Нет сомнения, однако, что вместе с приближением этих вожделенных условий национального творчества продолжительная разработка латинских учений и составление старых союзных форм с новыми оказалось вовсе не бесплодным для научного достоинства немецких работ.
Слишком пламенные надежды на полное отторжение от старых учений и на возможность вовсе вытолкать латинских учителей (Austossungsprocess), конечно, не оправдались, и это национальное возбуждение содействовало лишь успеху разработки старых местных союзных типов в духе общего права нелатинского корня.
Затем, настойчивое выкрикиванье свойства этих конструкций как национальных чистейшей воды, дающих будто проявление немецкого, и только немецкого, совсем особенного, юридического гения в праве, составляло уже простой прием агитации и способ пленить немецкое общественное мнение в пользу новых продуктов.
В кругу этих новых союзных форм легко было отличить такие, которые вполне точно покрываются признаками данными строением настоящей латинской universitas, или совершенно соответствуют понятию латинского societat’a. Но на этом дело, конечно, не остановилось. Новые условия жизни вырабатывали товарищества совсем не этих только двух типов.
Надо было отвечать на вопрос, представляют ли собой новообразованные виды товарищества обособленную от товарищей, не подходящую под указанные критерии союзную личность, юридическое лицо, или данный союз представляет собой лишь более или менее сложное юридическое отношение сочленов, физических лиц, без обособления союзной личности?
Чтобы ответить на этот вопрос, следовало, натурально, установить вперед абстрактно, что же такое представляет собой обособленная от сочленов союзная личность, какие признаки существенны, какие случайны для этого понятия?
Простейший ответ, в духе теории фикции, был бы такой. Признаки, существенные для личности союзной, суть те же, что и для физического лица, ибо, признавая союз личным, мы оперируем посредством фикции, т.е. мы присваиваем корпорации те самые права, из коих образуется правоспособность физического лица.
Независимо, однако, от того, что теория фикции сама мало пригодна для дела, что в результате мы получили бы из этого сопоставления или уравнения состава правоспособности независимо от различия субъектов, лиц физических и юридических?
Получили бы мы неизменный состав и неизменные признаки гражданской правоспособности, или нет? Мы думаем, что таких постоянных признаков мы этим методом не получим, ибо самый состав правоспособности отдельного человека в разных исторических условиях совсем не один и тот же.
Состав правоспособности отдельного человека в развитой латинской системе – один, в слабо развитой для гражданских правоотношений средневековой эпохе совсем другой.
Итак, лицо само, понятие личности, гражданской правоспособности, имеет не один состав в различные эпохи, в различных системах права. Стало быть, то, что представляется личностью в известную пору, то с точки зрения последующего, более развитого состава того же понятия, будет неполной личностью, личностью в относительном смысле, personnalite restreinte, ступенью, притом низшей, развития личности, личностью зародышной, ограниченной.
Сделанный нами, таким образом, анализ предупреждает нас от неправильной постановки вопроса. Для определения признаков понятия личности не должно ставить самого вопроса абсолютно, по отношению к любой эпохе или к любой системе права.
Мы не ошибемся, если скажем, что такие-то признаки личности, взятые из эпохи более развитой цивильной системы, могут служить для определения личности и в эпохе предшествующей, если мы их там найдем.
Но если мы не найдем в известном союзе старого типа всех признаков развитой цивильной личности, то это еще не будет значить, что союз безличен. Это будет значить только, что для ранней эпохи или для системы правоотношений такого-то типа – этих признаков личности достаточно, чтоб признать ее особенность от образующих союз сочленов.
Между тем некоторые из немецких писателей ищут именно постоянных признаков союза с обособленной от членов личностью и указывают нам именно такие признаки. Таков, напр., известный немецкий публицист Лабанд.
В его очень почтенной работе по этому вопросу, которую читатель найдет в Zeitschrift f. Handelsrecht Goldschmid’a, XXX, с. 502, читаем:
“Vereinigungeri, bei welchen das objective Recht die Mitglieder von der Haftung fur die zur Erreichung der Gemeinschaftszwecke eingegangener Verbindlichkeiten befreit, sind juristische Personen; Vereinigungen, bei welchen Mitglieder als solche fur die zur Erreichung der Gemeinschaftszwecke eingegangener Verbindlichkeiten haften sind Rechtsverhaltnisse”.
Вся работа Лабанда выполнена превосходно, а выписанное место принадлежит к числу очень характерных и метких в этой работе[1]. Если мы станем на точку зрения римского права, то трудно, в самом деле, найти черту личной обособленности более яркую, чем эта именно связь долгового обязательства с союзом и, в духе латинского права, только с союзом.
Это, по-латыни, означает прямо, что союз есть обособленное лицо, отдельная от членов цивильная правоспособность. Итак, это вполне метко, ganz treffend…, но для чего, для какой системы? Для латинской.
Мы будем иметь много раз случай впоследствии убедиться, что именно эта черта, – где обязательство – там личность, где особое обязательство, там особая личность, – есть черта латинской системы[2], и в то же время не может быть никакого сомнения, что этой чертой определить личную особенность в нашей системе будет совершеннейшим произволом.
Если там только тот, кто установил обязательственное договорное отношение, тот же только, и отнюдь не другой, способен быть подлинным субъектом этого долгового отношения, то ведь всякому известно, что у нас это совершенно иначе.
Союз установил в своих целях долговое обязательство, по коему отвечает, однако, не он сам, а члены, или не только он сам, а с ним наряду и его члены, – и это в нашем смысле вовсе не такая невозможность, как в латинском. Моя личность и личность союза не суть необходимо так противополагаемые, как латинская universitas и ее сочлены.
Наши отношения могут взаимно характеризоваться нередко такими чертами зависимости, восполнения взаимного, коими характеризуются в латинской системе не отношения 2-х лиц sui juris, а отношения одной persona sui и другой persona alieni juris, как служебных друг к другу, как взаимно восполняющих одна другую.
Значит ли это, что тут нет характеризующей строение союза отдельной от сочленов союзной личности, а есть лишь юридическое отношение между сочленами? – Совсем нет! Это значит только, что тут нет той меры личного обособления, той степени личного развития, какую знает право латинское, но это не значит, чтоб обособление не существовало вовсе.
Мы, таким образом, отвергаем абсолютную приложимость латинских критериев для определения состава личности в нашей системе. Мы находим произвольным применение тех же признаков, которые достаточны для распознания обособленной личности у римлян, к нашей системе.
Убедиться в неправильности этого приема нетрудно, применив критерий Лабанда к разобранному нами выше примеру горнозаводских союзов на разных ступенях их развития.
Zubusse, дополнительные взносы, или денежная ответственность каждого пайщика по делам союза, удерживается в этих конструкциях от самой примитивной их формы до наиболее развитой.
Неужели, однако, будет правильным применить ко всем трем указанным выше формациям горнозаводского союза лабандовский критерий, и все три вида союзов (Eigenlehner, Gewerkschaft старого и нового типа) признать одинаково безличными?
С латинской точки зрения это будет так; рецепция латинских учений способна и должна служить нам для самых разнообразных целей, кроме той, которая достигается в данном случае, т.е. потери способности различать на нашей почве очевидно разные явления, т.е. кроме цели ослепления.
Но, отвергая этот латинский критерий, мы, быть может, подвергаем себя величайшей опасности потерять с этим вместе всякий критерий для различения явлений товарищеского союза безличного, т.е. простого юридического договорного правоотношения между сочленами, и союза личного, корпорации?
Мы променяли бы, таким образом, систему права известного, выработанного, хотя и чужого, на свою систему, которая дает нам взамен настоящее jus incertum atque paene ridiculum!
Нет сомнения, что возможность определять природу явления по одному решающему признаку неизмеримо проще, чем осложнение задачи исследованием многочисленных видоизменений простого явления. Но, с другой стороны, бесспорно и то, что, определяя явление произвольным критерием, мы заранее примиряемся с результатом заведомо ложным.
Фердинанд Регельсбергер[3] (Геттинген), определив основные пункты учения о юридическом лице, останавливается на явлениях, которые составляют спорную область в вопросе о свойстве конструкций, личном ли безличном (с. 312-317).
Выход из трудности, к которому прибегают ныне посредством создания так называемых Mittelfiguren, личности относительной (personnalite restreinte, товарищество с корпоративной организацией), Регельсбергер находит совсем негодным (em schlimmer Ausweg), ибо вместо действительной помощи в решении трудного вопроса мы получаем только новое слово и оставляем задачу нерешенной (с. 315).
Какой, однако, выход предлагает сам Регельсбергер, прекрасно сознающий, что критиковать много легче, чем созидать? Вот он. Нам не следует, думает Р., останавливаться на каком-либо отдельном признаке, чтоб определять природу спорного явления, а надлежит для решения вопроса, личен или безличен данный союз, принимать во внимание всю совокупность признаков, определяющих характер рассматриваемого союза, особенно признаков, решающих для целого рода этих союзов, а не для отдельного их вида.
Итак, в тех случаях, где отдельные признаки не надежны взятые врозь, те же признаки, взятые вместе, дадут выход надежный, и мы ответим без затруднений – вот тут, в акционерной компании, есть союзная личность, а здесь, в товариществе полном – ее нет, при этом в 1-м случае это личность вполне, во всем ее составе, во 2-м это вовсе не личность, ибо среднего нет, tertium non datur.
Мы сошлись бы вполне с Регельсбергером, если бы состав современных систем гражданского права был, так сказать, однородный, если бы современные системы не представляли нам очевидной двойственности своего сложения, если бы институты юридические давали нам нечто законченное, завершенное, а не постоянно изменчивую, постоянно прилаживающуюся к живым историческим, социальным и экономическим явлениям действительность.
В этих условиях состав понятия личности в традициях разных систем не может быть совершено одинаковым, всегда себе равным. Таким образом, ставить для нынешней жизни дилемму так, как она может быть поставлена для кодифицированного юстиниановского права, есть уже ошибка в методе.
Для юстиниановского права вопрос может быть поставлен так именно, как его ставит Регельсбергер и другие романисты. Для современного права он должен быть поставлен иначе, а именно так: есть ли здесь, в таком-то явлении, признаки личности в смысле римской системы, латинской universitas?
Если их нет, то не имеются ли в данном явлении такие признаки, которые хотя и не дают нам латинской universitas, но не лишают его, в условиях менее развитого в личном смысле характера обмена, свойств личности, сравнительно с латинским ее строением, только относительной, и все же существенно отличной от простого договорного товарищества?
Вопрос для нашего живого, изменчивого и по составу норм и институтов двойственного права есть лучше к нему приноровленный и способный вызвать ответ более близкий, более подходящий к современной действительности, а особенно в Германии.
Посему выход из затруднений, который дают так называемые Mittelpersonen, не есть неправильный, а наоборот, вполне соответствующий нашим системам правоотношений, хотя оставляющий многого желать с точки зрения латинской прецизности и строгого анализа. Он нас выводит, хотя некоторым обходным путем, но к такому решению вопроса, в котором больше приближения к истине, чем в ответе Регельсбергера.
Как мы назовем эту фигуру в данном случае, личностью относительной, корпорацией нового типа, не римского, personnalite restreinte, союзной дееспособностью с отраженным лишь влиянием на права сочленов – это вопрос данной формы, конкретного случая. Юридические консеквенции из такого ответа получаются сами собой.
Разные соучастники союза станут в такое взаимоотношение, которое в условиях современного права в той или другой степени удовлетворяет их требования личных союзных функций, не поглощая, однако, формально всего строя их правоотношений в один состав латинской universitas.
[1] См. об этих воззрениях в особенности, а также и в ряду с множеством других попыток выйти из трудной проблемы в только что появившемся замечательном сочинении А.И. Каминки “Акционерные компании. Юридич. исследование”. Т. I. 1902 г., особенно главу 3-ю, где автор предлагает пересмотр обширной литературы учения о юридическом лице вообще, как основы той разновидности, именно компании акционерной, которая занимает автора в особенности. Для конструкции Лабанда см. особ. с. 455 и след., 461, 471; там же оценка воззрений Регельсбергера, Тона, Бэра и массы других.
[2] Тоже не без видоизменений в частностях в разную пору развития.
[3] См. его Pandecten 1893 г. (пока только общая часть), которые представляют в ряду попыток примирения латинских и современных правовоззрений очень ценное приобретение новой немецкой юридической литературы.
Желательно продолжение труда, но, очевидно, перерабатывать юридические конструкции в основных институтах гражданского права много трудней, чем давать поддельную свежесть давно затасканным материям посредством некоторых стилистических или безразличных систематических преображений.
