Гражданское бесчестье. В теснейшей связи с различиями состояний и сословий, к коим принадлежит лицо, развивалось повсюду в новое время воззрение на честь, достоинство лица и на разные виды умаления чести, низведения или лишения прав состояния, которые постигают людей и влияют на их гражданскую правоспособность.
Вопросы личной чести и достоинства широко обнимают собой явление социальных отношений, не ограничиваясь юридически определенной сферой. Они много живее каких-либо общеизвестных и общеобязательных норм.
И при отсутствии норм юридических мы видим постоянно влияние на отдельные сферы юридических отношений тех или других взглядов на честь и достоинство лица. Эти взгляды коренятся нередко в политических, исповедных, сословных, племенных, родовых, даже семейных преданиях и нравах.
Они часто не только неизвестны, но и непонятны вне круга лиц, с ними сжившихся. В этом обширном и живом применении оценка достоинства лица и его чести ни в одном законодательстве не составляет предмета позитивного нормирования.
Право лишь позволяет принимать таким воззрениям более или менее определенную форму осуждения известным кругом людей отдельных поступков, всего поведения, образа жизни, характера отдельного лица. Но сила этих воззрений далеко не ограничивается случаями законом допускаемого со стороны общества осуждения.
Средние века были в особенности богаты различениями достоинства лиц по весьма разнообразным признакам. Здесь, прежде всего, видную роль играло происхождение человека в браке и вне брака, в браке равном и неравном.
Чем выше ставила церковь и общественное сознание значение союза брачного, тем полнее было отрицание детей, происшедших вне этого освященного союза или в условиях особо возбраненных церковью половых связей.
Несмотря на коренное изменение воззрений во французском обществе в исходе прошлого столетия, дети, рожденные от прелюбодеяния или от кровосмешения (enfants adulterins et incestueux), остаются неспособными к легитимации и по Code civil (Art. 331)[1].
Чем теснее была в ту пору связь публичных и приватных прав, тем тяжелее были последствия этого непризнания незаконнорожденного членом союза семейного. За этим шли разнообразные лишения не только в области публичных должностей, но даже в праве состоять членом цехового союза.
Вместе с разрешением этой связи juris privati с jus publicum, с падением цехового строя, положение лиц, вне брака рожденных в смысле их приватной правоспособности, сглаживается в самой значительной степени.
Чтоб составить себе понятие о том бесправном положении, которое соединяло старое русское право с внебрачным рождением, достаточно взять 280 ст. гл. X Уложения со всей энергией укоризны, которой преисполнен весь строй этой статьи: “А буде кто с кем побраняся, назовет кого выблядком, и тот, кого он назовет выблядком, учнет на него Государю бити челом безчестье, и с суда сыщется про того челобитчика допряма, что он не выблядок, и ему на том, кто его назовет выблядком, велеть по сыску доправить безчестье в двое безовсякия пощады. А будет про то челобитчика в сыску скажут, что он прямой выблядок, прижит от наложницы до законные жены, или и при законной жене, или после законной жены, и таким выблядком в безчестьях отказывать и к законным детем… не причитать и поместей и вотчин… не давать. А будет тот, кто того выблядка у наложницы прижил, на той наложнице и женится, и ему, того выблядка в законные дети не причитать-же, поместей и вотчин тому выблядку недавать, потому что он того выблядка прижил у наложницы своей беззаконно до женитвы”.
Итак, в классе привилегированном положение незаконнорожденных совсем бесправное, а классы низшие, хотя бы и искали обеспечить права за таковыми, несли в старину больше тягостей, чем имели прав[2].
С изменившимися отношениями сословий и с обособлением права публичного и частного, наше законодательство держалось в праве узаконения незаконнорожденных все еще на точке зрения Уложения и не знало иных форм легитимации, кроме сопричтения к законным детям силой особых Высочайших указов.
За исключением этих случаев, где могут такому легитимированному быть присвоены все права законным детям по роду и наследству принадлежащие (Т. X. Ч. 1. ст. 1119 ист. 133 и 144), права незаконнорожденных в союзе семейственном и родственном совершенно ничтожны (Улож. о наказ. ст. 994. Т. X. Ч. 1. ст. 663 и 666).
Из опасения обхода закона столь строго в деле узаконения своих незаконнорожденных законодатель в прежних условиях (до указа 12 марта 1891 г.) оговаривал недопустимость и усыновления своих незаконнорожденных.
Не говоря о дворянах потомственных, которым предоставлено было усыновлять своих только законнорожденных родственников, для личных дворян особенно было оговорено запрещение усыновлять своих незаконнорожденных детей (Т. X. Ч. 1. ст. 145, по изд. 1857 г. примеч. по Прод. 1879 г. П. 2); для усыновления купцами требовалось удостоверение, что усыновляемый подкидыш (ст. 152. Там же).
Лишь именно для подкидышей и не помнящих родства, притом, когда усыновитель есть мещанин или сельский обыватель, а также иностранец, усыновление допускается без особых исследований кровной связи усыновленного с усыновителем.
В условиях этого порядка родителям, искавшим установить семейную связь для своих незаконнорожденных, не оставалось другого пути, кроме фальсификации подкидывания.
Под влиянием нового закона 12 марта 1891 г. положение детей внебрачных существенно изменилось в том смысле, что для них открыта, совершенно независимо от сословного вопроса, возможность стать в нормальные семейные и родственные отношения с соответствующим расширением их гражданской правоспособности в сфере этих отношений.
Для такого расширения их правоспособности закон не требует ничего, кроме последующего вступления в брак их родителей или усыновления их посторонними им лицами. Весь этот коренной поворот в положении внебрачных детей коротко выражен в двух статьях, введенных ныне в состав Т. X, ч. 1, 1441 и 145.
Узаконение неприменимо лишь в тех случаях, где по тем или иным причинам (особенно для 2-х категорий внебрачного рождения, для enfants adulterins и incestueux) недопустимо вступление родителей в последующий брак. Но и для этой категории детей вполне возможно возмещение легитимации адопцией их в состав чужой семьи.
Таким образом, для внебрачных детей не существует уже ныне сплошного приниженного в семейном и родственном союзе безвыходного положения.
Но там, где фактически внебрачные дети не воспользуются льготами указа 12 марта 1891 года, легальное положение незаконнорожденных в их отношении к родителям по нашему действующему законодательству несравненно хуже, чем по действующему французскому кодексу и новому германскому гражданскому Уложению 1896 года.
Главнейшие отличия обеих этих систем от нашей заключаются в том, что по Code civil связь естественная, filiation naturelle, служит основой взаимных притязаний к наследованию между внебрачными детьми и их родителями.
Не нужно ни легитимации, ни адопции для этого эффекта; достаточно простого (правда, через акт публично достоверный) признания (reconnaissance) такого дитяти, сделанного до его рождения, при жизни, даже по смерти enfant naturel, чтоб эффект наследования в имуществе отца или матери и обратно наступил для него.
Размер соучастия зависит от конкуренции enfant naturel с другими лицами, связанными законным родством (С. с. Art. 757, 758, 765). Отличие в этом отношении enfant naturel от других по системе Code’а заключается в том, что la parente anturelle n’a qu’un degre (подробности см. в учении о семейном и родственном союзе).
Система имперского Уложения 1896 года значительно выше действующей французской, по крайней мере, по отношению к материнству внебрачного дитяти. Статья 1705 нем. код. говорит: “внебрачное дитя по отношению к матери и ее родственникам занимает юридическое положение дитяти, родившегося в браке” (подробности позже).
Положение незаконнорожденных детей по нашему праву, если они не узаконены или не усыновлены, в отношении семьи и родства юридически есть такое же уединенное и отвержденное, в какое французский кодекс ставит только enfants adulterins и incestueux, т.е. им не предоставлено никакого притязания к имуществу матери, эвентуально отца, кроме прав на алименты (см. выше указ. ст. Т. X. 1-я ч. и Улож. о нак.).
Вне этого круга отношений и притязаний правоспособность, именно цивильная, ничем ныне юридически не оттеняется у нас, как и на Западе, для незаконнорожденных сравнительно с законнорожденными.
Средние века знали массу профессий, которые не гармонировали с тем или другим сословным положением лица. От этого остаются ныне очень незначительные следы, если самая профессия, самый промысел не рассматривается как предосудительный и гнусный.
К числу таких предосудительных профессий средние века относили профессию ростовщика, содержателя публичного дома, публичной женщины, канатного плясуна, живодера, палача (сюда же шел бродяга и цыган).
По отношению к этим людям, частью к их потомству, особенно по отношению к палачу, закон смягчал нередко или вовсе отменял ответственность за нанесение им обид, не признавал их достоверными свидетелями, допускал исключение из разных союзов и проч.[3]
Несомненно, что ныне во всех случаях, где требуется от лица некоторая доля нравственного достоинства для участия в юридической деятельности, люди предосудительных профессий будут отклоняемы тем вернее, чем больше закон предоставляет свободы в оценке нравственных свойств человека суду, избирателям, надзирающим и ответственным за выбор лицам.
Прямые указания нашего закона на таких, хотя непреступных, но запятнанных, или не столько преступных, сколько запятнанных, людей не многочисленны. Объяснить себе эту скудость развития в действующем праве так называемой infamia immediata проще всего тем, что источники ее образования идут, главным образом, из той эпохи развития русского права, когда государство далеко не охотно допускало, независимо от его же видов, автономию разного рода союзов, в области коих особенно обильно образуются специфические воззрения на честь и на разные виды ее умаления, как это мы видим особенно в средневековом обществе на Западе.
Итак, хотя в крайне ограниченных пределах, но и наш закон допускает влияние на правоспособность явных и гласных пороков, суровых поступков, расточительности (по-видимому, независимо от особого признания расточителем в указанном выше порядке), несостоятельности (независимо от вопроса о вменимом банкротстве), когда все эти свойства и деяния не исследованы судом, не вменены виновным и сознаются в обществе как свойства данного человека.
Впрочем, все последствия, на которые указывает наш гражданский кодекс, ограничиваются в этих случаях лишением права быть опекуном (X. 256)[4]. Недостаточно определенное понятие порочности становится легче распознаваемым и шире применимым, когда закон указывает формальный его критерий, хотя все-таки без судебного, собственно, исследования порочности.
Это мы видим в ст. 246 Уст. гражд. суд., где в числе лиц, неспособных быть поверенными, названы, п. 12, исключенные (из службы по суду, или) из духовного ведомства за пороки, или же из среды обществ и дворянских собраний по приговорам тех сословий, к которым они принадлежат[5].
Здесь же видим запрещение быть поверенными для несостоятельных, которые признаны несостоятельными, хотя свойство их несостоятельности еще не определено, а также для лиц, которые, быв преданы суду по обвинению в преступлениях, влекущих за собой потерю всех или всех особенных прав и преимуществ, не оправданы судебным приговором (там же. ст. 246. П. 5 и п. 11).
Есть еще особый форум для оценки нравственных достоинств человека – это суд церкви для сферы права семейного. Двоеженец рассматривается этим судом как недостойный состоять в поруганном его легкомыслием союзе и осуждается на всегдашнее безбрачие (X. 40, 41, 42).
К такому же умалению правоспособности брачной влечет расторжение брака по причине прелюбодеяния для признанного прелюбодея (так для исповедания православного, Уст. дух. консистор. 1883 г. ст. 253; иначе в других исповеданиях, где нередко брак воспрещается лишь для соучаствовавших в прелюбодеянии, одного с другим, а не с посторонними).
Отлученные от церкви по приговору духовного суда не могут быть поверенными и не допускаются к свидетельству (Уст. гр. суд. с. 246. П. 9 и 371. П. 6).
Общие положения о низведении гражданской правоспособности по силе судебных приговоров, infamia mediata, теснейшим образом связаны с действующей системой наказаний и входят в особую дисциплину. Мы ограничимся указанием связи этой системы наказаний с вопросами правоспособности.
Лишение всех прав состояния соединяется для дворянина с потерей дворянского достоинства, для духовных лиц с извержением из духовного сана и звания, для городских обывателей и людей прочих состояний с утратой доброго имени и прав, каждому состоянию присвоенных (Улож. о нак. ст. 22).
Наказание всегда постигает только осужденного, а не тех, кто с ним связан семейными узами, хотя бы последние не хотели воспользоваться правом разорвать с осужденным эти узы (там же. ст. 24).
Старые семейные и на родстве основанные отношения прерываются или лишь эвентуально (для жены и детей), или решительно (в отношении родства, как основы наследования по закону); точно так же прекращаются и прежние права имущественные осужденного, переходя на его наследников (ст. 25-28). Но и новая их правоспособность, в положении лишенного всех прав состояния, есть крайне редуцированная.
Ссыльнопоселенцам предоставляется покупать и прежде перечисления их в государственные крестьяне на свое имя земли и дома в пределах той волости, к коей они приписаны, если они беспорочно вели себя в течение 3-х лет сряду (X, прил. к ст. 708. ст. 56; по изд. 1900 г., см. ст. 779, 771 и указ. на Уст. о ссыльн., изд. 1890 г. ст. 422, 423 и след.). Они не могут, после объявления им приговора, совершать завещаний под страхом недействительности акта (Т. X. ст. 1019. П. 2).
Лишенные всех особенных прав и преимуществ ограничиваются в праве записываться в гильдию или получать свидетельства на право торговли, быть свидетелями при совершении актов, третейскими судьями, опекунами, попечителями, поверенными (Ул. о наказ. ст. 43).
Низшие степени умаления правоспособности не влекут за собой умаления семейных и имуществен. прав там, где эти права не составляют сословной привилегии (ст. 50).
Лица, подвергшиеся умалению своей правоспособности, подлежат в известных случаях приписке к податным обществам, стеснены в свободе выбора местожительства, не могут производить торговли.
Статья 55, прил. к ст. 708. X т., ч. I, по изд. 1900 г. ст. 770, запрещает вообще совершать акты об имении или о займе от имени банкротов и несостоятельных должников и лишенных всех прав состояния.
Наше законодательство до самого последнего времени не регулировало достаточным для цивильных целей образом общедоступную известность событий и обязательств, видоизменяющих гражданскую правоспособность физических лиц в разных случаях, указанных нами в этом параграфе.
Закон 26 июня 1889 г. (Собр. узакон. за этот год. N 140), под общим и не исчерпывающим содержание этого закона оглавлением “Об изменении действующих узаконений относительно обеспечения силы налагаемых на вотчинников ограничений в праве распоряжения недвижимыми имуществами”, в пункте IV, сделал крайне важное нововведение в способах опубликования и удостоверения наступивших и прекратившихся случаев видоизменения право- и дееспособности физических лиц.
Вот они.
1. Опекунское установление, немедленно по получении распоряжения об учреждении опеки вследствие расточительности, безумия или сумасшествия, а также опеки или попечительства над глухонемыми или немыми, публикует в Сенатских объявлениях, по какому поводу и над кем учреждается опека или попечительство, с указанием звания или чина, имени, отчества, фамилии или прозвища сего лица.
Означенная публикация производится опекунским установлением и при учреждении опеки или попечительства над совершеннолетними по особому Высочайшему повелению, с указанием в публикации года и номера Собрания узаконений и распоряжений правительства, где распубликовано это Высочайшее повеление.
2. В течение трехмесячного срока со дня опубликования настоящих правил каждое опекунское установление обязано составить алфавитный список лиц, состоящих к тому времени под указанными в предыдущей статье опекой или попечительством. Список должен содержать в себе сведения, означенные в статье 1. Эти списки припечатываются в Сенатских объявлениях, в виде особых к ним приложений.
3. В течение того же срока (ст. 2) и в том же порядке (ст. 2), присутственными местами, ведающими дела о несостоятельности, составляются списки лиц, дела о несостоятельности коих находятся еще в производстве. Списки эти также припечатываются в Сенатских объявлениях, в виде особых к ним приложений.
4. По прекращении указанных в статье 1 опеки и попечительства, а также по окончании дела о несостоятельности подлежащее установление (ст. 1-3) производит о сем публикацию в Сенатских объявлениях, с означением номера, в котором припечатано первоначальное объявление (ст. 1-3 настоящих правил; ст. 506 Уст. суд. торг., изд. 1893 г.; п. 8 прилож. III к ст. 1400 (прим.) Уст. гражд. суд. и указ. на ст. 294, 295 с разъясн. под этой статьей в § 1 по изд. Уст. гр. суд. Вл. Гордоном).
В публикации об окончании дела о несостоятельности показывается, сверх того, свойство несостоятельности; в случае прекращения такого дела по мировой сделке (ст. 625 и 638 Уст. суд. торг., Св. Зак. Т. XI. Ч. 2 изд. 1893 г.), о сем означается в публикации.
5. Публикации, установленные статьями 1-4, производятся бесплатно.
6. Старшие нотариусы и установления крепостных дел прежнего устройства, а также все нотариусы обязаны вести алфавитный указатель лицам, которые объявлены несостоятельными или над которыми учреждены указанные в статье 1 опеки и попечительства, руководствуясь при этом означенными в статьях 1 и 4 публикациями. В этот указатель вносятся:
1) звание или чин, имя, отчество, фамилия или прозвище неправоспособного лица;
2) повод ограничения правоспособности;
3) наименование установления, коим произведена публикация;
4) год и номер Сенатских объявлений, где помещена публикация (ст. 1-3 настоящих правил; ст. 506 Уст. суд. торг. изд. 1893 г. П. 8, прилож. III к ст. 1400, прим. Уст. гражд. суд.), а также год и номер “Собрания узаконений и распоряжений правительства”, где распубликовано Высочайшее повеление об учреждении опеки или попечительства над совершеннолетним и
5) год и номер Сенатских объявлений, где припечатана публикация о прекращении опеки или попечительства или об окончании дела о несостоятельности с указанием свойства несостоятельности (см.: Полож. о нот. ч. ст. 26. П. 6).
7. Нотариус, до вступления в отправление должности, обязан заготовить установленный статьей 6 указатель за прежнее время. Нотариус может получить из нотариального архива указатель своего предшественника, но должен сверить оный с указателем нотариального архива (там же. ст. 27, прим.).
8. Означенные в статье 6 указатели предъявляются желающим для обозрения и из оных выдаются справки всем желающим (там же. ст. 123, пр.).
[1] Это отрицательное воззрение, которого не могло устранить общественное сознание из норм закона. Нельзя, однако, сказать, чтобы юридическая практика с особой настойчивостью проводила этот взгляд в жизнь, отягчая, таким образом, и без того тяжелую участь детей этой категории. Наоборот.
В актах гражданского состояния несчастные условия подобных рождений могут маскироваться, ибо officier de l’etat civil не обязан настаивать на объявлении имени матери, когда она этому противится. Нельзя заставить и акушерку непременно выдать имя матери вопреки профессиональной тайне.
Нередко побуждением ограждать эту тайну служит опасение толкнуть роженицу на дальнейший преступный шаг. Выход из коллизии часто бывает крайне затруднителен, и немудрено, что в этих условиях практика метрических записей очень далека от однообразия.
Однако ни в каком случае, хотя бы этого прямо требовали виновники подобного рождения, акты гражданского состояния не должны служить средством удостоверения кровосмесительного или прелюбодейного происхождения дитяти (С. с. Art. 335. Контроверзные воззрения на вопрос см. у Planiol. Т. I. N 530 и 2847).
[2] Забота о сохранении жизни “зазорных младенцев” определилась давно в нашем законодательстве (см.: П. С. З. N 2855) и составляет ныне обширную отрасль управления. Не надо думать, что указан, статья Уложения характеризует национальное русское воззрение на вопрос.
Скорее это взгляд эпохи, когда интерес публичный, начало службы, поглощало все подлинные основы национального частного права. И тут все дело в том, чтобы поместей и вотчин тому выблядку не давать.
Не даст ли нам ответа на вопрос о легитимации незаконнорожденных старина новгородская, где служилое землевладение не только не поглощало всего частного права, но именно против него-то в особенности и направляли новгородцы свои усилия в договори, грамотах с князьями?
Недавно открытый и публикованный московск. профес. А.С. Павловым “Неизданный памятник русского церковного права XII в.”, который составляет поучение новгородского владыки XII в. духовенству, отвечает нам прямо на вопрос, как он поставлен Уложением (будет тот, кто того выблядка у наложницы прижил, на той наложнице и женится, – ему того выблядка в закон, дети причитать ли?).
В указан, издании профес. Павлов (Журн. М. нар. пр. 1890 г., октябрь) нашел самое древнее свидетельство о существовании на Руси обычая привенчивать к родителям детей для их узаконения в глазах церкви и христианского общества. Подобный обычай у сербов в первой полов. XIII в. (указ. стат. с. 7).
Это, конечно, ближе к Константиновой (Великого) легитимации, чем взгляд Уложения. То же см.: Нем. код. 1896 г. ст. 1719 и Ост. код. ст. 173, где указания на латинск. источн.; однако для enfants incestueux см.: Нем. улож. 1896 г. ст. 1310.
[3] В Германии указывают случаи, где имущество конфискуется по смерти содержателя публичного дома, а тело его предается земле под виселицей; палачу отказывают в причастии. Римская infamia не может быть прямо применяема у нас, о чем подробно в Пандектн. чтениях.
Не менее того некоторое понятия римлян о гнусных промыслах могли бы с успехом найти применение и ныне. Таково, напр., понятие leno и широкое толкование, которое дает ему Ульпиан, ср. особенно L. 4. § 2. D. 3. 2 (si caupo fait, vel stabularius et mancipia taliahabuit ministrantia et occasione ministerii quaestum facientia, sive balneator fuerit, velut in quibusdam provinciis fit…), L. 43. § 9. D. 23. 2. L. 24, pr. L. 26, pr. D. 4. 8. 5.
[4] Крайне случайный и неправильно систематизированный перечет признаков недостаточной благонадежности лица не есть здесь исчерпывающий, как это и принимает сенатск. практика (см. указ. у Боровиковск. под ст. 256), а лишь энунциативный, притом так, что устранение этих лиц не должно ограничиваться только опекунским делом.
Некогда, при широком развитии полицейских усмотрений, цивильно-неблагонадежные лица могли быть отовсюду устраняемы и без особых указаний закона. Скудость закона тогда не чувствовалась.
Она будет становиться в новых условиях тем чувствительнее, чем лучше будет разработан закон об имущественной ответственности не только за свои действия, но и за выбор других лиц на ответственные должности.
Тогда, конечно, и наш суд, и наш закон найдет и укажет подробно признаки гражданской ненадежности, поставив вопрос одинаково далеко и от произвола личных усмотрений, и от неразборчивости в квалификациях человека, когда на нем нет клейма суда уголовного. Конечно, при этой vitae tirpitudo окажется не на всех тех местах, где ее видели римляне, а частью и средние века.
Один из новейших законодательных актов указывает на особый признак, который служит основанием устранения от ходатайства по делам, производящимся у земск. начальников, городск. судей и в уездных съездах, по взаимному согласию Мин. внутрен. дел и юстиции, таких лиц, которые по дошедшим до них несомненным сведениям обнаруживают предосудительный образ действий. См. прод. 1890 г. Т. II, прил. к ст. 5 прав, об устр. суд. части, где введены земск. уч. начальн.
[5] Ведению сельского схода подлежат: …2, приговоры об удалении из общества вредных и порочных членов его (см. особ. прил. к IX т., Пол. о сельск. состоян. Общ. полож. ст. 51).
