При составлении судебных уставов 20 ноября 1864 г., вопрос о розыске или состязательности в уголовном судопроизводстве должен был обратить на себя тщательное внимание.
Уже соединенные департаменты законов и гражданских дел государственного совета, при начертании и обсуждении в 1862 году основных положений судебного преобразования, остановились на неудовлетворительности действовавших тогда законов наших, по которым как обвинение, так и защита подозреваемых в преступлениях возложена совокупно на следователей, на судебные места, на прокуроров и на стряпчих. По этому вопросу департаменты высказали:
«Обязанность непосредственно участвовать в возбуждении дел уголовных, а тем более в распоряжениях по разысканию преступлений и преследованию виновных, очевидно, несовместима с призванием суда.
Вмешиваясь в начатие уголовных дел и разрешая или предписывая те или иные следственные действия, он может невольно составить себе вперед понятие о свойстве подлежащего следствию деяния, или о вине заподозренного лица, – а это легко может иметь влияние на мнение его при самом рассмотрении и решении дела.
Словом, всякое вмешательство суда в начатие или производство первоначальных изысканий, для обнаружения повода к обвинению подозреваемого, противно первым условиям правосудия»… «Вышеизложенные соображения приводят департаменты к убеждению, что
1) власть обвинительная должна быть отделена от судебной и
2) власть судебную, т.е. рассмотрение уголовных дел и постановление приговоров, следует предоставить судебным местам без всякого участия властей административных;
3) власть обвинительную, т.е. обнаружение преступлений и преследование виновных, необходимо предоставить прокурорам, с тем, однако, ограничением что возбуждение уголовных дел не должно зависеть исключительно от прокурора.
Предоставление ему подобного права не только стеснило бы лица, которым закон в известных случаях дает право преследовать виновных (например, по личным оскорблениям), но даже, при наших огромных расстояниях и недостаточных еще средствах сообщения, во многих случаях повело бы к безнаказанности, потому что во время переписки о начатии преследования могли бы изгладиться или быть сокрыты следы и доказательства преступления.
Посему из общего правила о начатии следствия не иначе как по распоряжению прокуроров должны быть сделаны исключения для таких случаев, в коих следствие возникает по жалобе частного лица или когда по закону следователь обязан приступить к следствию по сообщениям местных властей или даже по собственному усмотрению. Но и в сих случаях о начатии следствий должно быть непременно сообщаемо прокурору для дальнейшего за производством оных надзора…
Если из собранных при первоначальном следствии сведений прокурор удостоверится, что привлеченное к следствию лицо основательно подозревается в преступлении, то он должен, в качестве защитника интересов правительства и всего общества, продолжать преследование этого лица, обвинять его перед самим судом, объяснить последнему основания, по коим признает лицо виновным, и стараться изобличить вину его при рассмотрении дела на суде.
Такое обвинение подозреваемого перед судом равно полезно и необходимо как для разъяснения дела суду, так и для облегчения самому подсудимому способов защиты. Если подсудимый не знает заблаговременно и положительно, в каких действиях он обвиняется, и на основании каких доказательств и улик, то ему трудно приготовиться к основательному опровержению обвинения, даже несправедливого…
Освобождение суда от обязанности быть обвинителем подсудимого не дало бы еще суду вполне беспристрастного и согласного с достоинством правосудия положения, если бы на судебной власти осталась обязанность быть непосредственным защитником подсудимых.
С принятием, для определения ответственности подсудимых, начала личного (внутреннего) убеждения судей, сделается ощутительнее потребность в правильной организации не только обличительной власти, но также и средств законной защиты для лиц, состоящих под следствием и судом. Иначе не было бы никакого равновесия между обвинением и защитою, и судья легко бы убеждался бы в вине такого подсудимого, которого виновность сомнительна….
Посему и, принимая на вид соображения, по которым признано полезным допустить в гражданских делах присяжных поверенных, соединенные департаменты признают, что участие сих же поверенных не только полезно, но и необходимо и в делах уголовных, для того, чтобы подсудимый воспользовался всеми средствами защиты, которые представлены ему законом, и по незнанию или смущению не оставил без надлежащего объяснения обстоятельств, могущих доказать его невинность или уменьшить его вину[1].”
Таким образом, уже соединённые департаменты весьма твердо и ясно для нового процесса установили положения о необходимости сторон, действующих отдельно и независимо от суда, и состязания между ними.
Но незадолго перед тем (в 1860 г.) изданные Учреждение и Наказ судебным следователям, организованным применительно к старому, розыскному порядку судопроизводства, были причиной того, что указанные начала самостоятельности сторон и состязания между ними департаменты не решились применить к предварительному следствию (ст. 60 Основных положений уголовного судопроизводства), хотя последнему сообщалось первенствующее положение в процессе: следствие судебное должно было быть лишь поверкой следствия предварительного[2].
По той же причине за следователями сохранялось в весьма широких размерах право приступать к следствию по собственному усмотрению.
Уголовное отделение судебной комиссии, Высочайше учрежденной при Государственной канцелярии для составления проекта Устава уголовного судопроизводства на основании принятых Государственным Советом общих положений, сделало смелую попытку ввести состязательность и в предварительное следствие.
Оно проектировало допущение уже в этой стадии процесса защитника с правом присутствовать при всех без исключения следственных действиях, обращать внимание следователя на все обстоятельства дела, могущие служить к оправданию обвиняемого, и просить его о предложении вопросов свидетелям.
Однако предложение это в 1864 г. было отклонено Государственным советом на том соображении, что “при предварительном следствии, где нет особого обвинителя (?), весьма трудно поставить защитника в надлежащие границы, и нельзя не опасаться, что он сочтет своей обязанностью противодействовать собранию обличительных доказательств и способствовать обвиняемому к сокрытию следов преступления”.
В результате оказалось, что наш реформированный уголовный процесс представляется смешанным, следуя типу, предложенному французским законодательством. В производстве уголовных дел, начиная с момента возбуждения преследования до постановления приговора, различается несколько последовательных стадий или ступеней, разграничиваемых друг от друга тем более резко, чем важнее дело, подлежащее рассмотрению.
По окончании 1) несудебного производства (дознание) наступает 2) производство судебное, распадающееся на предварительное и окончательное.
В предварительном производстве по важнейшим делам явственно разграничены следующие последовательные ступени: 1) предварительное следствие, задача которого состоит в собрании доказательств по делу и в 2) применении мер против уклонения обвиняемого от суда; 3) предание суду обвинительной камерой, разрешающей вопрос о том, достаточны ли собранные следствием данные для открытия по делу судебного заседания; и 4) приготовительные к суду распоряжения, принимаемые для подготовки дела к слушанию.
Окончательное производство состоит из 5) судебного следствия, 6) прений сторон и 7) постановления приговора; затем может иметь место 8) процесс пересмотра в порядке апелляционном или кассационном.
Розыскной элемент на всех этих стадиях, и особенно при производстве предварительном, весьма заметен. Уголовные дела возбуждаются не только по жалобе обвинителя, но и по иным поводам, сводящимся к усмотрению суда (ст. 42, 297 УСС); в сравнении с прежним законодательством улучшение состоит лишь в том, что поводы эти точнее определены законом.
Как следователь и проверяющий его деятельность окружной суд, так и обвинительная камера, в мероприятиях своих не связаны необходимостью определенной жалобы или иного требования стороны, и функции их состоят не в разрешении спора сторон установленным для того порядком, а в таком по закону и долгу службы направлении дела, которое наиболее соответствует целям правосудия.
“Судебный следователь должен своевременно принимать меры, необходимые для собирания доказательств, и в особенности не допускать промедления в обнаружении и сохранении таких следов и признаков преступления, которые могут изгладиться” (ст. 266).
Он “не останавливается в производстве следствия по тому случаю, что обвиняемый скрылся, или что нет в виду подозреваемого в совершении преступления” (ст. 276): для предварительного следствия не нужно обвинителя, оно может иметь место и при неизвестности лица обвиняемого.
Орган суда, судебный следователь, сам должен разыскать и уличить его, сам должен обнаружить, можно ли обвинять его и в чем именно. В предварительном следствии сохраняется прежний ревизионный порядок; определения следователя, в силу самого закона, восходят на рассмотрение и утверждение высших инстанций, окружного суда или судебной палаты (ст. 277 по редакции 1883 г.; ст. 518, 528, 536).
Обвиняемый во время предварительного следствия не уполномочивается иметь защитника, и сам доступ к следствию сопровождается для него многими существенными ограничениями. Те же розыскные начала господствуют и в производстве предания суду.
Но параллельно с чертами розыскного характера, судебные уставы для дел уголовных допускают и состязательность (с точки зрения динамики (эволюции) уголовного процесса). Этот порядок выражается:
1) в отделении обвинительной власти от судебной (ст. 3-5 УУС); хотя при возбуждении уголовного преследования и при предварительном производстве за судом сохранены некоторые из обязанностей власти обвинительной, но законодатель делает попытку установить точные пределы для этих случаев, а при окончательном производстве обязанности обличения виновных передаются всецело в руки особых должностных или частных обвинителей;
2) в допущении формальной защиты в уголовных делах при окончательном производстве. В мировых и судебно-административных установлениях обвиняемые подобно обвинителю или гражданскому истцу могут поручать защиту своих прав поверенным (ст. 44, 90 УСС). По делам, ведаемым общими установлениями, это право открывается только с периода приготовительных к суду распоряжений (ст. 557, 562, 565, 566 УСС);
3) в принятии начала равноправности сторон в тех периодах производства, в которых обвиняемому дозволяется иметь защитника.
Эта равноправность выражается:
а) в праве каждой стороны представлять доказательства, которые должны быть рассмотрены судом (ст. 92, п. 1 ст. 630), и предъявлять возражения против доказательств противника (ст. 100, 103, п. 4 ст. 630, 719, 720);
б) в праве подсудимого и его защиты возражать против объяснений обвинителя; так, лишение подсудимого права представить объяснение против заключения прокурора по вопросу, относящемуся к порядку судопроизводства, кассационной практикой признается существенным нарушением закона (1868/49, Бильбасова);
в) в том, что обе стороны делают суду свои объяснения стоя (1870/282, Троицкого);
г) в том, что суд, удовлетворив несогласное с законом ходатайство одной стороны, для уравновешивания прав сторон обязывается дать удовлетворение соответствующему ходатайству стороны противной.
Так, дозволение прокурору разбирать показание свидетеля, данное на предварительном следствии, но не поверенное на суде, обязывает председателя дозволить и подсудимому представить возражения, почерпнутые из того же показания (1869/753, Пантюшина).
Если ходатайство одной из сторон о прочтении имеющихся в деле бумаг уважено, но бумаги эти по содержанию своему не принадлежат к числу таких актов, которые могут быть читаны на суде, то и противной стороне не может быть отказано в прочтении однородных документов, на которые она ссылается в опровержение представленных суду данных (1870/533, Лихино; 1874/247, Мурашева; 1873/513, Борисова и др.).
Но права не навязываются, предоставлять делать замечания и возражения значит только дозволять эти действия, но не означает еще обязанности председателя напоминать каждый раз обвинителю или подсудимому о таком их праве (1867/353, Иванова);
4) устанавливая таким образом поверку на судебном следствии всего доказательственного материала в порядке состязания сторон, закон не дозволяет суду основывать свое решение на обстоятельствах, которые не были предметом судебной проверки и потому не могли вызвать разбора их сторонами.
Так, приговор мирового судьи, утвержденный съездом, признается не имеющим силы судебного решения, если он основан на обстоятельствах, не расследованных на суде, а дошедших до сведения судьи из другого источника – например, из его личного наблюдения или опыта (1871/1187, Бухвостова).
На том же основании по делам, рассматриваемым с участием присяжных заседателей, председатель в заключительном объяснении не должен приводить таких данных, которые не были предметом судебной поверки и выражает или его собственное мнение о предмете экспертизы, или почерпнуты из сочинений, относящихся к этому предмету.
Подобное действие председателя кассационной практикой признается существенным нарушением начала равноправности сторон, так как против доводов, изложенных в заключительном объяснении, которое дается после окончания судебного следствия, ни одна сторона не может представлять возражений (1867/492, Тачкиной);
5) продолжение состязания составляют прения сторон по существу рассмотренных на суде доказательств. Здесь на равных правах принимают участие обе стороны: сперва обвинитель и гражданский истец, затем подсудимый и его защита; право последнего слова во всяком случае принадлежит подсудимому (ст. 166, 735, 736, 748, 749 УУС).
Во время прений, стороны излагают подробно свои соображения по делу, опровергая или ослабляя как требования, так и доказательства противника. Эта часть судебного разбирательства в первой степени суда носит состязательный характер по преимуществу, так как суд не принимает в ней решительно никакого участия;
6) средняя форма приговоров об оставлении в подозрении отменена;
наконец, 7) по постановлении судебного приговора пересмотр его может иметь место не иначе, как по требованию заинтересованных в том сторон, и лишь в пределах предъявленного требования (ст. 145, 168, 856-859, 889 УУС); ни ревизионный порядок, ни так называемый пересмотр в интересах закона, нашему праву неизвестны[3].
Взаимное соотношение розыска и состязательности по действующему законодательству может быть выражено следующей формулой: чем далее подвигается уголовное дело в своем последовательном движении, тем более розыск уступает место состязательности. В предварительном следствии вовсе нет места сторонам; оно знает лишь органы надзора и лиц, участвующих в следствии. При предании суду допускается уже одна сторона – обвинитель.
Во время приготовительных к суду распоряжений организуется и другая сторона – защита; но она еще далеко не равноправна с обвинителем (ст. 573-577 УУС). Этой равноправности она достигает только на следствии судебном (ст. 630), но в этот период суд еще не связан, безусловно, требованиями сторон и может, отступая от обвинительного акта, поставить себе вопрос о виновности подсудимого по обстоятельствам судебного следствия вообще (ст. 751)[4].
В полной силе состязательность применяется в процессе обжалования, основной принцип которого – строгое ограничение судебного разбирательства пределами принесенной жалобы (ст. 168, 889).
[1] Журн. соед. деп. Госуд. Совета. 1862. № 65. С. 171, 173-176.
[2] Ст. 66 Основных положений уголовного судопроизводства в первоначальной редакции была изложена так: “Следствие поверяется в суде: а) рассмотрением подлинных протоколов об осмотрах, обысках, выемках и других письменных и вещественных доказательств и б) отобранием показаний от подсудимого, сведущих людей, свидетелей и участвующих в деле лиц”.
[3] Ревизионный порядок оставлен лишь в предварительном следствии, где получил дальнейшее развитие по закону 3 мая 1883 г. (ст. 5281 УУС). Пересмотр в интересах закона проникает к нам с развитием практики обжалования и пересмотра в порядке надзора (решение по делу Иегера и др.); см. также закон 20 мая 1885 г.
[4] В этих случаях суд или решает дело непосредственно (1870/53, Браиловского), или представляет судебной палате о необходимости обвинения подсудимого в более тяжком преступлении (1867/374, Плеханова).
