Правовые обязанности людей, по своему отвлеченному содержанию, бывают двоякие: простые и сложные. Сложные образуются из различного сочетания простых. Простые же бывают двух родов: положительные и отрицательные.
Простая положительная правовая обязанность состоит в том, чтоб обязанное лицо: физическое[1] или юридическое[2] совершило поступок, способный содействовать лицу, управомоченному к потребности: или в приобретении последней, или только в удовлетворении приобретенной.
Таковы, напр., следующие правовые обязанности: обязанность родителей – “действуй на своих малолетних детей, еще не имеющих нравственной потребности, так, чтоб они приобрели ее”; или другая – “действуй на своих малолетних детей, уже имеющих нравственную потребность, так, чтоб она удовлетворялась”; обязанность солдата в сражении – “в удовлетворение государственной потребности, убивая неприятеля”; обязанность свидетеля – “в удовлетворение потребности правосудия, давая показания суду”; обязанность палача – “в удовлетворение потребности правосудия, казня осужденного преступника” и т. д.
Наоборот, простая отрицательная правовая обязанность заключается в том, чтоб обязанное лицо не совершало поступка, способного быть препятствием лицу, управомоченному к потребности: или в приобретении последней, или только в удовлетворении приобретенной.
Таковы, напр., следующие правовые обязанности: обязанность родителей – “не действуй на своих малолетних детей, еще не имеющих нравственной потребности, так, чтоб они не приобретали ее, а развращались”; или другая – “не развращай своих малолетних детей, уже имеющих нравственную потребность”; обязанности гражданина относительно отечественного государства у всех культурных народов – “у мирных граждан есть потребность государственности, потребность в существовании, целости и невредимости отечественного государства, не покушайся на измену отечеству”, “не совершай измены отечеству”; добавочные обязанности гражданина относительно отечественного государства у некоторых просвещенных народов – “не умышляй изменить отечеству”, “не делай приготовлений к измене отечеству”; обязанность гражданина относительно мирных граждан – “у ближнего есть потребность жить – не убей”, “у ближнего есть потребность в обладании имуществом – не укради” и т. д.
Словом, каждая простая положительная правовая обязанность требует, чтоб обязанный произвел известное внешнее действие (приказ); каждая же простая отрицательная требует, чтоб он не производил известного внешнего действия, а иногда даже и не замышлял произвести (запрет).
В первом случае (в случае приказа) мы имеем перед собой правовую обязанность к производству внешнего действия; во втором же (в случае запрета) перед нами выступает правовая обязанность к воздержанию от внешнего действия и даже иногда от голого умысла.
При таком положении вещей становится понятно, что между неисполнением положительной и неисполнением отрицательной обязанности всегда существует резкая разница. Неисполнение простой положительной обязанности состоит в бездействии при обязательности действия.
Обязанный не производит в действительности того действия, произвести которое приказано этому лицу объективным правом, хотя время и случай к производству уже наступили. Неисполнение же простой отрицательной обязанности заключается: обыкновенно в действии при обязательности бездействия, а иногда, по исключению, в умышлении действия при обязательности неумышления.
Обязанный производит в действительности то действие, производить которое запрещено этому лицу объективным правом, или же действительно умышляет то, что умышлять запрещено[3].
Ввиду несомненной разницы между неисполнением положительной и неисполнением отрицательной правовой обязанности возникает новый вопрос. Не отличаются ли уголовные правонарушения от неуголовных тем, что первые являются неисполнением отрицательных правовых обязанностей (нарушением запретов: действиями при обязательности бездействия, умыслами при обязательности неумышления), а вторые выступают неисполнением положительных правовых обязанностей (нарушением приказов: бездействиями при обязательности действия)?
Эта разница встречается во многих случаях, но далеко не во всех, а потому логически не может быть разграничительным признаком преступного.
Неисполнение отрицательных правовых обязанностей очень часто является уголовным правонарушением (убийство, разбой, изнасилование, кража и т. д.), зато часто выступает и неуголовным, а военным (опустошение государства неприятелем), дисциплинарным (умышленная порча рабочего материала арестантом), даже иногда гражданским (умышленное завладение чужой поземельной собственностью без ведома, по небрежности ее собственника) и т. д.
В свою очередь и неисполнение положительных правовых обязанностей очень часто служит не уголовным правонарушением, а гражданским (неуплата долга), дисциплинарньм (невыполнение урочной работы арестантом по лености), финансовым (неуплата подати государству) и т. д.; зато нередко бывает и уголовным (преступное бездействие власти, неоказание возможной помощи врачом опасно больному, неприписка[4] молодого человека, подлежащего воинской повинности, но не состоящего в числе сельских обывателей податного состояния, ни к одному призывному участку, незаявление приписавшегося молодого человека[5], подлежащего воинской повинности, но негодного к военной службе, о пропуске его имени в призывном списке и пр.).
Ввиду только что добытого решения мы принуждены отказаться от одной из главных составных частей учения Шталя о различии между уголовным правонарушением и гражданским. По мнению почтенного ученого, преступление отличается от гражданского правонарушения несколькими признаками.
Один из них, согласно изложению теории Шталя почтенным профессором Таганцевым[6], состоит в том, что “преступление есть положительное вторжение в сферу права, а неправда гражданская-отрицательное; примером первого является похищение чужой вещи, второй-неотдача вещи, неплатеж долга”. Вот этот-то признак и оказывается несогласным с действительностью.
Неприписка подлежащего воинской повинности ни к одному призывному участку, точно так же как незаявление приписавшегося о пропуске его имени в призывном списке, это – очевидное, чистейшее бездействие. A между тем в обоих случаях, вопреки мнению Шталя, мы имеем перед собой не гражданское, но уголовное правонарушение.
[1] Человек.
[2] Признанный государством союз людей, соединившихся друг с другом для достижения одной или нескольких правомерных целей общими силами.
[3] Утверждая, что запрещение производить известное действие может быть нарушено только действием, а приказание произвести известное действие-только бездействием, мы присоединяемся к учению почтенного профессора Колоколова (Г. Колоколов. О соучастии в преступлении. 1881. стр. 1. 53-58).
Мы отказываемся от доктрины, которая проводится, с различными видоизменениями, множеством немецких ученных, напр., Кругом, Глазером, Бури, Баром, Ортманном, Меркелем, Биндингом, Роландом и др.
(см. Н. Таганцев – Курс русского уголовного права. Общая часть. Учение о преступлении. 1878. Стр. 274-277. 286-291. Он же – Лекции по русскому уголовному праву. Часть общая. Вып. II. 1888. NN 560-562. Колоколов – ibid. Стр. 1. 53-54. Liszt – Lehrbuch § 31), а также некоторыми русскими: Таганцевым (Курс ibid. Стр. 249. 252. 274-280. 291-293) и Сергеевским (Н. Сергеевский – О значении причинной связи в уголовном праве. 1880. Вып. I. Стр. 90-139).
Оставляя в стороне бесконечные разногласия в частностях и обращая внимание только на сущность дела, можно выразить основное содержание русско-немецкой доктрины следующим образом.
Нарушение запрета (delictum comissionis) может быть произведено, по мнению приверженцев этой школы, не только действием, но и бездействием. Только бездействие выступает здесь не в чистом своем виде, а в смешанной форме.
Под именем же последней разумеется такая комбинация, где бездействию предшествует действие того же лица, стоящее в причинной связи с тем самым результатом, который мог бы быть отклонен, но не был отклонен, благодаря вышеуказанному бездействию этого субъекта (Круг, Глазер, Бури, Бар, Ортманн, Меркель, Биндинг, Роланд, Таганцев, Сергеевский и др).
Смешанные формы бывают двух видов. В смешанных формах первого вида виновному бездействию предшествует виновное действие того же лица, стоящее в причинной связи с результатом. Напр., хороший пловец, желая смерти своего соперника в любви, умышленно уговорил последнего (виновное действие) переплыть вместе широкую реку, обещая помощь в случае надобности.
Поплыли. Соперник устал и обратился за обещанной помощью к товарищу, а тот, имея возможность безопасно для себя выручить его из беды, умышленно не подал помощи, рассчитывая на утопление соперника (виновное бездействие). Так и вышло. Соперник, выбившись из сил, утонул (результат).
В смешанных формах второго вида виновному бездействию предшествует невиновное действие того же лица, стоящее в причиной связи с результатом. Напр., некто, идя по берегу глубокой реки, случайно встретился с соперником, поскользнулся, упал и нечаянно столкнул его в воду (невинное действие).
Упавший, не умея плавать, стал тонуть, а столкнувший, имея возможность безопасно для себя спасти утопающего, нарочно ее подал помощи, желая ему смерти, как сопернику (виновное бездействие). Не получив помощи, утопающий утонул (результат).
Что касается до приказа, то, по учению русско-немецкой школы, он может быть нарушен не только бездействием, но и действием (Людее, Глазер, Меркель, Бар, Биндинг, Роланд, Таганцев и др.). По мнению этих ученых, нарушение приказа (delictum omissionis) производится посредством действия в том случае, где субъект вместо предписанного действия производит некое, не удовлетворяющее содержанию приказа.
Напр., содержатель трактира, вместо того чтобы, согласно требованию закона, прибить свой торговый патент на видном месте, прибил этот документ на задней стороне буфетного шкафа. Свидетель, вместо того чтоб явиться по повестке в заседание суда, уехал по железной дороге в другой город.
Такова русско-немецкая доктрина.
Профессор Колоколов подверг ее тщательной критике и ясно показал полную несостоятельность учения как о нарушении запрета бездействием, выступающим в смешанной форме, так и о нарушении приказа- действием.
Вот самый ход доказательств.
“В тех смешанных формах, говорит почтенный профессор (О соучастии, стр. 55-57), где Таганцев принимает нарушение запрета посредством бездействия, возможны случаи двоякого рода: преступное направление воли или существует уже в момент предшествующего активного поведения субъекта, или же является лишь потом, во время бездействия.
При первом предположении ответственность лица за результат должна быть признана несомненной, так как мы имеем здесь действие, которое, с одной стороны, находится с наступившим результатом в необходимом для вменения объективной связи, а с другой-представляет продукт преступной воли, то можно ли утверждать, что в подобных случаях “юридический центр” лежит в бездействии?
Возьмем пример, приводимый самим Таганцевым: “Некто уговорил другого заплыть в глубину, обещая ему помощь, и затем умышленно оставил его, и тот утонул” (Таганцев – Курс. ibid. стр. 287). Предположим, что умысел существовал у виновного уже в тот момент, когда он уговаривал жертву заплыть в глубину; не очевидно ли, что если тут существует ответственность за убийство, то юридическое основание ее лежит всецело в положительной деятельности лица?
Бездействие является здесь, правда, условием наступления результата; но точно такую же роль оно играет в случае, например, умышленного отравления, когда преступник имел возможность дать противоядие и не дал его.
Неужели же и тут бездействие составляет “юридический центр”? Ясно, что средством нарушения запрета является при указанном условии, не бездействие, но деятельность положительная, так как центр тяжести лежит, несомненно, в последней.
Переходим к другой комбинации, где предшествующее действие не имело с субъективной стороны преступного характера и необходимый для ответственности психический момент появился лишь во время бездействия. По нашему крайнему разумению, ответственность за результат должна быть здесь решительно отвергнута, и притом в силу того же самого соображения, по какому она отрицается там, где бездействию не предшествовала никакая положительная деятельность.
В самом деле, почему нарушение запрета является немыслимым в случаях последнего рода? Отвечая на этот вопрос, новейшая теория исходит из верного положения, что “для того что бы вменить человеку нарушение какого-либо запрета, необходимо доказать, что это нарушение есть продукт его воли, выразившейся вовне” (Таганцев. ibid. стр. 287), чего конечно, мы не можем утверждать тогда, где субъект лишь ее предотвратил наступления результата.
Но то же самое препятствие к признанию нарушения запрета видим мы и в тех случаях, где бездействию предшествовала положительная деятельность, хотя и обусловившая результат, но не соединявшаяся с преступным настроением.
В подобных случаях мы точно так же не можем рассматривать результат как продукт воли, выразившейся вовне, потому что деятельность, обусловившая результат, не могла быть выражением воли, которая возникла уже после нее, во время бездействия.
Если с момента возникновения преступной воли субъект отнюдь не способствовал положительным образом наступлению результата, а только не препятствовал ему, то ответственность определяется исключительно бездействием, какова бы ни была положительная деятельность, предшествовавшая преступному настроению.
Следовательно, во всех тех случаях, где необходимый для ответственности субъективный момент возникает уже после положительной деятельности, мы можем признать лишь нарушение приказа-точно так же, как и там, где мы имеем дело исключительно с бездействием, без всякого предшествующего активного поведения со стороны виновного субъекта.
Предшествующая положительная деятельность, лишенная с внутренней стороны всякого преступного характера, может быть признана лишь обстоятельством, увеличивающим наказуемость.
Таким образом, смешанная форма представляет нам одно из двух: или нарушение запрета посредством деятельности положительной (то же самое, что и в простых формах преступного содействия), или же нарушение приказа -delictum omissionis (то же самое, что и при чистом бездействии); но мы ни в каком случае не имеем здесь нарушения запрета посредством бездействия, как это принимается проф. Таганцевым”.
“Заметим кстати, продолжает профессор Колоколов (ibid. стр. 57-58, прим. 2), что как ответственность за нарушение запрета может вытекать только из деятельности положительной, точно так ответственность за нарушение приказа может быть основана исключительно бездействием. Чтобы убедиться в этом, достаточно вникнуть в те примеры, которые приводятся криминалистами в доказательство противоположного взгляда.
Возьмем случай, приводимый профессором Таганцевым; по его словам, “содержатель трактира, пробивающий свой торговый патент на задней стороне буфетного шкафа, хотя несомненно совершает нечто, действует, но тем не менее является виновным в неисполнении требования закона о помещении патента на видном месте”.
Имеем ли мы право сказать вместе с Таганцевым, что в приведенном случае средством нарушения приказа служит действие положительное? Нетрудно видеть, что положительная деятельность, совершаемая трактирщиком, не имеет вовсе юридического значения: прибивается ли патент на задней стороне буфетного шкафа, вешается ли он в кухне, кладется ли в сундук – для существа дела это совершенно безразлично.
Для ответственности за нарушение приказа существенно лишь то, чтоб патент не был прибит на видном месте. Следовательно, в сущности, основание вменения лежит исключительно в невыполнении требуемого акта, т. е. в бездействии, но, отнюдь не в совершаемой трактирщиком положительной деятельности, которая поэтому и не составляет средства нарушения приказа”.
[4] Общий устав о воинской повинности, заключающий текст законов по изданию 1886 и продолжению 1887 г. и позднейшие узаконения. Издание С. М. Горяинова. 1889. ст. 94. ст. 95 – “Лица, изъятые от внесения в десятую народную перепись, а также вышедшие после ревизии из податного состояния, обязаны приписаться по отбытию воинской повинности к одному из призывных участков” ст. 96.
ст. 97 – “Все лица мужского пола, за исключением сельских податного состояния обывателей, обязаны, по достижении шестнадцати лет от роду и не позднее 31 декабря того года, в котором им исполняется двадцать лет, получить свидетельство о приписке к призывному участку (ст. 94 и 95)”.
ст. 348. Уложение о наказаниях ст. 506″ – Лица, обязанные припискою к призывным участкам, в случае неисполнения ими сей обязанности до истечения того года, в котором им минуло двадцать лет, подвергаются денежному взысканию не свыше ста рублей.
[5] Общий устав о воинской повинности ст. 158 – “Кто из достигших призывного возраста (ст. 11) окажется не внесенным в призывной список и не заявит о том до дня вынимания жребия его сверстниками (ст. 142), тот лишается права на жребий и т. д.
Ст. 349. Уложение о наказаниях ст. 507 – “Не внесенные по собственной вине в призывной список и подлежащие вследствие того, согласно постановлению Устава о воинской повинности, зачислению в военную службу с лишением права на жребий, но оказавшиеся неспособными к службе, однако не вследствие умышленного членовредительства, подвергаются заключению в тюрьме на время от двух до четырех месяцев или аресту на время не свыше трех месяцев”.
[6] Таганцев – Лекции. Вып. I N 50.
