По праву римскому за объекты гражданских прав почитались не только вещи телесные, но и права, как res incorporales и, притом, все равно, как вещные и обязательственные, так равно наследственные и семейные.
Только право собственности никогда не признавалось за особый объект прав отдельно от телесной вещи, на которую оно простиралось, но, однако же, лишь только в целом его составе, но не в отдельных правомочиях, которые, напротив, и сами могли быть объектами прав и, притом не только в случаях отделения их собственником вещи по отношению к ней, но и в случаях передачи их лицу постороннему в руках последнего, как права в чужой вещи.
На этом основании правом римским допускался со стороны узуфруктуария залог его права узуфрукта в чужой вещи — pignus usufructis. По отношению, затем, обязательственных прав допускалось правом римским, напр., как установление на них узуфрукта, так и их залог — usufructus nominis и pignus nominis.
Указание, затем, на возможность оборотности наследственного права, как особого объекта, по праву римскому заключалось в том, что оно допускало передачу его самого в виде in jure cessio heriditatis. Права, как объекты прав, по римскому праву, подобно тому, как и телесные вещи, были делимы или неделимы.
К категории первых по праву римскому относились: узуфрукт, эмфитевзис, закладное право, наследственное право и делимые обязательства, а к категории вторых относились: usus, вещные сервитуты и неделимые обязательства (Baron. Pandecten, §§ 37 и 39).
Из новых законодательств в уложении саксонском в общих правилах его о вещах, как объектах прав, кратко только упоминается о правах на недвижимые имения, которые, если для их записки отведен лист в поземельной книге, приравниваются по их значению вещам недвижимым (§ 59), зато из многих частных его постановлений о различных сделках по поводу прав, нельзя не усмотреть, что оно, допуская оборотность многих из них, тем самым относит их к разряду объектов прав.
Так, во-1-х, оно допускает залог тех прав на чужую вещь, которым отведен лист в поземельной книге, а из сервитутов допускается залог узуфрукта (§§ 495 и 496);
во-2-х, оно допускает как залог требований, внесенных в ипотечную книгу, так и равно и заклад других требований, когда предметом их представляется денежный платеж и когда они облечены в форму письменного акта (§ 502);
в 3-х, оно допускает вообще перевод требований или все равно цессию их со стороны верителя другим лицам, как в форме цессии добровольной по сделке между первоначальным верителем и цессионарием, так и в форме цессии принудительной, по определению суда (§ 953), и
в-4-х, оно допускает назначение в отказ по духовному завещанию как узуфрукта, так равно и различных требований (§§ 2470 и 2477).
Уложение итальянское, напротив, уже в общих правилах о недвижимых вещах, как объектах прав, довольно подробно говорит и об отдельных правах на недвижимости, которые признаются по закону также имуществами недвижимыми, из каковых прав оно упоминает о следующих:
во-1-х, о правах по эмфитевзису;
во-2-х, о правах пользования полном и неполном в чужом имуществе и о праве на квартиру;
в-3-х, о вещных сервитутах и о правах участия в чужом имуществе; и
в-4-х, об исках о виндикации недвижимого имущества и прав на него (art. 415).
Затем, в частности уложение итальянское говорит еще о допустимости назначения в отказ по духовному завещанию долговых требований, а также о допустимости вообще цессии долговых требований (art. 844 и 1252).
Эти постановления о правах, как объектах гражданских прав, уложения итальянского представляются, однако же, довольно отрывочными, а ввиду отсутствия в нем общих постановлений о правах, как вещах бестелесных, представляются, конечно, и далеко недостаточными и во всяком случае, менее достаточными, чем постановления права римского.
В нашем законе, хотя и отрывочные, но имеются среди общих его правил об имуществах, как объектах гражданских прав, постановления о так называемых им имуществах долговых, выраженные в 418 и 419 ст. X т., которыми к этому разряду имуществ относятся все имущества, в долгах на других лицах состоящие, и все то, что̀ принадлежит известному лицу по договорам, заемным письмам, векселям и всякого рода обязательствам, а также и иски на других по сим имуществам.
По объяснению сената, под перечисленными в этих статьях имуществами, как долговыми, следует разуметь не что иное, как собственно обязательные права или требования (реш. 1888 г., № 101); правильность какового объяснения находит себе полное подтверждение и в том определении этих имуществ, сообразно которому предполагал установить различие между имуществами наличными и долговыми Сперанский при составлении им свода законов, как то видно из его записки „О содержании и расположении свода законов гражданских“, в которой он определяет имущества долговые, как jus ad rem или obligationes и относит к разряду их все те обязанности, в коих по долгам, по договорам и всякого рода обязательствам состоят к ним другие (Архив историч. и практ. свед. Калачева, 1859 г., кн. 2, стр. 8—9).
Права и угодья в чужих имуществах Сперанский, напротив, относит к имуществам наличным. Думашевский, в его обзоре судебной практики, хотя также признает, что долговые имущества суть обязательственные права, но при этом он замечает, что таковыми имуществами должны быть признаваемы одинаково имущества лица, находящиеся в чужом владении, без различия того — принадлежат ли они ему по праву собственности или по праву обязательственному, вследствие чего, по мнению Думашевского, одинаково должны быть относимы к разряду имуществ долговых, как, напр., имущество, отданное на сохранение, которое не перестает быть собственностью поклажедателя, так и имущество, отданное в заем, которое становится собственностью должника (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 9, стр. 416).
Замечание это представляется как нельзя более справедливым, во-1-х, потому что оно вполне соответствует точному смыслу 418 ст., по которой за имущества долговые считаются вообще все те, которые принадлежат известному лицу по договорам, без всякого различия того, принадлежат ли они ему по праву собственности, или же по праву обязательственному; а во-2-х, также потому, что по поводу тех и других кредитор имеет одинаково только право требования к должнику.
Одним словом, все долговые имущества по отношению собственника их представляются, по совершенно справедливому замечанию Кавелина, предметами нереальными (Права и обязан., стр. 30), или, все равно, представляются res incorporales.
Конечно, уже одно обстоятельство отнесения законом прав обязательственных или прав требований к категории имуществ, которые, по самому их назначению, как это утверждают и из наших цивилистов, напр., Победоносцев (Курс гр. пр., т. III, стр. 4) и Голевинский (О происхож. и делен. обязат., стр. 7), представляются объектами гражданских прав, дает право заключить, что и эти права, как и всякое другое имущество, могут быть предметом различных сделок и могут, следовательно, состоять в обороте, несмотря на то, что они и представляются имуществом нереальным — res incorporales.
Но помимо этого, подтверждением правильности этого заключения не могут не служить и многие частные постановления закона о тех или других сделках, допускаемых им по поводу этих прав, на каковое обстоятельство уже было обращено внимание и сенатом, который объяснил, что всякие требования по приобретенным из долговых отношений правам, поскольку таковые по роду своему не принадлежат исключительно к личным правам, как, напр., правам на получение алиментов, могут быть уступаемы другим лицам посредством сделок о их передаче, в оправдание какового заключения сенат ссылается на наш закон о передаче заемных писем и векселей (реш. 1871 г., № 788).
Это же положение впоследствии сенат повторил и относительно допустимости передачи исков о таких обязательственных правах, которые не относятся к категории неотчуждаемых личных прав (реш. 1878 г., № 256), каковое заключение также представляется совершенно правильным ввиду того обстоятельства, что иски, по справедливому замечанию Кавелина, суть также требования, только в стадии предъявления суду просьбы о их исполнении (Права и обязан., стр. 33).
Помимо допустимости нашим законом оборотности обязательственных прав по сделкам о их уступке, из наших цивилистов Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 610) и Струкгов (О закладе долгов. требов., изд. 2, стр. 410) указывают на возможность по нашему закону и заклада этих прав, на том основании, как объясняет собственно Струкгов, что ввиду отнесения законом прав требований к разряду имуществ долговых, а сих последних к разряду имуществ движимых, должен считаться допустимым и их заклад в порядке, установленном для заклада сих последних имуществ.
Это последнее заключение Победоносцева и Струкгова само по себе, ввиду этих узаконений, не может быть не признано вполне правильным, и если в чем и можно упрекнуть заключение, высказанное собственно Струкговым по поводу заклада долговых требований, то только в том, что он говорит, как о закладе долговых требований, и о закладе процентных бумаг, каковые должны быть относимы, как мы видели выше, не к имуществам долговым, а наличным.
Ни о каких, затем, других правах, как особых самостоятельных объектах гражданских прав, наш закон, по крайней мере, в общих правилах о разного рода имуществах, как объектах прав, не упоминает.
Несмотря на это обстоятельство, из других его частных постановлений о различного рода правах вещных, не может быть не выведено то заключение, что кроме прав обязательственных особым объектом прав могут являться и некоторые из прав вещных.
Только в отношении права собственности нельзя не признать, что оно и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, не может быть отделено от тех телесных вещей, до которых оно относится, вследствие чего не может являться и особым, отдельным от них, объектом прав.
Но в таком значении не может являться, однако же, только право собственности на вещи телесные, но не право, так называемой, литературной, музыкальной и художественной собственности, а также и не права на привилегии, выдаваемые на новые открытия и изобретения и право собственности на фабричные рисунки и модели, каковые права Кавелин относит так же, как и права обязательственные, к разряду нереальных предметов или res incorporales, как объекты гражданских прав.
Заключение это представляется тем более правильным, что права эти и не могут собственно быть характеризуемы, как право собственности на вещи телесные, а представляются, по объяснению как Кавелина (Права и обязан., стр. 35), так и большинства наших цивилистов вообще, как Спасовича (Права автор., стр. 34) и Думашевского (Свод, т. I, стр. 35—36) по отношению собственно прав авторов на их литературные произведения, а Победоносцева (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 644, 664 и 669), Шершеневича (Авторское право, стр. 72—74), Миллера в его статье „Музыкальная собственность“ (Жур. гр. и уг. пр., 1886 г., кн. I, стр. 42) и Цитовича (Учеб. тор. пр., т. I, стр. 183—184) по отношению всех этих прав, правами исключительного пользования, или правами на исключительное воспроизведение авторами литературных, музыкальных и художественных произведений их творений.
Только по мнению из наших цивилистов Табашникова права авторов на их литературные произведения должны быть характеризуемы, как право собственности на телесные вещи (Литератур. собст. стр. 166—174); между тем как по мнению одного уже из наших прежних цивилистов, профессора Куницына в его статье „Право собственности по определению его в Своде Законов“, право собственности и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, может быть относимо только к вещам телесным, вследствие чего, право литературной, музыкальной и художественной собственности может быть признаваемо только за подобие или аналогию действительного права собственности (Жур. Мин. Юст., 1866 г., кн. 3, стр. 447—448).
Замечание это представляется как нельзя более основательным и может служить еще одним из аргументов в подкрепление взгляда тех из наших цивилистов, которые видят сущность авторских прав в исключительном праве пользования со стороны авторов их произведениями, и признание какового значения за ними должно служить основанием тому заключению, что права эти действительно могут быть рассматриваемы как res incorporales и как таковые могут быть относимы, как объекты гражданских прав, к категории не вещей телесных, но бестелесных.
Что именно в таком значении должны быть принимаемы эти права, как объекты прав гражданских, то доказательством этому не могут не служить также как те сделки, предметом которых они могут быть, так равно и последствия перехода их по праву наследования, вследствие того, что они как предмет первых, так и при осуществлении последних, являясь не более как только срочными правами пользования, представляются, очевидно, и в обороте, как объекты прав, вещами бестелесными — res incorporales.
О возможности отнесения, затем, других вещных прав, представляющихся отдельными правомочиями, входящими в состав права собственности, но выделенных из него, к категории вещей бестелесных, как объектов, могущих иметь особую оборотность от самого права собственности в целом его составе, никто уже из наших цивилистов не упоминает, несмотря на то, что подкрепления тому заключению, что права эти и у нас могут являться особыми объектами прав, можно найти во многих постановлениях нашего закона.
Только Умов, основываясь на 514 и 535 ст. X т. утверждает, что по нашему закону должно считаться допустимым отчуждение как возмездными, так и безмездными способами, или посредством дарения, не только самых имуществ, но и отдельных прав на них, как прав в чужой вещи, напр., права пользования, или какого-либо права участия частного (Дарение, стр. 191), каковым утверждением он, очевидно, хотя inplicite, но признает возможным, принимать эти права по нашему закону в значении res incorporales, как особые объекты прав, отдельные от права собственности на вещи, могущие подлежать и оборотности особо от последнего.
И в самом деле, по 514 ст. X т. владелец или собственник имущества может, удержав за собой право собственности на него, отделить от него право владения и пользования и передать его другому лицу, и такое отделенное им право владения составляет само по себе уже особое право.
Подобное же положение по 515 ст. X т. представляется и в том случае, когда казна отводит свои земли для наделения, удерживая за собой на них право собственности, в каковом случае лицам, получившим земли в наделение, принадлежит одно только право владения и пользования ими.
Положение, высказанное в 514 ст., повторено, затем, в 535 ст. X т. по отношению передачи как особого права пользования вещами движимыми их собственником, без передачи права собственности на них.
Эти постановления закона дают основание двум заключениям: во-1-х, что собственнику имущества дозволяется отделять от него, в виде особого права, права владения и пользования им, которое и пускать, затем, в оборот, как отдельный от права собственности объект по тем или другим сделкам, и во-2-х, что это право владения и пользования, отдельное от права собственности в имуществе, и в руках приобретателя его является также особым правом.
Ввиду, затем, еще правила 536 ст. X т., определяющего объем тех прав, которые собственником могут быть передаваемы другим лицам отдельно от права собственности на имущество в виде права пользования полного или такого, которое обнимает собой все произведения и доходы имущества, и неполного, которым некоторые из них пользователю не представляются, нельзя не прийти к тому заключению, что по нашему закону должно считаться допустимым выделение из права собственности в виде особого права не только владения и пользования имуществом полного, но и других более частных и ограниченных правомочий на пользование какими-либо отдельными правами или выгодами в имуществе, и притом, и такими правами, для осуществления которых владение имуществом может представляться и не необходимым.
Подкреплением правильности этого последнего заключения, кроме этого общего постановления закона, могут служить и те довольно многочисленные частные постановления, в которых говорится о передаче собственником имущества различных отдельных прав на извлечение из его имущества тех или других выгод. Для примера такого рода постановлений укажем на следующие:
во-1-х, в 165 ст. XII т. уст. сельс. хозяйст. говорится о передаче собственника имущества права на охоту другим лицам;
во-2-х, в 272 ст. XII т. уст. сельск. хозяйс. говорится о праве береговых владельцев рек и озер, прилегающих к их владениям, передавать их право на ловлю рыбы в этих реках и запертых озерах другим лицам;
в-3-х, 771 ст. XII т. этого же устава говорится о праве береговых владельцев этих рек и озер передавать другим лицам право на ловлю в них жемчуга;
в-4-х, в 424 ст. VII т. уст. гор. говорится о праве владельцев земель передавать другим лицам право на поиски и разработку находящихся на их землях золотосодержащих песков;
в-5-х, в 1038 ст. VII т. уст. гор. говорится о праве владельцев земель в области войска Донского передавать другим лицам право на добычу находящегося в их землях каменного угля;
в-6-х, в 541 ст. VII т. уст. гор. говорится о праве собственников земель передавать другим лицам право на поиски и добычу на их землях нефти, и
в-7-х, в 487 ст. V т. уст. о питейн. сборе говорится о праве владельцев земель передавать другим лицам право на раздробительную продажу на их землях напитков.
Таковы взятые из частных постановлений закона примеры дозволения передачи отдельных правомочий на извлечение из имущества тех или других выгод, отдельно от права собственности на них, каковые дозволения указывают также на то, что все эти правомочия могут представляться в виде таких особых прав, которые могут быть предметом различных сделок по передаче их, вследствие чего они, как объекты прав этими сделками установленные, и могут быть принимаемы в значении res incorporales, как отдельные от имущества, составляющего предмет права собственности, объекты прав, тем более, что для осуществления большинства из них не представляется необходимым и владение имуществом, как, напр., для осуществления прав на охоту, на рыбную ловлю, ловлю жемчуга и проч.
Постановления эти указывают, однако же, только на оборотность перечисленных в них правомочий в руках самого собственника имущества; но ввиду того обстоятельства, что они в силу 514 и 535 ст. X т. должны быть признаваемы за особое право и в руках лиц, приобретших их по сделке от собственника имущества, они должны быть, по крайней мере до некоторой степени оборотны и у них, доказательства чему и на самом деле могут быть извлечены из некоторых частных постановлений закона.
Так, во-1-х, правилом 5337 ст. X т. дозволяется пожизненному владельцу имущества передавать право владения и пользования в этом имуществе и другим лицам в целом имуществе или в какой-либо части его.
Хотя сенат и объяснил, что дозволение это никак не следует понимать в том смысле, чтобы пожизненному владельцу могло принадлежать право передавать другим лицам самое его право пожизненного владения, вследствие того, что право это есть его исключительно личное, не отчуждаемое и не передаваемое право, а в том смысле, что пожизненному владельцу может принадлежать лишь только право передавать осуществление его права пожизненного владения другим лицам (реш. 1892 г., № 11), но, несмотря на это, все же принадлежащее ему, в силу этого владения, право пользования имуществом представляется в его руках оборотным, вследствие того, что недопустимость передачи им другим лицам самого права пожизненного владения имеет только то значение, что он не может иметь права выбыть сам совсем из правоотношения, порождаемого актом установления его владения, что̀, однако же, вовсе не лишает его права распоряжения принадлежащим ему правом пользования в находящемся в его владении имуществе, в видах, как объяснил сенат, его осуществления.
Также точно и приобретший право владения и пользования в чужом имуществе по договору найма имущества, если не может иметь права передавать это право другим лицам всецело в том случае, когда ему это право не предоставлено договором, то все же ему, в видах осуществления его права пользования, не может не принадлежать право передавать право пользования и другим лицам, посредством договора поднайма имущества, как это было объяснено в моей статье „Цессия договорных прав“ (Жур. гр. и уг. пр., 1891 г., кн. 2, стр. 87).
Во-2-х, правилами 31 и 33 ст. VIII т. уст. казен. имен. временным владельцам или арендаторам этих имений в губерниях западных и прибалтийских дозволяется передавать в содержание другим лицам находящиеся в этих имениях мельницы, а также рыбные ловли в реках и озерах, принадлежащих к этим имениям.
В-3-х, правилом 490 ст. V т. уст. о питейн. сборе лицам, приобретшим право на производство раздробительной продажи напитков от обществ или частных владельцев на их землях, хотя и с согласия этих лиц и обществ, но дозволяется передавать приобретенное ими право по торговле напитками и другим лицам.
Постановления эти приведены мной только как примеры, доказывающие допустимость оборотности различных отдельных правомочий на имущество и в руках их приобретателей.
Не может быть, конечно, никакого сомнения в том, что в законе возможно отыскать и многие другие подобные же постановления, но и приведенных, кажется, достаточно для обоснования заключения о допустимости оборотности этих правомочий, по крайней мере, до известной степени и в руках приобретателей их от собственников имущества, отдельно от права собственности, каковое заключение доказывает, конечно, то положение, что правомочия эти, как особые самостоятельные права, отдельные от права собственности, и в руках их приобретателей не теряют значения особых объектов прав, как res incorporales, могущих быть предметом различных сделок, заключаемых ими с посторонними лицами.
Далее, к категории таких особых прав на имущества, отдельных от права собственности, которые также могут быть принимаемы в значении res incorporales, могущих быть объектами гражданских прав, могут быть отнесены еще права приобретаемые по концессиям.
В современном праве, говорит Борзенко, концессия хотя и имеет разнообразное значение, но общее понятие концессии заключает в себе все те отношения, в которых что-либо уступается или дозволяется.
Так, под концессиями иногда разумеется разрешение или дозволение, даваемое собственно административной властью частным лицам или обществам на эксплуатацию каких-либо промыслов, напр., содержание общественных экипажей, театров и проч., или же эксплуатацию заводов, рудников и проч.
Затем, под концессией разумеется также предоставление государством, городами или земствами частным лицам или компаниям исполнения каких-либо работ, необходимых для общественных надобностей, с предоставлением им в виде вознаграждения за них права извлечения из них доходов в течение известного определенного срока.
Но во всяком случае, следует отличать от концессии, по замечанию Борзенко, патенты, выдаваемые государством на право совершения каких-либо промыслов или торгов, как такого рода акты, которыми не делается частным лицам собственно никаких уступок, а дается лишь просто разрешение, обусловливаемое фискальными надобностями государства.
В каком бы виде, однако же, концессия не являлась, сущность ее все же заключается в том, что концессионеру предоставляется или право пользоваться в каком-либо имуществе, или же право извлечения выгод из какого-либо предприятия.
Но это только содержание концессии; относительно же юридического определения ее и обоснования ее установления мнения юристов, как видно из литературы по этому предмету, приведенной у Борзенко, чрезвычайно разнообразны.
Так, некоторые юристы приравнивают концессию римскому прекариуму, вследствие того, что концессией, подобно как и прекариумом, уступается и устанавливается какое-либо право пользования в пользу другого лица.
Другие, и преимущественно французские юристы видят в концессии исполнение каких-либо общественных работ, как, напр., железных дорог, договор между государством и предпринимателем или строителем дороги; наконец, третьи, как, напр., базельский профессор Гейслер видит в концессии акт государственной власти, действующей при выдаче концессии не как контрагент договора, но именно как верховная власть, дающая дозволение частному лицу, вследствие чего, акт этот по неравноправности сторон концессии и не может быть почитаем за договор; заключение же по этому предмету французских юристов, Гейслер объясняет, главным образом, тем обстоятельством, что во Франции концессионеры не имеют права собственности на устроенные ими по концессии железные дороги.
Мнение Гейслера разделяет, по-видимому, и сам Борзенко (Конц. железнодорожн. права, стр. 1, 49—50; 98 и 124—126). Нам нет надобности здесь собственно входить в подробное рассмотрение вопроса о юридическом обосновании и значении концессий, тем более, что на самом деле в различных случаях концессии могут возникать и из различных оснований, т. е. иногда в основании их может лежать акт государственной власти, дарующей дозволение на осуществление того или другого предприятия, напр., постройку железной дороги, а иногда договоры, заключаемые органами самоуправления, напр., городом с какой-либо компанией на сооружение и эксплуатацию, напр., конно-железной дороги в городе, или же какого-либо завода, напр., газового, электрического для доставления городу освещения и проч., когда нередко и отчуждение имуществ для осуществления такого рода сооружений и не требуется, а устраиваются таковые на землях, принадлежащих городу, на его, напр., улицах, площадях и проч.
Для нас здесь, для доказательства собственно положения о допустимости отнесения получаемых по концессиям прав к разряду таких вещей, которые, как res incorporales, могут служить объектами гражданских прав, существенно важно обосновать только следующие два пункта, имеющие по отношению этого положения решающее значение:
во-1-х, что концессия по ее содержанию представляется правом пользования в чужом имуществе или правом извлечения из него каких-либо выгод, предоставляемых концессионеру все равно — государством или органами самоуправления, и
во-2-х, что право это, по получении его концессионером, представляется в руках его правом гражданским, без всякого отношения к тому — послужили ли основанием установления концессии акт государственной власти, или же договор.
Основанием первому из этих положений не может не служить то обстоятельство, что по нашему закону предоставленное концессионеру право на устройство и эксплуатацию какого-либо предприятия в виде пользования им должно быть признаваемо правом пользования в имуществе концедента или имуществе для концессионера чужом, даже в случаях выдаваемых государством концессий на устройство, напр., железных дорог, вследствие того, что по нашему закону, выраженному в примечании к 580 ст. XII т. уст. путей сообщ. по продол. 1876 г. не отмененному и новым общим уставом российс. желез. дорог и предоставляющему компаниям железных дорог только срочное право пользования ими, приобретенные ими для устройства полотна дороги и принадлежащих к ней сооружений земли должны быть почитаемы собственностью государства, а не железнодорожных компаний, как это объяснил Герке в его реферате петербургскому юридическому обществу „О значении прав железнодорожных обществ на недвижимые и движимые имущества железных дорог“, и каковое объяснение при обсуждении реферата было поддержано и таким известным цивилистом, как профессор Пахман и в смысле какового объяснения вопрос о принадлежности недвижимого имущества железных дорог государству, а не обществам, был разрешен, затем, и петербургским юридическим обществом (Жур. гр. и уг. пр., 1877 г., кн. 6, стр. 222—227, проток.).
Борзенко, хотя и полагает, что закон этот дает повод к разрешению этого вопроса в таком смысле, но сам, однако же, утверждает, что он в таком смысле понимаем быть не может, как помещенный среди таких правил закона, которые относятся собственно только до определения порядка выдачи концессий; вследствие чего, по его мнению, ввиду того обстоятельства, что при приобретении путем экспроприации земель, необходимых для сооружения железной дороги, акты приобретения совершаются не на имя государства, а на имя железнодорожных обществ, железные дороги должны быть признаваемы собственностью последних, а не государства (Интерес и право, стр. 232—234), причем он ссылается в подкрепление этого заключения и на взгляд, высказанный Победоносцевым по этому вопросу.
Правда, Победоносцев говорит, что железные дороги могут быть предметом частной собственности, только не собственности вечной и потомственной, так как правительство предоставляет себе право, или по истечении срока концессии обратить ее в собственность государства, или же и ранее истечения этого срока путем выкупа (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 22).
Ни то, ни другое из этих оснований не могут быть, однако же, признаны достаточными для опровержения взгляда противоположного, или основанного на точном смысле постановления примечания к 580 ст. XII т. уст. путей сообщ.: первое потому, что написание актов приобретения земель на имя железнодорожных компаний, как лишь только одна формальность, не доказывает еще, чтобы и на самом деле земли эти не могли считаться принадлежащими государству, а второе потому, что по истечении срока концессии, или при досрочном выкупе дороги правительством, обращается в его пользу только право пользования компании дорогой, предоставленное ей концессией, а не право собственности на нее, которое в силу закона принадлежит правительству с самого момента устройства железной дороги, вследствие чего, в конце концов, и следует признать правильным заключение по этому вопросу, высказанное Герке, Пахманом и петербургским обществом и разделяемое также Тривусом в его статье „Концессии и уставы железнодорожных обществ“ (Жур. Мин. Юст., 1896 г., кн. 5, стр. 190 и 191), на том основании, что владельцам железных дорог принадлежит лишь право только на временную эксплуатацию их, но никак не право собственности, которое может быть только вечным и бессрочным, между тем, как их право пользования ими представляется всегда срочным.
Заключение это, несомненно, дает основание тому положению, что право компаний на пользование железными дорогами должно быть признаваемо правом пользования в чужом имуществе, или имуществе, принадлежащем государству.
Если возможно такое утверждение по отношению определения значения прав концессионера на железную дорогу, имущество для которой при экспроприации приобретается на его имя, то тем более представляется возможным придавать такое значение праву пользования концессионеров в других случаях, когда никакой экспроприации чужих имуществ для устройства какого-либо предприятия или сооружения не бывает, а когда для устройства их прямо представляется имущество, принадлежащее концеденту, как, напр., принадлежащие городу улицы и площади для устройства городских железных дорог, или принадлежащие городу земли для устройства, напр., боен, газовых заводов и проч.
Основанием другому из указанных мной несколько выше положений или тому положению, что права пользования, предоставленные по концессиям, должны быть почитаемы за права гражданские, могут служить, между прочим, постановления нашего закона, которые относят железные дороги к разряду таких недвижимых имуществ, которые представляются объектами прав гражданских, вследствие чего и устанавливаемые по отношению их какие-либо из этих прав непременно также должны быть характеризуемы как права гражданские и, притом, безразлично — установлены ли они концессией, исходящей от государственной власти, или же договором, заключенным органами самоуправления.
Указываемые этим положением признаки прав, устанавливаемых концессиями, на самом деле и суть именно те черты, которые представляются необходимыми для того, чтобы возможно было характеризовать права эти, как res incorporales, подобные и другим правомочиям на имущества, отдельным от права собственности, могущих быть объектами гражданских прав.
Помимо наличности этих двух признаков в правах пользования устанавливаемых концессиями, необходимых для допустимости отнесения их к разряду бестелесных вещей, могущих быть предметами гражданских прав, представляется возможным констатировать в них и наличность еще и третьего признака присущего вообще вещам в значении объектов прав или признака их оборотности, хотя пожалуй, еще в более ограниченной степени, чем в других правах пользования.
Именно, по отношению возможных переходов прав, установленных концессиями, нельзя не признать, что по нашему закону переход их должен быть признан допустимым, едва ли только не в двух случаях, это, именно,
во-1-х, в случаях согласия кондедента на передачу концессионеру установленных в его пользу прав, на основании общих правил закона о юридических сделках, и
во-2-х, в случаях несостоятельности концессионера какого-либо предприятия, когда может иметь место понудительное его отобрание у него; хотя, впрочем, и этих двух случаев представляется совершенно достаточным для признания за этими правами их оборотности и, затем, и отнесения их к категории таких бестелесных вещей, которые могут быть объектами гражданских прав.
Кроме этих прав, заключающихся в различных правомочиях, отдельных от права собственности на имущество, к разряду res incorporales могут быть отнесены по нашему закону и многие другие права, могущие также быть объектами гражданских прав, и именно права, о которых упоминается в следующих постановлениях закона: 16 и 29 ст. приложения к 816 ст. IX т., которыми предписывается установленный с евреев так называемый общий коробочный сбор взимать не иначе, как посредством отдачи его в откупное содержание, т. е. как бы в наем, с торгов и притом на основании 38 ст. этого же приложения по контрактам;
во-2-х, в примечании к 602 ст. XI т. уст. торг. которым дозволяется взимать особый сбор за места на ярмарках как в городах, так и селениях с лиц торгующих и, притом, одинаково, как в пользу городов и селений, так и частных лиц, на землях которых бывают ярмарки, и передавать каковой сбор на откуп или в наем другим лицам воспрещения в законе нет;
в-3-х, в пункте 12 ст. 62 полож. о земск. учрежд. 12 июня 1890 г., которым дозволяется земским собраниям устанавливать сборы с проезжающих по дорожным сооружениям и переправам, находящимся в заведовании земства, а также переправам, содержимым частными лицами и пункте 13 ст. 62 город. полож. 11 июня 1892 г. которым городским думам дозволяется устанавливать сбор за пользование устроенными городами подъездными путями, переправами и перевозами, городскими скотобойнями, водопроводами и подобными сооружениями, а также сбор за участки, отведенные под пароходные пристани и для зимовки судов в пристанях и гаванях и отдавать каковые сборы на откуп или в наем другим лицам ни городам, ни земствам воспрещения в законе также нет.
Дозволялось городам и земствам устанавливать подобные сборы и прежними земским и городовым положениями, и вот сенат, обсудив значение отдачи городами собирания таких сборов в наем или на откуп частному лицу, пришел к тому заключению, что в руках этого лица право на взимание сбора представляется уже таким правом гражданским, спор, о котором между нанимателем сбора и лицами, ему подлежащими, должен быть признаваем подсудным судебным учреждениям (реш. 1873 г., № 1350) и затем еще к тому заключению по отношению определения значения права на взимание собственно коробочного сбора, отдаваемого в силу закона на откуп по контрактам, что ввиду установления права на его взимание договором, заключаемым городской управой с его откупщиком, право на его взимание должно быть почитаемо за такое право гражданское, недоразумение или спор о котором даже между откупщиком его и городской управой должны быть признаваемы подсудными судебным установлениям (реш. Общ. Собр. 1-го и кас. деп., 1892 г., № 28).
Из первого из этих решений сената видно, что сенат признал за городскими учреждениями право отдавать собирание таких сборов в наем, как можно полагать, именно ввиду отсутствия в законах, допускающих установление этих сборов, воспрещения передавать право на собирание их частным лицам.
Если, таким образом, право на взимание этих сборов в руках этих последних лиц должно быть почитаемо за право гражданское, оборотность, затем, которого ясно уже доказывается допустимостью приобретения его посредством сделок о его найме, то, ввиду этих признаков этого права, нельзя не признать, что и вообще сходные с ним и другие подобные права о взимании сборов, указанные в только что приведенных для примера постановлениях нашего закона о них, также могут быть относимы к категории таких прав, которые, как res incorporales, могут быть объектами прав гражданских.
Все только что рассмотренные постановления нашего закона о тех или других такого рода правах, которые могут быть принимаемы в значении res incorporales, могущих служить объектами прав гражданских, достаточно, кажется, доказывают то положение, что и у нас, подобно тому, как это было прямо установлено правом римским, к категории этого рода объектов прав могут быть относимы не только права обязательственные, которые наш закон в его общих правилах об имуществах, как объектах прав, прямо относит к разряду таких имуществ, но и права вещные, в их различных правомочиях, отдельных от права собственности.
Кроме этих прав, к категории res incorporales правом римским было относимо и право наследования. Что касается допустимости отнесения этого права к разряду объектов прав у нас, то, как мной уже было замечено несколько выше, отнесение этого права у нас к категории объектов прав, если и может считаться возможным, то только отчасти, вследствие того, что по нашему закону право это представляется оборотным только в том смысле, что наследники в силу 1255 ст. X т. вправе только принять наследство, т. е. воспользоваться этим правом, или же отречься от него, но не вправе его отчуждать, как утверждает и Победоносцев, по мнению которого отчуждение у нас самого права на наследство до его осуществления должно считаться недопустимым, на том, между прочим, основании, что наш закон правилом 1256 ст. X т. как бы по исключению допускает передачу самого права на наследство только в губерниях Черниговской и Полтавской (Курс гр. пр., т. II, стр. 301), из какового постановления может быть выведено то заключение, что по общему закону, при молчании его о допустимости его передачи, передаваемо может быть только самое имущество, доставшееся по наследству по его принятии по праву наследования, но не отдельно от него право на наследство.
В этом же смысле вопрос этот был разрешен и практикой старого сената, как это видно из одного решения его, приведенного у Данилова (Итоги практики сената, тезис 417), и, притом, по тем же основаниям, по соображении которых в таком смысле вопрос этот разрешает и Победоносцев; но против разрешения его в таком смысле высказывается из наших цивилистов Любавский в его статье „О принятии наследства и отречение от него“, где он, основываясь на 710 ст. X т., которой объявляются недействительными записи об уступке или продаже только ожидаемого наследства, при жизни того, после коего оно должно открыться, а не записи об уступке или продаже наследства, уже открывшегося, говорит, что, напротив, записи об уступке наследства, уже открывшегося, как действительные, должны считаться в силу этого закона допустимыми (Юрид. моног. и исслед., т. III, стр. 333).
На самом деле, однако же, вряд ли из этого последнего закона может быть выводимо такое заключение, вследствие того, что в примечании к нему сказано, что в губерниях Черниговской и Полтавской записи об уступке открывшегося наследства или, так называемые, улиточные записи остаются в силе, т. е. допускаются, из какового примечания и может быть извлечено по аргументу à contrario то заключение, что по общему закону в других губерниях подобные записи, напротив, не могут считаться допустимыми и, притом, вообще, а не только записи об уступке ожидаемого наследства, или опять то же заключение, которое вытекает и из постановлений 1255 и 1256 ст. X т. и которое заставляет склониться к признанию правильным разрешения занимающего нас вопроса, предложенного Победоносцевым и старым сенатом.
Вопрос, затем, о допустимости у нас отнесения к категории res incorporales могущих быть объектами гражданских прав и прав семейных, напротив, должен быть разрешен уже безусловно отрицательно, на том основании, что права эти и, притом, не только чисто личные, но и имущественные, каковыми представляются права или требования, напр., содержания и пропитания женой от мужа, или детей от родителей и обратно, должны быть относимы, как это объяснил, между прочим, и сенат (реш. 1888 г., № 17), к категории таких чисто личных, не передаваемых и не отчуждаемых прав, которые не могут переходить даже по наследству к другим лицам, вследствие чего и иски о таких правах, как объяснил также сенат, не могут подлежать передаче другим лицам от обладателей их (реш. 1878 г., № 256).
Из категории прав, подлежащих по нашему закону отнесению к разряду res incorporales, как могущих быть объектами прав гражданских, наш закон собственно права обязательственные квалифицирует еще правилом 402 ст. X т., как имущества движимые, причисляя к ним безразлично всякого рода обязательства и закладные.
Основываясь на этом постановлении закона, из наших цивилистов Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 36) и Васьковский (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 80) считают возможным квалифицировать как имущества движимые и разные права на недвижимость, устанавливаемые, напр., договором найма имущества, как, напр., право на квартиру, на пользование землей и проч., хотя собственно Васьковский, высказав это заключение, и замечает, что в основании относящихся к этому предмету правил 402 и 403 ст. X т., лежит то ошибочное начало, что объект прав не оказывает влияния на право.
Относит также к разряду имуществ движимых арендное право, установленное договором найма недвижимого имущества и сенат (реш. 1886 г., № 67), прибавляя при этом только, что таковым право это может быть признаваемо никак не по его природе, но по закону, ввиду правила 402 ст. X т. По мнению Думашевского, выраженному им в его обзоре судебной практики, напротив, понятие долгового имущества может быть относимо только к имуществу движимому (Жур. Мин. Юст., 1867 г., кн. 9, стр. 416).
Подробнее, затем, вопрос о том — следует ли по нашему закону относить права в чужом имуществе, устанавливаемые даже договором, вроде, напр., договора найма имущества, к разряду имуществ наличных или долговых, был рассмотрен из наших цивилистов Вороновым в его статье „Характер прав наемщика по договору найма имущества“, в которой он пришел к тому заключению, что права эти должны быть относимы по нашему закону к разряду имуществ наличных, а не долговых, несмотря на то, что они установлены договором.
Как на основания этого заключения Воронов указывает на следующие:
во-1-х, что права, как участия частного в чужом имуществе, так и права угодий в нем несомненно должны быть относимы, наравне с правом собственности, к имуществам наличным, как на основании 432 ст. X т., относящей эти права к разряду неполных прав собственности, так и записки Сперанского, который, как мы это указали несколько выше, права эти, как сервитуты, предполагал также отнести к имуществам наличным, а не долговым, и
во-2-х, что кроме этих прав, как неполные права собственности, к категории имуществ наличных должны быть относимы на основании 514 и 535 ст. вообще и все другие права, отдельные от права собственности, владения и пользования в чужом имуществе и, притом, совершенно безотносительно к акту их установления, вследствие чего, права эти, установленные даже договором, должны быть почитаемы правами вещными, а не обязательственными и, потому, должны быть почитаемы за имущество наличное, а не долговое (Жур. Мин. Юст., 1865 г., кн. 2, стр. 324—326).
Такой же взгляд на значение прав отдельного владения и пользования в чужом имуществе, устанавливаемых даже договором, высказывают и многие другие позднейшие из наших цивилистов, как, напр., Змирлов в его статье „Договор найма имущества по нашим законам“ (Жур. гр. и уг. пр., 1884 г., кн. 2, стр. 84).
Доводы, приводимые Вороновым и почерпнутые им из данных, представляемых нашим законом, в доказательство того положения, что права пользования в чужом имуществе, определяемые законом как права неполной собственности, должны быть относимы, как права вещные, к разряду имуществ наличных, а не долговых, настолько вески, что положение это должно быть признано правильным, как вполне соответствующее не только определению закона об этих правах, но и предположению составителя свода законов, Сперанского, об отнесении сервитутов по нашему закону к категории имуществ наличных, а не долговых.
Положение это представляется очень важным в том отношении, что на базисе его может быть лучше и правильнее обоснована и квалификация этих прав имуществом движимым или недвижимым.
В самом деле, если только считать эти права за имущества наличные, а не долговые, то и квалифицировать их следует уже соответственно тому роду имущества, которое является их объектом, или к которому они относятся, или другими словами, что только те права, которые относятся к имуществам движимым, следует квалифицировать также как имущество движимое, а те, которые относятся к имуществам недвижимым, квалифицировать уже как имущество недвижимое, даже и в тех случаях, когда бы те или другие из этих прав и не были за лицом, ими обладающим, законным порядком укреплены и потому не подлежали бы и защите, как действительные вещные права, а не всегда имуществом движимым, как это делают сенат и Победоносцев.
Заключение это представляется, кажется, настолько прямым и логическим выводом из положения предыдущего, что в доказательство правильности его нет, кажется, и надобности приводить какие-либо другие данные; но, несмотря на это, для лучшего его обоснования, или, другими словами, для доказательства соответствия его с прочими постановлениями нашего закона, не мешает указать и те из них, в которых прямо проглядывает мысль о квалификации, по крайней мере, некоторых из прав в чужом недвижимом имуществе, имуществом недвижимым.
Так, во-1-х, закон, перечисляя в 394 ст. X т. различные нераздельные недвижимые имущества, упоминает как о таковых, между прочим, и об арендах, под которыми, как мы видели выше, следует разуметь собственно право временного пользования в казенном имуществе, предоставленное правительством в виде награды, из какового постановления само собой следует заключение, что право пользования в виде аренды в чужом имуществе и самим законом квалифицируется как имущество недвижимое.
Во-2-х, в тех узаконениях, которые показаны источниками правил как 402, так и 418 ст. X т., нельзя найти даже и малейшего намека на то, чтобы возможно было относить к разряду имуществ долговых и в то же время движимых какие-либо права в чужом недвижимом имуществе, так как во всех этих узаконениях, как напр., в учреждении для управления губерний 7 ноября 1775 г., в уставе о банкротах 19 декабря 1800 г. и в положениях о порядке описи, оценки и публичной продажи имуществ 25 июня 1832 г. и 19 июля 1849 г. говорится только, как о такого рода имуществах, или о самых документах, как, напр., разных крепостях, векселях, закладных и подобных, которые опекуны обязаны хранить, или же о требованиях, принадлежащих банкроту, сведения о которых обязаны собирать кураторы, или же, наконец, о долговых претензиях, принадлежащих должнику к другим лицам, сведения о которых и подтверждающих их документах должны быть вносимы в опись его имущества.
Ввиду таких указаний источников правил 402 и 418 ст. представляется возможным смотреть на постановление 403 ст. X т., которым к разряду имуществ движимых относится право золотопромышленников на золотые прииски, состоящие на землях казенных и Кабинета Его Императорского Величества, как на такое правило, которым, как бы в отступление от того общего начала, в силу которого права на недвижимые имущества вообще не могут быть относимы к разряду имуществ движимых, признано было необходимым особо указать на отнесение собственно только этого права к разряду имуществ движимых, ибо в противном случае, т. е. если бы по нашему закону права на недвижимые имущества вообще могли быть характеризуемы, как имущество движимое, в этом специальном указании не было бы никакой, надобности.
Поэтому в правиле этом скорее следует видеть исключительное или специальное постановление, а никак не такое, которое, как утверждает Победоносцев, может служить одним из аргументов в подтверждение того, что права пользования в чужом имуществе вообще будто бы могут быть относимы к категории имуществ движимых (Курс гражд. пр., изд. 4, т. I, стр. 36).
Кроме изложенных соображений, говорящих в пользу того положения, что различные права пользования в чужом недвижимом имуществе должны быть квалифицируемы как имущество недвижимое, подкреплением ему может служить отчасти также и то обстоятельство, что правилом 212 ст. уст. гр. суд. иски об этих правах в отношении подсудности приравнены искам о праве собственности на недвижимое имущество, как это было объяснено мной при комментировании этой статьи (Опыт Коммент. к уст. гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 144—145), что также указывает отчасти на то, что права эти отнесены нашим законом по их объекту, как бы к одной и той же категории прав, как и право собственности.
Одним словом, все данные, представляемые нашим законом, скорее заставляют, высказать то заключение, что и по нашему закону, подобно тому, как это совершенно правильно и последовательно установлено уложениями саксонским и в особенности итальянским, все права пользования в чужом недвижимом имуществе, отдельные от права собственности, и, притом, безразлично — какими бы актами, или же законом они установлены ни были, одинаково должны быть квалифицируемы как имущества недвижимые, как, напр., пожизненное владение в чужом имуществе, пользование в нем, установленное договором найма имущества, всякого рода иные сервитуты или права угодий в чужом имуществе, право на квартиру, на охоту, рыбную ловлю, добывание ископаемых и проч., и наконец, и иски об этих правах, потому что иски по их объекту иначе не могут быть квалифицируемы, как соответственно непременно роду имущества, которого они касаются.
К каким, наконец, невозможным результатам может приводить принятие к руководству положения противоположного о квалификации их имуществом движимым, то доказательством этому не может не служить случай, восходивший на рассмотрение сената, в котором сенат, квалифицируя арендное право на имущество недвижимое, как имущество движимое, признал, что раздел этого права между итальянскими подданными Чинизелли должен подлежать осуществлению по законам Италии и при посредстве итальянских властей (реш. 1893 г., № 92), каковое положение безусловно противоречит правилу 1281 ст. уст. гр. суд., по которой вообще решения судебных мест государств иностранных не приводятся в исполнение и не имеют никакой силы в Империи, если они касаются каких-либо прав на недвижимые имущества, в России находящиеся.
Право римское разделяло и res incorporales, подобно тому, как и вещи телесные, на делимые и неделимые. Следует признать, что это разделение их вполне применимо, как объяснил Гамбаров в его статье „Вещь“ (Словарь юрид. и государ. наук, т. I, стр. 1805), и у нас, как не только соответствующее самой природе различных прав, но также и потому, что указание, по крайней мере, на некоторые из них, как имущества неделимые, имеются и в самом законе.
Так, правилом 394 ст. из прав вещных отнесены к категории имуществ нераздельных, между прочим, аренды и право на золотые прииски, состоящие на землях казенных и Кабинета Его Императорского Величества.
Но само собой разумеется, что к разряду этих имуществ могут быть относимы и многие другие из прав и, притом, не только из прав вещных, но и обязательственных, как, напр., те из них, которые и правом римским были относимы к разряду прав неделимых, как, напр., вещные сервитуты, а из личных — сервитуты пользования в чужой вещи — usus, а также пользовладение чужой вещью — usufructus, а из обязательственных те, предметы которых неделимы, как объяснил Гамбаров в его статье „Вещь“, как, напр., договоры поручения и личного найма.
Помимо этих прав, из вещных прав, известных нашему закону, к разряду неделимых должны быть относимы еще права концессионные, некоторые отдельные права пользования в чужом имуществе, могущие иметь значение личных сервитутов, как, напр., право охоты, рыбной ловли, раздробительной продажи крепких напитков и подобные, а также права авторские на каждое отдельное литературное, музыкальное и художественное произведение и право на привилегии, выдаваемые на какое-либо отдельное новое открытие или изобретение, и подобные.
Доказательством тому, что и у нас отдельные права владения и пользования чужим имуществом, о которых говорится в 514 ст. X т., и в числе их, разумеется, одинаково как право отдельного владения и пользования чужим имуществом неполного, так и полного, как, напр., право пожизненного владения и пользования, а также и право срочного владения и пользования по договору найма имущества, должны считаться за права неделимые, может служить отчасти показанное в числе источников правила этой статьи Высочайше утвержденное 1-го октября 1846 г. положение Комитета Министров — „О отводе земель в Сибири покупщикам овечьих стад“, в котором, между прочим, установлено, что каждое даже малейшее нарушение каких-либо обязанностей со стороны получившего землю в отводе для разведения овечьих стад, в нем указанных, должно влечь за собой отпадение права пользования непременно всей отведенной землей в целом, а не в какой-либо части ее, как можно полагать потому, что право это должно считаться по нашим законам неделимым, почему оно и прекращаться должно одновременно во всем объеме.
Другие разделения вещей телесных, принятые в гражданском праве, напротив, вряд ли могут иметь применение к правам, как объектам гражданских прав, по крайней мере, в праве римском о применимости их к этим последним ничего не говорится.