, напр., уже в прусском Landrecht’е (II, 7, § 1), равно как и у нас, люди, живущие в деревне и непосредственно занимающиеся земледелием.
Если же мы до сих пор встречаемся в некоторых законодательствах с институтами, рассчитанными специально на крестьянское землевладение, то руководящим мотивом этих институтов являются теперь не сословные соображения, а потребности крестьянского хозяйства, – не сословные, а утилитарные точки зрения.
Поэтому же речь об этих институтах должна вестись не в учении о правоспособности, а в вещном праве. Точно так и торговое право составляет в настоящее время привилегию торгового класса не субъективно, как это было в Средние века, а объективно, т. е. в смысле особого права, приспособленного к потребностям и юридическим отношениям торгового оборота.
То же надо сказать о промышленном и морском праве, равно как и о некоторых особых нормах, удержанных и в новейшем Немецком уложении не для сословий, а для профессий, напр., военной, учительской, чиновничьей и т. п.
В принципе, доступ во все сословия теперь свободен, открыт для всех, и если в этом отношении действуют еще некоторые ограничения, то они носят, по преимуществу, политический или административный характер, не переходя в область гражданского права.
Таково, напр., запрещение заниматься торговлей и промыслами, касающееся у нас духовенства, в Германии – лиц, состоящих на службе государства – не иначе, как с согласия подлежащего начальства, или запрещение вступать в брак без согласия того же начальства, относящееся как в Германии и Франции, так и у нас или к чинам военного ведомства, или ко всем вообще состоящим на государственной службе лицам.
На эти запрещения нельзя, однако, ссылаться против гражданских последствий сделок, совершенных с их нарушением, так что чиновнику и священнику придется заплатить долг, совершенный по запрещенной им торговле, а офицеру, не спросившему разрешения начальства на вступление в брак, надо оставаться в этом браке, несмотря на все желание выйти из него.
Значение и история образования сословий у нас значительно разнятся от того, что представляет в этом отношении Западная Европа.
Если там сословная организация была часто сильнее государственной и проникала сословным элементом весь государственный строй, то у нас, наоборот, само государство стремилось для своих целей организовать сословия и снабдить их известной суммой прав и обязанностей, действием которых оно привлекало их на свою службу.
Подробности по этому предмету излагаются в истории русского права и нас не касаются. Заметим только, что до последнего времени, т. е. до коренных преобразований предпрошлого царствования, тип сословной нормы, окончательно определившийся при Екатерине II, был у нас господствующим и налагал свою печать на всю систему нашего гражданского права.
Поэтому-то и Свод Законов, резюмировавший предшествовавшее право, – в котором не было ничего, кроме законов, окрашенных почти исключительно государственным началом, – не дал в своей системе гражданского права места никаким постановлениям и о субъекте права.
Все, что мы узнаем из Свода о лице как субъекте гражданского права, исходит не из нашего Гражданского кодекса, а из законов о состояниях или сословиях в широком смысле, помещенных в т. IX Свода. Но, несмотря на все смешение публичного и гражданского права, сословные нормы далеко не имеют теперь и у нас того значения, какое им принадлежало прежде.
В Своде удерживаются и перепечатываются в новых изданиях положения, определявшие еще в недавнем прошлом права сословий, которые утратили теперь, вследствие распространения этих положений на всех, свой сословный характер. Таким образом, за сословной нормой таится теперь в нашем же Своде общая норма.
Сошлемся примерно на положение, устанавливающее, что “дворянин не может быть без суда лишен жизни, прав состояния” и т. д. (т. IX, ст. 313, 326). В настоящее время это не изъятие из общего правила, не исключительная, а общая норма, под действием которой стоят – по крайне мере, формально – все русские подданные, могущие утверждать, что без суда никто не лишается по праву ни жизни, ни прав состояния, ни имущества.
Или: “Потомственный дворянин может приобретать законным способом все без изъятия роды имуществ движимых и недвижимых, входить во все вообще договоры и обязательства, а также – распоряжаться недвижимым имуществом по правилам, в законах гражданских установленным” (ст. 327).
Этот закон касается опять не одних потомственных дворян, а всех русских подданных. Далее, дворянская привилегия – владеть населенными имениями сохраняла у нас значение некоторое время и после отмены крепостного права, до его окончательной ликвидации.
Но она исчезла вполне из нашего законодательства 1 января 1883 г., когда бывшие помещичьи крестьяне, состоявшие еще временно обязанными в отношении к своим бывшим помещикам, были переведены с оброчной и издельной повинности на выкупные платежи и причислены к разряду крестьян-собственников (продолж. 1883 г. ч. 2, т. IX, ст. 731).
Поэтому в настоящее время, – когда “каждый сельский обыватель может приобретать в собственность недвижимое и движимое имущество, отчуждать, отдавать в залог” и т. д. (там же, ст. 715 и 766), и когда “крестьяне и башкиры, как отдельно, так и целыми обществами, могут входить, на основании общих постановлений, во всякие законом дозволенные договоры, обязательства и подряды” (т. IX, особ. прилож. I, ст. 22), “отыскивать свои права, вчинать тяжбы, иски и т. д.” (ст. 24), – весь исторический материал приведенных и многих других, различных по своему историческому происхождению, статей можно было бы устранить и вместо него внести в состав Гражданского кодекса только общие нормы правоспособности, обозначая при них лишь немногие отступления, не утратившие пока своего практического значения[1].
Ограничения по сословиям теперь и у нас немногочисленны и заключают в себе не столько привилегии, сколько особо приноровленные к той или другой сфере имущественного обладания институты полупубличного и полуцивильного характера.
Сюда принадлежат, главным образом, дворянские заповедные имения и крестьянские земли, ограниченные в своей оборотоспособности и делимости; речь о них будет в вещном праве.
Из действительных сословных ограничений в нашем праве необходимо отметить следующие:
1) Ограничения потомственных дворян в праве узаконения своих и усыновления чужих детей были до издания закона 12 марта 1891 г. несомненным умалением гражданской правоспособности лиц этого сословия по сравнению с другими.
Эти ограничения в узаконении и усыновлении стояли в прямой связи со старым юридическим бытом дворян, господствующими чертами которого были: привилегии, государственная служба и институты смешанного цивильно-политического типа.
В это время расширение круга привилегированных лиц такими актами частной воли, какими, несомненно, являются узаконение и усыновление, могло казаться недопустимым и, естественно, вызывало соучастие государственной власти в этих актах.
Но по мере того, как привилегия дворянства по службе и владению так наз. населенными имениями вместе с институтами смешанного типа стали исчезать, ограничения в узаконении и усыновлении, лежавшие на привилегированном прежде классе лиц, теряли всякий смысл, и мы действительно видим, что усыновление еще до издания закона 1891 г. освобождается от государственной опеки для личных дворян и купцов из потомственных граждан, передающих усыновляемым все гражданские права, кроме прав состояния (т. Х изд. 1987 г., ст. 149, п. 5 и ст. 154).
Поэтому закон 1891 г. и уравнял узаконение и усыновление для лиц всех состояний, сохранив для потомственных дворян одно лишь ограничение в отношении к передаче усыновляемому усыновителем своей фамилии, которая не может последовать иначе, как с Высочайшего соизволения (т. Х изд. 1900 г., ст. 152).
Еще ограничение в последствиях усыновления для дворян и потомственных почетных граждан можно видеть в том, что усыновляемое ими лицо, если оно имеет низшее право состояния, чем усыновитель, приобретает усыновлением только личное гражданство (там же, ст. 153).
И об этом ограничении дворян в порядке усыновления можно сказать, что оно едва ли компенсируется единственной сохраненной теперь за ними привилегией ходатайствовать в известных условиях об учреждении заповедного имения (ст. 325 т. IX).
Особенности в порядке учреждения опеки, признания расточительности, сумасшествия и т. д. не составляют ни привилегий, ни ограничений и не оказывают влияния на объем не только право-, но и дееспособности.
2) Ограничения правоспособности лиц, принадлежащих к духовенству, основаны не на государственных или цивильных мотивах, а на соображениях divini juris, т. е., “божественного права” и обусловливаемой ими несовместимости некоторых видов гражданской деятельности с особым призванием служителей алтаря.
Это видно, во-первых, из того, что все установленные по отношению к правоспособности духовенства ограничения имеют силу лишь до тех пор, пока тот или другой член этого сословия удерживает за собой служение алтарю, с прекращением которого ограничение само собой отпадает, и, во-вторых, из постановления ст. 459 т. IX, не распространяющего ограничений гражданских прав лиц духовного звания на их вдов и дочерей.
Тем не менее ограничения правоспособности духовенства довольно значительны и различаются как по вероисповеданиям, так и, в особенности, по принадлежности лица духовного звания к составу белого или черного духовенства.
Сравнительно меньше ограничено белое духовенство, которому разрешено неограниченно приобретать всякого рода движимое и недвижимое имущество в городах и селениях (там же, ст. 376, 425, 487), но запрещено заниматься торговлей, вступать в вексельные обязательства и договоры подряда с казной, быть поручителями по этим договорам и вообще принимать на себя поручительство в судебных местах (ст. 379 т. IX, ст. 6 Уст. о векс.).
Кроме того, лицам белого духовенства воспрещено хождение по делам, кроме дел церкви, которой они принадлежат, дел жен, детей и питомцев, состоящих на их попечении (там же, и еще ст. 427 и 460).
Следует еще упомянуть, что посвящение в дьяконский или священнический сан для православного духовенства служит абсолютным препятствием к вступлению в брак (на практике брак предшествует посвящению).
Ограничения правоспособности черного духовенства гораздо значительнее: они близки к уничтожению юридической личности и находят свое объяснение в природе монашеских обетов, связанных с отречением от всех гражданских отношений.
Поэтому монашествующий почитается за лицо, “отрекшееся от имущества своего единожды навсегда”, и не получает его обратно даже по сложении своего звания (т. IX, ст. 356, 480).
Отрекаясь от мира, он теряет все свои семейные, имущественные и наследственные права не только в прошлом, но и будущем: старый брак расторгается без возможности вступления в новый, имущество обращается к наследованию по завещанию или по закону – без того, чтобы монашествующий мог делать какие-либо приобретения для себя и впоследствии.
Такие приобретения недоступны для него не только по сделкам “между живыми”, за исключением сделок обыденной жизни, напр., приобретения за свои рукоделия, но и по сделкам “на случай смерти”, рассчитанным на наследование как по закону, так и по завещанию, откуда опять исключаются лишь такие завещательные распоряжения, которые имеют своим предметом “иконы, панагии, наперстные кресты и книги духовного, нравственного и ученого содержания”.
Поручительство, залог и хождение по делам иначе, как для монастыря, запрещены, а оставлять что-либо по завещанию разрешено лишь монашествующим властям; имущество всех остальных монашествующих идет после их смерти в пользу монастыря (ст. 354, 363, 438-441, 475 и др. т. IX; относительно католических монахов – там же, ст. 442, 443, 478).
3) Ограничения правоспособности городского сословия отошли теперь в область истории, и правоспособность этого сословия представляет собой в настоящее время скорее тип общей правоспособности, чем отступление от нее.
Существовавшие прежде привилегии на производство торговли и разных промыслов потеряли теперь, с расширением свободы торговли и промыслов, всякое значение, а сохранившиеся ограничения суть скорее способы обложения промыслов и торговли, чем ограничения правоспособности.
4) Наконец, по отношению к крестьянскому сословию мы можем говорить опять не столько об ограничениях правоспособности, сколько об особой сфере прав и отношений лиц, принадлежащих к этому сословию.
Принадлежность к нему не закрывает путей к общей гражданской правоспособности, но ставит крестьян в некоторые особые отношения к их обществам и подчиняет их отдельной юрисдикции судебных и административных по крестьянским делам учреждений. С некоторыми институтами, имеющими силу только для крестьян, мы ознакомимся в специальной части гражданского права.
Таким образом, мы видим, что различаемые нашим законодательством четыре сословия: дворянство, духовенство, городское сословие (“среднего рода люди”) и сельские обыватели (ст. 2 т. IX) – не представляют собой, кроме потомственных дворян и потомственных почетных граждан, сословий в строгом смысле этого слова: они открыты для всех и не обусловлены рождением в замкнутом общественном союзе.
Наконец, принадлежность и ко всем сословиям, если не говорить о черном духовенстве, производит только незначительные видоизменения гражданской правоспособности.
[1] Дювернуа. С. 351-352.
