Разделение вещей на движимые и недвижимые представлялось одним из главных по римскому праву и основывалось на различии в самой природе тех и других: первых, как способных к перемещению без их повреждения, и вторых, как к этому неспособных.
Между первыми, далее, смотря по различию в их природе, различались такие, которые приходят в движение собственной силой, как животные и все остальные; между же животными различались опять животные дикие, находящиеся в состоянии естественной свободы, и животные ручные, т. е. прирученные.
Недвижимые имущества в свою очередь разделялись по их экономическому назначению (но не по их местонахождению в городе или деревне) на городские и деревенские: первые, как предназначенные для жилья и удобства, как, напр., дома, сады и проч., а вторые, для извлечения из них, главным образом, естественных плодов их.
Недвижимыми имуществами, затем, признавались не только самые земельные участки, но и все то, что̀ с ними было естественно или искусственно соединено так, что не могло быть от них отделено или без ущерба для их сущности, или без перемены их формы, т. е. находящиеся на их поверхности строения и растения, пока они не отделены от них (Pandecten § 38).
Уложение итальянское и саксонское хотя и не дают определений понятий вещей движимых и недвижимых, но, подобно праву римскому, указывают на это разделение прежде всего, причем, уложение саксонское, указав, что к недвижимым вещам относятся недвижимые имения и права на них, записанные в поземельной книге, а также плавучие мельницы, все остальные, затем, вещи относит к разряду вещей движимых (§ 59); уложение же итальянское, напротив, дает довольно подробное перечисление тех и других.
Так, прежде всего, оно различает недвижимые вещи, представляющиеся таковыми по их природе, затем, по их предмету и, наконец, по их назначению в силу закона, после чего подробно перечисляет различные вещи, относящиеся к той или другой категории недвижимых вещей.
Именно, как о недвижимых вещах первой категории или недвижимых по их природе оно упоминает:
во-1-х, о землях, зданиях, мельницах и других сооружениях на сваях и составляющих части этих сооружений, напр., плавучих мельницах, купальнях и других строениях, прикрепленных цепями или веревками к берегу, на котором находятся строения, предназначенные для пользования ими;
во-2-х, о находящихся на корне деревьях;
в-3-х, о произведениях земли и плодах деревьев, от них не отделенных, и
в-4-х, об источниках, водохранилищах текучей воды и предназначенных для провода ее трубах (art. 408—412).
Затем, к недвижимым вещам по их предмету оно относит различные права в чужой вещи, как, напр., эмфитевтическое владение, право пользования, право угодий и проч., а также и иски о недвижимых вещах и правах на них (art. 415).
Наконец, как о недвижимых вещах по назначению в силу закона, оно упоминает собственно о различных движимых вещах, предназначенных или для пользы и обработки недвижимого имения, или же прямо прикрепленных к земле или зданиям, как, напр., зеркала, картины, статуи и проч. (art. 413—414).
К категории, затем, вещей движимых оно также относит или вещи движимые по их природе, как способные к передвижению с места на место, все равно — собственной ли их силой, как животные, или же силой внешней, как предметы неодушевленные, или же движимые вещи по определению закона, как, напр., различные права на движимые вещи, а также обязательства, иски по ним, паи, акции и проч.
Вещи движимые по их природе оно совершенно основательно не перечисляет, вследствие того, что по многочисленности и разнообразию их сколько-нибудь исчерпывающее их перечисление представляется совершенно невозможным, а упоминает только, как о такого рода вещах, особо о лодках, паромах, мельницах и купальнях, устроенных на лодках и других плавучих строениях, а также о материалах, или приготовленных для постройки здания, или же остающихся от сломанных зданий, в видах различения их от подобных же предметов, отнесенных к разряду вещей недвижимых (art. 416—420).
Наш закон также упоминает в 383 ст. X т. прежде всего о разделении, как он называет, имуществ на недвижимые и движимые, причем определения понятий тех и других не дает, а только в последующих 384—385 ст. перечисляет имущества, относимые им к разряду вещей недвижимых, указывая, что эти имущества признаются недвижимыми по закону, а в 401—403 ст. перечисляет имущества, относимые им к разряду вещей движимых.
Что касается, прежде, вещей недвижимых, то, как на таковые, закон указывает на следующие: земли, которые разделяются на населенные и ненаселенные, называемые пустошами, порожними землями, степями и другими местными наименованиями, и всякие угодья, дома, заводы, фабрики, лавки, всякие строения и пустые дворовые места, а также железные дороги.
Это перечисление различных вещей, как имуществ недвижимых, сделано совершенно случайно, как заимствованное из различных частных узаконений и указов, в которых также случайно, по какому-либо поводу, шла речь о том или другом из этих имуществ.
Несмотря, однако же, на это обстоятельство, а также по соображении 386—389 ст. X т., в которых речь идет о принадлежностях тех или других недвижимых имуществ, представляется вполне возможным разделение их на особые категории по различию в их природе или, лучше сказать, по различию их экономического значения, на возможность какового разделения, хотя и не совсем полно, указывает и из наших цивилистов Савельев в его статье „О принадлежностях недвижимых имений“, по мнению которого недвижимые имущества могут быть разделены на земли населенные и ненаселенные, дома, фабрики и заводы (Юрид. Вест., 1877 г., кн. 11—12, стр. 51).
По соображении постановлений нашего закона о принадлежностях недвижимых имуществ, разделение их на эти три категории действительно только и представляется возможным; но на самом деле, в настоящее время, по отнесении законом к разряду недвижимых имуществ железных дорог, разделение это должно быть дополнено еще одной четвертой категорией, недвижимых имуществ, вследствие того, что железные дороги представляются имуществом до такой степени отличным, как по их экономическому значению, так и по относящимся исключительно до них различным определениям закона от других, что они не могут быть отнесены ни к одной из категорий предыдущих.
Кроме этого, указание Савельева на разделение недвижимых имуществ на категории представляется неполным в том отношении, что он далее ничего не говорит о распределении по этим категориям самых различных недвижимых имуществ, в законе перечисленных, что̀ представляется, однако же, существенно необходимым и должно быть сделано в дальнейшем изложении.
Так к первой категории этих имуществ или имуществ земельных должны быть относимы из имуществ, указанных в 384 ст., не только собственно земли населенные и ненаселенные, но и всякие угодья.
В объяснение делаемого законом различия собственно между землями населенными и ненаселенными, следует заметить, что различие это имело значение собственно при существовании крепостного права, когда землями населенными назывались имения, в которых были поселены крепостные крестьяне; теперь же, по обнародовании положения о крестьянах 19 февраля 1861 г., которым отменено крепостное право, населенными землями, как указано в примечании к 385 ст., могут считаться только те имения, в которых сохранились обязательные отношения между помещиками и крестьянами, все же остальные земли и угодья таких имений, в которых обязательные отношения к крестьянам прекратились, теряют уже характер населенных.
Ввиду этого указания, нельзя не признать совершенно основательным замечание Савельева о том, что различие между населенными и ненаселенными имениями в настоящее время сглаживается (Юрид. Вест. 1877 г., кн. 11—12, стр. 56), к чему следует, впрочем, еще добавить, что по прекращении в настоящее время повсеместно обязательных отношений между помещиками и крестьянами, различие это не только сглаживается, но уже должно быть признано потерявшим всякое значение, как объяснил сенат (реш. 1888 г., № 65 и 1895 г., № 59), вследствие чего, все земли должны уже считаться в настоящее время, как заметил Любавский в его заметке „Выкуп ненаселенных земель“ (Юрид. моногр. и исслед., т. III, стр. 416), ненаселенными или просто земельными имуществами.
К разряду этих имуществ, как я сказал, должны быть относимы и всякие угодья; но почему и что̀ это за имущество? Разрешение последнего вопроса разрешит, конечно, и первый.
По объяснению Морошкина (О владении, стр. 124) и Неволина (История рос. гр. законов. Собр. соч., т. IV, стр. 278), главной частью сельских имений у нас представлялись всегда пахотные земли; другие же земли, находившиеся в имении владельца и доставлявшие ему разные, выгоды, как, напр., леса, луга, места звериных и рыбных промыслов, назывались по отношению к первым угодьями.
Если это так, то под угодьями следует разуметь собственно не особые какие-либо недвижимые имущества, отличные по их природе от имуществ земельных, а только части земельных имуществ, имеющие то или другое специальное назначение или приносящие какую-либо специальную выгоду имению.
Что под угодьями должны быть разумеемы именно такие части имения и в настоящее время, то подтверждением правильности этого заключения не может не служить отчасти правило 1451 ст. Х т., которым предписывается при совершении купчих крепостей на имения населенные означать в них, между прочим, подробно количество не только пахотных и сенокосных земель, но также лесов и всех угодьев с поименованием пустошей, в которых они заключаются.
Этим объяснением понятия угодий достаточно выясняется, кажется и ответ на первый вопрос — почему они должны быть относимы к разряду земель, как недвижимых имуществ.
Далее, в объяснение того — о каких собственно землях и угодьях говорится в правиле 384 ст., как о недвижимых имуществах, нельзя еще не заметить, что, как видно из примечания к 385 ст., выясняющем различие между имениями населенными и ненаселенными, так равно и из многочисленных указов, послуживших источниками правилам этих статей, в нем имелось в виду указать исключительно на земли и угодья находящиеся в селениях или при имениях, но никак не в городах.
Что касается затем, означения земельных имуществ собственно в городах, то в этом отношении нельзя не признать, что к означению этих имуществ должны быть относимы употребленные в правиле 384 ст. слова „пустые дворовые места“, на том основании, что из указа 30 июня 1740 г., показанного одним из источников правила этой статьи, из которого эти слова собственно и заимствованы, видно, что дело, разрешенное этим указом, заключалось, между прочим, в установлении раздела пустых дворовых мест в городах Петербурге и Москве, между наследниками адмирала Головнина.
Ко второй категории недвижимых имуществ должны быть относимы, по замечанию Савельева, дома; на самом же деле, к этой категории имуществ должны быть относимы не только дома, но также лавки и другие строения.
Для того, чтобы выделить эти имущества в особую категорию, необходимо, конечно, иметь достаточные указания в законе на то, что они по закону имеют самостоятельное значение, подобное, напр., тому, какое за ними признавалось правом римским, в отличие от имуществ земельных.
Что закон и на самом деле, упоминая о домах, лавках и других строениях, не только не имел в виду относить к этой категории имуществ безразлично всякие строения, где бы они ни находились и какое бы значение они ни имели, а напротив, имел в виду отнести к ней только такие строения, которые имеют самостоятельное экономическое значение, отличное от значения имуществ земельных, то доказательством, этому может служить то обстоятельство, что различные строения, находящиеся в имуществах земельных и не имеющие самостоятельного и независимого от них значения и не предназначенные специально для извлечения из них доходов, отнесены правилами 386 и 387 ст. X т. к принадлежностям земельных имуществ.
Обстоятельство это не может не служить, кажется, достаточным указанием, во-1-х, на то, что в законе, как об особом недвижимом имуществе, упоминается о тех только домах, лавках и других строениях, которые могут иметь самостоятельное экономическое значение сами по себе, как предназначенные для извлечения особого дохода, и
во-2-х, что по этой причине они с полным основанием могут быть выделены в особую категорию недвижимых имуществ, но безразлично уже, как те из них, которые находятся в городах, так и вне городов, если только они имеют самостоятельное экономическое значение, как имущество, приносящее особый доход, на том основании, что ничто не указывает на то, чтобы закон, упоминая о домах, лавках и других строениях, имел в виду при этом только имущества эти находящиеся в городах, а не повсеместно.
Как на третью самостоятельную категорию недвижимых имуществ Савельев указывает на заводы и фабрики. На самом деле, и к этой категории имуществ следует относить только те фабрики и заводы, которые имеют самостоятельное экономическое значение, независимое от того земельного имущества, в котором они находятся и по отношению которых самые земельные имущества, при них состоящие, составляют, в силу 388 ст. X т. не более, как только их принадлежности.
Зато к этой категории имуществ должны быть относимы, по совершенно справедливому замечанию Савельева (Юрид. Вест., 1877 г., кн. 11—12, стр. 58), не только крупные заведения этого рода, но и другие более мелкие, как, напр., заведения кузнечные, гончарные, мельницы и тому подобные, если только, прибавлю, подобные заведения имеют самостоятельное экономическое значение, а не подсобное по отношению другого или земельного, или же заводского имущества, когда они, напротив, в силу 386 и 387 ст. должны быть почитаемы уже за принадлежности этих последних.
Доказательством правильности этих положений может служить отчасти указ 11 октября 1762 г., показанный одним из источников правила 384 ст., которым к разряду недвижимых имуществ относятся не только собственно фабрики и заводы, но и мануфактуры, под которыми можно разуметь различные заведения, предназначенные для производства тех или других вещей.
Следует также признать, что к имуществам этой категории должны быть относимы все такого рода заведения совершенно независимо от их местонахождения, т. е. независимо от того, находятся ли они в городах, или же вне городских поселений.
К особой четвертой категории недвижимых имуществ должны быть в настоящее время отнесены железные дороги. Ввиду ссылки как на источник этого указания в правиле 384 ст. на 138 ст. общ. уст. рос. желез. дорог, нельзя не признать, что указанием этим имелось в виду означить как недвижимое имущество только паровые железные дороги, на том основании, что самый этот устав предназначен, как то видно из трудов комиссии по его составлению, приведенных в издании этого устава Квачевского, только для паровых железных дорог (Общ. уст. рос. жел. дор., стр. 39).
Между тем, в позднейшем законе, именно в Высочайше утвержденном 14 апреля 1887 г. положении о подъездных путях упоминается уже о железных дорогах, устраиваемых как подъездные пути, не только о паровых, но и о дорогах с другими двигателями как механическими, так и живыми, к разряду которых могут, быть относимы поэтому, напр., и электрические, а также конно-железные дороги.
Ввиду этого последнего узаконения следует, кажется, признать, что в настоящее время к разряду особых недвижимых имуществ должны быть относимы не только железные дороги паровые, но и другие, при том только условии, если они являются имуществом, имеющим особое самостоятельное экономическое значение, а не устроены исключительно для нужд какого-либо другого имущества, напр., фабрики или хозяйства в земельном имуществе, когда они в силу 387 ст. должны быть почитаемы уже скорее за принадлежности этих последних имуществ, как и всякие другие дороги, отнесенные к разряду принадлежностей этой статьей.
Указания, далее, вещей движимых телесных касается, главным образом, правило 401 ст. X т., которой к категории этих вещей относятся следующие: мореходные и речные суда всякого рода, книги, рукописи, картины и вообще все предметы, относящиеся к наукам и искусствам, домовые уборы, экипажи, земледельческие орудия, всякого рода инструменты и материалы, лошади, скот, хлеб сжатый и молоченный, всякие припасы, выработанные на заводах, наличные руды, металлы и минералы и все то, что из земли извлечено.
В правилах последующих 402 и 403 ст. X т. содержатся, напротив, главным образом, уже указания на те права, которые должны быть относимы к имуществам движимым и потому должны быть по их содержанию относимы к категории постановлений закона о вещах бестелесных и из перечисленных в них вещей к категории вещей движимых телесных могут быть отнесены разве только наличные капиталы, под которыми можно разуметь и просто деньги, вследствие того, что в духовном завещании императрицы Екатерины I, распубликованном при манифесте 7 мая 1727 г. о кончине ее и о восшествии на престол императора Петра II, сказано, между прочим, о назначении Цесаревнам приданого в известной сумме наличными деньгами.
Подобно тому, как правила закона, содержащие перечисления вещей недвижимых, и правила о вещах движимых заключают в себе совершенно случайное их перечисление, как заимствованное из различных случайных частных указов и узаконений, вследствие чего и ни в каком случае правила эти нельзя принимать в значении исчерпывающих в этом отношении постановлений, несмотря на то, что 401 ст., по замечанию Змирлова в его статье „О недостатках наших гражданских законов“, редактирована таким образом, что может подать повод к тому заключению, что она содержит в себе не примерное перечисление движимых вещей, но категорическое их указание (Жур. гр. и уг. пр. 1883 г., кн. 3, стр. 94).
Признавать за правилом этой статьи значение исчерпывающего постановления представляется тем более невозможным, что перечисление вещей движимых, по их чрезвычайному множеству и разнообразию, представляется решительно невозможным, вследствие чего, новые законодательства, как мы видели, прямо избегают их перечисления.
По поводу такого совершенно случайного перечисления нашим законом вещей недвижимых и движимых из наших цивилистов Мейер заключает только, что оно вполне соответствует природе тех и других из них, вследствие того, что все вещи, оказывающиеся по их природе движимыми или недвижимыми, признаются такими и самим законом (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 128).
По мнению Победоносцева, напротив, ввиду отсутствия в нашем законе общего определения тех и других вещей, к разряду вещей недвижимых или движимых должны быть относимы те, которые относятся к тем или другим из них по букве закона, их перечисляющего (Курс гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 33); но по соображении, затем, какого же общего начала или каких общих признаков должны быть квалифицируемы вещами движимыми или недвижимыми у нас вещи, в законе неперечисленные, того Победоносцев не указывает, хотя несколько выше и дает общее определение тех и других, признавая за недвижимые по природе те вещи, которые, состоя в органической или механической связи с землей, теряя эту связь, теряют и их значение, как имуществ недвижимых, а за вещи движимые те, которые, нисколько не изменяясь в их существе, способны переменять место (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 10).
Такое же определение тех и других вещей дают также Кавелин (Права и обязан., стр. 25), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 110) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 78); но, затем, ни Мейер, ни Победоносцев, ни Кавелин по указании на сделанное в законе перечисление тех и других из них, не дают, затем, никаких полезных объяснений, в видах квалификации тех или других вещей движимыми или недвижимыми, в законе в разряде тех или других из них не упомянутых, и только Шершеневич и Васьковский указывают как на руководящий принцип, могущий служить, по их мнению достаточным критерием для различения тех и других вещей и, притом, принцип, могущий быть выведенным и из постановлений нашего закона, перечисляющих те или другие из этих вещей, заключающийся в том, что к категории вещей недвижимых должны быть относимы земля и все то, что с ней соединено настолько прочно, что не может быть отделено без повреждения и нарушения целости.
На самом деле указание на этот принцип представляется настолько общим и кратким, что вряд ли само по себе может служить достаточным руководством для квалификации тех или других вещей движимыми, или недвижимыми, между прочим и потому, что, как справедливо заметил еще Мейер, что юридическое деление вещей на недвижимые и движимые может и не совпадать с природой их, как таковых, вследствие того, что закон может нередко, напр., движимые имущества квалифицировать недвижимыми, подчиняя их определениям права относящимся до последних (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 128), что он и делает на самом деле, главным образом в случаях отнесения тех или других вещей движимых к разряду вещей, квалифицируемых принадлежностями имуществ недвижимых.
Ввиду этого обстоятельства, представляются прежде всего возможными различные затруднения в отношении квалификации в различных случаях вещей движимых таковыми по положению их, как вещей самостоятельных, или только принадлежностей, по отсутствию в нашем законе общих правил и определений о вещах движимых, как принадлежностях различных недвижимых имуществ.
Вполне возможными представляются, затем, различные недоразумения даже и в отношении квалификации некоторых недвижимых вещей таковыми, во-1-х, вследствие отсутствия в законе указаний на общие признаки таковых, а во-2-х, вследствие отнесения им некоторых одних и тех же вещей, то к категории имуществ, имеющих самостоятельное значение, то только к категории принадлежностей другого недвижимого имущества.
Ввиду таких недостатков нашего закона могут возникать затруднения не только относительно квалификации тех или других вещей движимыми или недвижимыми, неупомянутых в законе ни в числе тех, ни в числе других, но также и недоразумения в отношении квалификации, во-1-х, тех или других вещей движимых, в нем прямо упомянутых движимыми или недвижимыми, и во-2-х, недвижимых вещей, как долженствующих иметь значение самостоятельных вещей, или же только значение принадлежностей других недвижимых имуществ.
На возможность всех этих недоразумений не только не раз указывалось в нашей юридической литературе, но они нередко возникали и на самом деле в судебной практике и получали различное разрешение, как в той, так и в другой.
Прежде всего нашими цивилистами было обращено внимание на обстоятельство отнесения нашим законом одних и тех же недвижимых имуществ то к разряду имуществ самостоятельных, то к разряду принадлежностей других недвижимых имуществ, как, напр., домов и других строений, земель, покосов, лесов и проч., и смешение, вследствие этого, главных вещей с принадлежностями.
На обстоятельство это было обращено внимание в нашей юридической литературе прежде других, кажется, Лешковым в его статье „О частном поземельном праве по своду законов“ (Юрид. Вест. 1871 г., кн. 1, стр. 35—37), в которой им было высказано то положение, что на самом деле не следует смешивать части недвижимых имуществ и их принадлежности, к разряду которых никак не следует относить одни недвижимости, находящиеся в составе других, как, напр., строения и проч., а следует считать за таковые только вещи движимые в их отношении к имуществу недвижимому.
На это же обстоятельство было впоследствии обращено внимание также и Змирловым в его статье „О недостатках наших гражданских законов“ (Жур. гр. и уг. пр., 1883 г., кн. 3, стр. 92), которое, по его мнению, служит препятствием к отграничению по нашему закону самостоятельных недвижимых имуществ от их принадлежностей; взгляд, затем, на принадлежности, согласный с мнением Лешкова, был высказан впоследствии в нашей литературе также Барацем в его статье „О чужеземном происхождении большинства русских гражданских законов“ (Жур. гр. и уг. пр., 1885 г., кн. 9, стр. 75) и Мыш в его очерке кассационной практики по вопросам гражданского права и судопроизводства (Жур. гр. и уг. пр., 1887 г., кн. 9, стр. 21—23), по мнению которых принадлежности имущества также не следует смешивать с частями его и потому за таковые следует считать только такие вещи, которые, не будучи составными частями другой вещи, находятся к ней только в подчиненном и служебном отношении.
Подобное же мнение о недопустимости смешения части имущества с его принадлежностями был высказан еще Микулиным в его заметке по поводу решения сената по делу о закладе колонн (Юрид. Вестн., 1880 г., кн. 11, стр. 450). Параллельно с этим взглядом на принадлежности имуществ в нашей литературе был высказан и взгляд противоположный.
Так еще Варадиновым было дано такое определение принадлежности: „Принадлежности имущества суть составные его части, которые или по естественной и искусственной связи, или по закону не могут быть отделены от имущества, не нарушив целости его“ (Исслед. об имущ. правах по рус. законод., вып. 1, стр. 140).
Близкий этому взгляд на значение принадлежностей недвижимых имуществ по нашему закону, хотя и не в виде такого общего определения, был высказан Х-ским в его заметке „Понятие части в недвижимом имуществе“, по мнению которого, при руководстве 389 ст. X т., по которой принадлежностями домов считаются части их, составляющие внутреннюю и наружную их отделку и те украшения их, которые невозможно отделить без повреждения здания, следует признать, что под частями дома, квалифицируемыми законом, как его принадлежности, следует разуметь те предметы, из которых состоят отделка и убранство его (Юрид. Вест. 1881 г., кн. 7, стр. 510).
Совершенно, затем, еще особый взгляд на значение главных имуществ и их принадлежностей, хотя и приближающийся скорее к последнему, был высказан Туткевичем в его заметке „Интересный вопрос гражданского права“, по мнению которого, по сравнении 384 ст., перечисляющей недвижимые имущества с статьями 385—387, перечисляющими их принадлежности, следует придти к тому заключению, что за самостоятельные недвижимые имущества должны быть почитаемы земли и пустые дворовые места, которые суть также не что иное, как земельные участки и что, затем, все остальные недвижимые имущества, перечисленные как в 384 ст., так и в 385—387 ст., следует считать уже не более, как за принадлежности земли и, притом, одинаково все имущества, как находящиеся в ее недрах, так и на поверхности, как, напр., находящиеся на ней строения, леса, другие произведения ее и части (Жур. гр. и уг. пр., 1888 г., кн. 6, стр. 40).
Нельзя, кажется, не признать, что при таком отнесении к разряду самостоятельных недвижимых имуществ только земли, за принадлежности недвижимых имуществ неминуемо приходится считать и их части.
Наконец, Мейер и Победоносцев вовсе не относятся критически к постановлениям нашего законодательства об имуществах главных и их принадлежностях, а только повторяют сделанные в нем в этом отношении указания, хотя Мейер и говорит, что главные вещи суть те, которые сами по себе имеют значение, а принадлежности, не имея самостоятельного значения, служат первым (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 131); а Победоносцев утверждает, что из постановлений нашего закона, о принадлежностях можно только усмотреть некоторые из оснований отнесения тех или других вещей, заключающиеся или в их органической или механической связи с другой главной вещью, или в невозможности отделения их от главной без ее повреждения (Курс гр. пр., изд. 4, т. II, стр. 37—40).
Из причисления им, затем, к разряду принадлежностей недвижимых имуществ, как других недвижимых имуществ, так и вещей движимых, нельзя не вывести то заключение, что, по его мнению, как принадлежности их могут быть квалифицируемы не только вещи движимые, но и части недвижимых имуществ.
Не относится критически к постановлениям нашего закона о принадлежностях и главных вещах также и Шершеневич, определяя просто последние, как вещи, имеющие в обороте значение сами по себе, а первые, как вещи, только восполняющие экономическое значение последних и стоящие с ними в органической, механической, экономической, или юридической связи (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 116—121).
По мнению Васьковского, напротив, ввиду того обстоятельства, что наш закон смешивает придаточные вещи, под которыми следует разуметь и части главной вещи, с принадлежностями, следует признавать, что по нашему закону к категории последних могут относиться и вещи придаточные (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 85).
Сенатом, затем, сперва было высказано то мнение, что наш закон не приводит различие между понятиями части и принадлежности недвижимого имущества, относя к последним, очевидно такие имущества, как, напр., пруды, болота, источники и проч., которые безусловно представляются частями недвижимого имущества (реш. 1880 г., № 151); но впоследствии, в другом решении сенат, признавая опять, что закон наш не проводит строго различия между понятиями части имущества и принадлежности, уже утверждает, что принадлежностью должна быть признаваема всякая вещь, предназначенная служить другой главной вещи в качестве вещи вспомогательной, вследствие чего следует относить к принадлежностям недвижимостей и движимые вещи, состоящие с главной в механической, органической, юридической и экономической связи (реш. 1884 г., № 75).
Представляется ли, однако же, вполне невозможным и неправильным отнесение нашим законом одних и тех же недвижимых имуществ то к разряду имуществ главных, то к разряду принадлежностей других имуществ, как утверждает Лешков и, главным образом, Змирлов, а также, как утверждают сторонники того взгляда, что ни в каком случае не должны быть смешиваемы понятия части и принадлежности имуществ?
Теоретически утверждения эти представляются, без сомнения, безусловно правильными, и новые законодательства, как уложения итальянское (art. 413) и саксонское (§ 65) и на самом деле к принадлежностям имуществ не относят части их, и из них первое все недвижимые имущества по их природе недвижимые относит к разряду имуществ главных, а к разряду принадлежностей относит разные движимые вещи, предназначенные для пользы недвижимостей, которые оно и называет недвижимыми, по их назначению служить последней; а второе прямо говорит, что принадлежностями признаются такие вещи, которые, не будучи ее составными частями, назначены к постоянному при ней употреблению и либо соединены с ней механически, либо поставлены к ней в отношение, требуемое их употреблением.
Римское право, напротив, далеко еще не было столь последовательно в отношении различения принадлежностей и частей вещей и подобно нашему закону признавало одни и те же вещи недвижимые, смотря по их значению, то главными вещами, то принадлежностями других вещей, несмотря на то, что они представляются только частью первых.
Так, оно считало, например, луга, в недвижимом имуществе принадлежностью пахотного участка, двор и сад принадлежностью дома и проч. (Baron. Pandecten § 44), совершенно также как и наш закон считает, напр., дома и другие строения, находящиеся в земельном сельском имуществе, принадлежностью последних, когда же они, очевидно, являются главными имуществами, а также когда главным имуществом являются фабрики или заводы, он, напротив, считает уже землю их принадлежностью и проч.
После такого сравнения постановлений нашего законодательства о главных недвижимых имуществах и их принадлежностях, не может, конечно, не быть очевидным, что оно стоит в отношении их определения и различения пока еще на точке зрения права римского, и хотя взгляд этот теоретически и представляется неверным, но несмотря на это смешение понятий принадлежности и части вещи не может быть почитаемо уже до такой степени невозможным и недопустимым, как это утверждают многие из наших цивилистов.
И на самом деле, ничего особенно странного нельзя видеть в том, что наш закон, смотря по значению одних и тех же недвижимых имуществ в различных случаях, относит их то к разряду вещей главных, то к разряду принадлежностей других вещей, а также и то обстоятельство, что он к разряду принадлежностей во многих случаях относит собственно части главной вещи.
Во всяком случае, если он, поступая так, поступает и неправильно, все же соответствующим точному смыслу определений его по этому предмету нельзя не считать взгляд тех из наших цивилистов, которые согласно им определяют и понятие принадлежности недвижимого имущества, как его необходимой составной части.
Только положение, высказанное одним из сторонников этого взгляда и именно Туткевичем о том, что за главные недвижимые имущества следует по нашему закону считать только земли, нельзя не признать односторонним, вследствие того, что в 384 ст. следует видеть перечисление различных категорий недвижимых имуществ, как главных, долженствующих иметь одинаково самостоятельное значение, чему нисколько не противоречит то обстоятельство, что некоторые из этих имуществ могут быть, смотря по отношению их к другому имуществу, характеризуемы и как принадлежности последних.
Наконец, по поводу этих постановлений нашего закона нельзя еще не заметить, что строгое различение понятий принадлежности и части вещи не представляется особенно важным и в практическом отношении, как заметил Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 119), ввиду одинаковости юридических последствий квалификации тех или других вещей принадлежностями или частями другой вещи, вследствие того, что как принадлежность должна следовать судьбе главной вещи, так и pars rei in toto continetur, т. е. часть вещи, как заключающаяся в целом, должна разделять судьбу последней так точно, как принадлежность вещи.
Более важное значение по последствиям имеет строгое отграничение вещей движимых, долженствующих иметь значение самостоятельных вещей, от вещей движимых, являющихся принадлежностями недвижимости, вследствие присвоения законом этим последним вещам значение также имуществ недвижимых, долженствующих разделять их судьбу, пока они являются их принадлежностями, не быв отделены от них.
Какие собственно из вещей движимых закон относит к категории принадлежностей недвижимых имуществ, то это мы увидим ниже, при рассмотрении постановлений его о принадлежностях тех или других вещей, а теперь мы должны обратить внимание только на то — какие движимые вещи, как отнесенные законом к разряду самостоятельных движимых вещей, не должны быть только относимы к категории принадлежностей недвижимых имуществ, ввиду полной возможности неправильной квалификации многих из них теми или другими, смотря по отношению их к недвижимости, а также и потому, что сам закон о многих из них говорит также и как о принадлежностях недвижимых имуществ.
Сомнение о квалификации из них теми или другими вещами может возникать даже, можно сказать, по отношению большинства из них, которые перечислены в правиле 401 ст. X т. как самостоятельные движимые вещи.
Так сомнение может возникнуть, во-1-х, относительно квалификации домовых уборов, отнесенных этой статьей к категории самостоятельных движимых вещей, ввиду отнесения некоторых домовых украшений 389 ст. также и к категории принадлежностей домов.
Следует, конечно, признать, что ввиду этого последнего правила закона, к категории самостоятельных движимых вещей должны быть относимы только те домовые уборы, которые, как составные части домов, могут быть свободно от них отделены, без их повреждения.
Во-2-х, такое же сомнение может иметь место и в отношении квалификации инструментов, земледельческих орудий, скота, лошадей и проч., отнесенных 401 ст. к категории самостоятельных движимых вещей, ввиду указания 388 ст. на инструменты, как на принадлежности фабрик и заводов и отнесения земледельческих орудий и скота к такому инвентарю недвижимого имущества, который по 1104 ст. уст. гр. суд. подлежит внесению в опись имения, составляемую на случай обращения его в публичную продажу.
Относительно квалификации из движимых вещей инструментов, ввиду указания 388 ст. следует признать, что за самостоятельное движимое имущество должны быть признаваемы только те из них, которые в силу этой последней статьи не составляют принадлежностей фабрик и заводов.
Что касается, затем, квалификации земледельческих орудий, скота, лошадей и проч., то в этом отношении следует признать, что вещи эти должны быть относимы к разряду самостоятельных движимых вещей, а не принадлежностей недвижимых имуществ, как это объяснили Харьковская судебная палата в решении ее по делу Черепова и Барац в его статье „О чужеземном происхождении большинства русских гражданских законов“, при разборе им решения сената по этому же делу (Жур. гр. и уг. пр., 1885 г., кн. 9, стр. 76), но разрешившего вопрос о квалификации этих вещей в смысле противоположном, т. е. в смысле признания за ними значения принадлежностей недвижимости (реш. 1884 г., № 75), в каковом смысле разрешают этот вопрос также Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 120) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 85).
Правильным должно быть признано заключение Харьковской судебной палаты и Бараца на том основании, что земледельческие орудия, скот и лошади относятся правилом 401 ст. X т. безусловно к категории движимых вещей, имеющих самостоятельное значение, а не принадлежностей недвижимых имуществ, каковой смысл этого правила обнаруживается как нельзя лучше из указа 11 октября 1762 г., показанного в числе тех источников, из которых оно заимствовано и в котором не только сказано, что: „земля, дворы, заводы, мануфактуры, фабрики и лавки, равно как и вотчины недвижимые суть, но в оных многое число бывает движимого, яко то: лошади, скот, хлеб сжатый и молоченый, инструменты, материалы всякого рода уборы и различные припасы, словом все находящиеся в них движущиеся вещи, кои почитать движимым имуществом“, но, затем, указано также и одно из последствий такой квалификации этих вещей по отношению их раздела, так как указом этим предписывается „и разделы оных чинить, как о движимых имениях узаконено“.
Это последнее указание в отношении квалификации земледельческих орудий, лошадей и скота, как вещей, долженствующих иметь значение самостоятельных движимых вещей, имеет особенно важное значение, потому что подчинением их в отношении раздела законам о разделе движимости, они, очевидно, положительно обособляются от тех недвижимых имуществ, в которых они находятся, и не следует при разделе за этими последними, а следовательно, и не могут быть квалифицируемы как их принадлежности, ибо в значении принадлежностей они необходимо и при разделе должны были бы разделять судьбу последних.
Ввиду этого указания и ссылки сената в оправдание противоположного ему заключения на статьи устава кредитного, указывающие принадлежности недвижимых имуществ, заложенных в кредитных установлениях, как на законы исключительные, а также на законы об описи недвижимых имуществ, как законы процессуальные, не могут быть признаны достаточными, как противоречащие точному смыслу правила 401 ст. X т., ясно обнаруживаемому его источником — только что рассмотренным указом.
Ввиду указаний, содержащихся в этом указе, следует признавать также за имущество, долженствующее иметь значение самостоятельных движимых вещей и другие вещи, в 401 ст. перечисленные, как то: хлеб сжатый и молоченный, всякие припасы, выработанные на заводах наличные руды, металлы и минералы и все то, что из земли извлечено.
Нельзя не согласиться с объяснением сената о том, что перечисленные в этой статье, как движимые вещи, из категории вещей, составляющих произведения земли, как-то хлеб сжатый и молоченный, металлы и минералы, добытые из земли и проч., к категории каковых вещей должны быть относимы и другие произведения земли, как, напр., срубленный лес и проч., могут быть квалифицируемы вещами, имеющими значение самостоятельных движимых вещей, ввиду 387 ст. X т., лишь только с момента отделения их от земли, вследствие того, что этой последней статьей вещи эти, до их отделения от земли, относятся к категории ее принадлежностей, что должно служить основанием к тому дальнейшему заключению, что вещи эти в случае их отчуждения не могут быть почитаемы еще за самостоятельные движимые вещи с момента их отчуждения до момента их действительного отделения от земли, т. е. до момента, напр., вырубки леса, снятия с корня хлеба и проч. (реш. 1875 г., № 997; 1880 г., № 265 и друг.).
С заключением этим согласны также Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 43—44), Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 111) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 79) и из них только Победоносцев, в противоречие самому себе полагает, что хлеб, даже еще не снятый, должен уже почитаться за самостоятельное имущество движимое, как во всяком случае для этого предназначенный, а затем, столь же неправильно утверждает, что будто бы в нашем законе нет прямого указания на то — с какого момента произведения земли, как, напр., лес, должны получать свойства вещей движимых, т. е. с момента ли их отделения от земли, или же с момента заключения сделки о их отчуждении, между тем как на самом деле вопрос об этом разрешается совершенно удовлетворительно по соображении правил 387 и 401 ст. X т., как объяснил сенат.
Далее, по поводу перечисления нашим законом вещей движимых, нельзя еще не заметить, что он в одной статье говорит, как о вещах движимых одушевленных, как, напр., о лошадях и скоте, так и неодушевленных о прочих предметах, между тем как право римское, а также уложение итальянское упоминает о тех и других, как особых категориях вещей движимых.
По мнению из наших цивилистов Мейера (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 128), разделение это лишено всякого практического значения и потому представляется совершенно праздным и лишним.
Вряд ли, однако же, такое решительное и категорическое осуждение этого разделения представляется вполне правильным, вследствие того, что на самом деле, даже и в нашем законе можно найти постановления, регулирующие особо некоторые из правоотношений могущих возникать по поводу тех и других вещей, как одушевленных, т. е. животных и неодушевленных других предметов.
Кроме этого, в нашем законе, подобно тому, как и в праве римском, можно найти указания даже на различение им между одушевленными предметами, т. е. животными, животных диких и домашних или прирученных, каковые указания нельзя не усмотреть в тех его постановлениях, которыми нормируются иначе многие из прав на тех и других из них.
Хотя, как я заметил несколько выше, правила нашего закона, перечисляющие вещи движимые, ни в коем случае не могут быть принимаемы в значении исчерпывающих в этом отношении постановлений по невозможности перечисления великого множества вещей движимых и, несмотря, затем, на то, что понятия вещей движимых и недвижимых по их природе представляются как бы довольно очевидными и без определения их в законе, вследствие чего казалось бы и не могло представляться никаких затруднений в отношении квалификации вещей в нем упомянутых движимыми или недвижимыми, на самом деле, однако же, отсутствие в нем таких определений, как совершенно справедливо заметил Змирлов в его статье „О недостатках наших гражданских законов“, не может иногда не служить причиной различных недоразумений относительно квалификации тех или других вещей движимыми или недвижимыми и, притом, не только в законе перечисленных, как относящихся к категории тех или других из них, но еще более, конечно, обойденных законом молчанием.
Так, по мнению Змирлова, вследствие этого не может уже не возникнуть, прежде всего, недоразумения относительно квалификации имуществами недвижимыми некоторых из тех имуществ, которые перечислены как таковые в 384 ст. X т., ибо некоторые из этих имуществ из категории зданий могут и не иметь значения имуществ недвижимых, как, напр., разного рода передвижные лавки, балаганы, палатки, будки, плавучие купальни и подобные строения.
Несмотря на упоминание в этой статье о строениях вообще, как об имуществе недвижимом, эти последние, по совершенно справедливому замечанию Змирлова, ни в каком, случае не могут быть относимы к разряду имуществ недвижимых, на том основании, что составители свода законов, очевидно, имели в виду признавать за имущества недвижимые только строения, прочно прикрепленные к земле (Жур. гр. и уг. пр. 1883 г., кн. 3, стр. 91—92).
И на самом деле, из указов, показанных источниками правила 384 ст., вполне очевидно, что под строениями, упомянутыми в ней, как об имуществах недвижимых, никоим образом нельзя разуметь строения передвижные, так как во всех этих указах идет речь о постройках, прочно к земле прикрепленных, вследствие чего скорее следует признать, что недоразумение относительно квалификации имуществами движимыми или недвижимыми передвижных строений может возникнуть не как относительно имуществ, указанных будто бы в 384 ст., как утверждает Змирлов, а как относительно имуществ, вовсе в ней не упомянутых.
Уложение итальянское особо упоминает о плавучих зданиях и купальнях, как об имуществе движимом, именно, во избежание сомнения в отношении их квалификации.
Также и наш сенат объяснил, что передвижные лавки не могут быть относимы в разряду имуществ недвижимых (реш. 1875 г., № 703), с каковым объяснением согласны также Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 110) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 78), высказывающиеся за невозможность отнесения к этой категории имуществ, также еще, напр., передвижных палаток, балаганов, навесов, плавучих строений, как напр., купален и подобных.
Но само собой разумеется, что к категории этих имуществ не могут быть относимы здания именно только передвижные, т. е. такие, которые могут быть переносимы с места на место без их разрушения и повреждения, а не такие, которые могут быть только без затруднения отделяемы от их основания на земле, вследствие чего, напр., и здания на воде, напр., купальни, мойки и пр., когда они прочно устроены, должны быть относимы уже к имуществам недвижимым.
Нельзя также не считать за имущество движимое, как это указано в уложении итальянском, и материалы, приготовленные только для постройки здания, а также и материалы, остающиеся от разбора зданий, как объяснили Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 43), Шершеневич и Васьковский.
Более всего, однако же, недоразумений, как в нашей юридической литературе, так и судебной практике возбуждал вопрос о квалификации движимыми или недвижимыми имуществами домов и вообще зданий, построенных на чужой земле, напр., для этого арендованной.
Так, уже в 1871 году вопрос этот был предложен на разрешение московского юридического общества, и при рассмотрении его было высказано два противоположных мнения: именно, одни из членов общества полагали признавать дома, построенные на чужой земле, имуществом недвижимым, ввиду того, что 384 ст. дома вообще отнесены к разряду этих имуществ; а другие, напротив, полагали признавать их имуществом движимым, на том основании, что в силу этой статьи, к имуществам недвижимым возможно отнести только дома, построенные собственником на своей земле.
Вопрос этот, однако же, оставлен был московским обществом без разрешения. Лешков в его статье „О частном поземельном праве по своду законов“ также высказал ту мысль, что в силу этой статьи, дома только тогда могут быть почитаемы за имущество недвижимое, когда они принадлежат собственнику земли (Юрид. Вест., 1871 г., кн. 1, стр. 14 и 35).
За разрешение вопроса о квалификации зданий, построенных на чужой земле, в смысле признания их имуществом недвижимым высказались, затем, из наших цивилистов Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 34), Савельев в его статье „О принадлежностях недвижимых имений“ (Юрид. Вест., 1877 г., кн. 11—12, стр. 62) и Маттель в его заметке „О порядке укрепления прав на строения, находящиеся на чужой земле“ (Жур. гр. и уг. пр., 1886 г., кн. 4, стр. 6), а также и сенат во многих решениях (реш. 1871 г., № 558; 1872 г., № 1035; 1873 г., № 737; 1874 г., № 515; 1876 г., 127 и друг.), причем сенат объяснил, что за имущества недвижимые должны быть почитаемы дома, возведенные вообще на чужой земле не только лиц частных, но и городской (реш. 1872 г., № 251).
Основывают они это заключение о квалификации домов, построенных на чужой земле, имуществом недвижимым, главным образом, на следующих соображениях:
во-1-х, что 384 ст. X т. дома относит к имуществам недвижимым вообще, без всякой оговорки о том, чтобы к категории этих имуществ подлежали отнесению только дома, построенные на своей земле;
во-2-х, что дома не поименованы в 401 ст. X т. в числе имуществ движимых, и
в-3-х, что в 319 ст. XII т. 2 ч. уст. о благоуст. в казен. селениях прямо сказано, что дома крестьян, построенные на казенной земле, относятся к имуществам недвижимым, в каковом правиле, по их мнению, возможно видеть выражение общего начала нашего закона о том, что дома, построенные на чужой земле, должны быть относимы к разряду имуществ недвижимых.
Как против допустимости такого обобщения правила этой последней статьи, так и вообще против заключения о квалификации домов, построенных на чужой земле, имуществом недвижимым возражает из наших цивилистов Змирлов, по мнению которого правило этой статьи ни в каком случае не может быть принято за основание разрешения вопроса о квалификации домов, построенных на чужой земле, вследствие того, что казенная земля, отведенная в пользование государственным крестьянам, принадлежит им, вследствие чего, конечно, и здания, воздвигнутые ими на этой земле, должны быть почитаемы имуществом недвижимым, как и вообще здания, воздвигнутые собственником на его земле.
Кроме этого, по мнению Змирлова, по соображении наших законов о порядке укрепления прав на имущества недвижимые, не представляется оснований относить здания, построенные на чужой земле, к разряду этих имуществ, если только эти здания не предназначены поступить в собственность владельца земли (Жур. гр. и уг. пр., 1881 г., кн. 3, стр. 92, заметки).
Против допустимости квалификации зданий, построенных на чужой земле, имуществом недвижимым возражает также Обнинский в его обзоре кассационной практики сената, где он указывает на целый ряд решений низших судебных мест — мировых съездов и судебных палат, в которых они в постоянной борьбе с сенатом и, притом, также настойчиво, как и он, проводят взгляд, противоположный его заключению о квалификации домов, построенных на чужой земле, имуществом недвижимым.
Так, между прочим, он приводит одно решение Харьковской судебной палаты, отличающееся особенно подробной мотивировкой, в котором она, основываясь на постановлении 386 ст. X т., по которому дома и строения считаются принадлежностями земли, высказывает то заключение, что имущества эти тогда только могут быть почитаемы имуществом недвижимым, когда право собственности как на них, так и на ту землю, на которой они построены, принадлежит одному и тому же лицу.
Мотив этот Обнинский считает совершенно достаточным для обоснования того заключения, что дома, построенные на чужой земле, должны быть квалифицируемы как имущество движимое, но в подкрепление правильности его он указывает еще на одно специальное постановление закона, выраженное в 365 ст. V т. уст. о пошл., перенесенное в примечание к 193 ст. издания этих уставов 1893 г., которое, по его мнению, может служить материалом и к выводу из него общего заключения о квалификации зданий, построенных на чужой земле, имуществом движимым.
Собственно в законе этом выражено, что во владельческих городах и местечках западных губерний, тогда только следует совершать крепостные акты на продажу домов и других строений, когда таковые продаются, как недвижимые имения, вместе с землей, на которой они построены, в тех же, напротив, случаях, когда таковые продаются сами по себе без земли, для утверждения продажи представляется достаточным простое условие, утвержденное помещиком.
По мнению Обнинского в постановлении этом можно видеть выражение общей мысли нашего закона о том, что дома, продаваемые без земли, когда собственниками их являются не те лица, которым принадлежит последняя, должны быть почитаемы за имущество движимое (Юрид. Вест., 1878 г., кн. 3, стр. 379). Это мнение разделяет и Флексор в его заметке „Характер правоотношений, возникающих из возведения зданий на чужой земле“ (Суд. Газ., 1892 г., № 45).
По мнению Победоносцева, напротив, это постановление закона, как специальное, имеющее только местное значение, ни в каком случае не может быть принимаемо за основание разрешения вопроса о квалификации домов, построенных на чужой земле, имуществом движимым (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 34).
Затем, из наших цивилистов Пестржецкий высказывается за правильность заключения мировых съездов и судебных палат, о квалификации домов имуществом движимым, даже построенных не только на чужой земле лиц частных, но и на земле общественной, в его статье „О строениях, воздвигнутых на общественных землях“ (Жур. гр. и торг. пр., 1871 г., кн. 5, стр. 868).
Заключение о необходимости считать у нас на основании постановлений нашего закона дома, фабрики, заводы и другие здания, построенные на чужой нанятой земле, за имущество движимое высказали также и некоторые другие наши цивилисты, как Кассо (Здания на чужой земле, стр. 44) и Франценсон в его статье — „Продажа строений, воздвигнутых на чужой земле“ (Жур. Мин. Юст. 1905 г. кн. 10, стр. 156), а также и сенат во многих позднейших его решениях, в которых он, признавая вообще всякие здания, воздвигнутые на чужой нанятой земле, за имущества движимые, объяснил, что они продаже и залогу отдельно от земли должны подлежать никак не по крепостным актам, установленным для продажи и залога имуществ недвижимых, а просто по актам даже домашним, как продажа и залог имуществ движимых, и последний просто даже без соблюдения при его совершении особых, установленных законом формальностей по отношению заклада имуществ движимых, как приложение к ним печати, отдача их на хранение залогопринимателю и других, вследствие полной невозможности их соблюдения по отношению построек (реш. 1901 г. № 6 и реш. 1902 г. № 20).
Было, затем, в нашей литературе высказано еще мнение о характере права на здания, воздвигнутые на чужой земле, как на superficies права римского, из чего выводилось, что право это следует cчитать за имущество недвижимое (Cуд. Вест., 1867 г., № 203, практ. заметка); против чего совершенно справедливо возражает Думашевский в одном из его юридических обозрений, указывая, что приравнивать это право у нас к римскому superficies нет никакого основания, вследствие того, что по праву римскому при суперфиции здания, воздвигнутые на чужой земле, считались собственностью владельца земли, а суперфициарию принадлежало только право пользования ими и извлечения из них доходов.
По мнению Думашевского, по нашему праву, напротив, права на здания, воздвигнутые на чужой земле, не могут быть относимы к одной какой-либо категории прав во всех случаях, а должны быть в некоторых случаях характеризуемы как права вещные, а в других как права договорные, соответственно каковому различию в правах на них и самые здания, построенные на чужой земле, должны быть в некоторых случаях квалифицируемы как имущество недвижимое, как, напр., дома крестьян, построенные на отведенной в их пользование земле, когда права их на эти дома представляются правами вещными, в других же случаях должны быть квалифицируемы как имущество движимое, когда основанием занятия земли под постройку является право договорное, как, напр., в случаях найма земли на основании 1693 ст. X т. для постройки на ней фабрики, завода или дачи на двадцативерстном расстоянии от столиц и других (Жур. Мин. Юст., 1868 г., кн. 2, стр. 170—173).
Это последнее мнение и на самом деле скорее всего, кажется, должно быть принято к руководству в отношении квалификации в различных случаях зданий, воздвигнутых на чужой земле, за имущество движимое или недвижимое.
Следует, затем, только в развитие положений, высказанных в этом отношении Думашевским, прибавить, что за имущество недвижимое должны быть признаваемы из указанных им имуществ, т. е. построек, воздвигнутых, напр., крестьянами на отведенной в их пользование земле, только те из них, которые воздвигнуты крестьянами на участках земли, отведенной каждому крестьянскому двору в постоянное пользование, но не те, которые воздвигнуты или на общественной земле крестьянского общества, напр., на выгоне и проч. с дозволения общества, вследствие того, что в основании права на эти последние здания лежит уже договор с обществом, а не самостоятельное право пользования землей крестьянского двора.
На этом же основании имуществом движимым должны быть квалифицируемы также и здания, воздвигаемые на городской общественной земле, с дозволения городского общественного управления на известные сроки и на известных условиях.
Подтверждением правильности этих положений могут служить не только соображения, положенные Думашевским в их основание, извлеченные, главным образом, из различия в самой природе прав на здания, построенные на чужой земле в различных случаях, но также и точный смысл правила 384 ст. X т., относящей дома и другие здания к категории имуществ недвижимых, вследствие того, что из всех указов, послуживших ей источником, вполне очевидно, что в ней имелось в виду указать на дома и здания, как на имущество недвижимое, только воздвигнутые собственником их и на его земле, ввиду чего совершенно отпадает одно из оснований к квалификации домов и зданий вообще, воздвигнутых на чужой земле, имуществом недвижимым, выставляемое на основании этой статьи защитниками этого последнего заключения.
Не более основательной представляется ссылка защитников этого последнего заключения в подтверждение их взгляда на дома, построенные на чужой земле, как на имущество недвижимое, на то обстоятельство, что они не упомянуты в 401 ст. X т. в числе вещей движимых, на том простом основании, что правило этой статьи, как мы заметили несколько выше, ни в каком случае не может быть принимаемо в значении исчерпывающего постановления в отношении сделанного в нем перечисления этих последних вещей, что̀ доказывается также и тем, что и сам закон в правилах 982 и 985 ст. уст. гр. суд. об описи имущества движимого указывает на драгоценные вещи и товары как на движимые вещи, в статье этой не поименованные.
С отпадением и этой главной возможности квалификации зданий, построенных на чужой земле, имуществом недвижимым, остается, конечно, в конце концов признать правильным отнесение их к категории вещей движимых, во всех случаях принадлежности в собственность земли одному лицу, а здания, на ней построенного, другому, за исключением только построек, воздвигнутых крестьянами на отведенной в их постоянное пользование земле, да и то не на земле, принадлежащей обществу, как земле общественной, с дозволения последнего, каковые постройки на основании 319 ст. XII т. 2 ч. уст. о благоуст. в казен. селениях должны быть почитаемы за имущество недвижимое.
Таковы наиболее существенные недоразумения, возникавшие в нашей литературе и судебной практике в отношении квалификации тех или других вещей движимыми или недвижимыми, или вовсе не означенных в законе в категории тех или других имуществ, или же означенных в нем неполно и неопределительно; но помимо недоразумений в отношении разграничения собственно категорий вещей движимых и недвижимых, возможны также недоразумения и в отношении разграничения различных вещей собственно уже движимых при отнесении тех и других из них к категории вещей, характеризуемых нашим законом как имущества наличные и долговые.
Так, правило 402 ст. X т. относит к имуществам движимым, кроме наличных капиталов, еще заемные письма, векселя, закладные и обязательства всякого рода, т. е. документы, могущие служить удостоверением возникновения различных обязательственных прав, характеризуемых правилом 418 ст. X т. как имущества долговые.
Хотя в первой из этих статей наряду с последними документами упоминается и о наличных капиталах, но, несмотря на это, не может, кажется, возникать никакого недоразумения в отношении отнесения последних к категории вещей движимых наличных, а не долговых, так как под ними следует разуметь, как это было указано мной уже несколько выше, просто деньги, которые несомненно суть вещи, а не права.
Под деньгами, однако же, в значении вещей следует разуметь не только собственно звонкую монету, но, как справедливо утверждают наши коммерсиалисты: Шершеневич (Курс тор. пр., т. I, стр. 352—354), Нерсесов (О бумагах на предъяв., стр. 4—5) и Цитович (Учеб. тор. пр., т. I, стр. 180—182) и государственные кредитные билеты, которым присвоены законом известная определенная ценность и значение платежного средства наравне с монетой и которые имеют значение вещи, а не обязательства, именно потому, что государство по ним не состоит должником и ни к чему не обязано, так как владельцы бумажных денег не могут иметь никакого частно-правового притязания к казне.
Хотя у нас платежным средством являются только наши деньги: звонкая монета и кредитные билеты, но, несмотря на это, нельзя не согласиться с утверждением Шершеневича, что в значении вещей движимых должны быть признаны у нас и деньги государств иностранных, вследствие того, что при согласии сторон сделки и они могут служить средством платежей.
В том обстоятельстве, что происхождение денег в виде государственных кредитных билетов относится к области права публичного, а не частного, Нерсесов, Шершеневич и Цитович и усматривают отличие их от так называемых, ценных бумаг, хотя бы и государственных, которые всегда заключают в себе именно обязательство платежа известной суммы.
Несмотря, однако же, на то, что ввиду этого обстоятельства, бумаги эти, как говорит Нерсесов, суть документы о частных правах, они, тем не менее, должны быть относимы к категории вещей движимых не долговых, но наличных.
Основания этого заключения лучше всего выяснил также Нерсесов, который по этому поводу говорит: „некоторые из институтов гражданского права стоят как бы на рубеже вещного и обязательственного прав, к числу которых относятся и бумаги на предъявителя, которые по некоторым свойствам подлежат определению обязательственного права, а по другим вещного“.
Так, в крайних моментах существования ценные бумаги, т. е. в моментах их возникновения и исполнения, продолжает он, представляют собой обязательственные отношения, в период же их существования и обращения они, напротив, представляются реальными предметами наподобие вещей, так что в этом периоде они должны подпадать действию норм права вещного, так как они могут быть предметом собственности, владения, залога и проч., приобретения на них каковых прав и должно происходить по нормам закона, установленным в отношении их приобретения вообще на имущество движимое, вследствие чего и переход их от одного лица к другому должен быть характеризуем как традиция, а не цессия (О бумагах на предъяв., стр. 87—91).
С такой характеристикой значения этих бумаг вполне согласны также Ржондковский в его рецензии на это сочинение Нерсесова (Юрид. Вест., 1892 г., кн. 5—6, стр. 114—115), Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 360) и Гейне в его статье — „О юридической природе бумаг на предъявителя“ (Жур. Мин. Юст. 1899 г. кн. 10, стр. 49).
Что же это, однако же, за ценные бумаги, которые должны быть относимы к категории реальных предметов или вещей движимых наличных, а не долговых? Вопрос этот также вполне достаточно разъяснен нашими коммерсиалистами: Нерсесовым (О бумаг. на предъяв., стр. 7—12), Цитовичем (Учеб. тор. пр., т. I, стр. 193—199) и Шершеневичем (Курс торг. пр., т. I, стр. 357—361), по мнению которых, несмотря на то, что огромное большинство ценных бумаг относится собственно к области обязательственного права, они по их содержанию относятся или к области этого права, когда содержат в себе удостоверение обязанности должника или передачи определенной вещи, или платежа известной суммы, или же совершения какого-либо действия, или же к области права вещного, когда с владением их связаны какие-либо вещно-правовые отношения, каковыми являются: коносаменты, фактуры, варранты и проч. вследствие того, что всякий владелец этих бумаг имеет право распоряжения ценностями, в них означенными.
Бумаги первой категории, напротив, гораздо многочисленнее, но из их категории выделяются в особую группу такие бумаги, которыми владельцу их предоставляется не какое-либо определенное требование к должнику, но лишь только право участия в каком-либо предприятии, каковыми бумагами представляются паи и акции.
Кроме этого, ценные бумаги различаются еще, как по личности должника, их выпустившего, каковым может быть как государство, выпускающее различные ценные бумаги, как, напр., билеты государственного казначейства или серии, билеты государственного банка, различные ренты, облигации и проч. и различные общественные учреждения: города, земства и проч., так и частные компании и товарищества, уполномоченные их уставами на выпуск таких бумаг в форме, напр., закладных листов, облигаций и проч. и, наконец, частные лица, имеющие право выдавать векселя, чеки, приказы и проч., так и по личности кредитора, как бумаги именные и безыменные или на предъявителя.
Все ли, однако же, из перечисленных ценных бумаг могут быть отнесены и по нашему закону к разряду вещей движимых наличных? Нельзя не согласиться с замечанием, которое может служить к разъяснению этого вопроса, сделанным Победоносцевым (Курс гр. пр., т. III, стр. 245—246) и Ржондковским в его рецензии на указанное сочинение Нерсесова (Юрид. Вест., 1892 г., кн. 5—6, стр. 123—124), о том, что к разряду ценных бумаг не могут быть относимы бумаги, выдаваемые лицами частными, как, напр., чеки и векселя, которые по нашему закону не могут быть выдаваемы прямо на предъявителя, а должны быть писаны на известное лицо.
Исключение из этого положения, по их мнению, должно быть допущено только по отношению квалификации бумаг на предъявителя, выдаваемых, между прочим, частными лицами, безыменных билетов, напр., на проезд на пароходе или железной дороге, на вход в театр, в концерт или другие зрелища, марки на получение обедов и тому подобные, вследствие того, что такие марки и билеты в гражданском обороте вообще не фигурируют в значении ценных бумаг на предъявителя, так что они только как бы по внешности представляются таковыми и потому допускаются к выпуску и частными лицами.
Если, таким образом, векселя и чеки, выдаваемые лицами частными, не могут быть относимы к категории таких ценных бумаг, которые могли бы иметь значение реальных объектов прав, то само собою разумеется, что и циркулирование их в гражданском обороте в значении таких предметов также не может считаться допустимым, вследствие чего и представляется необходимым относить их уже к категории вещей движимых не наличных, а долговых.
Хотя Победоносцев и Ржондковский упоминают как о такого рода бумагах, выдаваемых частными лицами, о векселях и чеках, но нет основания на самом деле не приравнивать к ним по их значению и другие бумаги, выдаваемые лицами частными, как, напр., фактуры, коносаменты, накладные, варранты и проч., так и именные, ввиду постановления 418 ст. X т., которая относит к разряду имуществ долговых не только векселя, но и вообще всякие обязательства.
Что только ценные бумаги как на предъявителя, выпускаемые государством, а также различными другими юридическими лицами публичными и частными, как, напр., земством, городом, частными акционерными компаниями и товариществами, а не бумаги, выдаваемые лицами частными, могут быть относимы по нашему закону к разряду движимых вещей наличных, то подтверждением этому заключению может служить также правило 986 ст. уст. гр. суд., по которой описи на удовлетворение взысканий наравне с другими движимыми вещами, как реальные предметы, могут подлежать только билеты кредитных установлений: акции, облигации и подобные бумаги, но никак не векселя, заемные письма, закладные и другие бумаги, выдаваемые лицами частными, требования платежа по которым, в случае нахождения их в имуществе должника, могут быть обращаемы только в порядке, установленном для обращения взысканий на имущество должника, находящееся у третьих лиц, и которые сами ни в каком случае не могут быть обращены в продажу, как это было указано мной в моем Опыте Комментария к уставу гр. суд. (изд. 2, т. V, стр. 56).
Что такое различие между капиталами и билетами кредитных и иных установлений с одной стороны и векселями и другими обязательствами лиц частных с другой, как между имуществами наличными, за каковые должны быть почитаемы первые и долговыми, к категории которых должны быть относимы вторые, должно быть делаемо по нашему закону, то это высказал также и сенат (реш. 1883 г., № 102).
Различного рода ценных бумаг обращается у нас в настоящее время в виде реальных предметов уже довольно много, но перечислять их нет надобности, ввиду их общеизвестности из биржевых бюллетеней.
Нельзя только еще в заключение обзора постановлений нашего закона об имуществах движимых не упомянуть о замечании, сделанном по поводу их Мордухаем-Болтовским в его статье „Мнение по поводу двух вопросов“, в которой он настаивает на необходимости отличать, на основании постановлений нашего закона об этих имуществах и о производстве взысканий, обращаемых на различные виды их, от всякого рода вещей, как имущества движимого, собственно различные денежные знаки и монеты, а также и различные процентные бумаги и признавать их за такой особый вид этих имуществ, особое упоминание о которых представляется необходимым в завещаниях и других актах при распоряжении ими, как об особом имуществе, как имуществе, не могущем быть отнесенным вообще к имуществу движимому при означении его только этим общим термином (Вест. Права 1902 г., кн. 6, стр. 104), каковое замечание его может быть, кажется, принимаемо во внимание в видах объяснения содержания актов, содержащих в себе распоряжения об имуществе движимом вообще.
