I. Общие замечания. Шестидесятые годы ознаменовались величайшими событиями в истории Германии, не оставшимися без влияния на направление реформы ипотечного режима в Пруссии. Я говорю о повышенном национальном настроении немцев, о стремлении их к объединению, основании северогерманского союза и подготовлении империи.
Если уже издавна, особенно с наполеоновских войн, в Германии жила идея единства немцев, и если уже раньше эта идея вызвала к жизни ряд мер, направленных на создание allgemeines deutsches Recht, то в 60-х гг. идея развилась до высшего предела и выразилась не только в мерах политики, но и в тенденции правовой мысли.
“В обновленной Германии должно воскреснуть национальное германское право, давно забытое и гонимое чуждым, римским правом”, – таков был лозунг юридической мысли 60-х гг. Целый ряд съездов германских юристов усиленно занимается вопросом объединения права на германских началах.
Уже второй съезд германских юристов делает постановление, что очень важно в единой Германии положить основы общему германскому праву ипотеки; объединение права ипотеки признавалось тем легче осуществимым, что в праве ипотеки отдельных германских стран находили больше, чем где-либо, начал древнего национального германского права, а потому и единства правовых основ.
Но для большей основательности предпринимаемого дела высказывались пожелания изучить существующие ипотечные права различных немецких государств[1]. В самый разгар этого движения и в виде ответа на выраженное съездами юристов желание изучить германское залоговое право выходит ряд исследований.
Первым отзывается Мейбом своей исторической работой “Das deutsche Pfandrecht”. Восторженный германист и увлекательный, Мейбом старается в этой работе перебросить мост между новинками действующего мекленбургского права ипотеки и средневековыми германскими организациями права залога и даже вообще формами реального кредита.
Мейбом исследовал германский залог лишь в эпоху доримского влияния. Другой юрист, Mascher, пытается дать картину исторических судеб залога в течение всей истории новых народов, начиная с великого переселения народов и вплоть до 70-х гг. 19 столетия. А так как залог по форме примыкает к общей организации вотчинно-ипотечного оборота, то Mascher занимается и этой последней[2].
В таких обширных пределах было трудно дать тщательную и самостоятельную обработку вопроса, и работа Mascher’а является сухой компиляцией мало объединенного внутренне ряда отдельных очерков права ипотеки по отдельным германским странам.
Тогда Мейбом организует на началах сотрудничества новую серию обстоятельных работ по действующему залоговому праву германских государств и привлекает к выполнению работы лучшие научные и практические силы Германии[3].
В результате все эти исследования, конечно, оправдали предсказания съезда юристов: современная ипотека оказалась действительно оторванной от римской догмы. А темперамент эпохи подсказывал юристам, что современная ипотека национализована.
Ипотека оказывалась самостоятельным вещным бременем на недвижимость, а юристы склонны были видеть в ней Realobligation.
Другие юристы, воодушевленные германистическим настроением, стали искать национальных черт и в организации вотчинного оборота в точном смысле слова, особенно в организации производного способа приобретения собственности, и нашли такие черты уже в Bezitztitelberichtigung Ландрехта и устава 1783 г.
Plathner и Bornemann – таковы имена этих юристов, – изучив историю германского права и материалы к Ландрехту, доказывали именно это и, упрекая судебную практику за искажение идей Ландрехта, настаивали на возвращении к национальной германской форме приобретения собственности по соглашению, т.е. к Auflassung[4].
Почти одновременно со съездами германских юристов призывается к жизни конгресс северогерманских сельских хозяев по ипотечному делу, организованный по образцу экономического конгресса от 1858 г.
Около того же времени и на той же почве северогерманского союза предпринимается анкета ипотечно-банкового дела, составившая потом предмет обсуждений Ausschuss союзного совета северогерманского союза[5].
Конгресс, анкета и обсуждения последней комиссией союзного совета указывали не только на направление, которое должна принять реформа ипотечного права, но не менее того и на истинное значение реформы для борьбы с безкредитицией, именно – на ее относительное значение и на важное значение мер чисто экономической политики, как-то: учреждение банков, амортизацию, даже невостребуемого долга, обязательное умеренное соотношение его с ценой недвижимостей и т.д.
Особенно интересны: для конгресса – работа Lette[6], для анкеты и суждений о ней – мнения Lasker[7], Hursekorn[8], Meding[9], Groth[10] и Rodbertrus v. Jagetzow[11]. В связи и в духе работ конгресса и анкеты стоят и работы, отчасти вышедшие даже раньше, отчасти же позднее их, как-то: работы Saenger, Berndt, Willmanns, Bekker и др.[12]
В конце 60-х гг. совершается крутой поворот и в экономической теории, повлиявший на взгляд на ипотеку как на правовую форму реального кредита. Если уже и раньше проскальзывает идея о том, что реальный кредит должен покоиться на начале невостребуемости капитального долга, то это больше подсказывается чутьем и не идет дальше эмпирического суждения.
Но вот в 1868 г. знаменитый экономист Робертус фон Ягетцов подводит под назревшую в жизни идею твердые теоретические основы и отливает в пластическую форму начало: “реальный кредит должен покоиться на начале ренты, а не ипотеки”[13]. Доводы: землевладение имеет лишь подоходную, а вовсе не капитальную ценность.
Подоходная ценность определяется чистым доходом. Отсюда чистый доход и подоходная ценность дают единственную меру цены сельскохозяйственных участков. Отсюда же и все относящиеся до землевладения юридические сделки должны быть приноровлены и рассчитаны на эту подоходную ценность, и только вечная рента должна продаваться, делиться и обременяться долгами.
Учение Родбертуса, подсказанное самыми условиями времени (переобременение недвижимостей ипотечным кредитом и испытываемая землевладельцами тягость последнего), нашло много сторонников среди землевладельцев и экономистов, но в среде юристов оно встретило сдержанный прием и сомнение в правильности его[14], а для ипотечной реформы оно явилось уже поздно и в законодательные сферы не успело проникнуть; да и новизна учения была уже слишком значительная, чтобы законодатель, всегда сравнительно с теорией сдержанный и осторожный, мог положить его в основу правовых изменений. Влияние учения сказалось лишь позднее, в эпоху обработки имперского уложения.
В 70-х гг. окончательно выясняется доминирующая роль Пруссии в северогерманском союзе. Это кладет последний и решительный отпечаток на направление реформы. Прусское право претендует на роль общего германского права; отсюда оно, по идее реформаторов, должно быть не только национальным, но и должно быть так организовано, чтобы примирить все действующие в Германии системы права, главным образом, конечно, Ландрехт, Пандекты и Кодекс Наполеона.
Эта же цель объединения заставляет правительство возможно спешить с реформой, намечая главное и не отделывая вовсе деталей. Эпоха требовала обращения спокойной законодательной работы в орудие нервозной политики.
Опьяняющие успехи пруссаков в войнах за объединение Германии под эгидой Пруссии создавали повышенное настроение, когда все считалось возможным, стоило только серьезно захотеть[15]. Заглянем теперь в содержание реформационной литературы 60-х гг.
II. Отношения права собственности. Теперь уже немногие стоят за существующую ипотечную систему. Такие мнения лишь некоторых юристов на съезде да Denkschrift министерства сельского хозяйства.
Большинство же высказывается за публицитет собственности. Но и среди большинства намечаются две группы юристов. Одна стоит за приобретение собственности в силу простого соглашения, без традиции, что касается отношения сторон, но за публицитет записи приобретения в отношении третьих лиц. И эта группа не многочисленная; она представлена Берлинским юридическом обществом[16], Lette[17] и некоторыми другими.
Другая, более многочисленная группа стояла за Auflassung. Уже Меуеr, хотя он и не называет предлагаемой организации Auflassung, имеет в виду эту последнюю. В 1856 г. Plathner[18] вскрывает нам новые веяния правовой мысли 60-х гг.
Обращаясь к истории вопроса, Plathner приходит к убеждению, что в Германии никогда не имел общего правового значения в отношении приобретения поземельной собственности римский принцип “traditionibus dominia rerum transferuntur”. Тем менее он может иметь место со введением ипотечной книги, вооруженной publica fides.
И в Ландрехте Plathner без труда отыскивает черты германского права, именно – публицитет переходов собственности. Если же судебная практика и практика министра юстиции толкует Ландрехт в духе римской догмы – то это лишь вследствие неправильного понимания ими Ландрехта и устава 1783 г.
Но и практика обнаруживает колебания. Автор стоит за восстановление попранной истины и торжество идеи публицитета в отношениях собственности, т.е. за водворение вотчинной системы на начале Auflassung. Ту же идею отстаивает Bornemann[19] и Mascher[20]. Ее выдвигали и проекты: Conradsche Entwurf и Entwurf 1864, оба следовавшие Meyer’y.
С осторожностью за нее высказывается позднее Bekker[21], основательно усматривая в ней не только надежную основу для отношений по собственности, но и для твердости оборота с ипотекой, а особенно с выдвигаемым Беккером вотчинным долгом, так как при вотчинной системе пассивная легитимация в экзекуционном производстве определяется с точностью вотчинной книгой, тогда как при ипотечной системе книжный собственник может еще не быть истинным собственником и требуется еще привлечение к экзекуционному производству последнего, чтобы отчуждение действовало и против него.
Однако Беккер советует сообразоваться с народными воззрениями, чтобы не получилось в жизни силой вещей двойной собственности, подобно римским jus in bonis и jus quiritium. Беккер намечает и огромные последствия вотчинной системы для материального права.
При последовательно проведенной вотчинной системе не остается места целой теории вещного права; ее заступают два существенно различных отдела: право движимостей и недвижимостей. Из права недвижимостей вместе с традицией исчезает и юридическое владение, равно приобретательная и исковая давность как в отношении собственности, так и в отношении jura in re aliena.
Виндикационный иск, actio Publiciana, юридические средства защиты владения – все это сливается в один иск; остается только различие иска по роду нарушения владения: rei vindicatio – actio negatoria. Возражения упрощаются; различие malae f. и bonae f. possessio исчезает. Выдвигается иск о записи и отметке, защищающий истца. Словом, право недвижимостей лишается свойств bonae fides и обращается в jus strichtissimum[22].
Вотчинную систему, покоящуюся на начале Auflassung, с большой обстоятельностью отстаивает и Willmanns[23] еще с новой точки зрения. Закон должен быть выразителем правовых воззрений народа, для чего закон должен провести начала последовательно, так как народное мышление просто, но последовательно.
Этой простоте и последовательности отвечает только начало Auflassung, где приобретение права собственности связывается с точно распознаваемым моментом записи его в ипотечную книгу. Действующее право, как равно и предложения берлинского юридического общества, создают фикцию, которой не терпит народное правовоззрение.
Что касается практических соображений в пользу введения вотчинной системы, то Willmanns повторяет те же, которые высказывались и до него. Упрек, делаемый вотчинной системе за то, будто она нарушает цельность учения о вещном праве, внося в единую область разные начала – traditio для движимостей и Auflassung для недвижимостей, Willmanns признает совершенно неважным.
Миры движимых и недвижимых вещей так существенно различны по бытовому значению, что различная организация оборота их вносит гармонию в право, напротив, объединение их является чистым насилием над природой вещей, одинаково пагубным для обеих половин вещей.
Не более оснований Willmanns усматривает и в опасениях, что вотчинная система создает затруднения и грозит той или иной стороне ущербом в момент приобретения собственности, именно: будто при ней отчуждатель, заранее получив цену, поспешит обременить недвижимость ипотеками, тормозя уплату денег.
Вотчинная система имеет достаточно средств избежать таких затруднений. Willmanns сомневается и в том, будто вотчинная система вносит столь коренные изменения в систему права, как намечает Bekker. Больше оснований он видит в опасении, что жизнь обнаружит сопротивление вотчинной системе.
Но он находит возможным, в целях приучения публики к новому режиму, создать временно принудительность записи. А чтобы от последней не страдало мелкое землевладение, необходимо упростить и удешевить производство.
Вотчинная система, по Willmanns’у, не должна, однако же, непременно обнять все вещные права; тут можно последовать старому праву и освободить от записи приобретения маловажных и ясно выступающих и без записи вещных прав.
II. Отношения ипотеки. По вопросу о реформе ипотечного права мнения отличались, в общем, большей солидарностью, хотя и тут встречаются разногласия детального характера. Но тут внимание обращалось уже не только на реформу права, но и на экономическую политику.
Именно исследование причин упадка реального кредита приводило юристов и экономистов к заключению, что эти причины кроются не только в недостатках права ипотеки, но и в изменениях социальных и экономических отношений последнего времени, особенно же в том, что рядом с землевладельцем, все более нуждающимся в кредите на новые и новые потребности, выступили со спросом на кредит промышленник и государство, предлагающие капиталисту выгоднейшие условия помещения капитала, и притом в простой правовой организации (бумаги на предъявителя).
Чтобы поставить сельского хозяина при спросе на капитал в возможно близкие условия с его конкурентами, одна реформа права признавалась бессильной, так как самая простая и легкая правовая организация индивидуальной ипотеки все же не могла сулить капиталисту удобств при получении процентов и осуществлении права, какие давались бумагами на предъявителя, и т.п.
Отсюда индивидуальная ипотека все еще не могла выйти за пределы относительно тесного круга лиц, предлагающих капитал. На широкий же рынок сельский хозяин может рассчитывать лишь тогда, когда между ним и капиталистом будет посредник, который и облегчит капиталисту получение процентов и осуществление права, – т.е. банк, организованный на тех или иных началах (лучше всего на началах самопомощи землевладельцев, на началах взаимного кредита).
Отсюда возникает движение в пользу развития поземельных банков. Но реформа права признается все же необходимой; она нужна для развития самого банкового дела, нуждающегося в верности операций, но она необходима и для индивидуальной ипотеки.
Последняя призывается к конкуренции с организованным банковым кредитом и к восполнению последнего, неизбежному ввиду того, что банковый кредит силой вещей не может насытить потребности землевладельцев (как предприятие, затрагивающее интересы многих граждан, банк обязуется руководиться нормальным уставом, определяющим скромное процентное отношение ссуд к цене имений; как предприятие крупное банк вынужден действовать по грубоватому шаблону, не приноровляясь к особенностям отдельных случаев; напротив – частное лицо, отдельный капиталист…)[24]. На практике индивидуальная ипотека играет, конечно, и еще более широкую роль.
По вопросу о том, какие изменения нужно внести в право ипотеки, все сходятся на том, что ипотека должна быть недоступна возражениям из свойств личного требования. Достижение этого считалось возможным путем отрешения ипотеки от личного требования и возведения ее в самостоятельное право.
Такая мера мотивируется теперь уже не только практическими соображениями, но и теоретическими, желанием придать ипотеке национальную окраску, сблизить ее с организациями германского права, больше всего – Reallasten (но не neure Satzung, которая не была и вещным правом и при которой вовсе не существовало обязанности должника к положительному действию, к уплате долга, ставшему теперь излюбленной идеей. Neure Satzung могла служить только идее экзекуционного осуществления ипотеки).
Но далее мнения расходились. Одни предлагали сохранить связь личного требования с ипотекой, хотя бы признав первое акцессорием второй.
Мотивом служило практическое соображение: личная ответственность должника имеет и при ипотеке значение, так как облегчает кредитору взыскание процентов, предлагая ему право экзекуции на движимости должника, а при последующих ипотеках и в случае крайних несчастий с недвижимостью даже и при первой ипотеке личная ответственность является суррогатом ипотечной ответственности[25].
Другие же находили достаточным для устранения существующих практических неудобств, не отрешая принципиально ипотеки от личного требования, установить лишь два начала формально-правового свойства:
1) запись ипотеки в книгу имеет последствием то, что землевладелец не может сделать никаких возражений о правильности требования против добросовестного цессионария;
2) ипотечное обязательство не связано впредь существованием личного притязания, в основе его лежащего[26].
Но теперь было уже не время надстроек над римской догмой; все искали принципиальной переработки материального права ипотеки и не довольствовались починкой старого права.
Третьи настаивали на полном отрешении ипотеки от личного требования, не допуская последнее и в качестве акцессория к ипотеке[27], и называли новое отношение и новым именем: “вотчинный долг” (Grundschuld)[28].
Следовало бы ожидать, что при организации новой правовой фигуры – самостоятельного вотчинного долга – будут больше подчеркивать не раз отмеченный нами момент вещного германского права, именно обязательственный, чтобы этим восполнить недостаток личного отношения при самостоятельной ипотеке. Однако этого пока мы не встречаем в литературе, и творцы вотчинного долга больше подчеркивают в нем свойства римского вещного права.
Так, родоначальник вотчинного долга Беккер требует, чтобы вотчинный долг был самостоятельным вещным правом, сущность которого сводилась бы к правомочию отчуждения в крайнем случае обремененной им недвижимости, в целях извлечения из цены недвижимости, по известным правилам, известной суммы денег[29].
Но Беккер, тем не менее, конструирует отношение как Realobligation, только в Realobligation Беккер подчеркивает не obligation, а Real. И значение Realobligation у Bekker не то, что у позднейших германистов той эпохи.
У Беккера вотчинный долг (Realobligation) есть такое строго вещное право на недвижимость, в силу которого ссужатель капитала за свою ссуду приобретает полномочие извлечь из обремененной недвижимости, по форме и в срок, определенную денежную сумму; ссуда не порождает тут никакого долга, а служит лишь материальным основанием для строго вещного права, да и то скрытым.
Идея долга живет разве только в намерении сторон, кредитующих в форме Grundschuld. Беккер не занимается вопросом о неудобствах такой организации при взыскании процента и т.п., когда приходится прибегать к сложному механизму экзекуции на недвижимость.
Но Вилльманнс намечает таковые и исход видит не в том, чтобы снабдить новое отношение обязательственным моментом, а в том, как мы видели, чтобы, оставаясь верным римской догме, установить акцессорное отношение личного требования к вещному праву.
Лишь позднее вотчинный долг стали конструировать как Realobligation, где выдвигали не столько Real, сколько Оbligation, чтобы примирить бытовое воззрение на кредитное отношение как долговое – с самостоятельностью ипотеки – и сроднить последнюю с Reallasten.
Так, Мейбом в учении о мекленбургской ипотеке, Регельсбергер в учении о баварской ипотеке, Дернбург в учении о прусской ипотеке и другие приписывают современной ипотеке свойства германского права, где притязанию ипотечного кредитора соответствует на стороне должника обязанность к положительному действию.
Должник осуждается не на выдачу вещи, а прежде всего на уплату, и в случае невыполнения этого обязательства добровольно наступает экзекуция на обременительную недвижимость. Но этот вещно-обязательственный момент ипотеки нисколько не изменял и не облегчал положения кредитора при осуществлении его права.
С другой стороны, творцы вотчинного долга допускают, чтобы рядом с вотчинным долгом могло быть установляемо и личное обязательство, – только последнее предоставляется на волю сторон и не существенно для ипотеки с самого начала. Отношение личного обязательства к вотчинному долгу будет тогда солидарным.
Все эти три направления различались больше принципиально, чем практически. Для оборотоспособности ипотеки все они вносили достаточно средств. Неодинакова была при них лишь простота и прозрачность правоотношения ипотеки, да легкость осуществления ее.
По вопросу о возникновении ипотеки разногласий было мало. Все, без различия оттенков, одинаково допускают теперь и возникновение ипотеки с самого начала на имя собственника.
Только одни, более сдержанные, как Вилльманнс, конструируют такую ипотеку как право в состоянии полного покоя; другие же, как Берлинское юридическое общество, приписывают и такой ипотеке действие: в конкурсе собственник получает на нее долю недвижимости.
Больше разногласий мы встречаем по вопросу о корреальной ипотеке. Вилльманнс и Берлинское юридическое общество стоят за допущение таковой, мотивируя, что такая ипотека облегчает кредит мелкого землевладения.
Напротив, другие, как Летте, Готце, Мейер и т.д., были против корреальной ипотеки не только потому, что она крайне запутывает отношение, в ущерб специалитету, но и потому, что она оказывает и кредиту плохие услуги. Положим, 10 участков, по 100 марок каждый, обременяются одной ипотекой в 100 марок. Все они после того теряют полный реальный кредит, так как последующий кредитор не знает, на какой участок падет взыскание.
Главное внимание привлекает теперь организация передачи ипотек, так как именно циркуляция ипотек и вызывала больше всего реформу и к ней пригонялись все изменения ипотечного права.
Более умеренные, как Вилльманнс и Берлинское юридическое общество, стояли за установление двойной формы для передачи ипотеки, выбор между которыми должен быть предоставлен сторонам и которые отвечали бы двоякому бытовому значению ипотеки, именно, целится ли последняя обеспечить устойчивый кредит, открываемый лицом, желающим удержать ипотеку все время в своих руках, как разного рода учреждения, сберегательные кассы, резервные фонды, страховые общества и т.д., или же ипотека целится заменить уплату, и лицо получает ее на преходящее время, так что она по задаче является циркуляционной, какова ипотека, обеспечивающая наследственную выдачу, недоплаченную цену, кредит на выстройку и т.д.
При ипотеках первого рода не так важна легкость передачи, как обеспеченность и легкость получения процента. Этим требованиям и удовлетворяет такая организация, где каждая перемена кредитора записывается в книгу.
Запись стоит хлопот, но кредитор получает все выгоды, связанные с записью. Он обеспечен, он осведомляется ad domum о всех переменах, происходящих с ипотекой, он получает процент без специальной легитимации. Такова именно Buchhypotheck.
При ипотеках второго рода получает значение легкость передачи, так как ипотека берется вместо денег и предназначается к дальнейшей уступке на деньги. Этим требованиям удовлетворяет организация ипотечных свидетельств на предъявителя или Blianco-Giro (Briefhypothek).
Зато обе эти формы затрудняют получение процента и обеспеченность, затрудняют востребуемость долга и всякие извещения кредитора о судьбе ипотеки. Единственное средство извещений, возможное в этом случае, – публикации и преклюзии по ним – ненадежное.
Отсюда Вилльманнс и делает заключение[30], что индивидуальная ипотека нормально может передаваться собственно только по первой форме, вследствие чего и институт может служить только устойчивому кредиту; вторая форма грозит опасностями, и цели второго рода ипотеки должны скорее же удовлетворяться организованным банковым кредитом.
Более смелые идут, однако, дальше и требуют, чтобы обновленная ипотека была возможно более способна к транспорту, а потому если и допустить выбор, то лишь между бумагами на предъявителя и именными свидетельствами, уступаемыми по Blanco-Giro. Таково именно мнение Беккера[31], большинства членов Берлинского юридического общества[32], Летте[33] и др.
Затруднение, возникающее при такой организации ипотечных свидетельств при уплате процента, востребование долга и т.д. полагают возможным устранить созданием купонов или возложением на ипотечное установление обязанности посредника.
В учении о прекращении ипотеки юристов особенно занимает случай слияния ипотеки с собственностью в одних руках. Юристы пытаются так организовать это отношение, чтобы принципиально не допустить повышения последующих ипотечных кредиторов с погашением предшествующей ипотеки.
А в то же время юристы считаются с римским догматом прекращения более узкого права ипотеки при слиянии его с более широким правом собственности. При таких условиях начало сукцессии ипотеки представлялось юристам inelegantia juris.
И они воскрешают учение v. der Hagen об абсолютной Locus-Theorie, где собственник как таковой распоряжался бы местом, освободившимся от ипотеки, без боязни, что последующие ипотеки повысятся. Право собственника признается и в конкурсе[34].
III. Формальное ипотечное право. Литературные течения стоят за полное проведение публицитета и специалитета, за начало консенза и ограничение легалитета[35]. Из начала консенза делается вывод к ведению абстрактного волеизъявления, а при абстрактных волеизъявлениях находят более возможным и сведение легалитета к исследованию чисто внешних условий действительности сделки.
Конечно, логически мыслимо упразднение легалитета и без введения абстрактных волеизъявлений как основы вещных отношений, как равно и обратное. Но исторически упразднение легалитета облегчалось введением абстрактного волеизъявления.
Протестации допускаются только по требованию процессуального судьи. Рекомендуется изготовление особых межевых карт. Рекомендуется доступность ипотечной книги обзору всех граждан. Так же – возможная краткость и простота инструментов[36].
Рекомендуется упрощение самой организации ипотечных установлений, именно – последние должны быть единоличными;[37] некоторые требуют, чтобы они были и отдельными от суда[38], другие рекомендуют до судебной реформы удержать связь их с судами[39].
Третьи настаивают, чтобы ипотечные установления отправляли и обязанности частноправовые, именно – посреднические, между должниками и кредиторами при уплате процента и т.п.[40]
IV. Процессуальное и субгастационное право также подвергается критике как волокитное и мало отвечающее условиям времени. Целый ряд писателей намечает разнообразные его изменения.
Насколько последние целятся придать производству быстроту и точность, настолько мы встречаем солидарности во взглядах; но разногласия возникают, когда речь заходит о том, признать или не признать, что адъюдикация влечет прекращение всех ипотек; если признать это, придется старейшие ипотеки поставить в своем существовании в зависимость от менее надежных ипотек и сверх того, еще затруднить отчуждение недвижимости, так как отчуждение в этом случае будет возможно только за наличные деньги; если же не признать этого – кредиторы рискуют, что обремененная недвижимость перейдет в ненадежные руки.
Исход из такого положения находили в том, чтобы кредиторам, в случае субгастиции оберемененной недвижимости, было предоставлено в определенный преклюзивный срок востребование ипотек[41].
[1] См. Verhandlungen des dritten Deutsches Juristentages 1862, I, стр. 74, 75, 85. Разногласие юристов de lege ferenda, см. 73, 85, 90 cтр. eod. и др.
[2] Mascher, das deutsche Grundbuch. u. H.-Wesen. Berlin, 1869.
[3] Так получилось знаменитое издание Мейбома: “Deutsches H.-R.”, где отдельные тома обработаны отдельными юристами для отдельных стран.
[4] См. цит. выше работы этих юристов.
[5] Enquête über das Hyp.-Bank-Wesen. Stenographische Berichte über die Verhandlungen des Bundes-Rathes des Norddeutschen Bundes für Handel und Verkehr betreffend die Enquête über das Hyp.-Banr-Wesen. Berlin, 1868.
[6] Das landwirthschaftliche Kredit und Hyp.-Wesen. Berlin, 1868.
[7] Verhandlungen, 32.
[8] Eod. 125.
[9] Eod. 11.
[10] Eod. 41.
[11] Eod. 238.
[12] Цит. ниже.
[13] Rodbertus v. Iagetzow, Zur Erklärung und Abhülfe der heutigen Kreditnoth des Grund-Besitzes, Berlin, 1868, также Verhandlungen, betreffend die Enquête, стр. 238.
[14] Willmanns. Zur Reform der Hyp.-u. Subhast-Ges.-Geb. Berlin, 1868, стр. 13.
[15] Dernburg u. H. 72.
[16] См. выше.
[17] Стр. 14.
[18] Die Grundzüge der Preuss. Hyp.-Verfassung u. deren Umsturz die neuere R. Wschaft. Breslau, 1856.
[19] Цит. соч.
[20] Цит. соч.
[21] Цит. соч.
[22] Эти изменения в праве собственности и т.д. на недвижимости несколько преувеличены. См. Dernburg, I, учение о собственности; также Willmanns, цит. соч. (ниже).
[23] Zur Reform der Hyp.-u. Subhastat. Ges.-Geb. Berlin, 1868.
[24] См. развитие этих идей у Willmanns. Zur Reform der Hyp.- u. Subh.-Ges.-Geb. Berlin, 1866; его же. Die Kreditnoth der Grundbesitzer. Berlin, 1868; Bernddt. Der Kredit für den ländlichen Grundbesitz, Berlin, 1858; Lette. Das landwirthschaftliche Kredit u. Hyp.-Wesen. Berlin, 1868.
Saenger. Reform des ländlichen Kreditwesens. Bromberg, 1857; Bekker. Die Reform des H.-Wesens als Aufgabe des nordd. Bundes. Berlin, 1867; Bericht der Kommission der Iur. Ges. zu Berlin, betreffend den Entwurf 1864. Berlin, 1865 и др.
[25] Willmanns, 15.
[26] Bericht der Kommission der Jur. Ges. zu Berlin, стр. 20.
[27] Lasker в Verhandlungen der Enquête, стр. 15, Lette, Das landw. Kr. стр. 47, Bekker, стр. 74 и др.
[28] Bekker.
[29] Стр. 75 eod.
[30] Стр. 25 и след.
[31] 77–78 стр.
[32] Стр. 18.
[33] Стр. 51.
[34] Вильманнс, 29, 33; Беккер, 76, 77; даже Дернбург, Das Preuss H. R. II и даже Gierke, Entwurf eines Bürg. GB.
[35] См. особенно Willmanns, стр. 29 и след.
[36] Willmanns, стр. 31 и след.
[37] Eod. 37; также Lette и Bekker.
[38] См. у Willmanns, 38.
[39] Willmanns, 38.
[40] Bekker.
[41] Willmanns, 40 и след., Bekker, 79 и след., Lette, 57 и след.
