Мы рассмотрели отечественную систему судебных установлений во всех ее деталях. Ныне закончила свою деятельность Высочайше образованная под председательством министра юстиции Н.В. Муравьева комиссия для пересмотра законоположений по судебной части, рассмотревшая их в полном объеме.
Ввиду важной задачи, предстоящей законодательной власти по обсуждению трудов ее, взглянем, какие же отделы нашей действующей судебной системы представляются малоудовлетворительными, какие из них наиболее настоятельно нуждаются в изменениях, в каких именно и какое решение возбуждаемых вопросов дает комиссия 1894-1899 гг.
Здесь нужно различать первоначальный строй нашей системы по уставам 20 ноября и те переделки его, которые внесены позднейшими новеллами, преимущественно законами 1889 г.
В первоначальном строе слабостью и недоделанностью явственно отличается организация вспомогательных и примыкающих к судебной системе установлений, каковы судебная полиция, судебно-следовательский институт и обвинительная власть на местах.
Занятые коренной реформой, составители уставов обратили главное внимание на ее существеннейшие основные части, обработку же окружающей их обстановки им по необходимости приходилось оставлять будущему.
Впрочем, уже при составлении уставов ставился вопрос о следовательском институте, причем предлагались три разных его решения: одно соединяло должность следователя с должностью мирового судьи, другое требовало возвращения предварительных следствий полиции, третье поручало их особым должностным лицам судебного ведомства, именно судебным следователям.
Составители уставов остановились на последнем решении, имея в виду незадолго перед тем изданные учреждения и наказ 1860 г.
Конечно, предложение статс-секретаря Валуева не могло быть принято ими: злоупотребления полицейского производства следствий были настолько свежи, что о возвращении к ним не могло быть и речи, но вместе с тем сама эта свежесть свидетельствовала в их глазах о нежелательности оставления за полицией какой бы то ни было самостоятельной роли в предварительном производстве, попытка же органического подчинения полиции органам суда вследствие раздельности ведомств оказалась безуспешной.
В результате получилось отсутствие у нас судебной полиции и появление органа двойной функции, судебно-следственной, на который возложены обнаружение виновных, т.е. функция обвинительная, и принятие мер, судебной власти свойственных, каковы меры пресечения способов уклоняться от следствия и суда, формальные допросы и т. п.
Деятельность этого органа поставлена в условия, противоположные установленным для суда: для него удержано производство тайное, розыскное, между тем как деятельность судов поставлена в условия гласности, устности, состязательности. Уже эта разница в условиях деятельности подготовительной и окончательной должна была породить слабость, недостаточность первой для второй.
Но еще в большей мере слабость судебно-следственной деятельности происходила от сосредоточения ее в руках органов, крайне недостаточных по числу, поставленных совершенно особняком, без обеспечения им солидарной, действительной и ответственной помощи. Этот вопрос требовал и требует настоятельной реформы[1].
Без судебной полиции невозможен надлежащий ход предварительного производства, идея же судебной полиции принадлежит к идее организации обвинительной власти и предполагает учреждение местных ее представителей, которые бы непосредственно руководили делом розыска, имели в своем подчинении низших чинов судебной полиции и выступали в качестве обвинительной стороны под надзором более высших представителей обвинительной власти как при предварительном производстве у судебных следователей и иных судей, так и при окончательном производстве по делам меньшей важности в местных судах.
Центр тяжести всей необходимой нам реформы в области уголовного производства лежит в учреждении таких мелких представителей обвинительной власти на местах и в тесной связи их с чинами судебной полиции, так, чтобы те и другие органы были вполне объединенными и творили единую волю.
Только по разрешении этой задачи получится возможность дать соответствующее положение судебным следователям, сблизить порядки производства следствия предварительного и судебного, обеспечив этими мерами твердую постановку начальных шагов судебного исследования, от которых столь часто, если не всегда, зависит окончательный успех правосудия.
Затем остальные члены судебной системы, как она вылилась в уставах 20 ноября, представляли стройное целое, глубоко обдуманное, и по отношению к ним могли возникать вопросы лишь о детальных улучшениях, выясненных накопившимся опытом, а частью даже намеченных при самом составлении уставов.
Так, для мировых судей был тогда еще намечен вопрос о продолжении срока их выборной службы, а жизнью выдвигались вопросы о постепенной замене выборов назначением, о большем сближении мировых установлений с общими, об установлении более действенного надзора за ними и др.
Что же касается системы общих судебных мест, то здесь при составлении уставов намечены, главным образом, вопросы о наказе и кандидатуре на судебные должности, а практика наиболее настоятельно останавливалась на институте присяжных заседателей и суде кассационном. При всей их важности они не требуют коренной ломки уставов и частью получили уже разрешение.
Позднейшими узаконениями, дополнившими и изменившими судебные уставы, намечены две группы дальнейших вопросов для работы законодательной.
Во-первых, вопросы об объединении изданных законов, оказавшихся разноречивыми как между собой, так и с первоначальным текстом уставов, что имело в результате крайнюю пестроту судебной системы и судебных порядков не только в разных местностях, но даже в одних и тех же округах империи; „эта пестрота дошла до такой степени, что, например, в сравнительно небольшом районе округа Петербургской судебной палаты действует 8 различных порядков отправления суда”[2].
Во-вторых, вопросы собственно реформенного свойства, ответами на которые должно было определиться само содержание изменений, намеченных как дополнительными к уставам узаконениями, так равным образом указаниями опыта и судебной практики, и которые распадались на вопросы устройства судебных установлений, внешнего и внутреннего, и вопросы судопроизводства в узком смысле.
Комиссия 1894-1899 гг. обратила тщательное внимание на следственную часть судебной системы.
Но решения, в этой области ею предложенные, как мы видели (см. § 135), отнюдь нельзя признать удачными, и причина лежит в том, что комиссия не обратила внимания на несомненный численный недостаток нашей прокуратуры и не сделала попытки обратиться к институту обвинителей, создав на местах мелких представителей обвинения; потому ей пришлось частью расширить участие полиции в предварительном производстве, частью позаботиться о создании мелких местных судей для следственного дела.
Понятна, однако, большая разница между учреждением мелких обвинителей или мелких судей. Руководящая идея судейской организации – равенство всех членов ее, между тем в организации обвинительной вполне применимо начало подчиненности.
Притом следственная деятельность по самой природе своей есть дело сторон, а не суда; участие в ней последнего допустимо настолько лишь, насколько требуется решение определенного и точного требования, предъявляемого стороной.
Затем следовали вопросы внешней и внутренней организации судебных установлений.
В отношении построения их комиссия прежде всего должна была встретиться с судебно-административными установлениями, созданными законом 1889 г.; единственным решением этого вопроса, единственно удовлетворяющим нужды правосудия и достоинство суда, было бы, конечно, восстановление юрисдикции органов судебных и совершенное упразднение судебной власти органов административных; если бы соглашение в этом смысле между ведомствами юстиции и внутренних дел не было достигнуто, то возможна была лишь отсрочка дальнейшего пересмотра.
К сожалению, комиссия крайне робко отнеслась к этому вопросу и оставила нетронутым все созданное законами 1889 г.
Мало того, она сделала дальнейший шаг в их сторону, разрушив созданное уставами расчленение юстиции на местную и общую и склонившись к чисто внешнему единству судебного построения по французскому типу; впрочем, и эту мысль она не выдержала до конца, сохранив кроме окружных судов апелляционную инстанцию из местных судей на съездовом начале.
Несомненную заслугу комиссии составляет значительное распространение ею института присяжных заседателей, но принятие ею единоличного председателя – судьи мало обосновано.
Упразднение юрисдикции палат с участием сословных представителей также должно быть записано в кредит комиссии; но опять-таки она заменяется институтом еще не испытанным и спорным в лице так называемых присяжных заседателей особого состава, а принимаемая комиссией система составления списков присяжных заседателей, по которой лица высшего ценза записываются в списки особого состава, должна будет повести к понижению и без того невысокого среднего ценза для списков общего состава.
Чтобы покончить с внешней организацией судебных установлений, напомним и неудачное присоединение комиссии к расчленению кассационного суда.
Робость, проявленная комиссией по отношению к новелле 1889 г., замечается и относительно весьма важной для судебного ведомства новеллы 1885 г. Не был даже задан вопрос о необходимости ее в будущем, она принимается целиком и на почве ее создаются дальнейшие положения, крайне тягостные для судебного ведомства.
Идея судейской несменяемости еще более тускнеет, и служебное положение судей перестает отличаться от положения прочих должностных лиц; в основание того и другого принимается принцип государственного удобства.
Проявляя такую робость по отношению к судебным новеллам, комиссия обнаруживает значительную решительность в отрицании коренных начал, положенных составителями уставов в основание учреждения судебных установлений. Они нередко отвергаются с кабинетной прямолинейностью во имя чисто отвлеченных рассуждений.
Таково упразднение ею расчленения судебных установлений на местные и общие вместе с отменой идеи возможного уравнения низших и высших судей, легшей в основание этой меры по мысли составителей уставов 20 ноября. Таково также крайне отрицательное отношение комиссии к институту мировых судей с решительным изгнанием самого их названия, о чем нельзя не пожалеть.
Сюда же следует отнести крайне прямолинейное проведение комиссией начала правительственного назначения судей и совершенную отмену выборного порядка, причем комиссия даже не остановилась на тех ценных заслугах, которые благодаря, выборному порядку оказали судебному делу столицы и крупные города. Местный суд здесь никогда не мог бы стать на достигнутую им высоту при порядке назначения.
В отношении собственно судопроизводства комиссия, стоя на началах уставов, предположила дальнейшее их развитие. Здесь работа ее стоит в органической связи с заложенным уставами[3].
Но в отношении к организационным вопросам с ее стороны было бы желательно признание в большей степени устойчивости учреждений, столь важной для прочности правового строя, и более глубокое проникновение началами основного нашего процессуального законодательства, как оно вылилось в памятниках 20 ноября[4].
[1] Муравьев Н.В. Прокурорский надзор… С. 30 и сл.:
„В следственном процессе не достигаются ни цели справедливости, ни ограждение личности и прав частного лица; истина легко скрывается или извращается, потерпевший поневоле безучастен, а обвиняемый отдается беззащитным в руки всемогущего судьи-следователя. Беспристрастие его розыска неосуществимо, и практика давно уже обнаружила непригодность и опасность следственного процесса”.
„Нарождается, – говорит Каррара, – ненавистнейшая личность фискального инквизитора, вечного пособника тирании, угнетателя невинности, бича народов и гасильника истины”.
Современная наука не удовлетворяется и средствами, которыми хотели обеспечить открытие истины в розыскном суде. Первоначально он был основан на дуализме задачи, возложенной на следователя – собирать одновременно доказательства обвинения и защиты и на судью – беспристрастно оценивать те и другие.
Когда же убедились в неисполнимости этой двойной задачи одним лицом, то думали поправить дело посредством дуализма органов исследования: рядом со следователем и судьей был поставлен прокурор, облеченный важными полномочиями по полицейскому розыску и следствию.
Искусственность и неопределенность этой системы сказались прежде всего в разногласии во взглядах на задачи прокуратуры в таком смешанном процессе. Одни смотрели на прокурора, как на орган закона, сдерживающий инквизитора и потому представляющий идею защиты; другие же, напротив, желали видеть в прокуроре при следствии представителя обвинения, сдерживаемого беспристрастием следователя-инквизитора.
В том и другом случае, по мнению третьих, улучшение оказалось призрачным и мнимым. К дуализму задачи органов исследования присоединился и дуализм самого процесса, который распался на две совершенно различные части, построенные на разных и взаимно враждебных началах и друг друга парализующие: розыскное следствие и состязательный или обвинительный суд.
При первом вместо одного прежнего инквизитора явилось два – следователь и прокурор. На втором отразилась неизбежная дилемма: или центр тяжести процесса помещается в следствии (предварительном) и оно сводит суд к простой формальности, или суд, идя вразрез со следствием, оказывается бессильным восстановить или исправить то, что было в свое время упущено и испорчено.
В обоих случаях роль прокурора в следственном процессе обставлена непреодолимыми трудностями, и положение его, ложное и двойственное, не приносит той пользы, которой вправе ждать от него правосудие.
Изучив неблагоприятные последствия такого порядка на примере французского процесса, наука пришла к заключению, что только возвращение к обвинительному началу и последовательное проведение его в процессе способно правильно и радикально решить вопрос.
На этом начале должно быть основано не только судебное, но и предварительное производство, следствие, собирающее материал для предания суду. В силу публичного начала современного уголовного судопроизводства с начала и до конца его прокуратура должна быть представителем обвинения, снабженным всеми средствами для поддержания его, но в то же время и равноправным с защитой.
Обвинительный принцип, воплощаемый прокуратурой, должен проявляться в следующих главных тезисах:
1) уголовное преследование не может быть возбуждено без требования о том прокуратуры, которая
2) имеет право и обязанность собирать законными путями и предъявлять суду всевозможные доказательства для подкрепления обвинения, вследствие чего она руководит полицейским розыском и поддерживает интересы обвинения при следствии и на суде, причем, однако же,
3) она во всякое время может отказаться от обвинения, и
4) суд, не выходящий из его пределов, собственной властью не предпринимает никаких розыскных или следственных действий.
Вследствие равноправности защиты с обвинением она наравне с ним допускается к участию в деле с момента возбуждения преследования против известного лица.
„Но, – продолжает Н.В. Муравьев (с.32 и сл.), – требуя для прокуратуры свободного распоряжения преследованием, наука вместе с тем горячо восстает против монополии его в прокурорских руках, называя ее даже худшей из всех монополий”.
Трудно в столь сжатых словах дать более ясную постановку самой настоятельной реформы в области уголовного процесса. На нее, как на центральный фокус уголовно-процессуальной проблемы, должно быть обращено главное внимание тех органов, которые призваны к пересмотру уголовно-судебного законодательства.
[2] ЖМЮ. 1894-1895. № 1. С. 30.
[3] ЖМЮ. 1894-1895. № 1. С. 27 и cл.:
„Общие черты, оставшиеся неизменными среди развития и движения судебной жизни во всех ее переменчивых фазисах, оттенках и явлениях, совпадают с теми основными началами судоустройства и судопроизводства, которые уцелели при всевозможных переменах и тем доказали свою жизнеспособность и практическую пригодность…
В отношении таких начал почти нет принципиального спора даже между противниками и сторонниками реформы 1864 г. … Очевидно, указанные начала… составляют необходимую принадлежность всякого правомерного суда, каковы бы ни были особенности или подробности его устройства”.
К этим началам отнесены провозглашенные судебными уставами устность, гласность и состязательность процесса, государственность суда, свободная оценка доказательств, институт прокуратуры, участие в суде общественного элемента, судебное ограждение законных прав личности и близость суда к населению.
[4] К сожалению, повторять это предостережение совершенно необходимо у нас, где законодательство меняется настолько быстро, что, например, настоящий курс судебного права, вышедший первым изданием в 1884 г., через какие-нибудь 10 лет совершенно антиквировался; почти каждый орган процесса за этот ничтожный промежуток времени успел подвергнуться коренным изменениям.
Не говорю о том уже, что такая неустойчивость учреждений тормозит научную разработку их. Гораздо существеннее другой вред ее, состоящий в том, что учреждения не укрепляются достаточно в сознании народном, не приобретают прочности, приличествующей органам правосудия, частое изменение их порождает в населении неведение о путях судебной защиты, а в самих судьях – чувство необеспеченности и зависимости.
Учреждение комиссии о судебном преобразовании не могло не поощрить попыток новаторства во что бы то ни стало, частью проникших и в литературу. Авторам их не уставая следует напоминать, что консерватизм – лучший руководитель в вопросах судебного преобразования.
Без крайней, всеми сознанной нужды в системе действующего законодательства, вошедшего или начавшего входить в плоть и кровь народного сознания, не могут быть допущены изменения ни на одну йоту. Даже законодательные названия судебных институтов имеют огромную цену и заслуживают крайне бережного к себе отношения.