Мы уже познакомились с высокими достоинствами народного участия в судебной деятельности; следуя намеченной системе, мы должны теперь перейти к организации одной из форм этого участия – именно к суду присяжных, под которым разумеется соединение для судебного разбора двух равноправных коллегий, коронной и народной, не сливающихся между собой, но действующих совместно в указанных для каждой из них пределах.
Выросшее в Англии, принятое затем и переработанное во Франции, установление присяжных стало ныне мировым судебным институтом, характеризующим цивилизованные нации.
Палладиум личной свободы и политической независимости народной, ревностный страж общественной безопасности и строгий судья злодеяний, это установление более и более делается для культурного мира судом естественным по преимуществу, от ведения которого в интересах народной экономии устраняются лишь дела наименьшей важности.
Принятое уставами императора Александра II, оно стало центральным узлом новой судебной системы, ее лучшим украшением и самой твердой ее опорой.
Как всякий институт, в государстве существующий и цели его преследующий, суд присяжных имеет бесспорно и политическую сторону. Она выступала даже на первый план для деятелей западных континентальных государств, где вопрос о суде присяжных шел наряду с либеральными движениями[1]. Доводы в пользу и против него, на этой стороне института основанные, могут быть сведены к следующим.
Утверждали, что суд присяжных стоит в тесной связи c общим политическим строем, знаменуя допущение народа в состав правительства. Противники суда присяжных на этом основании предостерегали правительство от введения или поощрения его; напротив, защитники требовали введения его в странах, где были даны укладные грамоты, как их естественное последствие.
Но те и другие видели в нем институт всецело политический. Это мнение не согласно с действительностью. Присяжные берутся из всех классов народа, действуют совместно с коронными судьями и под их контролем.
Как установление судебное суд присяжных подзаконен и должен сообразовывать свою деятельность с законом, которому он подчинен. Потому-то присяжные заседатели с успехом функционируют и в странах, общий строй которых далек не только от демократического, но даже от укладного порядков; они немыслимы только в деспотиях, где не может быть и речи о судебной власти.
Отправляя правосудие, присяжные несут возложенную на них повинность и участием своим укрепляют правительство, усиливают его, а отнюдь не ослабляют.
От них правительство получает практические знания, необходимые для правосудия; благодаря им общество перестает смотреть на правосудие, как на чуждое ему дело, и охотнее помогает его правильному ходу; ими со слуг правительства снимается значительная часть ответственности перед обществом за исход судебного разбора, становящегося делом членов того же общества.
С большой также осторожностью следует относиться к теориям, согласно которым институт присяжных рекомендуется как лучший корректив недостатков закона, гарантирующий отправление правосудия согласно требованиям общественного мнения и народной совести.
Не подлежит, конечно, сомнению, что земное правосудие должно удовлетворять и земное же чувство справедливости, быть в согласии с теми идеями, которые составляют моральное достояние людей в определенную эпоху их исторической жизни.
Но, во-первых, если под коррективом закона понимать способ ознакомления с его несовершенствами, то для устранения их затем в порядке законодательном его дает всякий, особенно же гласный, судебный разбор, если же под ним понимать само исправление закона, то к нему не призван никакой суд вообще как учреждение подзаконное, а следовательно, и суд присяжных, в частности.
В той форме общежития, которая сложилась в государство, народная совесть имеет своим выразителем слово закона; мнения отдельных групп могут расходиться с ним, но при преследовании задач государственных должны им подчиняться, пока не получат санкции закона.
Во-вторых, если бы институт присяжных был способом решения судебных дел под диктовку общественного мнения, то по одной этой причине его следовало бы отвергнуть. Высшее качество суда – независимость.
Присяжные вносят в зал суда общественные симпатии и антипатии, но с первого же шага своей деятельности получают предостережение воздерживаться от них и обязываются подать свой голос не иначе как по проверенным на суде обстоятельствам.
Есть даже страны, где, как в Северо-Американском союзе, судья не допускает к жребию тех лиц, которые заявят, что они уже составили себе по газетам определенное мнение о деле или не одобряют наказания, назначаемого законом за подлежащее суду деяние.
За присяжных высказывались иногда, как за прекрасную школу права для народа. Но, во-первых, школой права может быть всякий гласный суд, а не только суд присяжных. Во-вторых, суд преследует свои задачи, отдельные и не зависимые от задач школы.
Аргументировали в пользу присяжных тем, что при существовании этого института народ получает доверие к судебной деятельности, крайне нужное для нормального отправления правосудия. Последнее бесспорно.
Однако ссылка на народ в массе – довод малоубедительный. Народ дарит своим доверием и другие формы суда. Если им пользуется институт присяжных, то лишь по презумпции о его достоинствах, которая должна быть доказана.
Таким образом, политические основания, приводимые в пользу и против суда присяжных, оказываются обоюдоострыми. Объясняется это тем, что институт присяжных, для целей правосудия созданный, кроме политической стороны имеет несравненно более важную сторону – юридическую.
Установление присяжных не может не отражаться на общей политической физиономии страны, но само оно преследует задачи правосудия и должно быть оцениваемо исключительно по степени споспешествования последним.
Каковы бы ни были политические его последствия, но если оно дает государству возможность поддерживать равновесие между обвинением и защитой, ограждать безопасность общественную, не принося на алтарь ее невинные жертвы, то суд присяжных следует признать исполнившим высокую миссию, которая на нем лежит.
Но и при юридической оценке института присяжных высказывались иногда неверные о нем мнения. Так, основание института присяжных некоторые хотели видеть в том, что присяжные будто бы представляют совесть подсудимого, что их вердикт – отражение внутреннего голоса того самого лица, по делу которого он выносится.
Мнение это имеет кое-какие исторические доводы; первоначально в Англии присяжные приглашались лишь по ходатайству о том подсудимого, а собственное признание его там до сих пор устраняет необходимость обсуждения дела присяжными.
Но оно неверно по существу; справедливо было замечено, что ни один человек не может заступить совесть другого; земное правосудие привлекает к ответственности не внутренний мир убеждений и совести, а лишь внешнюю сторону деятельности человеческой.
Неубедительна также защита присяжных как суда равных, который в этом случае рисуется судом идеальнейшим. Правда, институт присяжных стремится к тому, чтобы в состав их получили доступ люди, поставленные в житейские условия, наиболее близкие тем, среди которых приходилось действовать и подсудимым[2].
Но идея суда пэров есть идея сословная, между тем как суд присяжных – институт всесословный. Он призван не к освещению отдельных мнений тех общественных групп, которые во множестве существуют в государстве, а к соглашению их под главенством единого и для всех обязательного закона.
Всякий суд, видели мы, должен обладать двумя качествами – независимостью от посторонних влияний и способностью постановить правильное по делу решение. Посмотрим, насколько они присущи суду присяжных.
В обоих отношениях к нему должно быть применено сказанное о народном участии в судебной деятельности вообще; привходящий к суду народный элемент обеспечивает ему большую независимость и прибавляет массу житейской опытности и практических познаний, которые ничего, кроме пользы, для правосудия не обещают.
Но в той форме народного участия, которая известна под именем суда присяжных, судебные достоинства его получают самое высшее развитие, которого до сих пор достигало человечество, так что до наших дней суд присяжных является наиболее близким к идеалу суда[3].
В отличие от судов народных собраний или сословных он заключен в рамки судебного института и удален от опасности смешения юстиции с политикой.
В отличие от судных мужей древнего периода он ведает не вопросы права, которые при писаной форме его имеют более компетентные органы в лице правительственных судей, а вопросы жизни практической, более доступные уму и пониманию людей из народа, все классы которого споспешествуют их освещению.
Наконец, глубокое отличие суда присяжных от нового шеффенского института состоит в раздельности элементов правительственного и народного: первый, руководя ходом судебного разбора и давая присяжным все необходимые разъяснения, оставляет им полную свободу при исполнении той задачи, к разрешению которой они призваны подать свой голос.
Этим устраняется всякая тень влияния судей правительственных на судей народных, но только влияния, сторонам не известного, между тем как с ведома их и в пределах закона им предоставлены обширные легальные способы воздействия на присяжных, убеждая их подчинять свой голос закону, и только закону.
[1] Любопытно, однако, что первое время немецкие либералы относились к нему неодобрительно; одним из противников его был Миттермайер, который стал затем горячим защитником, убедившись в его выгодах.
[2] Для осуществления этого требования Гейнце предлагал даже составлять присутствие присяжных не из одного списка, все классы общества обнимающего, а из нескольких списков, для каждого класса отдельно. Классы он отличает от сословий и характеризует их образом жизни и занятий.
Но предложение это не принято, частью по трудности практического применения его, частью ввиду легкости смешения классов с сословиями. Однако идея Гейнце совершенно верна: так и наш Сенат требует от комиссий, списки присяжных составляющих, чтобы они обращали внимание на уравнительное распределение в них лиц образованных и необразованных, дворян, купцов, мещан и поселян (общ. собр. 1880/33).
[3] Как все земное, в пределах времени и места существующее, институт присяжных подлежит, конечно, относительной, или исторической, а не абсолютной, или метафизической, оценке. Быть может, в будущем человечество изобретет лучшую форму суда, о которой и ныне можно мечтать умозрительно. Для этого во всяком случае требуется очень многое, лежащее вне области позитивного знания.
Потому-то возражения против суда присяжных, сделанные Иерингом и признающие за ним только историческое значение, хотя весьма высокое, говорят, собственно, в пользу этого института до тех пор, пока не будет изобретен и испробован другой, с которым его можно было бы сравнить.
