Более глубоко проходящий и до сих пор не иссякающий источник образования начал общности в русском праве открывает деятельность церкви. Влияние церкви на все области старого права и влияние клира на самые различные стороны русского юридического быта неизмеримо обширно. Трудно в коротком очерке исчерпать этот вопрос.
Не подлежит сомнению, что старые племенные правовоззрения, их исключительность, суровость форм осуществления права, постоянно уступали действию христианской проповеди. В указанной сейчас (под В) договорной форме общения клятвенное утверждение этой формы, несомненно, давало ей особую силу.
В задачах фиксирования юридических актов на письме класс лиц грамотных, каковыми были преимущественно духовные, играет всюду, и в международных сношениях (договоры Смоленска с Ригой), и в сделках князей, и в односторонних актах их или при жизни, или на случай смерти, и в актах частных лиц, и в законодательстве (Псковская судная грамота), первенствующую роль.
В делах, касавшихся канонов и церковного чина, влияние церкви было решающим, а круг этих дел рано стал весьма обширным для различных сфер права и управления, в особенности для юрисдикции в вопросах семейного и наследственного права (подробности в курсе).
Путем церковной школы и проповеди проходило в старом русском обществе и до сих пор проходит в народные массы самым постоянным образом влияние христианской нравственности на правовоззрение людей.
В такую пору, когда право находится на степени субъективного сознания, силу этого влияния трудно измерить; несомненно, что всюду, куда оно проникло, оно коренным образом перерождало господствовавшее до того мировоззрение людей и вместе с этим их взгляды на право.
С влиянием церкви у нас, как частью и на Западе, связаны первые признаки появления элементов общих в нашем праве и таких юридических начал, которые не имеют корня в праве местном. Но там, на Западе, это влияние чужого права, универсальной римской системы, только в первоначальных стадиях было тесно связано с традицией церкви.
В последующих фазах оно носило в целом исповедный характер лишь по отношению к пределам его распространения; позже учения романистов были направлены прямо против авторитета церкви и стали орудием борьбы власти светской с властью церкви.
Две сферы права и две области юрисдикции, духовной и светской, права канонического и римского, обособились резко. Этим обособлением права римского от канонического, права частного от публичного условлена вся судьба рецепции римского права на Западе.
Что же представляют собой традиции римского права на Востоке?
Возможно ли сопоставлять историческую роль византийской юриспруденции с источниками римского права, ставшими, как известно, на Западе, в юстиниановской кодификации, господствующим элементом общего частного права и предметом постоянного изучения юристов нового мира?
Чтоб ответить на этот вопрос, надо различить в нем разные стороны.
Значение византийского права очень различно, смотря по эпохам, откуда идут его источники, по местностям, в коих оно влияет, и по условиям этого влияния.
Прежде всего, византийские источники из времени, ближайшего к Юстиниану, составляют богатое пособие для изучения самого юстиниановского права. К этому источнику обращаются с серьезным и постоянным вниманием западные ученые (Куяций, Мельцер, Бонефидий, Леунклавий в XVI в., Фаброт в XVII в., Рейц в XVIII в., Гаубольд, Геймбахи, Mortreuil, Захария, Моммзен и друг, в XIX в.), в особенности в такие эпохи, когда интерес изучения, исключительно практический, уступает место историческому методу в правоведении. Подробности этого вопроса пользования византийскими источниками для изучения Corpus juris civilis рассматриваются в курсах римского права[1].
С другой стороны, само византийское право проходит известные стадии развития. Оно представляет собой не только постепенное атрофирование юстиниановских источников, но и еще характерный процесс изменения всех основ римской культуры права, т.е. смешение институтов светского и церковного права, публичного и частного.
Любопытство, что в ту самую пору, в XII в., когда на Западе начинается изучение подлинных текстов юстиниановских источников, эти источники окончательно вытесняются на Востоке Базиликами. По происхождению Базилики относятся к концу IX в.
Это греческая переработка юстиниановских источников, рассчитанная на удобство практического их применения. Все действующее право сведено в 60 книг в порядке, близком к юстиниановскому кодексу.
Это и есть та капитальная работа, которая прервала прямую практическую традицию юстиниановских книг для Восточной империи и к которой позже примыкали многочисленные дальнейшие переработки материала византийскими учеными.
Одну из важнейших, по практическим последствиям, таких переработок составляет Шестикнижие Константина Гарменопулы (около 1345 г.). Оно удержалось в применении после падения Константинополя в разных провинциях Турецкой империи, и восполнением к нему служили Базилики.
Книги Гарменопулы удерживались в силе в Бессарабии после ее присоединения к России[2]. Между тем Дунайские княжества имеют с 1865 г. единый кодекс, составляющий подражание Code civil.
Местное значение византийских переработок юстиниановского права этим не ограничивается; но мы отмечаем здесь эту сторону дела, это локальное значение особых византийских источников, возникших на месте и в этих пределах сохранивших свое значение до позднейшего времени.
Несомненно, лучший из немногих теперешних знатоков византийского частного права, Захария ф. Лингенталь, дает нам такие внутренние признаки, определяющие особенность именно византийского права, которые указывают ясно его неспособность выйти из этих пределов местного применения и приобрести значение системы универсальной.
Как черту очень характерную, он выставляет, во-первых, то, что из системы наказаний здесь почти совершенно вытеснено наказание лишением свободы. Вместо лишения свободы в Византии развились рафинированные способы причинения физических страданий, которые пережили византийский режим и вошли вполне гармонически в систему турецкого управления.
Захария объясняет это вытеснение наказания лишением свободы тем, что на Востоке всякое far niente, в тюрьме ли, или в монастырской келье, служит скорее источником удовлетворения, чем страдания.
Затем, наука права у византийского юриста не то, что в эпоху свободного развития римской юриспруденции. Юрист не знает права, а знает только закон. Это не юристы собственно, а законники.
Тут может развиться утонченная техника применения закона, но не та жизнь права, имеющая свой источник в национальном сознании, в науке, какую мы наблюдает в Риме. – Достаточно этих характерных признаков, на коих останавливает ваше внимание Захария, чтобы не ждать благоприятных для права частного результатов от собственно византийской юриспруденции, где она не зависит от римских традиций.
На этом явлении мы еще раз поверяем состоятельность учения Ihering’a о расчете, цели, монополии наказания и прочее, как основе права.
Какие же черты определяют внутреннее строение институтов? Поземельная собственность сосредоточена в эту пору в руках государства и церкви. Рядом с ними обладание с характером приватным доступно только могущественным людям, близко стоящим к власти.
Землевладение низших классов есть или зависимое, или оно задавлено тяжестью государственных податей и служб. Отчуждение недвижимостей введено в самые тесные границы[3].
Поземельные отношения Византии живо напоминают поземельный строй средних веков на Западе, кроме, однако, как замечает Захария, существенной для феодального быта черты, – взаимной и наследственной связи землевладельцев, которой всегда оставались чуждые мелкие деспоты этих восточных территорий.
В связи с этим властным и зависимым характером отношений частных лиц понятно ничтожное развитие договорно-обязательственных форм, ненадежность кредита личного и вещного и свойство медлительности и проволочек в способах процессуального осуществления права.
Теперь мы перейдем к последнему поставленному выше вопросу – могло ли византийское право влиять, как система юридических институтов частного права, на русскую жизнь?
Известно, что в сборниках, носивших название кормчих книг и рано переведенных с греческого языка на церковно-славянский, помещаются рядом с постановлениями каноническими и отдельные легальные памятники светского права, коих происхождение есть несомненно греческое.
Таковы в особенности эклога Льва и Константина и прохирон, составленный по повелению Василия Македонянина. Это, по отношению к их первоисточникам (в особенности к юстиниановской кодификации), – крайне несовершенные сборники, которые и в греческом подлиннике далеко не заключали в себе сколько-нибудь законченного круга цивильных понятий.
Эклога заключает в себе элементы институтов брачного права, права наследования, опеки, отпущений на волю, некоторые договоры, немного положений о свидетельствах и мировых сделках, об отдельном имуществе детей, законы уголовные и положения о добыче.
Это совершенно случайный для применения вне первоначальной почвы, на которую рассчитан сборник, комплекс норм. Возникший в половине VIII в., сборник этот был через сто сорок лет вытеснен и там другой переработкой юстиниановских источников, касавшейся частью тех же материй, частью новых, притом не исключительно цивильных.
Для этой смены одного сборника другим на месте были свои основания, которые, однако, не могли иметь общего значения. Оба сборника вошли, как известно, в состав наших кормчих, их светского права, в славянской передаче текстов, часто очень мало вразумительной и неточной.
Это “Главизны Леона и Константина” (глава 49 Кормчей) и “Закона градского главы различны” (гл. 48 Кормчей). В том и другом совершенно отсутствуют многие основные институты цивильной системы, в особенности права вещные. На месте они легко восполнялись из многочисленных иных сборников и переработок.
В новой сфере применения они не давали ничего цельного. Не менее того в этом виде в первый раз древняя Русь познала элементы чужого права, отрывки той системы гражданских институтов не местного происхождения, которая на Западе, в совершенно ином виде, посредством рецепции in complexu, составила эпоху в истории развития новоевропейского права.
Для права русского и для его дальнейшего развития важны не столько эти отрывки чужой, хотя бы универсальной, системы, эти нормы римского права, сколько изменившиеся, вместе с принятием христианства и по мере успехов христианской проповеди, положения о суде церковном, о компетенции церкви в делах семьи и наследства.
Закон судный людям, приписываемый Константину Великому и не имеющий, однако, основания в системе права византийского, был неизмеримо более важным источником для новых народов, ибо заключал в себе не готовые нормы чужой цивильной системы, а постановления, прямо соответствовавшие состоянию народов, только что принявших христианство.
Для всей последующей истории права русского важны определения Номоканона и уставов русских князей, касающиеся юрисдикции церкви в новом христианском обществе, а не система норм, переработанных из юстиниановских источников.
В Законе судном находились положения, определявшие наказание за идолопоклонство, за отступление от христианства. В уставах князей, со ссылкой на те же священные источники, определялось ведомство судов церкви. Какого бы ни были происхождения эти нормы, они соответствовали потребности времени.
Их сила устанавливалась не внешним авторитетом и не техническими свойствами этих норм, а внутренней основой правосознания в эту пору, нераздельной с чувством веры, с основами исповедными.
Мы видели этот же фактор в истории рецепции чужого права на Западе. Там он привел в результате к освоению целой системы институтов чисто цивильных. У нас нет. Освоение чисто юридических положений греко-римского права происходило у нас не ровно, медленно, из источников, далеко не столь пригодных для этих целей, без постоянного посредства школы.
Но если не этот объективный состав готового чужого права, то компетенция суда церкви открывала широкую сферу для образования начал права общего для всех племен, населявших Россию, для всех волостей, каковы бы ни были особенности их состава и строения.
Достигнув путем жалований княжеских и пожертвований частных лиц обширных земельных богатств, церковь расширила и укрепила силу своего влияния, став на защиту обширного круга лиц беспомощных и бесприютных в грубом обществе и создала новые формы имущественного обладания постоянного и неизменного в ее руках для целей дальнейшего распространения христианской проповеди.
Влияние церкви на общность права было тем обширнее и решительнее, чем слабее способна была функционировать в этом направлении разъединенная светская власть. Натурально границы этого влияния совпадали всегда с границами исповедными, влияние действовало внутри паствы.
Его нельзя определить никакими хронологическими датами. Оно есть внутреннее и в этом смысле свободное. Книга, руководившая мудростью церковных правителей, не составляла источника права только, норм только легальных. Происхождение этих письмен было в глазах верующих “богодухновенным”.
Подлинник Кормчей хранится в Новгороде в церкви св. Софии “за почитание священником, на послушание крестьяном и себе (т.е. князю и епископу, повелевшему ее списать) на спасение души”. Тут область веры, а не критики текстов, как и в первое время рецепции права на Западе.
Та самая черта смешения дела веры и вопросов права, которая для старой культуры права служит признаком вырождения юриспруденции, составляет в обществе молодом необходимое условие его внутреннего перерождения, его перехода из состояния племенной, территориальной розни в известное состояние единства не только речи, но веры и права.
Несомненно, первые руководящие судебную функцию письменные сборники уставов княжеских и народных юридических обычаев тесно связаны с традицией чужого права, в состав коего рукописи таких сборников и вводились нередко.
Такова в особенности Правда Русская, составляющая в позднейшей редакции именно сборник уставов княжеских и обычных норм, получивших свою техническую обработку руками законоискусных людей и в силу этой высшей формы своей обработки приобретших, подобно французским coutumes generates, повсеместное практическое распространение наряду с нормами реципированного права, далеко за пределами места и времени их первоначального возникновения. Правда, что господствующее содержание таких сборников, как и немецких зерцал того времени, было далеко не чисто цивильным[4].
При особом характере деятельности церкви, всегда больше внутреннем, чем повелительном, легко отметить в жизни общества многие свидетельства неоконченности ее призвания, признаки низкого состояния правосознания.
Но, однако, результаты деятельности церкви в старой России, по отношению к праву общему в тех материях, которые составляли область церковной юрисдикции, поразительны.
Едва власть светская собралась и сосредоточилась, стала способной сама установлять нормы права, обязательные для целого государства, как содержание для таких норм было уже в значительной мере готовым, определившимся и приноровленным к потребностям русской жизни.
В составе церковных книг между тем не происходило никаких особенно важных перемен со времени первых рукописей Кормчей до печатных ее текстов[5]. Задача государства в области той юрисдикции, где оно сменило юрисдикцию церкви, стала, конечно, иной, и какие средства оказались нужны государству для целей дальнейшего развития элементов права общего, об этом мы скажем в другой связи.
[1] Появление на Западе ученых греков, бежавших из Константинополя после взятия его турками, обогатило итальянские библиотеки массой привезенных ими рукописей. В XVI в. их начинают печатать. Лишь в эту пору узнают Базилики.
Манускрипты библиотеки Екатерины Медичи, привезенные из Италии во Францию, привлекают к себе внимание всего ученого мира. О них только и говорят. Ср. для этих сведений и для краткого обозрения развития интереса к визан. праву Rivier (бельгийский профессор).
Introduction historique au droit romain. 1881. с. 546 и след. По-русски в 1876 и 1877 гг. проф. Азаревич начал историю визант. права, где можно найти полезные указания для русск. библиогр.; но для предпринятой работы у автора вовсе не было необходимого материала под руками. Эта работа не продолжается.
[2] Подробности см. у Даневского. Об источниках местных законов некоторых губерний и областей. То же и справки о современ. применении местн. сборников у Пахмана. Ист. кодиф. II. с. 463 и след.
Византийская традиция распространилась на Кавказе (законы царя Вахтанга и Армянский судебник). В последнее время открываются еще нов. восточные тексты, в коих римское право является переработанным для местных целей.
В 1880 г. иждивением Берлинской академии напечатана большая книга, озаглав. “Syrisch-romisches Rechtsbuch aus dem funften Jahrhund.” herausgegeben ubersetzt und erlautet von d-r K.G. Bruns u. d-r E. Sachau. Издатели не согласны по вопросу о происхождении этих текстов. Оценку изд. сделал Brinz в “Krit. Vierteljahresschrift”. Bd. 22. с. 548.
[3] Ознакомление с этими явлениями, крайне важными для целей историческ. изучения и для исторических параллелей, стало очень легко доступным при помощи небольшой и хорошо написанной книги Захарии (Geschichte des griechisch-romischen Rechts. 2-е изд. 1877, особ. § 60 – крестьянские поземельн. отношения при Юстиниане, § 61 – , § 62 – крестьян, отнош. позднейш. времени, § 63 – меры к ограждению вольного крестьянства, § 64 – военные землевладения на границах (terrae limitaneae vel castelloram).
[4] См.: Хрестоматия проф. Владимирского-Буданова М.Ф. Системат. указатель статей Русской Правды по 2-м спискам.
[5] В печатную Кормчую внесены (гл. 50) разные статьи из Властаря и Гарменопулы, которых нет в рукописных кормчих.
