Некоторые из принадлежностей юридической сделки называются случайными потому, что они собственно для бытия сделки не представляются необходимыми и могут в некоторых из них встречаться, а в других нет.
Такого рода принадлежности могут встречаться в некоторых сделках вследствие того, как говорит Барон, что воля, вызывающая сделку к бытию, может себя ограничивать, что̀ на самом деле и бывает в тех случаях, когда в сделку включаются такие определения, вследствие которых воля, выраженная в сделке, не существует в безусловном виде, но ставится в зависимость от известных внешних отношений, каковыми могут быть или некоторые неизвестные обстоятельства — condicio, от которых воля поставляет себя в зависимость, или известный срок — dies, или, наконец, возложение какой-либо обязанности — modus (Pandecten, § 51).
Под condicio, в отличие от таких условий сделки, под которыми разумеются вообще всякие статьи сделки, составляющие ее содержание, правом римским разумелось такое ее определение, по которому действие воли лица, совершающего сделку, поставлялось в зависимость от какого-либо неизвестного обстоятельства, причем и самое это неизвестное обстоятельство называлось также условием.
Условие, как свободное определение лиц, совершающих сделку, чем оно собственно и отличается от таких неизвестных обстоятельств наступлением которых может обусловливаться существование сделки, независимо от воли участвующих в ней лиц, как, напр., обстоятельство появления вещи в будущем, которым может обусловливаться продажа будущей вещи, могло быть включаемо по воле сторон во всякие какие угодно сделки: односторонние и двусторонние, возмездные и безмездные, между живыми и на случай смерти, за исключением весьма немногих из них, включение в которые не допускалось или никаких условий, как, напр., в сделки по усыновлению, освобождению подвластных, принятию наследства и некоторые другие, или же только условий резолютивных, напр., в назначении наследника и некоторые другие.
Последствия включения в сделку постановления об условии заключалось в том, что порождаемое ею правоотношение ставилось в зависимость от неизвестного обстоятельства, до наступления или ненаступления которого, оно оставалось в нерешительном состоянии, несмотря на то, что сама сделка, породившая его, как акт воли, действительно выраженной, есть уже на лицо и существует.
Нерешительное состояние правоотношения, порождаемое такой сделкой, в которую было включено определение об условии, могло проявляться различным образом, смотря по тому – поставлено ли было условием в зависимость от наступления какого-либо обстоятельства, или наступление действия воли, или же продолжение ее действия, или, другими словами, вступление в действие порожденного ею правоотношения, или же, наоборот, прекращение его действия. В первом случае условие это называлось отлагательным – суспензивным, а во втором — отменительным или резолютивным.
То и другое из них могло быть: во-1-х, отрицательным или положительным, смотря потому – поставлялось ли действие воли в зависимость от наступления или, напротив, ненаступления известного обстоятельства, и во-2-хъ, смотря по тому – могло ли зависеть наступление или ненаступление определенного условием обстоятельства, или единственно от произвола лица, условно управомоченного, или же, напротив, могло вовсе от воли не зависеть, или же, наконец, могло зависеть от его воли отчасти, соответственно чему они назывались условиями potestativae, casuales и mixtae.
В каком бы, однако же, виде обстоятельство, условием определенное, не представлялось, для признания его в значении именно условия требовалось:
во-1-х, чтобы оно во всяком случае было обстоятельство неизвестное и, притом, имеющее наступить непременно в будущем, а следовательно не обстоятельство современное или прошедшее;
во-2-х, чтобы оно не было обстоятельством невозможным, или таким, относительно которого объективно известно, хотя бы лицу действующему это было и неизвестно, что оно никогда не наступит;
в-3-х, чтобы оно не было обстоятельством, имеющим необходимо наступить, и
в-4-х, чтобы наступление его не зависело от простого пожелания лица, изъявляющего волю.
В последнем случае условие считалось мнимым, и сама сделка, заключенная под таким условием, считалась или ничтожной, или же не условной, как и в случае предыдущем, вследствие того, что сделка, заключенная под необходимым условием, или таким, когда установленное ею правоотношение поставлялось в зависимость от наступления обстоятельства, имеющего необходимо наступить, признавалась сделкой срочной, но не условной.
Сделка, заключенная, наконец, под условием невозможным и, притом, безразлично, как невозможным физически абсолютно или относительно, т. е. смотря по тому — могло ли обстоятельство, условием определенное, не наступит безусловно никогда по законам природы, или же вследствие особых обстоятельств только в данном случае, так и юридически, когда условие противоречило предписаниям права, вследствие того, что такие условия не могли производить нерешительного состояния в правоотношении, сделкой установленном, потому что сделка, заключенная под таким условием, если оно было условие резолютивное, должна была оставаться в действии навсегда, а если оно было условие суспензивное, напротив, никогда не могла возникнуть; исключение из какового положения римским правом допускалось только по отношению распоряжения на случай смерти, когда в распоряжении указание на такое условие вовсе отбрасывалось, а самое распоряжение признавалось безусловным.
Условия сделки признавались юридически недозволенными также и тогда, если ими поощрялись какие-либо действия, неправомерные или безнравственные, вследствие чего считались недозволенными такие сделки, которыми представлялись какие-либо выгоды лицу под условием conditio turpis, если оно, напр., совершит или не совершит преступление, или под тем, напр., условием, когда оно останется безбрачным, или же будет домогаться развода, или же выберет себе жену по указанию стороннего лица, или же обяжется жить всегда в известном определенном месте и проч.
Все такого рода условия считались невозможными, и в случаях указания на них в сделке, как на условие резолютивное, они признавались ничтожными, и сама сделка безусловной; а в случае указания на них, как на условие суспензивное в сделке между живыми, признавалась ничтожной самая сделка, а в сделке на случай смерти, напротив, они оставлялись без внимания и считались как бы в ней не указанными, а сделка считалась безусловной (Pandecten, §§ 52, 57—58).
Условие могло быть или прямо выражено в сделке, или же нет, и в этом случае, когда лицо, изъявляя волю, желало, однако же, чтобы устанавливаемое сделкой правоотношение возымело действие лишь при известном положении вещей, хотя и не ставило сделкой прямо его возникновение в зависимость от этого положения вещей, вследствие чего правоотношение это могло возникать даже и в том случае, если бы предположение о его возникновении только при наличности желаемого положения вещей и не оправдалось.
Новые юристы, по объяснению Барона, видят в этом случае как-бы недоразвитое условие и называют его предположением, значение которого в отношении возникновения установленного сделкой правоотношения заключается в том, что в тех случаях, когда то предположение, в виду осуществления возможности которого сделка была совершена, не сбывается на самом деле, допускается в некоторых случаях оспаривание ее или посредством иска, или возражения, как, напр., в тех случаях, когда такое предположение было единственным мотивом или побуждением совершить сделку, когда, напр., сделан был подарок женихом невесте в предположении брака, который, затем, заключен не был и других подобных (Pandecten, § 60).
Эти определения относились к условиям вообще, но, затем, в праве римском были еще более подробные частные определения, относившиеся особенно к условиям суспензивным и резолютивным.
Условием суспензивным считалось по праву римскому такое условие, по которому наступление установленного сделкой правоотношения поставлялось в зависимость от какого-либо неизвестного обстоятельства, вследствие чего из такой сделки не могло еще возникать готовое правоотношение, а получалась только возможность возникновения его в будущем.
На этом основании признавалось, что в случае, напр., передачи вещи в собственность получатель ее, до наступления определенного сделкой обстоятельства, не мог становиться ее собственником, а в случае принятия от кого-либо обязательственного обещания, до наступления определенного сделкой условия, веритель не мог требовать исполнения этого обещания.
Несмотря, однако же, на такие последствия заключения сделки под суспензивным условием, самая сделка признавалась совершившейся, на том основании, что для лица, получающего какую-либо выгоду по сделке с совершения ее, уже была установлена возможность ее осуществления, а для лица, принявшего на себя обязанность ее доставления, обязанность эта также уже возникала именно в этот же момент, каковые права и обязанности по сделке переходили, затем, и к наследникам как лица управомоченного, так и лица обязанного.
Такое нерешительное состояние правоотношения, установленного сделкой, совершенной под суспензивным условием, было, однако же, временное и прекращалось исполнением или неисполнением этого условия.
Самое, затем, наступление момента исполнения или неисполнения этого условия определялось не одинаково в различных случаях, и зависело от того обстоятельства, которое составляло содержание условия, т. е. от того — было ли это обстоятельство положительное или отрицательное, потестативное, казуальное или смешанное.
Так, отрицательные обстоятельства считались наступившими или исполнившимися лишь с того момента, когда наступление их становилось невозможным. Затем, всякие обстоятельства признавались наступившими или исполнившимися также в тех случаях, когда лицо, имевшее интерес в неисполнении условия, умышленно противодействовало их наступлению.
Помимо этих общих указаний в отношении определения момента наступления или ненаступления суспензивного условия в праве римском содержались еще и многие частные с целью его определения в случаях совершения под таким условием распоряжений на случай смерти, каковые указания, как обусловленные особенностями, присущими исключительно определениям права римского, относящимися до этих распоряжений, приводить здесь нет надобности.
Последствия, затем, собственно ненаступления или неисполнения суспензивного условия заключались по праву римскому в том, что возможность получения выгоды по сделке для лица управомоченного терялась, вследствие чего и самое правоотношение, сделкой предположенное, должно было считаться как бы никогда не установленным.
Последствия наступления или исполнения суспензивного условия, напротив, заключались в том, что на место предполагавшейся по сделке выгоды вступало в силу самое право на нее, так что в тех случаях, когда кто-либо получал условно вещь в собственность, становился в этот момент ipso jure ее действительным собственником, а кто получал в свою пользу какое-либо обязательственное обещание, получал в этот момент также ipso jure право требовать его исполнения.
Спорным, однако же, в праве римском представлялся вопрос о том – следует ли присваивать исполнению суспензивного условия обратную силу, т. е, возводить наступление действия установленного сделкой правоотношения к моменту ее совершения, или нет?
Некоторые из римских юристов разрешали этот вопрос в первом смысле, а другие в последнем, и это последнее решение следует, по мнению Барона, считать правильным, на том основании, что было бы в высшей степени неудобно переделывать юридическое положение, существовавшее известный период времени, с которого, быть может, возникло уже много других правоотношений, которые пришлось бы признавать не существующими, что, по мнению Барона, представляется таким веским внутренним основанием невозможности допущения обратного действия наступления суспензивного условия, что вопрос об этом должен быть разрешен отрицательно (Pandecten, §§ 53—55).
Резолютивным, далее, считалось в праве римском такое условие, по которому продолжение правоотношения сделкой установленного, постановлялось в зависимость от какого-либо не известного обстоятельства.
Сделка, совершенная под этим условием, в противоположность сделкам с условием суспензивным, напротив, находится в полном действии с момента совершения сделки так же точно, как если бы сделка была совершена безусловно; условным же является только продолжение существования установленного ею правоотношения.
Когда условие наступало или исполнялось, что подлежало обсуждению по тем же указаниям, которые были даны в отношении определения момента наступления или ненаступления условия суспензивного, то право, установленное сделкой, подлежало прекращению таким образом, что прекращению подлежали также и все дальнейшия права, основанные на первом основном праве, в чем собственно и заключались последствия наступления резолютивного условия.
Последствия эти наступали ipso jure, вследствие чего и признавалось за лицом, передававшим вещь другому под резолютивным условием, после его наступления право вытребовать от него свою вещь обратно.
Последствия ненаступления или неисполнения резолютивного условия заключались, напротив, в том, что возможность прекращения правоотношения, сделкой установленного, исчезала и она продолжала существовать впредь, как бы никакого условия и не было.
Спорным был только между римскими юристами вопрос о допустимости обратного действия резолютивного условия в случае его наступления, из которых некоторые разрешали его в смысле утвердительном, а другие, напротив, отрицательном.
По мнению Барона, правильным должно быть признаваемо это последнее – отрицательное решение вопроса по тем же основаниям, по котором в таком же смысле должен быть разрешаем и вопрос о допустимости обратного действия наступления условия суспензивного (Pandecten, §56).
В противоположность условию срок определялся в праве римском, как такое определение в юридической сделке, по которому действие воли, совершающего сделку, устанавливается только на известное время, т. е. или от события достоверного, или до события достоверного, между тем, как условием устанавливалось действие воли или от недостоверного события, или до события недостоверного.
Подобно условиям суспензивному и резолютивному и срок в сделке мог быть назначаем или отлагательный – dies ex quo, или отменительный – dies ad quem, как конечный срок; отличие же в значении этих сроков, от соответствующих им условий, заключалось в том, что в то время, как при суспензивном условии правоотношение, сделкой установленное, могло и вовсе не осуществиться, а при резолютивном, напротив, могло и вовсе не прекратиться, при назначении в сделке срока отлагательного оно должно было по наступлении срока осуществиться наверно, а при назначении в сделке срока отменительного оно, напротив должно было прекратиться также наверно.
Срок мог быть обозначаем не только прямо известным определенным днем, но также, подобно условию, и известным будущим событием, но непременно таким, которое должно было наступить или совершиться непременно; если же он был обозначаем таким событием, которое могло и не наступить, то в таком случае срок почитался соединенным с условием, и в некоторых случаях по его последствиям рассматривался как срок, а в других — как условие.
Назначение срока вообще, как отлагательного, так и отменительного считалось по римскому праву допустимым, однако же, не во всех сделках, и именно считалось недопустимым в тех же из них, в которые нельзя было включать и условия суспензивного или резолютивного, как, напр., в сделках по усыновлению, освобождению подвластных детей, назначению наследника и проч., а срока отменительного кроме этих сделок нельзя было назначать еще и в некоторых других.
Относительно, затем, последствий назначения в сделке первого из указанных сроков или срока отлагательного между римскими юристами спорным был вопрос о том – следует ли считать в случае назначения этого срока установленное сделкой правоотношение возникшим немедленно по заключении сделки, или же только по наступлении срока, но ipso jure, каковой вопрос и разрешался ими различно не только сам по себе, но также и по отношению вступления в действие таких правоотношений, которыми устанавливались права вещные, и таких, которыми устанавливались права обязательные.
По мнению Барона, следует считать правильным по отношению первых из этих правоотношений заключение тех из римских юристов, которые полагали, что правоотношения эти должны были возникать не прежде, как по наступлении отлагательного срока, но ipso jure, а по отношению вторых, напротив, заключение тех из римских юристов, которые полагали, что правоотношения обязательственные, напротив, должны были возникать уже в момент совершения сделки, вследствие того, что лицо, обещающее что-либо по сделке, представляется связанным этим обещанием уже в самый момент ее совершения.
Последствия, затем, отменительного срока в тех, разумеется, случаях, когда назначение его законом допускалось, заключались в том, что установленное сделкой право с наступлением его прекращалось, вследствие чего подлежали прекращению и возникшие на его основании и другие производные права, причем, однако же, обратное действие прекращения их не допускалось (Pandecten, § 59).
Наконец, возложение обязанности – modus заключалось по римскому праву в том, что в юридические сделки, направленные на перенесение каких-либо имущественных прав, могли быть включаемы определения о принятии на себя лицом, приобретающим право по сделке, обязанности совершения известных действий, которая могла заключаться или в обязанности издержания известным образом чего-либо по сделке полученного, или же в совершении или несовершении каких-либо других действий.
Такое определение могло быть включаемо как в сделки возмездные, так и безмездные. Будучи включено в сделку возмездную, оно могло составлять и часть возмездия за приобретенное по ней право, как, напр., в том случае, когда покупщик дома принимал на себя обязанность предоставления его продавцу безмездно или за известную плату квартиры в этом доме.
В сделках безмездных, как, напр., дарении, назначении духовным завещанием наследника, или отказа, оно, напротив, такого значения иметь не могло и представлялось простым возложением обязанности на лицо, получающее по сделке известную выгоду, или представлялось просто только таким прибавлением в сделке, которое не препятствовало приобретению предоставленного сделкой права, а только затрудняло в известной степени пользование им в том смысле, что лицо, получающее что-либо по такой сделке, могло требовать выдачи предмета ее не прежде как или по исполнении им возложенной на него обязанности, или же, по крайней мере, по представлении обеспечения в ее исполнении.
Требовать исполнения этой обязанности или modus’а мог, как, напр., сам даритель, или же наследник в случае назначения отказа, или же стороннее лицо, если отказ был сделан в его пользу, или к его, выгоде, или в некоторых случаях даже общественная власть.
В случаях, затем, когда modus не мог быть исполнен по получении предмета дарения или отказа лицом, принявшим на себя известные обязанности, по его вине, предмет этот мог быть дарителем или наследником вытребован от него и обратно.
Такими последствиями неисполнение обязанности могло сопровождаться, однако же, лишь только в тех случаях, когда обязанность эта не заключалась в чем-либо невозможном или неразумном; в противном случае самое определение в сделке о ее возложении считалось как бы не существующим modus pro non scripto habitur; а также чтобы исполнение этой обязанности представляло какую-либо имущественную или нравственную выгоду или для лица, ее предоставляющего, или же для лица, ее получающего, или же, наконец, для какого-либо третьего, постороннего лица; в противном случае возложение обязанности рассматривалось как простой совет, или пожелание, не обязательное к исполнению со стороны лица, принявшего на себя эту обязанность, как, напр., в случае возложения при дарении обязанности на одаренного приобрести на подаренные деньги что-либо для себя.
В некоторых случаях modus имел сходство с неказуальным суспензивным условием, но все же отличался от него в том, что он никогда не мог влечь за собой нерешительного состояния сделки, подобно суспензивному условию, а также и в том, что при суспензивном условии условно-управомоченный по сделке никогда не был обязан его исполнить, между тем, как получатель чего-либо под условием исполнения возложенной на него обязанности или modus’а всегда обязан был ее исполнить, каковое отличие между ними, как говорит Барон, и определялось так: суспензивное условие откладывает приобретение, но не принуждает, modus же, напротив, не откладывает приобретения, но зато принуждает (Pandecten, §60).
Из новых законодательств в уложении саксонском как па случайные или придаточные принадлежности юридической сделки указывает только на условие и срок. Первые так же, как и правом римским разделяются на отлагательные и отменительные, смотря по тому – поставлено ли в зависимость от наступления какого-либо события вступление сделки в силу, или же, напротив, ее отмена (§ 108).
Из того, затем, постановления уложения саксонского, в котором указывается, что в тех случаях, когда сделка обусловлена событиями, наступление коих или невозможно, или необходимо, или же которые относятся к прошедшему или настоящему времени, а также если сделка обусловлена обстоятельствами, которые по природе сделки, или по свойству ее предмета подразумеваются сами собой, то действие таких придаточных определений должно быть обсуждаемо уже по особым правилам, относящимся к отдельным видам сделок (§ 113), не может быть не выведено то заключение, что для понятия условия и по уложению саксонскому необходимы те же собственно признаки, которые указывались правом римским, и именно:
а) чтобы событие, служащее основанием условию, было обстоятельством неизвестным, по возможным в отношении его наступления, так как обусловление сделки наступлением события невозможного или необходимого влечет то последствие, что действие такого определения обсуждается уже по особым правилам, а следовательно не по правилам о сделках условных;
б) чтобы событие это имело наступить непременно в будущем, так как обусловление сделки событием прошедшим или ей современным влечет также то последствие, что действие такого определения должно обсуждаться по особым правилам, и
в) чтобы событие это не было такое, которое подразумевается само собой по свойству или предмету сделки и которое, поэтому, представляется собственно излишним в ней добавлением и признается правом римским за условие мнимое.
Кроме этого, уложением саксонским для допустимости условия, подобно праву римскому, требуется, чтобы оно не поощряло к какому-либо действию, противному закону или добрым правам (§ 109).
Далее, из того постановления уложения саксонского, которым указывается, когда должно считаться исполненным такое условие, которое заключается в ненаступлении какого-либо события, возможно то заключение, что и оно, подобно праву римскому, допускает разделение условий на положительные и отрицательные или на такие, действие которых может зависеть как от наступления каких-либо обстоятельств, так и их ненаступления.
Указания, затем, на разделение условий права римского на потестативные, казуальные и смешанные в правилах уложения саксонского не сделано, и только из указания его на то, когда условие должно считаться исполненным в тех случаях, когда наступление его постановлено в зависимость от произвола лица условно-обязанного, нельзя не усмотреть, что и ему известен, но крайней мере, один из видов таких условий, или условие, называвшееся правом римским казуальным, т.е. такое, исполнение которого зависит от воли лица условно по сделке обязанного.
Довольно, затем, близкие определениям права римского заключает в себе уложение саксонское также и постановления о последствиях по отношению силы и действия таких сделок, которые заключены под условиями: мнимым, необходимым, невозможным или противозаконным, определения каковых последствий оно, подобно праву римскому, также разнообразит смотря по тому – включены ли определения о таких условиях в сделки между живыми или договоры, или же в сделки на случай смерти или духовные завещания.
Так, во-1-х, по отношению силы договоров, заключенных под условием мнимым, оно постановляет, что такие договоры должны считаться безусловными (§ 888);
во-2-х, также точно по отношению силы договора, заключенного под условием необходимым, оно постановляет, что такой договор должен считаться безусловным (§ 887);
въ-3-х, по отношению силы договоров, заключенных под суспензивным условием отрицательным, оно постановляет, что такие договоры должны считаться безусловными, а по отношению силы договора, заключенного под таким условием положительным, оно постановляет, что такой договор, напротив, должен быть почитаем ничтожным; по отношению же силы договора, заключенного под условием отрицательным резолютивным, оно, наоборот, постановляет, что такой договор должен быть почитаем ничтожным; а по отношению силы договора, заключенного под условием резолютивным положительным, оно, напротив, постановляет, что такой договор должен считаться безусловным (§§ 84—85);
въ-4-х, по отношению силы договоров, заключенных под условием противозаконным или противонравственным, как, напр., под обещанием совершения или несовершения преступления, изменения или неизменения вероисповедания, оно постановляет, что такие договоры должны быть почитаемы ничтожными (§§ 878— 879), и
въ-5-х, по отношению силы договора, обусловленного наступлением события прошедшего или настоящего, оно постановляет, что такой договор должен считаться безусловным в том случае, если это событие последовало, и ничтожным, напротив, в том случае, когда оно не имело места; а по отношению силы договоров, обусловленных в их отмене наступлением таких обстоятельств, оно, наоборот, постановляет, что в тех случаях, когда эти обстоятельства действительно последовали, договор должен быть почитаем ничтожным; в тех же, напротив, случаях, когда они не имели места, договор должен считаться безусловным (§§ 881 и 883).
Определения, затем, уложения саксонского о последствиях включения только-что рассмотренных условий в распоряжения завещательные отличаются от определений его о последствиях включения их в договоры в том,
во-1-х, что в случаях включения в духовное завещание условий все равно суспензивных или резолютивных невозможных и, притом, одинаково, как положительных, так и отрицательных, условия эти считаются несуществующими (§ 2125), и
во-2-х, что как суспензивное, так и резолютивное условие в завещании должно быть почитаемо несуществующим также и в тех случаях, когда им вменяется в обязанность лицу наделяемому совершить или не совершить что-либо противное закону или добрым нравам (§§ 2129— 2130), как напр., в тех случаях, когда бы наделяемый обязывался или остаться в безбрачном состоянии, или же переменить вероисповедание, или же совершить такое действие, которое ставит его в смешное положение (§§ 2134— 2137).
Весьма, затем, близкими определениям права римского представляются и те постановления уложения саксонского, которыми определяются как те обстоятельства, с наступлением которых самое условие должно быть почитаемо исполнившимся, или неисполнившимся, так и те постановления, которыми определяются последствия наступления или ненаступления этих обстоятельств.
Именно, оно, согласно постановлениям права римского, дает два руководящих указания относительно определения исполнения условий отрицательных и положительных, постановляя, что первое должно считаться неисполнившимся, когда наступление события, составляющего условие, станет невозможным, а второе, когда условно обязанный препятствует его исполнению, разве бы исполнение его было поставлено в зависимость от его произвола.
Последствия, затем, исполнения условия оно определяет так: во-1-х, что в случае исполнения условия суспензивного, сделка должна считаться вступившей в силу со времени его исполнения, и во-2-хъ, что в случае исполнения условия резолютивного, сделка должна считаться отмененной на будущее время, разве бы из намерения участников сделки можно было усмотреть, что они имели в виду определить эти последствия иначе, причем оно о допустимости обратного действия наступления как суспензивного, так и резолютивного условия ничего не говорит (§§ 110 —112).
Далее относительно срока в уложении саксонском постановлено, что если в сделке срок назначен так, что он должен непременно наступить, то сделка должна считаться безусловной; в тех же, напротив, случаях, когда срок назначен таким образом, что относительно наступления его представляется неизвестным наступит ли он, такой срок должен считаться за условие {§§114—115), причем оно, подобно праву римскому постановляет еще, что срок может быть определяем как прямо известным днем, так и наступлением известного события (§§ 82 и 87).
О возложении, наконец, обязанности, как одной из случайных принадлежностей сделки, общих определений среди постановлений о сделках в уложении саксонском хотя и нет, но из частных его постановлений о духовных завещаниях, однако же, видно, что и ему не чуждо понятие этой принадлежности сделок и, притом, в том же виде, в каком понятие ее было установлено правом римским по отношению случаев возложения обязанности сделкой безмездной, так как из постановления его о духовных завещаниях видно, что и оно понимает возложение обязанности как прибавление к такому щедрому распоряжению завещателя, которым вместе с представлением лицу известной выгоды требуется от него и исполнения какой-либо обязанности.
Действительным возложение обязанности оно признает, однако же, лишь только в тех случаях, когда исполнение ее представляется возможным, а также когда оно не противно законам и добрым нравам, в противном же случае распоряжение об этом признается как бы не существующим.
Как на последствия возложения обязанности уложение саксонское, следуя постановлениям права римского, указывает, что хотя лицо, наделенное духовным завещанием и в праве требовать выдачи ему завещанного, но при этом обязано или немедленно исполнить возложенную на него обязанность, или же представить обеспечение в ее исполнении по требованию тех лиц, которые или заинтересованы в исполнении этой обязанности, или же в пользу которых она установлена (§§ 2151 и 2154).
В уложении итальянском как нет общих правил о юридических сделках вообще, так нет в частности общих правил и о случайных их принадлежностях; но в отделе об обязательствах есть определения, как о такого рода принадлежностях, как об условиях, так и о сроке и, притом, определения весьма близкие постановлениям права римского и уложения саксонского.
Так, оно, упомянув сперва, что действие обязательства может быть поставляемо в его возникновении, или прекращении в зависимости от условия, далее, как о такого рода условиях говорит об условиях суспензивных и резолютивных, в том же их значении, которое им было присвоено и правом римским, разделяя их, подобно последнему, на случайные иди казуальные, потестативные или произвольные и смешанные, причем оно постановляет, что условия, противные добрым нравам или законам, или требующие исполнения чего-либо невозможного, не только недействительны сами по себе, но влекут недействительность и тех обязательств, которые от них зависят (art. 1157 — 1160).
Недостаточными, затем, постановления его по этому предмету представляются в том отношении, что в них не отличены от действительных условий такого рода случаи, когда условие представляется или мнимым, или необходимым, а также не определены с достаточной точностью и те обстоятельства, при наличности которых условия должны быть почитаемы исполнившимися, или неисполнившимися.
Относительно, наконец, последствий наступления условий и, притом, вообще как суспензивных, так и резолютивных, оно, в отступление от правильного взгляда некоторых из юристов римских по этому предмету, прямо и решительно постановляет, что наступление условия имеет обратное действие до дня совершения обязательства (art. 1170).
Менее полными и определительными представляются сравнительно с правом римским постановления уложения итальянского и о сроке, отличие которого от условия оно усматривает только в том, что срок не отлагает действия обязательства, а только замедляет его исполнение, причем оно определяет только, что если назначен известный срок для исполнения обязательства, исполнение его не может быть требуемо ранее его наступления, а если такой срок не назначен, то исполнение его может быть требуемо и немедленно (art. 1172—1174).
В нашем законе, при отсутствии в нем общих определений о юридических сделках вообще, странно было бы, конечно, искать каких-либо общих определений и о случайных принадлежностях сделок в частности; но, несмотря на такой пробел в нем, из многих его частных постановлений, относящихся до некоторых видов сделок в отдельности, нельзя не усмотреть, что ему не только не безызвестны понятия тех же собственно случайных принадлежностей сделки, о которых говорится в праве римском и в новейших законодательствах и именно понятия условия, срока и возложения обязанности, но что им прямо даже допускается включение в сделки определений об этих принадлежностях.
Так, напр., во-1-х, общим правилом 1530 ст. X т. о составлении и совершении договоров сторонам договора дозволяется включение в него по обоюдному согласию всяких условий, законам не противных, и, между прочим, условия о сроке;
во-2-х, правилом 1086 ст. и примечания к 1011 ст. X т. о духовных завещаниях дозволяется завещателю благоприобретенного имения, между прочим, возлагать на его наследников на время их жизни обязанность денежных выдач посторонним лицам;
въ-3-х, 976 ст. X т. дозволяется делать дары под условиями, и
въ-4-х, в 938 ст. X т. говорится, что в случае пожалования казенной земли под условиями ее заселения, или устройства на ней хозяйственного заведения, она обращается в полную собственность лица, ее получившего, не прежде, как по исполнении этих условий.
Нельзя, конечно, не признать, что указания, содержащиеся в этих постановлениях, представляются довольно скудными,
во-1-х, потому что об условиях в них говорится слишком обще, и только в некоторых из них можно видеть только как бы намек на то, что в них разумеются такого рода условия, которые могут быть принимаемы в значении именно conditio права римского;
во-2-х, потому что в них нет определений ни о разделении условий по их значению, ни об отличии их от понятий близких, как понятий условий мнимых и необходимых;
въ-3-х, потому что и на последствия наступления условий также сделаны только некоторые намеки, и
въ-4-х, потому что и определения о сроке и возложении обязанности представляются также не менее скудными и недостаточными.
Одним словом, в этих постановлениях закона содержатся вообще не более, как только намеки на эти принадлежности сделок и возможности включения определений о них в некоторые сделки и у нас, в виду каковой скудости постановлений нашего закона по этому предмету, и нет ничего удивительного в том, что как наши цивилисты, так и сенат старались восполнить такой существенный пробел в нем по соображении теории права и самой природы этих принадлежностей сделок.
Что касается, прежде, определения понятия собственно условия, как случайной принадлежности сделки, то из наших цивилистов Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 177) и автор статьи „О существе договоров” (Суд. Вест., 1867 г., № 144), указав сперва на неопределительность термина условия по нашему закону, которым обозначаются иногда не только отдельные пункты или определения договора или сделки, которыми устанавливаются конкретные по сделке отношения, но иногда даже самые договоры и их необходимые принадлежности, как условия их действительности, затем, однако же, утверждают, что под этим термином следует разуметь на основании нашего закона, и именно, напр., правил 967 и 1086 ст. X т., и условия в смысле как conditio, так и modusa’а или возложения обязанности права римского и последнее именно в виду 1086 ст., причем они условие в смысле conditio определяют как побочное, будущее и неизвестное обстоятельство, от наступления или ненаступления которого зависит существование сделки.
Определение это вполне соответствует понятию условия в том виде, как оно было установлено правом римским, вследствие чего и нет ничего удивительного в том, что такое же определение условию дают как и другие наши цивилисты, как, напр., Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 8), Голевинский (О происх. и делении обязат., стр. 174), Гордон в его заметке „К вопросу об условии и сроке” (Суд. Вест., 1867 г., № 2), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр. изд. 2, стр. 141), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 128), Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 764) п Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 143), так и сенат (реш. 1875 г., №№ 414 и 565).
Не может не показаться несколько странным, однако, то обстоятельство, что Мейер, давши такое вполне правильное определение условия, далее утверждает, что в виду того обстоятельства, что из определений нашего законодательства нельзя будто бы вывести то указание, что для понятия условия необходимо, чтобы обстоятельство, составляющее его содержание, следовало непременно в будущем, возможно признать, что у нас содержанием условия может быть обстоятельство, и имевшее место в прошедшем, т. е. до совершения сделки, если только оно участникам сделки было неизвестно (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 179).
Утверждение это представляется, однако же, вполне неправильным не только потому, что оно противно самому понятию условия, как определения непременно обстоятельства будущего, но даже и тем частным постановлениям нашего закона, как напр., 976 ст. X т., в которых говорится о допустимости совершения тех или других сделок под условиями и из которых нельзя не усмотреть, что под условиями в них разумеются указания непременно на какое-либо обстоятельство, имеющее последовать в будущем, как это признал и сенат, объясняя значение условий, под которыми закон допускает совершать дарение (реш. 1874 г., № 179).
Правом римским условия, заключавшиеся в обстоятельствах прошедших или современных совершению сделок, напротив, признавались мнимыми условиями, вследствие чего сделки с такими условиями и не обсуждались как сделки условные.
Другие выводы, делаемые Мейером, а также Шершеневичем, Васьковским, Дювернуа и Растеряевым из установленного ими определения условия, напротив, представляются совершенно правильными, как вполне соответствующие понятию условия, и именно,
во-1-х, чтобы обстоятельство, определенное условием, было непременно обстоятельством сторонним, побочным сделке, а не обстоятельством, составляющим самое ее содержание, как ее необходимую принадлежность, и
во-2-х, чтобы обстоятельство, составляющее содержание условия, было в его наступлении неизвестно, но не такое, которое хотя и имеет последовать в будущем, но последовать верно и непременно, вследствие того, что указание на такое обстоятельство исключает неизвестность судьбы сделки, которая поэтому представляется уже сделкой безусловной.
Сделки, совершенные под таким условием, которое признавалось правом римским за условие необходимое, и этим правом не признавались за сделки условные, а считались за сделки срочные, должны быть почитаемы таковыми и у нас, вследствие того, что и у нас, как мы увидим ниже, определение сроков в сделках должно считаться допустимым и известным определенным событием, каковые определения и должны обсуждаться, как определения о сроках в сделке, а не об условиях.
Указывают, затем, наши цивилисты Мейер, Победоносцев, Голевинский, Шершеневич, Васьковский и Растеряев и на различные разделения условий, те же, впрочем, которые были установлены и юристами римскими.
Так, они прежде всего указывают на разделение условий, смотря по тому – обусловливается ли наступлением какого-либо обстоятельства возникновение правоотношения, сделкой устанавливаемого, или же его прекращение, на условия отлагательные или суспензивные и отменительные или резолютивные, причем они, однако же, не делают никаких указаний на те данные, которые могли бы быть почерпнуты из нашего положительного закона для обоснования этого разделения.
Сенат, высказываясь за допустимость принятия и у нас этого разделения условий на отлагательные и отменительные, напротив, делает попытку обоснования возможности его. и у нас данными, почерпнутыми из нашего закона, и именно в доказательство того, что нашему закону известны условия резолютивные, он ссылается на правило 976 ст. X т., по которому дар, учиненный под условием, в случае неисполнения условия лицом одаренным, возвращается дарителю, а в доказательство того, что ему известны условия суспензивные, он ссылается на правило 988 ст. X т., по которому земли, розданные правительством на условиях их заселения, или устройства на них хозяйственных заведений, обращаются в полную собственность лиц, которым они были отведены не прежде, как по исполнении ими, этих условий (реш. 1881 г., № 83).
Статьи эти действительно могут служить полным подкреплением этого утверждения сената, и именно – последняя потому, как говорит сенат, что до исполнения условия откладывается самое приобретение права собственности на отведенную землю, вследствие чего, в статье этой следует видеть указание именно на отлагательное условие, а не на modus или возложение обязанности, а первая прямо по ее точному смыслу и несмотря на то, что выраженному в ней правилу может быть придаваем и не тот смысл, который придали ему составители свода законов, если только принимать его в том значении, которое оно должно бы иметь, судя по тем источникам, из которых оно заимствовано.
В самом деле, в источниках его, и именно в 9 и 8 ст. главы ХѴІ и 43 ст. главы ХVIII уложения Алексея Михайловича говорится о таких случаях дарений, когда на лицо, одаряемое поместьем, или вотчиной возлагается обязанность кормить дарителя до его смерти, каковые постановления указывают на то, что в правиле 970 ст. под условиями следовало бы разуметь скорее modus или возложение обязанности, как объяснили также Дювернуа (Чтения по гр. праву, изд. 4, т. I, стр. 775) и Манжевский в его статье – „По поводу совершения крепостного акта на недвижимость” (Суд. Газ. 1901 г., № 33), и последний также главным образом на основании узаконений, показанных в числе источников 976 ст., но редактирована она, однако же, таким образом, что ее настоящий смысл не только не соответствует этим указаниям, но дает прямое основание тому заключению, что в ней, как признал сенат, содержится постановление о дарении под условием резолютивным.
Указывают также Мейер, Победоносцев, Голевинский, Шершеневич, Васьковский и Растеряев и на другие разделения условий, бывшие известными праву римскому, или на разделения их на положительные и отрицательные, потестативные, казуальные или случайные или смешанные, причем они и определяют каждый из этих видов условий совершенно согласно с определениями, установленными еще юристами римскими, не делая, однако же, при этом опять никаких ссылок на постановления нашего закона с целью отыскания в нем каких-либо данных для оправдания допустимости таких разделений условий и у нас.
Еще менее определенно по поводу возможности принятия этих разделений условий у нас говорит сенат, который объяснил только, что обстоятельства, составляющие содержание условий, могут быть как какие-либо события, так и действия третьего лица (реш. 1875 г., №№ 114 и 565), каковым объяснением он указал, очевидно, на возможность выражения у нас условий только казуальных или случайных, и притом, только положительных.
На самом деле, однако же, в нашем законе возможно найти положительные указания на допустимость обусловления у нас сделок, если не всеми этими видами условий, то, по крайней мере, некоторыми из них.
Так, в 938 ст. X т., в которой говорится об отводе казенных земель под условием их заселения, или устройства на них хозяйственных заведений, возможно видеть указание на допустимость обусловления сделки суспензивным потестативным условием вследствие того, что статьей этой обусловливается представление права собственности на земли таким будущим событием, как, напр., заселение земель, наступление которого, очевидно, зависит от воли лица, получающего земли, а в 976 ст. X т., в которой говорится о возвращении дара в случае неисполнения того условия, под которым он был совершен, лицом одаренным, нельзя не видеть указания на допустимость обусловления сделки резолютивным потестативным условием.
Обосновать, затем, допустимость у нас обусловления сделок другими видами условий, и именно условиями как положительными и отрицательными, так равно казуальными и смешанными представляется, кажется, возможным по соображении постановления 1530 ст. X т., в которой говорится вообще о допустимости включения в договоры условий, законам непротивных, вследствие того, что под такое общее постановление могут быть подводимы, очевидно, всякие виды условий, а следовательно и условия, только что указанные.
Само собой разумеется только, что включение в сделки всех этих видов условий и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, может считаться допустимым, как это, впрочем, объяснили и наши цивилисты Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 181), Голевинский (О проис. и делен. обязат., стр. 179), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 142) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 130), а также сенат (реш. 1879 г., № 223) лишь только тогда, когда условия эти не представляются в их наступлении невозможными не только физически, т. е. по законам природы и, притом, одинаково – представляется ли наступление их невозможным абсолютно при всяких обстоятельствах, или же относительно при особых обстоятельствах конкретного случая, но и юридически, когда действие, составляющее содержание условия не представляется противным закону, или нравственности.
Что условие, включенное в сделку, не должно быть юридически невозможным, то подтверждением этому прямо может служить и правило 1530 ст. X т., воспрещающее включать в договоры условия, противные законам.
По мнению Мейера, обусловление сделки и, притом, одинаково как условиями физически, так и юридически невозможными, должно влечь за собой никак не безусловность сделки, но непременно ее ничтожность, на том основании, что в случае обусловления сделки такими условиями никак нельзя считать, чтобы участники ее выразили их волю на осуществление ее безусловно, без чего сделка не может считаться окончательно завершенной, следовательно и безусловной.
Но, говорит далее Мейер, положительные законодательства, и в том числе и наше, отступают от этого принципа по отношению определения последствий сделок, обусловленных наступлением условий, юридически невозможных, делая в этом отношении различие между договорами и завещаниями и определяя, что только включение таких условий в первые должны влечь за собой их ничтожность, а что, напротив, включение их во вторые должно влечь за собой их безусловность, на том основании, что такие условия должны считаться, между прочим, и в силу 1029 ст. X т. нашего закона как бы в них не указанными.
Это же заключение по отношению последствий включения в духовные завещания условий физически или юридически невозможных разделяет из наших цивилистов также Любавский в его статье „О внешней форме завещаний “ (Юрид. моног. и исслед., т. II, стр. 194); Победоносцев же, напротив, при обсуждении вопроса о последствиях включения в духовные завещания условий, физически или юридически невозможных, столь определительно не высказывается, объясняя только, что подобные условия следует, кажется отвергать и у нас (Курс гр. пр., т.II, стр. 492).
Нельзя не признать, что правило 1029 ст. действительно может служить, если не прямым, то, по крайней мере, косвенным подтверждением заключения Мейера, и Любавского о последствиях обусловления в нем каких-либо распоряжений наступлением условий, физически или юридически невозможных, так как „в ней говорится, что распоряжения в завещании, законам противные, признаются недействительными, а прочие, законам не противные, остаются в силе, каковое постановление может быть принято за основание и по отношению определения последствий обусловления сделанных в нем распоряжений наступлением противозаконных условий, хотя прямо им определяются несомненно только последствия самих противозаконных распоряжений по их существу, в виду того, что об условных завещаниях в правилах, к ним относящихся, вообще ничего не говорится.
Относительно, затем, определения последствий обусловления сделок между живыми наступлением условий физически или юридически невозможных в законе нашем нет уже и такого, хотя бы косвенного указания.
Сенат, однако же, несмотря на это обстоятельство, высказал в этом отношении, согласно с Мейером, то положение, что последствием обусловления договора событием неосуществимым по закону и, потому, невозможным, должна быть недействительность договора, (реш. 1879 г., № 223).
В таком общем виде положение это вряд ли, однако же, может представляться достаточным, в видах определения последствий обусловления сделок между живыми во всех случаях обусловления их наступлением всех без исключения физически или юридически невозможных условий: по крайней мере, правом римским в видах определения этих последствий предлагались различные правила, смотря по тому была ли обусловлена сделка такими условиями как суспензивными, или как резолютивными, и именно, как на последствие обусловления сделки такими условиями суспензивными оно указывало на ее ничтожность и, притом, одинаково, как в случаях обусловления ее условиями юридически невозможными положительными, так и отрицательными; а как на последствие обусловления ее такими условиями резолютивными, оно, напротив, указывало на отпадение самого этого условия, как ничтожного и обращение, вследствие этого, сделки в безусловную.
Вряд ли не следует скорее принять к руководству и у нас в видах определения последствий обусловления сделок между живыми наступлением условий, физически, или юридически невозможных, эти последние указание, чем одно общее указание данное Мейером и сенатом, на том основании, что теоретически указания эти представляются более правильными, как вполне соответствующие различию в самой природе тех последствий, которые вообще могут влечь за собой суспензивные и резолютивные условия в сделке по отношению вступления в силу или прекращения порождаемого ею правоотношения.
В самом деле, последствием наступления указанного в сделке условия суспензивного должно быть, как мы увидим ниже, вступление в силу установленного ею правоотношения; но если содержанием этого условия представляется обстоятельство, физически или юридически невозможное, т. е. никогда не могущее, или не долженствующее наступить, то, очевидно, что вследствие этого, и самое правоотношение, сделкой установленное, также не может восприять его силу, или, все равно, самая сделка, как бессильная должна стать ничтожной.
Наоборот, наступлением условия резолютивного обусловливается только прекращение правоотношения, сделкой установленного, вследствие чего не может не быть, кажется, вполне очевидным, что в случае определения этого условия каким-либо обстоятельством, физически или юридически невозможным, не могущим, вследствие этого, никогда наступить, установленное сделкой правоотношение не может никогда и прекратиться или, другими словами, что сделка должна стать безусловной.
По вопросу, далее, о том, в какие сделки может считаться допустимым у нас включение определений о тех или других условиях, из наших цивилистов Мейер определенно не высказывается, говоря только, что в иных сделках нежелательно, чтобы воля участников сделки была выражена нерешительно, вследствие чего включение условий в подобные сделки не должно быть допускаемо, но, затем, прибавляет, что в какие именно сделки должно считаться допустимым или недопустимым включение определений о таких условиях – того вообще определить нельзя (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 186).
Другие наши цивилисты, а также и сенат, этот вопрос также вообще не разрешают, а указывают только на некоторые такие сделки, в которые определения об условиях суспензивных или резолютивных могут или не могут быть включаемы.
В самом законе нашем есть только также весьма немногие прямые частные указания на допустимость совершения некоторых из сделок под тем или другим условием и, притом, едва ли только не те указания, на которые нам приходилось обращать уже внимание несколько выше, это именно указания, содержащиеся в 938 и 976 ст. X т., из которых в первой говорится о пожаловании земли под суспензивным условием, а во второй – о совершении дарений под условием резолютивным.
Относительно допустимости, затем, совершения под тем или другим условием других сделок, как, напр., сделок по выделу, назначению приданого, духовных завещаний, купли-продажи и мены имущества в законе, напротив, нет никаких указаний, вследствие чего, по отношению допустимости включения в них определений о суспензивных и резолютивных условиях и не может не возникнуть вопроса.
Если, затем, по отношению допустимости включения в какие сделки у нас определений о суспензивных и резолютивных условиях и не должно возникать недоразумения, так это разве только по отношению допустимости включения такого рода определений во все те договоры и сделки, которые перечислены в книге четвертой Х-го тома в главе „О обязательствах по договорам”, если только видеть в дозволении, выраженном в правиле 1530 ст. этой главы, включать в договоры всякие условия, законом не противные, общее указание и на допустимость включения в них также и определений об условиях суспензивных и резолютивных.
Хотя сделки купли-продажи, мены имущества и другие, кроме духовных завещаний, суть также договоры, но, несмотря на это, в виду отнесения их нашим законом не к договорам, а к способам приобретения прав на имущества, правило 1530 ст. не может быть принято за основание к разрешению вопроса о допустимости включения и в эти сделки определений о суспензивных и резолютивных условиях и не может само по себе устранять в этом отношении недоразумения, порождаемого отсутствием прямых указаний в частных правилах закона, относящихся до каждой из этих сделок в отдельности, на допустимость включения в них определений об этих условиях.
Разумеется, что и одно только молчание закона о допустимости включения в ту или другую из этих сделок определений о тех или других из этих условий само по себе, при казуистичности нашего свода законов, еще не может служить основанием к отрицательному разрешению вопроса о допустимости включения в них определений об этих условиях, тем более, что и в самом законе, по крайней мере, по отношению допустимости включения определений о таких условиях в две из такого рода сделок, и именно в сделки пожалования и дарения, содержатся прямые дозволения – в первые из них условий суспензивных, а во вторые – условий резолютивных, что может быть принято за основание к утвердительному разрешению вопроса о допустимости включения определений о такого рода условиях и в другие сделки, по значению их с ними однородные, поскольку, по крайней мере, распространительному применению по аналогии этих дозволений закона не препятствуют или противоположные запрещения, если они в законе выражены, или же самая природа тех или других сделок, каковыми могут представляться такие сделки, совершение которых по самому их существу представляется невозможным в виде сделок условных.
Правом римским, по крайней мере, также хотя включение определений о суспензивных и резолютивных условиях и признавалось допустимым вообще во всякого рода сделки, но, однако же, за исключением тех из них, включение в которые определений о тех или других условиях было или прямо воспрещено законом, или же было противно самой природе тех или других сделок, вследствие чего и считалось недопустимым, напр., условное усыновление, условное принятие наследства, или отказа, а также назначение наследника под резолютивным условием, как прямо воспрещенное законом.
В сделки купли-продажи, мены, дарения и проч., напротив, включение определений о тех или других из этих условий считалось допустимым, в виду того, что сделки эти были относимы к категории договоров, в которые вообще включение определений об условиях признавалось допустимым.
Не может быть, кажется, никакого сомнения в том, что и у нас, как заметил Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 132), не могут считаться допустимыми ни условное усыновление, ни условное принятие или отречение от наследства, вследствие того, что совершение таких сделок в виде сделок условных представляется противным самой их природе.
Что касается, затем, допустимости включения определений о суспензивных или резолютивных условиях в другие сделки, по отношению допустимости включения в которые этих определений, как я только-что сказал, возбуждается недоразумение, то за допустимость включения из этих сделок, по крайней мере, в духовные завещания определений о таких условиях высказались из наших цивилистов Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. И, стр. 479), Победоносцев (Курс гр. пр., т. II, стр, 489) и Любавский в его статье „О внешней форме завещаний“ (Юрид. моног. и исследов., т. II,. стр. 194), а также и сенат (реш. 1879 г., № 27 и друг.), и из них Победоносцев совершенно основательно выводит это заключение из аналогии, представляемой тем постановлением нашего закона о дарении, которым дозволяется совершать эти сделки под условиями, руководство которым, по его мнению, представляется вполне возможным именно потому, что наш закон духовные завещания, как один из безмездных способов приобретения прав на имущества, уравнивает с дарением, поместив определения о тех и других в одном и том же разделе.
Основываясь на аналогии, представляемой постановлением закона о дарении, Победоносцев высказывается за допустимость включения в духовные завещания определений одинаково как об условиях суспензивных, так и резолютивных, между тем, как закон о дарении упоминает о совершении его только под условием резолютивным, что, однако же, никак не должно быть принимаемо за основание к опровержению заключения Победоносцева, вследствие того, что, с другой стороны, закон о дарении не содержит в себе также и воспрещения совершать дарение и под условием суспензивным, что может быть принято не только как за основание, подкрепляющее заключение Победоносцева о допустимости включения определений об этом последнем условии в духовные завещания, но и за основание допустимости включения определений об этом условии и в сделки о дарении, вследствие того, что включение его в эти последние сделки представляется нисколько не противным их природе.
Затруднения в случаях включения определений об этом последнем условии в сделки о дарении имущества недвижимого может возникнуть разве только по отношению определения момента утверждения нотариальными учреждениями дарственных записей на это имущество, вследствие того, что при обусловлении дарения наступлением суспензивного условия право собственности на даримое имущество не может еще перейти к лицу одаренному в момент совершения сделки; между тем, как утверждение актов вообще о переходе права собственности на недвижимое имущество представляется возможным только в тот момент, когда самый переход его представляется возможным или может быть осуществлен.
В видах устранения этого затруднения представляется возможным, кажется, только одно средство, – это по совершении дарственной записи ожидать наступления указанного в ней суспензивного условия и, затем, подвергать ее утверждению только по получении от сторон заявления о его наступлении.
По мнению Шершеневича, основываемому им также на аналогии, представляемой законами о дарении, напротив, если включение каких условий в завещание и может считаться допустимым, то разве только условий суспензивных, а никак не резолютивных, вследствие того, что право собственности, раз приобретенное, не может подлежать повороту (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 659), каковое заключение высказал, впрочем, и Победоносцев в другом месте его Курса, хотя собственно по отношению только предоставления завещанием имущества в собственность, основываясь на примечании к 1011 ст. X т., в котором указано, что имение, раз завещанное в собственность, не может быть завещаемо другим лицам, т. е. что оно не может быть отбираемо от них по воле завещателя (Курс гр. пр. т. II, стр. 480), каковое утверждение его, в виду этого последнего указания закона, и на самом деле вряд ли не может быть признано более правильным, чем заключение противоположное, и несмотря на то, что оно противоречит законам о дарении, допускающим включение в дарственные записи именно условий резолютивных.
Приравнивает, затем наш закон дарениям, как безмездные способы приобретения прав на имущества, помещая постановления о них в одном разделе, не только духовные завещания, но также сделки о выделе и назначении приданного, в виду какового обстоятельства представляется возможным признать, что включение определений о суспензивном и резолютивном условии должно считаться допустимым и в эти последние сделки также в виду аналогии, представляемой в этом отношении постановлением закона о дарении.
Постановления о мене и купли-продаже имущества закон, напротив, поместил в особый раздел, считая эти сделки за обоюдные способы приобретения прав на имущества, в отличие от способов дарственных или безмездных; вследствие чего руководствоваться аналогией, представляемой постановлением закона о дарении, при разрешении вопроса о допустимости включения определений об этих условиях в эти сделки уже не представляется основания.
Из наших цивилистов Любавский в его Комментарии законов о купли-продаже (Юрид. моног. и исслед., т, III, стр. 199 и 201), обсуждая вопрос о допустимости включения определений об этих условиях в сделки купли-продажи, прямо и решительно высказывается за недопустимость включения у нас, по крайней мере, в купчие крепости о продаже имущества недвижимого как условий резолютивных, так и суспензивных: первых потому, что продажа имущества должна считаться всегда бесповоротной и окончательной, а вторых потому, что купчая крепость всегда немедленно за ее утверждением должна переносить право собственности от продавца на покупщика на проданное имущество.
Победоносцев хотя также затрагивает этот вопрос, но разрешает его неопределительно, говоря, что и у нас включение в договор купли-продажи недвижимого имущества резолютивного условия, напр., в роде условия об обратной его покупке в течение известного срока, хотя и не может считаться противозаконным, но что в виду неустановления для подобных договоров особых определений и форм в законе, следует полагать, что условие об этом может быть приводимо в исполнение скорее разве посредством совершения новой купчей крепости от покупщика к продавцу (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 338).
О допустимости, затем, совершения договора купли-продажи имущества движимого под суспензивным или резолютивным условием Победоносцев уже ничего не говорит.
Любавский хотя также об этом прямо не говорит, но из одного места его сочинения нельзя не вывести то заключение, что он, отрицая допустимость включения определений о суспензивных или резолютивных условиях в купчие крепости о продаже имущества недвижимого, полагает возможным допускать включение, по крайней мере, условий суспензивных в договоры купли-продажи движимости (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 264); Трепицын же в его статье „Traditio или nudum pactum”, напротив, высказался за недопустимость включения одинаково как в договоры купли-продажи недвижимости, так и движимости только постановлений об условии суспензивном (Жур. Мин. Юст. 1901 г. кн. 10, стр. 180), основываясь на том положении, что собственность на имущество по этому договору всегда переходит к покупщику его в момент его заключения.
Наши коммерциалисты также различно разрешают вопрос о допустимости включения в договор купли-продажи движимости определений об условиях суспензивных и резолютивных.
Так Цитович прямо и решительно высказывается за допустимость включения в эти договоры одинаково, как определений об условиях суспензивных, так и резолютивных (Учеб. торг. пр., вып. 1, стр. 219); между тем как Шершеневич говорит только, что договор этот может быть заключен под условием таким образом, что осуществление его может быть поставлено в зависимость от наступления условного обстоятельства (Курс торг. пр., т. II, стр. 20), из каковых слов скорее вытекает то заключение, что по мнению Шершеневича заключение этих договоров может считаться допустимым только под условием суспензивным.
Это последнее положение, т. е. что в договоры купли-продажи должно считаться допустимым включение определений только об условии суспензивном, и на самом деле должно быть признано правильным, но уже одинаково как по отношению допустимости включения их в договоры купли-продажи имущества движимого, так и недвижимого, на том основании, что ни в законе нет воспрещения включать такие условия в эти договоры, ни совершение их под такими условиями не представляется противным их природе, вследствие того, что природе их нисколько не противно обстоятельство отсрочки перенесения права собственности на продаваемое имущество, до наступления какого-либо события.
Затруднение, затем, в отношении совершения этих договоров собственно об имуществе недвижимом может быть устранено тем же порядком, каким подобное затруднение может быть устраняемо, как я только что указал, по отношению совершения дарственных записей на имущество недвижимое, т. е. посредством, после совершения купчей крепости, отсрочки ее утверждения до получения нотариальными учреждениями заявления от сторон о наступлении того суспензивного условия, которое служило препятствием к переходу права собственности на проданное имущество от продавца к покупщику.
Хотя в законе нет также воспрещения включать в договоры купли-продажи имуществ и определений об условии резолютивном, но, несмотря на это обстоятельство, признать допустимым включение в эти договоры определений и об этом условии вряд ли представляется возможным, в виду того, что включение в них определений об этом условии может противоречит понятию права собственности в том виде, как оно установлено 420 ст. X т. нашего закона, как права вечного и потомственного, которое, по объяснению Победоносцева (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 123), Куницына, данному в его статье, „Право собственности по определению его в Своде Законов” (Жур. Мин. ІО., 1866 г., кн. 3, стр. 442) и сената, поэтому и не может быт правом срочным и временным (реш. 1869 г., № 583); между тем как будучи поставлено в его осуществлении в зависимость от наступления резолютивного условия, оно, вследствие этого становилось бы непременно временным, как подлежащее с наступлением его прекращению.
Закон, конечно, может допускать включение в те или другие сделки, могущие служить основанием перенесения права собственности на имущество, и таких условий, которые как бы противоречат этому понятию права собственности, что он и делает, как мы только-что видели, и на самом деле по отношению сделок безмездных, вследствие чего, конечно, в такие сделки может считаться допустимым включение определений и об условии резолютивном, но уже в силу самого закона, что также может служить указанием на то, что в другие сделки включение определений об этом условии, как противное установленному им понятию права собственности, напротив, считаться допустимым не должно.
Все, только-что сказанное о допустимости включения определений о тех или других условиях в договоры купли-продажи, должно быть отнесено также и к договору мены имущества, в виду полного сходства этих договоров.
Во все другие сделки, кроме только-что перечисленных, включение определений как о тех, так и других условиях, т. е. как об условиях суспензивных, так и резолютивных, напротив, должно считаться допустимым и у нас, как, напр., в различного рода сделки по установлению на имуществе различных вещных прав, как прав, напр., владения и пользования, или права участия, сервитутов и проч., а также и других вещных прав, хотя в законе и не перечисленных, но возможных, если только нет или отдельного закона, воспрещающего включение определений о том или другом из них в известную сделку, или же если включение в нее определений о них не противно самой природе сделки, вследствие чего, разумеется, и допущение включения в сделки определений об этих условиях следует считать и у нас так же, как это было принято и в праве римском, за общее правило, а недопущение, напротив, только за исключение из него.
Последствия, затем, включения определений об условиях в такие сделки, в которые они не могли быть включаемы, были по праву римскому различны и заключались или в том, что чрез включение такого условия признавалась ничтожной самая сделка, или же, наоборот, отпадало только условие, а самая сделка считалась безусловной.
Нельзя, кажется, не признать, что не одинаковы должны быть последствия включения определений о таких условиях в те сделки, в которые включение их должно считаться недопустимым и у нас, хотя скорее, кажется, следует полагать, что последствием включения их в такие сделки у нас в большинстве случаев должно быть отпадение самого условия, а не недействительность сделки; по крайней мере, мне кажется, что в случаях, напр., постановления под какое-либо условие усыновления, или же принятия или отречения от наследства скорее должно быть признано подлежащим отпадению самое условие, а сделки по усыновлению, принятию или отречению от наследства, напротив, должны быть почитаемы безусловными, на том основании, что определения об условиях в этих сделках, как законом недопускаемые или ему противные, должны быть признаваемы недействительными, что, однако же, по отпадении их нисколько не должно опорочивать самую сделку, как без них вполне законную.
Если, затем, по отношению последствий включения в те или другие сделки определений о таких условиях и возможно признать, что они должны заключаться в недействительности сделок, а не в отпадении условия, то разве только по отношению случаев включения их в такие сделки, включение их в которые противоречит основным и существенным их элементам или признакам, характеризующим их именно как такую, а не иную сделку, вследствие того, что последствием такого извращения самого существа сделки скорее уже должна быть ее недействительность, а не устранение включенного в нее условия и обращение ее в безусловную, на том основании, что такое произвольное устранение из нее последнего во всяком случае противоречило бы намерению сторон сделки, имевших в виду совершение ее в виде сделки условной, а не безусловной.
Поэтому, напр., договор купли-продажи имущества, совершенный под условием резолютивным, скорее, кажется, следует считать недействительным, а не безусловным, что явно противоречило бы намерению сторон договора, имевших в виду перенести им с одного лица на другое право собственности на имущество во всяком случае только условно, а не окончательно и бесповоротно.
Следует, кажется, далее признать, что и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, сделка может, по крайней мере, в некоторых случаях считаться условной и тогда, когда определение об условии в ней прямо и не выражено, но когда обнаруживается, что лицо изъявило волю на совершение сделки под тем предположением, что порождаемое сделкой правоотношение имеет осуществиться лишь только при известном положении вещей, и именно в тех случаях, когда известный мотив к совершению сделки был единственной побудительной причиной ее совершения, как, напр,, в тех случаях, когда, дарение делается в предположении будущего брака.
В случаях совершения сделки под таким предположением по праву римскому правоотношение, ею порождаемое, хотя и считалось существующим, но при неосуществлении этого предположения допускалось ее оспаривание путем иска или возражения посредством требования об уничтожении этого правоотношения.
Основание, по которому следует допустить в таких случаях оспаривание сделки и у нас, заключается прежде всего в требовании справедливости, вследствие того, что в противном случае пришлось бы допустить ни на чем не основанный переход имущества от одного лица к другому или, все равно, безосновательное или неправомерное обогащение последнего на счет первого, что нигде не может считаться допустимым.
Затем, помимо этого общего соображения, требующего принятия к руководству у нас только-что приведенного положения права римского, основание к его принятию можно, кажется, усмотреть даже в одном частном постановлении нашего закона, относящемся к дарению, которое указывает, что и нашему закону не только не безызвестны случаи совершения, по крайней мере, сделок дарения под известным предположением, хотя в сделке прямо и не выраженном, но могущим обусловливать ее существование, но в котором и последствия неосуществления этого предположения определяются совершенно согласно с постановлениями права римского.
Именно, указание это нельзя не усмотреть в 974 ст. X т., которой дарителю предоставляется, между прочим, право требовать возвращения подаренного в тех случаях, когда одаренный совершает покушение на его жизнь, причиняет ему побои, или угрозы, или клевещет на него, или же оказывает ему явное непочтение, каковое постановление и обнаруживает:
во-1-хъ, что закон наш непоколебимость сделки дарения обусловливает тем обстоятельством, или предположением, что одаренный будет оказывать дарителю должное уважение, и
во-2-хъ, что в случае неосуществления этого предположения дарителю должно принадлежать право обратного требования подаренного имущества или, все равно, конечно, право оспаривания сделки дарения, как это допускало право римское вообще в случаях неосуществления того предположения, в виду которого сделка была совершена.
Таким образом в постановлении этом нельзя не видеть прямое подтверждение тому положению, что и по нашему закону представляется возможным считать сделки условными в тех случаях, когда условие в ней, хотя прямо и не выражено, но когда оно является таким ее предположением, при неосуществлении которого можно полагать, что она не была бы совершена и что, затем, последствием неосуществления этого предположения также должно быть право потерпевшей стороны домогаться ее уничтожения.
По рассмотрении постановлений нашего закона о допустимости у нас вообще включения в сделки определений о тех или других условиях и возможных разделений их у нас, мы, далее, должны обратиться к более подробному рассмотрению, как значения по нашему закону главнейших видов условий – суспензивного и резолютивного по отношению судьбы сделки, поставленной в зависимость от их наступления, так равно тех обстоятельств, которыми обусловливается их наступление или ненаступление и, наконец, последствий их наступления.
Надлежащие в этом отношении объяснения мы дадим сперва относительно условий суспензивных.
Наши цивилисты Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 179), Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 9) и Голевинский (О происх. и делении обязат., стр. 175), хотя и определяют понятие этого условия почти также, как и юристы римские, как такого условия, в зависимость от наступления которого ставится начало сделки, как говорит Мейер, или начало юридического состояния, как говорит Победоносцев, или, наконец, возникновение обязательства, как говорит Голевинский, но, однако же, не настолько точно, как определяют его Барон, а также Банковский, Растеряев и Вольман в его рецензии на Учебник Шершеневича (Жур. Мин. Юст. 1902 г. кн. 9, стр. 312), как такого условия, которым наступление правоотношения, сделкой установленного, ставится в зависимость от какого-либо неизвестного обстоятельства.
Понятно, что последствием включения такого условия в сделку должно быть, до наступления условия, нерешительное ее состояние, или такое состояние, как говорят Баров, а также Васьковский и Шершеневич, что установленное ею правоотношение возникнут еще не может, дальнейшие последствия какового положения, по их указанию, заключаются в том, что в случаях передачи права собственности на вещь, получатель ее не может сделаться еще ее собственником до наступления суспензивного условия; а в случаях дачи обязательственного обещания веритель, до наступления этого условия, не может иметь права ни требовать исполнения установленного в его пользу обязательства, ни домогаться получения по нем удовлетворения.
Что таковы должны быть последствия поставления в зависимость осуществления установленного сделкой правоотношения от наступления суспензивного условия в первом из этих случаев и у нас, то вполне достоверным подтверждением этому может служить то постановление нашего закона, в котором указывается на совершение пожалования под суспензивным условием, выраженное в 938 ст. X т., по которому, до исполнения, лицом, получающим в отводе казенную землю, условия ее заселения, или устройства на ней хозяйственного заведения, права собственности на нее ему не предоставляется.
Хотя такого прямого указания на последствия установления сделкой каких-либо обязательственных обещаний под суспензивным условием в нашем законе найти и нельзя, но, несмотря на это, не может быть никакого сомнения в том, что и в случаях совершения этих сделок под таким условием, последствия по отношению нерешительного состояния установленного ею обязательства должны быть и у нас те же самые, на которые указывает Барон, вследствие того, что последствия эти вызываются непременно самой природой суспензивного условия, как это утверждают и наши цивилисты Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 9), Голевинский (О происхож. и делен. обязат., стр. 187), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 164), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 131) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 148), категорически, а Мейер не достаточно определительно, полагая, что до наступления условия не может быть признаваема существующей даже самая сделка, установившая правоотношение (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 183), что, как мы увидим сейчас, не может быть признано правильным.
И в самом деле, как говорит Барон и из наших цивилистов Победоносцев, Голевинский, Шершеневич и Васьковский, несмотря на то, что на основании такой сделки условно-управомоченный получает только надежду на получение известной выгоды по сделке, или на приобретение чего-либо по ней, сделка все же должна почитаться совершенной и порождающей возможность готового в будущем осуществиться правоотношения, вследствие того, что воля сторон на ее совершение окончательно выразилась так, что она становится обязательной не только для них, но и для их наследников.
Что касается, далее, определения того, когда условие должно считаться наступившим, то в этом отношении в законе, выраженном в 938 ст. X т., мы имеем прямое указание только относительно определения того, когда должно считаться наступившим условие положительное потестативное, в силу которого следует считать, что это условие должно считаться наступившим тогда, когда те события, которые составляли содержание условия, по воле лица условно-управомоченного действительно последовали – совершились.
На самом деле, однако же, в видах определения того, когда вообще условие должно считаться наступившим, как Барон, так и наши цивилисты, Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I. стр. 182), Голевинский (О происхож. и делении обязат., стр. 185 —180), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 164) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 131) утверждают, что одного общего в этом отношении указания дать нельзя, и что так как момент их наступления может быть определяем различно, смотря по тому – представляется ли событие или факт, составляющий содержание условия, положительным или отрицательным, потестативным, казуальным или смешанным.
Так, относительно определения момента наступления условия положительного они утверждают, что оно должно считаться наступившим в момент совершения того события или факта, который составляет содержание условия; а относительно наступления условия отрицательного, что условие должно считаться наступившим в тот момент, когда становится известным, что наступление факта, составляющего его содержание, представляется уже более невозможным.
Кроме этого, как Барон, так и из наших цивилистов Голевинский и Гордон в его заметке „К вопросу об условии и сроке” (Суд- Вест., 1868 г., № 2), относительно определения момента наступления всякого условия утверждают, что условие должно считаться наступившим и в тех случаях, когда то лицо, которое имеет интерес в ненаступлении его умышленно противодействует или препятствует наступлению того события, которое составляет его содержание, на том основании, как совершенно справедливо заметил Гордон, что дозволить этому лицу препятствовать исполнению условия значит допустить уничтожение сделки по его одностороннему усмотрению, что представляется, однако же, совершенно невозможным и, вследствие чего, ничего более и не остается, как считать условие наступившим.
Смешанные условия признавались правом римским, по объяснению Барона, наступившими или исполненными также, между прочим, в некоторых случаях и тогда, когда событие, составляющее содержание условия должно было последовать по воле или при содействии третьего лица и когда это лицо отказывало в своем содействии, каковое правило вряд ли, однако же, может быть принято к руководству и у нас, как в виду отсутствия всякого указания на допустимость его применения в нашем законе, так и вследствие того, что в этих случаях по общему правилу условие должно считаться ненаступившим.
На этом же основании не может быть принято к руководству у нас и другое указание тех римских юристов, которые, по объяснению Барона, полагали возможным признавать условия потестативное и смешанные исполненными и в тех случаях, если лицо, условно сделкой управомоченное, было готово к его исполнению, но когда неисполнение его последовало без вины с его стороны, вследствие того, что и в этих случаях по общему правилу условие должно считаться ненаступившим.
Когда становится известным, что суспензивное условие наступить уже более не может, что может обнаруживаться, как утверждают Мейер, Голевинский, Шершеневич, Васьковский и Растеряев, в случаях обусловления сделки условием положительным из того, что факт или событие, составляющее содержание условия, уже более наступить не может, а в случае обусловлена ее наступлением условия отрицательного из того, что факт, составляющий содержание условия, наступил, то правоотношение, установленное сделкой, должно быть почитаемо несостоявшимся, а самая сделка – прекратившейся так, как бы ее и вовсе совершено не было.
Такое последствие ненаступления суспензивного условия представляется таким прямым и неизбежным результатом по отношению силы сделки и предполагавшегося на основании ее к осуществлению правоотношения, что о принятии его к руководству, даже и при неупоминании о нем в законе, не может быть и речи.
Последствия по отношению силы правоотношения, сделкой установленного, исполнения суспензивного условия, напротив, должны быть иные и заключались они по праву римскому в том, что вместо надежды условно управомоченного вступало в силу само право, сделкой установленное, т. е. получавший вещь условно становился ее собственником, а получавший условно обещанное обязательство становился действительным верителем, имеющим право требовать его исполнения.
Несмотря на наступление таких последствий исполнения суспензивного условия, а также и на то, что с переходом права собственности на отчужденную под таким условием вещь, по римскому праву устранению подлежали установленные на ней вещные права во время от совершения сделки до наступления условия, Барон признает правильным мнение тех римских юристов, которые полагали, что наступлению суспензивного условия не следует присваивать обратного действия и не следует подвергать уничтожению те правоотношения, которые могли возникнуть за это время, так как это представляется и несправедливым, и неудобным.
Также и из того постановления нашего закона, в котором предусмотрен случай совершения сделки под суспензивным условием, нельзя не усмотреть, что последствия исполнения суспензивного условия и у нас должны заключаться в том, что правоотношение, сделкой установленное, должно с момента исполнения условия вступить в силу, так как в 938 ст. X т. прямо сказано, что по исполнении тем лицом, которому была отведена казенная земля под условием ее заселения или устройства на ней хозяйственного заведения, этого условия оно становится собственником отведенной земли.
Не может быть, кажется, никакого сомнения в том, что и в случаях установления условной сделкой какого-либо обязательственного обещания, с момента наступления условия лицо, условно сделкой управомоченное, должно становиться действительным верителем, имеющим право требовать исполнения установленного в его пользу обязательства.
Об обратном, затем, действии исполнения суспензивного условия наш закон уже ничего не говорит; но, несмотря на это обстоятельство, из наших цивилистов Мейер высказывается за необходимость допущения обратного действия этого условия и у нас, на том основании, что, по его мнению, необходимость допущения такого действия его вызывается будто бы самым существом его, тем более, что и наш закон прямо не устраняет такого действия его (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 185).
Другой наш цивилист Голевинский, хотя и безотносительно к нашему законодательству, но также высказывается за необходимость допущения обратного действия исполнения этого условия (О происхож. и делен. обязат., стр. 188).
Победоносцев, напротив, определенно по вопросу о допустимости обратного действия исполнения этого условия не высказывается, говоря, что в последнее время основательность положения о его обратном действии подвергается сомнению, так как находят, что и в римском праве оно было высказало не безусловно (Курс гр. Пр. т. III, стр. 10).
Что оно, затем, не только вовсе не обусловливается и самим существом или природой суспензивного условия, но даже сопряжено с большим неудобством и влечет за собой несправедливые последствия, то это вполне основательно выяснил Барон; а что это так, то доказательством этому может служить также и то обстоятельство, что из новейших законодательств уложение саксонское, как мы видели выше, принцип обратного действия исполнения суспензивного условия прямо отвергает, если только самими сторонами сделки не было постановлено противное.
На этом основании и в виду того обстоятельства, что наш закон о допустимости обратного действия исполнения этого условия ничего не говорит, следует скорее, вместе с Шершеневичем (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 144) и Васьковским (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 132), вопреки мнению Мейера, признать, что у нас руководство этим началом не должно иметь места, а если так, то необходимо и в дальнейших заключениях относительно последствий исполнения этого условия у нас признать, что при перенесении сделкой под этим условием права собственности на имущество, установленные до его исполнения различные права и обременения на нем, как, напр., сервитуты, залог и проч., а также, что даже и отчуждение его, не должны подлежать устранению и уничтожению, если только сторонами сделки при ее совершении не было постановлено в этом отношении что-либо противное и не были, вместе с тем, приняты те или другие меры обеспечения или предупреждения подобных нарушений прав условной сделкой управомоченного, в роде, напр., наложения запрещения на имущество недвижимое, при непринятии каковых мер ему может принадлежать разве только право личного иска к лицу, обязанному за убытки, причиненные ему уменьшением стоимости или же полным отчуждением следовавшего ему по сделке имущества.
При недопустимости обратного действия суспензивного условия тем более, конечно, далее, все плоды и доходы от этого имущества должны быть признаны принадлежащими собственнику его до момента исполнения условия, хотя, с другой стороны, при недопустимости обратного действия этого условия нельзя не признать, как это было установлено, по объяснению Барона, и правом римским, что отчужденное под этим условием имущество должно подлежать передаче со всеми последовавшими в нем улучшениями и приращениями, напр., вновь установленными в его пользу сервитутами со времени совершения сделки до момента исполнения условия.
При недопустимости обратного действия исполнения этого условия и обязательственные обещания должны быть признаны подлежащими исполнению лишь настолько, насколько исполнение их представляется возможным в момент исполнения условия, вследствие чего, обещание, напр., доставить какую-либо вещь, может потерять его силу в случае гибели вещи, а чисто личное обязательство совершить какое-либо действие может потерять силу в случае, напр., смерти лица обязавшегося и проч.
Доказательством, наконец, тому положению, что при молчании нашего закона об обратном действии исполнения суспензивного условия, скорее должно быть принято к руководству начало недопустимости обратного его действия, не может не служить еще и то обстоятельство, что по тем законодательствам, по которым обратное действие исполнения этого условия должно иметь место, об этом прямо в них и упоминается, как, напр., во французском code civili (art. 1181) и итальянском уложени (аrt. 1170).
Весьма близкое установленному юристами римскими дают наши цивилисты и определение понятия условия резолютивного, как такого обстоятельства, относящегося, как говорит Мейер, к концу сделки — ее прекращению (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр, 170); или такого, как говорят Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 9), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 143), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 130) п Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 148), от наступления которого зависит прекращение права, сделкой установленного или, как говорит Голевинский осуществление которого составляет повод прекращения обязательства (О происхож. и делен. обязат., стр. 175).
По прочтении этих определений все же нельзя, кажется, не признать, что они представляются менее точными сравнительно с определением, данным Бароном по соображении мнений по этому предмету юристов римских, который говорит, что резолютивным называется такое условие, по которому продолжение или, все равно, уничтожение правоотношения, сделкой установленного, поставлено в зависимость от какого-либо неизвестного обстоятельства.
Более точным определение это сравнительно с определениями наших цивилистов представляется потому, что в нем указаны полно все такие признаки резолютивного условия, которые отличают его от других обстоятельств, также могущих влиять разрушающим образом на установленное сделкой правоотношение, вследствие чего оно именно и должно быть принято к руководству.
Последствия, затем, включения в сделку резолютивного условия наши цивилисты Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 183), Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 10), Голевинский (О происхож. и делен. обязат., стр. 190), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 144), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 132) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 147) определяют так же, как и юристы римские, утверждая, что во время нерешительного состояния этого условия сделка находится в полном действии так, как если бы она была заключена безусловно, вследствие чего и условным является не все правоотношение, установленное сделкой, как прибавляет Барон, а только продолжение его существования, так как с наступлением условия оно подлежит только прекращению.
Что таковы должны быть последствия поставления существования сделки в зависимость от наступления резолютивного условия и у нас, то доказательство этому возможно извлечь из правила 976 ст. X т., по которой дар, совершенный под условием, возвращается дарителю не прежде, как если условие не будет исполнено одаренным, из какового постановления несомненно вытекает то заключение, что до этого момента дар остается в полной силе так же точно, как и в тех случаях, когда бы он был совершен безусловно.
Как исполнение, так и неисполнение, затем, резолютивного условия должно быть обсуждаемо, как это утверждает Барон, по тем же правилам как исполнение или неисполнение условия суспензивного.
Что это так, то подтверждением этому может служить и то обстоятельство, что и наши цивилисты, как Мейер, Голевинский, Шершеневич и Васьковский устанавливая те или другие положения для руководства в этом отношении, предлагают их с целью определения момента исполнения или неисполнения безразлично всяких условий, одинаково как суспензивных, так и резолютивных.
Согласно с указанием права римского, из наших цивилистов Мейер (Рус. Гр. пр., изд. 2, т. 1, стр. 186) Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 144), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. I, стр. 182) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 148) определяют, далее, и последствия неисполнения резолютивного условия, утверждая, что в том случае, когда становится очевидным ненаступление этого условия устраняется и прекратимость установленного сделкой правоотношения, так что продолжение его становится безусловным или, как высказал Растеряев, условная сделка превращается в несомненную.
Положение это может быть выведено по аргументу à contrario и из постановления нашего закона, выраженного в правиле 976 ст. Х т., так как если по этой статье дар может быть возвращен к дарителю только вследствие неисполнения условия одаренным, то, само собой, разумеется, что, напротив, в тех случаях, когда бы условие это было одаренным исполнено или, все равно, когда бы стало очевидным, что резолютивное условие уже более наступить не может, дар должен оставаться у одаренного на будущее время безусловно.
Последствия исполнения резолютивного условия заключались по римскому праву, напротив, в том, что право, сделкой установленное, немедленно подлежало прекращению и, притом, не только само, но и вместе с дальнейшими основанными на нем правами, которые также должны были отпадать.
Несмотря на такие последствия исполнения резолютивного условия, Барон все же утверждает, что вопрос об обратном действии его по праву римскому должен быть разрешаем скорее отрицательно.
Из наших цивилистов, едва ли только не один Голевинский, хотя собственно и безотносительно к нашему законодательству, но высказывается безусловно и решительно за допустимость обратного действия исполнения резолютивного условия так, что с его наступлением правоотношение, сделкой установленное, должно быть признаваемо как бы никогда не существовавшим, вследствие чего стороны должны быть восстановлены в прежнее положение таким образом, что та сторона, право которой подверглось отмене, должна быть признана обязанной возвратить другой стороне все, ею под этим условием полученное, а также должны подлежать отмене и вещные права, установленные на основании ее прав в пользу третьих лиц (О происхож. и делен. обязат., стр. 190).
Победоносцев высказывается по этому вопросу несколько неопределительно, утверждая только, что се наступлением этого условия предвидится возможность прекращения права, сделкой установленного и возвращения к прежнему положению, когда наступит это условие и когда оно в сделке выражено прямо, то действует также прямо и безусловно (Курс гр. пр., т. ІП, стр. 11), Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 186) п Васьковский (Учебн. гр. пр., вып. 1, стр. 132) напротив, прямо и решительно высказываются за недопустимость у нас обратного действия исполнения резолютивного условия на том,
во-1-х, основании, что наступление этого условия может влечь за собой только прекращение сделки или, все равно, только недействительность ее дальнейшего существования, но не предшествующего, и
во-2-х потому что начало обратного ее действия в нашем законе нигде не выражено, вследствие чего, оно, как противное самому существу этого условия, и подразумеваемо в нем быть не может;
если же действие его в некоторых случаях и допускалось правом римским, то его постановления об этом, как присущие только исключительно ему, не могут быть принимаемы за руководство вообще при молчании о допустимости его применения положительным законом другого народа.
Положение это представляется как нельзя более основательным и, притом, не только потому, что оно правильно теоретически, как вполне соответствующее самой сущности резолютивного условия и почему и не может быть признаваемо правильным утверждение Растеряева о том, что с наступлением резолютивного условия не только должно прекращаться юридическое отношение, сделкой установленное, но что и самая сделка должна считаться как-бы никогда не существовавшей, как утверждение, прямо противоречащее самому понятию и значению резолютивного условия, как обстоятельству, могущему влечь за собой только ее прекращение, но также и потому, что принцип, ему обратный, не только не усвоен нашим законом, но напротив, в нем можно даже скорее найти, если не прямые, то все же указания, подтверждающие именно недопустимость у нас обратного действия исполнения этого условия, по крайней мере, многие из наших цивилистов, как, напр., Любавский в его заметке „Обратное требование дарителем подаренного (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 397) и Боровиковский в его статье „О давности” (Отчет судьи, т. II, стр. 152), а также и сенат (реш. 1876 г., № 299), обсуждая вопрос о значении выраженного в 976 ст. X т., дозволения дарителю требовать обратно подаренное им имущество в случае неисполнения условия одаренным или, все равно, в случае наступления именно резолютивного условия, утверждают, что дарителю может принадлежать право требовать самое это имущество от самого одаренного только тогда, когда оно находится еще у него в руках, но никак не от третьих лиц добросовестных его приобретателей, когда оно было им уже отчуждено, если только, как говорит сенат, самым условием дарения, прямо в дарственной сделке выраженным, одаренный не был лишен права отчуждения подаренного ему имущества.
До момента наступления этого условия, говорят сенат (реш. 1886 г., № 62) и Боровиковский, одаренный остается законным собственником подаренного ему имущества, вследствие чего и акты, совершенные им по поводу этого имущества, как, напр., его отчуждение, так и обременение его какими-либо вещными правами, как, напр., залогом, сервитутами и проч., до момента или постановления решения об уничтожении дара, или же до момента обеспечения иска о его уничтожении должны оставаться в силе; а дарителю, как говорит Любавский, может принадлежать в таком случае только право личного иска к одаренному о возвращении стоимости подаренного ему имущества и отчужденного им, или также право личного иска об убытках в случае обременения его одаренным какими-либо правами.
Положения эти построены, очевидно, на начале недопустимости 976 ст. нашего закона обратного действия исполнения резолютивного условия по отношению дарения, каковые положения и представляются вполне правильными, в виду отсутствия в этой статье даже и намека на возможность поражения прав третьих лиц, возникших относительно имущества, подаренного под резолютивным условием, а следовательно и на возможность допустимости, по крайней мере, по отношению этих сделок обратного действия исполнения резолютивного условия.
В виду, затем, того обстоятельства, что правило этой статьи и есть именно то частное правило нашего закона, в котором может быть усматриваемо общее указание на возможные у нас последствия исполнения резолютивного условия, и следует признать совершенно правильным высказанное в этом отношении Мейером в виде общего правила положения о невозможности у нас вообще допущения обратного действия исполнения резолютивного условия, за исключением разумеется, разве только тех случаев, когда бы, как это указывает уложение саксонское, сами стороны сделки определили иные последствия исполнения этого условия и когда бы они, притом, при самом ее совершении приняли меры обеспечения обратного его действия на случай его наступления, посредством, напр., наложения запрещения на отчужденное имущество недвижимое и проч.
Победоносцев относительно последствий наступления этого условия собственно в случаях совершения условного дарения, напротив, высказывается далеко не столь определенно и решительно, утверждая только, что подаренное имущество не должно быть на основании 977 ст. X т., поворачиваемо от наследников одаренного к дарителю за неисполнение условия, если о таком повороте его не было постановлено особое условие в сделке дарения, каковая статья дает, по его мнению, намек и на то, каким образом должен быть разрешаем и вообще вопрос о допустимости поворота подаренного имущества к дарителю от покупщика его у одаренного в случае неисполнения последним условий дарения (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр, 375), основанием каковому заключению вряд ли, однако же, может служить правило этой статьи, вследствие того, что в нем речь идет о недопустимости поворота дара от наследников одаренного к дарителю совсем по другому основанию.
Как на другую случайную принадлежность юридической сделки правом римским указывалось на срок.
Наш закон в общем правиле 1530 ст, X т. о составлении и совершении договоров также дозволяет сторонам по обоюдному их согласию включать в договоры, между прочим, и условие о сроке, каковое дозволение указывает, что он смотрит на условие об этом, как это объяснил и сенат (реш. 1880 г., № 58), лишь только как на одно из произвольных условий договора, в каковом значении условие о сроке, по замечанию профессора Гольмстена, сделанному им в его рецензии на настоящий труд (Жур. ІОрид. Общ., 1895 г., кн. 4, стр. 14), может быть принимаемо, однако же, не всегда, но за исключением лишь тех случаев, когда сам закон предписывает ограничивать время действия тех или других сделок известным сроком, как, напр., договоров найма имущества, каковым замечанием нисколько, однако же, не колеблется возможность отнесения в виде правила общего условия о сроке к числу случайных принадлежностей юридических сделок.
Давши такое дозволение, закон далее, однако же, не дает ни определения срока, ни указаний на его значение в различных случаях, ни, наконец, на последствия включения о нем условия в сделку по отношению действия правоотношения, сделкой установленного.
В виду такой недостаточности определений нашего закона о сроке, совершенно прав Мейер в его утверждении, что и понятие о сроке так же, как и понятие об условии, представляется у нас довольно неопределенным, вследствие чего под сроком у нас может быть разумеем и предел времени, к которому должно совершиться известное действие или к которому оно должно окончиться, или же пространство времени, в течение которого должно совершаться известное действие, или же, наконец, и наступление вообще определенного времени (Рус. гр. пр., изд. 2, т X, стр. 187).
Несмотря, однако же, на такую неопределительность у нас понятия срока, не может быть никакого сомнения в том, что все же срок, во 1-хъ, и у нас ни в каком случае не может быть смешиваем с условием, и во 2-х, что в виду отсутствия определения его в самом законе, он и у нас должен подлежать определению по признакам, указываемым самим его существом.
Такое определение его было уже установлено юристами римскими и заключалось, по объяснению Барона, как мы видели выше, в том, что под сроком, следует разуметь такое определение в юридической сделке, по которому действие воли лица, ее совершающего, устанавливается только на известное время, по соображении какового определения его, далее, юристы римские указывали и черты отличия его от условия, заключающееся в том, что условием действие воли отца, совершающего сделку, устанавливается лишь на недостоверный случай, или же до недостоверного случая, между тем, как сроком действие воли лица, напротив, устанавливается всегда или на достоверный случай, или же до достоверного случая.
Приблизительно таким же образом определяют как понятие срока, так и отличие его от условия и наши цивилисты: Победоносцев (Курс гр. пр. т. Ш, стр. 11), Голевинский (О происхож. и делен. обязат., стр. 198), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 145), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 132) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 153), говоря, что существенный признак, отличающий условие от срока, заключается в том, что условие есть событие неверное или неизвестное, между тем, как срок связан всегда с наступлением известного, определенного момента времени.
Определяем, затем, срок по мнению Мейера, Победоносцева, Голевинского, Васьковского и Растеряева, а также и сената (реш. 1873 г., № 910) может быть так же, как и по указанию юристов римских, или определенным календарным днем, или же известным событием, но, однако же, таким, которое должно непременно наступить, хотя и неизвестно с точностью, когда, в каковом случае и может быть почитаемо в наличности определение именно о сроке, а не условии, как событии недостоверном и неизвестном.
В подкрепление того положения, что и по нашему закону срок может быт определяем не только известным календарным днем, но и известным событием, Мейер совершенно справедливо ссылается на правила нашего закона о векселях, по 58-60 Ст. XI т. 2 ч. устава о которых допускается в векселях означать срок платежа по ним не только известным определенным днем, но и, напр., таким событием, как известные – ярмарки.
Далее, не может быть никакого сомнения в том, что и у нас, как это утверждают Мейер, Победоносцев, Голевинский, Шершеневич, Васьковский и Растеряев, а также и сенат (реш. 1872 г., № 907) вполне может быть принято разделение сроков, установленное юристами римскими, на сроки:
а) начальный или отлагательный – dies ex quo или такой срок, с наступления которого должно восприять силу установленное сделкой правоотношение, и
б) конечный или отменительный dies ad quem или такой срок, по наступлении которого правоотношение это, напротив, должно прекратиться.
Хотя общих указаний в нашем законе на те и другие сроки и не содержится, но из многих частных его постановлений, относящихся до определения назначения сроков в отдельных сделках, нельзя не усмотреть, что и ему не безызвестно различие между ними; так, напр., как о сроке начальном и отлагательном он упоминает в правиле 2154 ст. X т., которым в уставах компании дозволяется назначать срок, в который должны быть разобраны ее акции, и, затем, открыто действие ее; затем, как о сроке конечном или отменительном он упоминает в очень многих постановлениях, напр., в 2155 ст. X т., которым дозволяется в уставах компаний назначать конечный срок действия их, в 2330 ст. X т., которым дозволяется означать в доверенностях конечный срок действия их и других.
Можно также найти в нашем законе и примеры таких постановлений, в которых говорится о допустимости назначения в одной и той же сделке обоих упомянутых сроков, т. е. как срока начального или отлагательного, так и срока конечного или отменительного, или все равно определение продолжительности действия установленного сделкой правоотношения, как говорят Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 19) и сенат (реш. 1872 г., № 907), известным периодом времени, в продолжение какового времени течение срока, по замечанию Мейера, должно уже у нас продолжаться непрерывно, без исключения из него каких-либо дней, если только, разумеется, в этом отношении ничего не было постановлено иного в самой сделке, вследствие того, что в нашем законе нет нигде даже и намека на то, чтобы из этого срока подлежали исключению какие-либо дни и почему установленное юристами римскими разделение таких сроков tempus continuum и utile у нас не может иметь применения, в виду того, что у нас возможно только первое.
Как на примеры постановлений о допустимости назначения совместно того и другого из этих сроков из нашего закона можно указать на правила 1691 и 2204 ст. X т., из которых нельзя не вывести то заключение, что продолжительность действия договоров как имущественного, так и личного найма должна быть определяема как начальным, так и конечным сроком.
Могут быть, наконец, у нас, по совершенно справедливому замечанию Мейера, и такого рода случаи, когда стороны в сделке прямо не постановляют о начальном или конечном сроке действия установленного ее правоотношения, в каковых случаях, если только сделка по ее существу представляется такой, что тот или другой срок может наступить во всякое время по воле того или другого из участников сделки, он и должен подлежать определению по требованию того или другого из них.
Примером такого рода случаев может служить допускаемый и нашим законом правилом 2041 ст. X т. заем до востребования или, все равно, без означения срока займа, в каковом случае исполнение обязательства никоим образом, однако же, не должно зависеть от произвола должника, но, напротив, время его исполнения должно быть поставлено в зависимость, как объяснили Мейер, Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр, 12) и сенат (реш. 1873 г., № 299), от воли или требования кредитора.
Что касается, далее, определения последствий наступления того или другого из указанных сроков, т. е. сроков отлагательного или отменительного, то наши цивилисты Мейер (Рус. гр., пр., изд. 2, т. I, стр. 193), Голевинский (О происхожд. и делен. обязат., стр. 199), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 145) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 132) определяют их совершенно так же, как определяли их и юристы римские, утверждая, что последствия наступления срока отлагательного должны заключаться в том, что только по его наступлении должно возыметь действие правоотношения, сделкой установленного, после чего возникает также только возможность требования его осуществления, несмотря на то, как замечает Мейер, что как сделка, так и установленное ею правоотношение должны почитаться уже существующими с момента ее совершения; а последствия срока отменительного, напротив, в том, что по его наступлении прекращается как самая сделка, так и установленное ею правоотношение.
Подтверждением тому, что таковы должны быть последствия наступления того и другого из этих сроков у нас можно найти во многих частных постановлениях нашего закона, как, напр., в 1521 и 2051 ст. X т, по которым, в случае назначения срока для платежа по договору купли-продажи движимого имущества условленной за купленное имущество цены, уплата ее должна быть производима покупщиком именно в этот срок, а в случае назначения срока платежа по заемному обязательству, платеж по нему должен быть производим должником также не прежде, как в этот срок; а также в правилах 1705 и 2238 ст. X т., по которым хозяин имущества не в праве, отказать наемщику до наступления назначенного в договоре конечного срока найма, а по договору личного найма ни хозяин не в праве отказать наемщику до наступления конечного срока найма, ни наемщик не в праве отойти от хозяина до наступления этого срока, из каковых постановлений по аргументу à contrario вытекает, разумеется, то заключение, что, напротив, по наступлении отменительного срока установленное сделкой правоотношение должно уже подлежать прекращению.
Наступление срока отлагательного, по замечанию Мейера и Шершеневича, не должно влечь за собой обратного действия сделки, что и совершенно основательно, вследствие того, что значение этого срока в том именно и заключается, что до его наступления отлагается действие установленного сделкой правоотношения.
Наступление срока отменительного, напротив, разрушает сделку и прекращает установленное ею правоотношение, вследствие чего следует, кажется, признать, что и у нас с наступлением этого срока, как это полагали юристы римские, должно подлежать прекращению не только самое это правоотношение, но и возникшие на его основании и другие права во время его действия, как, напр., права по договорам поднайма имущества заключенным первоначальным наемщиком в течение срока его договора найма с хозяином имущества.
Хотя в нашем законе вряд ли возможно найти прямые указания на такое последствие наступления отменительного срока, но, несмотря на это, и в виду того обстоятельства, что оно представляется безусловно необходимым последствием его наступления, и нельзя не призвать совершенно правильным заключение сената о том, что договор поднайма имущества должен подлежать прекращению с уничтожением главного договора даже и в тех случаях, когда бы он был заключен первоначальным нанимателем имущества с согласия собственника его (реш. 1876 г., № 190), а тем более, следовательно, когда бы он был заключен без его согласия, вследствие наступления конечного срока первоначального договора найма.
Правом римским назначение как отлагательного, так и отменительного срока допускалось вообще во всех тех сделках, в которых допускались также и условия суспензивные или резолютивные.
Поэтому, напротив, назначение этих сроков не допускалось, напр., в сделках по усыновлению, освобождению подвластных, назначению наследника, принятию наследства и подобных.
Кроме этого, древним jus civile назначение срока отменительного не допускалось также еще и во многих других сделках и, главным образом, сделках о перенесении вещных прав, кроме узуфрукта и залога; следовательно не допускалось в сделках об отчуждении права собственности, посредством, напр., дарения, мены имущества, купли-продажи и проч.
Наш закон говорит в правиле 1530 ст. X т. о допустимости включения определений о сроках вообще только в договоры, из чего возможно заключить, что определения эти несомненно могут быть включаемы в те договоры и обязательства, которые перечислены в книге четвертой „О обязательствах по договорамъ”, или же договоры и обязательства им подобные, хотя прямо в законе тем или другим названием и не означенные, а затем, в виду выделения нашим законом сделок по отчуждению имущества в особый отдел и квалификации их только как способов приобретения прав на имущества и не может не возникнуть недоразумения о допустимости включения определений о сроках отлагательном и отменительном в сделки мены, купли-продажи имущества, дарения, выдела, назначения приданого и духовные завещания.
Рассматривая несколько выше вопрос о недопустимости включения в те или другие из этих сделок определения об условиях, мы высказали то положение, что включение определений, по крайней мере, об условии суспензивном, должно считаться допустимым во все эти сделки, как такие определения, которые представляются нисколько не противоречащими самой их природе.
На этом основании представляется возможным, кажется, признать допустимым включение во все эти сделки определения собственно и о сроке отлагательном, в виду полного сходства его с определением об условии суспензивном.
Наши цивилисты, к сожалению, вопроса о допустимости включения в эти сделки определений о сроках отлагательном и отменительном вовсе не касаются, и только Шершеневич кратко говорит, что внесение условия о сроках должно считаться допустимым во все те сделки, в которые может считаться допустимым включение определения и об условиях, а Любавский, напротив, в его „Комментарии законов о купле-продаже” высказывается решительно против допустимости включения в эти договоры определений о том или другом из этих сроков: первого потому, что, по его мнению, назначение его в купчей для передачи проданного имущества представляется противоречащим самому этому акту, долженствующему переносить право собственности на отчужденное имущество в момент его утверждения, а второго потому, что право собственности на это имущество по нашим законам должно переходить к его покупщику по совершении купчей крепости окончательно и бесповоротно (ІОридич. моногр. и исследов., т. III, стр. 201 и 258).
Из этих оснований основание недопустимости включения в купчую крепость определения о сроке собственно отлагательном не представляется, однако же, достаточным настолько, чтобы было возможным признать правильным утверждение Любавского о недопустимости включения в этот акт определения и об этом сроке, вследствие того, что включение определения о нем в купчую, подобно тому, как и включение в нее определения об условии суспензивном, нисколько на самом деле не может быть признано противоречащим природе этого акта, как полагает Любавский, ибо включение определения о нем в купчую может вести только к замедлению ее утверждения нотариальным учреждением до наступления назначенного в ней отлагательного срока, но никак не ее ничтожность, что непременно должно бы иметь место, если бы определение об этом сроке действительно противоречило ее природе.
Если не может быть подыскано оснований к недопустимости включения определения о сроке отлагательном в договор купли-продажи, то не могут быть указаны также основания к недопустимости включения определения об этом сроке и в другие сделки по отчуждению имущества, как, напр., в договоры мены, дарения, сделки по выделу, назначения приданого и проч.; а затем недоразумение не может не возникать только относительно допустимости назначения духовным завещанием этого срока для перехода права собственности к наследнику по завещанию, в виду 1254 ст. X т., по которой право на открывшееся наследство всегда принадлежит одинаково как наследникам по закону, так и по духовному завещанию, как объяснил сенат (реш. 1871 г., № 1150), с самого момента кончины владельца, и в виду какового постановления скорее, кажется, следует признать, что и у нас, подобно тому, как это было определено и правом римским, недопустимым назначение в завещании какого-либо срока, могущего после смерти завещателя отдалить переход к наследнику права собственности на завещанное имущество, но только, однако, недопустимым назначение этого срока для перехода именно права собственности и, притом, только к наследнику по завещанию, а не к легатариям, но не срока, как для осуществления этого права, так равно и для приобретения других вещных прав на завещанное имущество, как право отдельного владения и пользования им и проч., как это объяснил и сенат (реш. 1890 г., №№ 29 и 42).
Утверждение Любавского о недопустимости включения в купчую крепость определения о сроке отменительном, напротив, не может быть не признано как нельзя более правильным, на том основании, что наш закон, подобно древне-римскому jus civile, знает передачу права собственности на имущество только в виде права вечного, или как окончательную его передачу, а не как передачу срочную, в виду чего, как мы видели выше, не может считаться допустимым включение в договор купли продажи имущества и определение об условии резолютивном.
В пользу правильности этого положения не может не говорить также и то еще обстоятельство, что наш закон допускает правилом 514 ст. X т. срочное установление только права отдельного владения и пользования имуществом, из какового постановления по аргументу à contrario само собой вытекает то заключение, что передача самого права собственности на него только на известный срок, напротив, не может считаться допустимой.
По этим же основаниям не должно считаться допустимым включение определения об отменительном сроке также и в договор мены имущества; если же, затем, относительно допустимости включения резолютивного условия в другие собственно дарственные сделки по отчуждению права собственности на имущество, я выше и высказался в смысле утвердительном, то только потому, что сам закон допускает это в отступление от общего его принципа недопустимости временного отчуждения права собственности на него, каковое отступление от этого принципа, однако же, по отношению допустимости перенесения права собственности на имущество по этим сделкам не под резолютивным условием, а просто на известный срок, не установлено, из чего скорее возможным представляется, кажется, то заключение, что включение и в эти сделки, когда ими, по крайней мере, отчуждается самое право собственности на имущество, а не право отдельного владения и пользования им, определения собственно о сроке отменительном должно считаться у вас недопустимым.
Недопустимым, наконец, должно считаться и у нас подобно тому, как и по праву римскому, назначение сроков как отлагательного, так и отменительного в таких сделках, которые по самой их природе не могут быть сделками срочными, как, напр., сделки, по усыновлению, назначению наследника, принятию и отречению от наследства и подобные, на том основании, что совершение этих сделок и по нашему закону в виде сделок временных никак не может считаться допустимым, в виду того, что он говорил о них только, как о сделках безусловных, не могущих подлежать ни отсрочке в их осуществлении, ни отмене, затем, по их совершении вследствие наступления какого-либо события, или истечения какого-либо периода времени.
Что касается, наконец, последствий включения определения о том или другом из этих сроков в такие сделки, которые или по их природе не могут быть сделками срочными, или же ограничение которых в их действии каким-либо сроком не допускается законом, то в этом отношении следует, кажется, признать, что последствия эти по отношению силы сделки должны быть те же самые, как и последствия включения в такие сделки определений об условиях суспензивном и резолютивном, или что последствия включения определений о том или другом из этих сроков в такие сделки, которые по самой их природе не могут быть сделками временными или срочными, должно быть отпадение определения собственно о сроке, между тем, как самая сделка должна быть почитаема за сделку бессрочную; а последствия включения определений о том или другом из этих сроков в такие сделки, ограничение действия которым каким-либо сроком не допускается положительным законом, должны, напротив, заключаться в том, что самое правоотношение сделкой установленное, должно быть признаваемо недействительным в том, по крайней мере, виде, в каком стороны имели в виду его установить, как невозможное в этом виде по определениям закона, но могущее подлежать, однако же, признанию в силе в другом виде, если оно не противно вообще закону, что может иметь место, напр., в таких случаях: купчей крепостью, или духовным завещанием передано право собственности на известное время, в каковом виде право собственности установлено быть не может, но названное в этом случае право правом собственности может быть признано за право временного владения и пользования имуществом, переход его в каковом виде и может быть признаваем возможным и действительным, как не противный определениям закона этого права.
Как на третью, наконец, случайную принадлежность юридической сделки право римское указывает на modus или возложение обязанности, когда в сделку, направленную на перенесение имущественных прав, включается определение об известном действии, которое обязан исполнить приобретающий право.
Указания на допустимость включения такого рода определений, по крайней мере, в некоторые сделки содержатся и во многих частных постановлениях нашего закона. Именно, такие указания можно видеть:
во-1-х, в правиле 976 ст. X т., в которой хотя прямо говорится собственно о совершении дарения под условиями, но в которой, на самом деле, по соображении тех источников, из которых она заимствована, как мы это имели уже случай заметить несколько выше, следует видеть и указание на такие сделки дарения, которые могут быть совершаемы как под одним из условий, под условием исполнения лицом одаренным известных обязанностей, возлагаемых на него дарителем в свою пользу;
во-2-х, в правиле 1086 ст. X т., которым дозволяется духовным завещанием возлагать на наследников обязанность денежных выдач в пользу других лиц;
в-3-х, в правиле 1428 ст. X т., которым дозволяется включать в купчие крепости в числе произвольных условий определения о переводе на покупщика обязанностей платежа долгов продавца, и быть может некоторых других его постановлениях.
Не может быть, кажется, никакого сомнения в том, что мысль, выраженная в этих частных постановлениях закона о допустимости включения у нас в некоторые сделки определений или условий о возложении обязанностей, может быть обобщена и включений этих определений может считаться допустимым и в другие сделки о перенесении имущественных прав в виду общего правила 1530 ст. X т., дозволяющего включать вообще во всякие договоры всякие условия, законам не противные, под каковыми условиями вполне возможно разуметь и определения о возложении обязанностей и, притом, не только обязанностей, прямо указанных в только что приведенных частных постановлениях закона, но и других, если, разумеется, они в их исполнении представляются не противными закону, а также доброй нравственности и общественному порядку.
В виду этого обстоятельства нельзя не признать совершенно правильным заключение сената о допустимости при совершении дарения возлагать на лицо одаренное обязанности оставления подаренного ему имущества в пожизненном владении и пользовании дарителя (реш. 1886 г., № 14).
Не может быть, конечно, никакого сомнения в том, что возложение подобной обязанности на лицо, на которое переносится какое-либо имущественное право, должно считаться допустимым и при совершении других сделок, напр., купли-продажи имущества, когда на покупщика имущества также должно считаться допустимым возложение или обязанности оставления имущества у продавца в пожизненное или же временное срочное владение и пользование, или же обязанности оставления в его пользовании части имущества, напр., квартиры в доме, все равно, бесплатно или же за известное вознаграждение, или же обязанности доставления ему содержания и пропитания и проч., или же в сделках о предоставлении собственником имущества временного владения и пользования им другому лицу, когда на приобретателя этого права также должно считаться допустимым возложение подобных же обязанностей и в других сделках: духовном завещании, назначении приданного и проч., и притом не только обязанностей собственно в пользу самого отчуждателя каких-либо имущественных прав, но и других посторонних лиц.
Из наших цивилистов касаются этой случайной принадлежности юридической сделки, Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 194), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 146), Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 133) и Растеряев (Недейст. юрид. сделок, стр. 156) и из них Мейер называет ее не возложением обязанности, но обязательством, хотя при этом оговаривается, что он разумеет под условием о возложении обязанности именно modus права римского, а не обязательство, которое и по нашему праву имеет другое значение и именно значение существенной принадлежности многих сделок, а не случайной.
Самое, затем, определение, даваемое им modus’у как обязательства, не порождающего права на чужое действие, а определяющего только образ его или вид, в котором оно должно совершиться далеко не представляется достаточно точным, вследствие чего к руководству и должно быть принято скорее определение, даваемое ему Бароном, по соображении постановлений права римского, а также согласное с ним определение Шершеневич, как определение о такой прибавке в юридической сделке, направленной на перенесение имущественных прав, которой на лицо, приобретающее право, возлагается обязанность исполнения известного действия или в пользу лица, его отчуждающего, или же в пользу других лиц, или же в видах достижения известной, определенной цели, но никак не определение, данное ему также и Растеряевым, как возложенного на контрагента сделки известного образа действия, почему, по его мнению, оно и должно скорее всего называться наказом.
Отличие, затем, этой случайной принадлежности сделки от условий Мейер, Шершеневич, Васьковский и Растеряев определяют точно так же, как и юристы римские, усматривая главное отличие ее от условия собственно суспензивного, с которым она только и имеет некоторое сходство в том, что в то время, как это последнее условие порождает нерешительное состояние сделки до его наступления и отдаляет до этого момента начало действия установленного ею правоотношения, возложение обязанности, напротив, никакого нерешительного состояния в этом правоотношении не производит и существует оно в полной силе с самого момента совершения сделки, вследствие чего и неисполнение обязанности само по себе еще не может разрушать сделку.
Указав этими последними словами и на последствия неисполнения обязанности по отношению силы сделки, Мейер, Васьковский и Растеряев, однако же, далее, утверждают, что вследствие неисполнения обязанности, сделка все же может быть разрушена по требованию заинтересованной стороны, т. е. той стороны, в пользу которой обязанность установлена.
Это-то последнее положение в таком его общем виде вряд ли, однако же, может быть признано правильным, как противоречащее самому существу modus’а, как такого определения в сделке, сущность которого, по объяснению Барона, в том именно и заключается, что им лицо обязанное только принуждается к исполнению обязанности, причем приобретение им самого права по сделке не откладывается, вследствие чего по праву римскому в виде правила общего вследствие неисполнения обязанности допускалось только требование со стороны заинтересованного лица, все равно самого ли совершителя сделки, или же его наследников, или даже лиц посторонних, в пользу которых обязанность установлена, о понуждении лица обязанного к исполнению возложенной на него обязанности, а требование о возвращении переданного имущества только в некоторых очень немногих случаях, как бы по исключению, как, напр., в случаях неисполнения обязанности лицом одаренным или отказопринимателем.
Это указание на последствия неисполнения обязанности, как вполне соответствующее самому существу modus’а, и отличию его от условия, должно быть принято к руководству и у нас, тем более, что оно скорее может быть признано соответствующим определениям нашего положительного закона, относящимся до этой принадлежности сделки, чем указание Мейера, Васьковского и Растеряева.
В самом деле, возложение обязанности не есть условие, вследствие чего оно и не откладывает приобретения права по сделке, как условие суспензивное, а как оно не есть также условие резолютивное, то неисполнение обязанности не должно также и разрушать права, приобретенного по сделке, за исключением, разумеется, тех случаев, когда бы закон, в отступление от этого начала, постановил прямо противное, что он всегда может, конечно, сделать, и что наш закон на самом деле и делает, указывая в правиле 976 ст. как на последствия неисполнения обязанности на право заинтересованной стороны требовать уничтожения сделки и поворота переданного по ней имущества, единственно только в случае неисполнения обязанности лицом, получившим дар, от которого дар по этой причине может быть требуем дарителем обратно.
Во всех других частных его постановлениях, в которых только можно видеть указания на допустимость включения в те или другие сделки определений о возложении обязанности, он о возможности наступления такого последствия неисполнения обязанности, напротив, ничего не говорит; вследствие чего, если только объяснять это молчание его в согласии с общим началом, указывающим последствия неисполнения обязанности, как вытекающим из самого существа modus’а и отличия его от условия, то придется признать, что и согласно нашему закону в виде правила общего, за исключением случая, прямо в 976 ст. X т. указанного, по отношению последствий неисполнения обязанности, должно быть принятие во внимание того общего начала, которое было установлено правом римским, т. е. что последствием неисполнения обязанности и у нас должно быть только право заинтересованной стороны требовать ее исполнения, не более.
На этом основании следует признать, что у нас так же, как и по праву римскому, нельзя, напр., требовать устранения наследника от наследства в случаях возложения на него духовным завещанием обязанности выдачи, напр., отказов, или же исполнения им каких-либо других действий, а также нельзя требовать уничтожения договора купли-продажи, выдела, назначения приданого и проч., в случаях неисполнения лицами, приобретшими имущество по этим сделкам, возложенных на них обязанностей и отобрания от них переданного им имущества, а можно только требовать понуждения их к исполнению обязанностей.
По отношению допустимости таких требований следует, впрочем, еще заметить, что вообще у нас, подобно тому как и по праву римскому, требования об исполнении обязанностей должны быть признаваемы допустимыми, как объяснил Васьковский (Учеб. гр. пр., выи. 1, стр. 133), лишь только тогда, когда они по их содержанию не представляются невозможными, или неразумными, или же непротиворечащими закону, доброй нравственности и общественному порядку, а также когда исполнение их представляет какой-либо интерес для стороны, в пользу которой они установлены, на том основании, что и наш закон допускает включение в сделки определений только о таких условиях, которые не противны закону, доброй нравственности или общественному порядку, за каковые условия не могут быть почитаемы также и условия об исполнении обязанностей, напр., невозможных или неразумных, или, как указывает уложение саксонское, ставящих лицо обязанное в смешное или невозможное положение.
Последствия включения в сделку определений о возложении таких обязанностей заключались по праву римскому в том, что такие определения считались в сделке как бы не изложенными, а самая сделка признавалась безусловной.
Следует, кажется, признать, что и у нас, в виду правила 1029 ст. X т., по которому распоряжения в завещании, законам противные, должны быть почитаемы недействительными, а остальные, напротив, должны оставаться в силе, последствия включения в сделку таких определений должны заключаться только в их устранении, а никак не в недействительности самой сделки.
Что последствием, наконец, включения в сделку определений о возложении такой обязанности, исполнение которой не представляет никакого интереса ни для совершителя сделки, ни для лиц посторонних и, потому, представляется только как бы простым советом или пожеланием, должна быть ничтожность таких определений и у нас, то это очевидно и само собой и без всякого указания на это в законе.
