О давности владения говорится в ст. 533, 557-560 т. Х (ч. 1). Выраженное в этих статьях требование, чтобы владение было спокойное, бесспорное, непрерывное и в виде собственности, установляет лишь такие условия давности владения, которые вместе с тем суть условия исковой давности.
Они поэтому вовсе не указывают исключительно на давность владения, но и на давность исковую. Их наличность в законе вовсе не доказывает существования особого учреждения давности владения: таково условие бесспорности, что видно с первого взгляда, но даже непрерывность, хотя она, по-видимому, указывает непосредственно на учреждение usucapio.
И действительно, она необходима при учреждении давности владения. Однако она равно необходима при давности исковой. Юридическое владение в виде собственности вызывает иск собственника, делает его положительно существующим, пока оно продолжится непрерывно.
С того момента, с которого он сделался положительно существующим, начинается по этому иску течение срока давности. Если владение прерывается, то иск для охранения собственности перестает быть положительно существующим; он поэтому и не может задавнеть.
Если владение после того начнется снова, то и иск снова делается положительно существующим (конкретным), и, если его не предъявить, по нем течение давности начинается сызнова.
Прежде истекшее время, до перерыва, здесь ни при чем: во время перерыва собственник не только не обязан был, но и не мог предъявлять иска, повод к тому уничтожился совершенно, – следовательно, о продолжении срока не может быть и речи, – то, что раз прекратилось, не может продолжаться, а может разве начинаться снова.
Отсюда мы видим, что понятие о беспрерывности владений совершенно необходимо при давности исковой и что поэтому существование условия беспрерывности само по себе не может служить доказательством, что в известном положительном праве учреждение давности владения существует в виде развитого учреждения.
Этот взгляд подтверждается вполне тем, что по поводу беспрерывности сказано в мотивах закона о давности 1845 года. Государственному Совету предложен был вопрос: должно ли в число случаев, не подходящих под закон о десятилетней давности, включать такое владение, которое хотя не продолжалось беспрерывно десять лет, но, возобновляясь в разное время, составляет в сложности десять лет?
Весьма ясно, что пропущением срока давности должно быть почитаемо лишь промолчание вотчинника о праве своем в течение десяти лет сряду, когда имущество во все то время не состояло в его владении; поэтому Государственный Совет находит, что вопрос сей не требует особого разрешения.
Изъяснение это важно в том отношении, что представляет новое доказательство, что в русском праве решительно неразвита давность владения.
Вышеизложенный вопрос был заявлен с точки зрения давности владения, usucapio; Государственный Совет, не находя в русском праве развитого учреждения давности владения, к которому вопрос этот относился бы, ответил на него с точки зрения давности исковой.
Толкование выражения “владение спокойное” довольно затруднительно и вызвало много сомнений, об чем скажем ниже, в догматической части, при толковании ст. 533. Здесь же достаточно будет указать на то, что это есть условие, какое более других способно сообщать давности владения, установленной в 533-й статье, характер usucapio.
Однако прямое и ясное значение этого условия на практике не находило применения. Применялось оно лишь в той мере, в какой имело значение при давности исковой.
В известном смысле спокойствие владения есть также необходимое условие давности исковой, именно, насколько оно указывает на необходимость фактического продолжения владения, так что беспокойное владение будет такое, которое фактически прервалось. Такое условие необходимо и при давности исковой.
Если бы мы имели достаточное основание объяснить условие спокойствия таким образом, что действительно владение делается неспокойным одним обеспокоиванием, хотя бы в том смысле, в каком о том упоминает Мейер, то это условие в самом деле указывало бы на usucapio, потому что для давности исковой неспокойное владение совершенно безразлично, если только оно не прекратилось совершенно или не сделалось спорным.
Но, как мы уже сказали, подобное объяснение не имеет достаточного основания ни в законе, ни в практике, которая никогда не обратила внимания на спокойствие, а исключительно на фактическое продолжение владения и на бесспорность его.
Из сравнения между собой различных выражений, которыми определяется характер владения в виде собственности, видно, что выражение беспрерывность владения относится как к понятию спокойствия, так и бесспорности.
Закон для большей ясности не ограничился выражением “беспрерывность”, но определил и его обе стороны, определил, что для беспрерывности необходима фактическая, положительная беспрерывность; спокойствие и юридическая беспрерывность, определенная отрицательно отсутствием спора, бесспорностью.
Мы видели, что условия давности владения, по которым владение, чтобы служить основанием для применения давности, должно быть в виде собственности непрерывное, спокойное, бесспорное, отдельно взятые, не доказывают еще с необходимостью существования usucapio.
То же самое должно сказать и о совокупности всех этих условий. Владение, охарактеризованное всеми этими условиями, вместе взятыми, не имеет еще того характера, который необходим при usucapio. Все упомянутые условия вместе необходимы и при давности исковой.
Если владению недостает хотя одного из этих условий, то оно не вызывает иска собственника. Не сделавшись положительно существующим, иск не может и задавнеть. Если спокойное, бесспорное, непрерывное владение есть не в виде собственности, собственнику нечего искать, его иск не вызван и поэтому не может задавнеть.
Если владение в виде собственности прерывается фактически или юридически, мы получим тот же результат. Итак, все эти условия суть вместе с тем и условия давности исковой и сами по себе не доказывают, что в нашем праве, насколько оно получило выражение в Своде Законов Гражданских издания 1857 года, давность владения не развилась в выработанное учреждение, так что действие его отличалось бы от действия давности исковой по иску о праве собственности.
Недостает в русском праве именно самых характерных признаков usucapio: добросовестности и непротивозаконного основания, и, что самое главное, недостает прямого, ясного правила о приобретении права собственности давностью владения.
Вывод наш, что вследствие давности не приобретается собственность, а только владение, охраняемое законом против нарушений наравне с собственностью, подтверждается тем, что о владении спокойном, бесспорном, непрерывном в виде собственности говорится в законе, что оно превращается в право собственности. Не говорится, что владением приобретается право собственности, но что оно превращается в такое.
Профессор Куницын объявляет, что эти выражения безразличны; Д.И. Мейер, не обращая внимания на особенность этого выражения, несмотря на недостатки учреждения давности владения, считает ее путем, который ведет к приобретению права собственности[1].
К.П. Победоносцев[2] местами говорит, что владение (давностное) ведет к приобретению права собственности, но по настоящему не считает давность способом приобретения, а способом доказательства права собственности; далее он говорит: там, где непрерывное владение превращается в собственность, это происходит не потому, что совершается переход собственности от одного лица к другому, а потому, что владелец вдруг, с наступлением известной минуты, получил возможность доказать право собственности, тогда как до тех пор не имел ровно никакого доказательства или, правильнее сказать, получил возможность противопоставить свое владение истцу, предоставляющему свое право на собственность.
Отсюда необходим вывод, что истечением срока давности не приобретается право собственности, а только отвод против иска собственника.
Но К.П. Победоносцев такого вывода не делает, а утверждает, что там, где доказана давность владения, доказано вместе с тем и формальное право собственности. Однако он не объясняет тот порядок, которым на самом деле происходит в этом случае приобретение права собственности.
Для ясного, правильного определения приобретения собственности закон должен определять, на основании чего, каким действием и в какую минуту, т.е. чем, как и когда приобретается собственность.
Если бы в законе сказано было: спокойным, бесспорным и непрерывным владением в виде собственности в течение срока давности приобретается право собственности, то дело было бы совершенно ясно; мы знали бы, что владелец спокойным, бесспорным владением в виде собственности, вследствие истечения срока давности, приобретает собственность и что это приобретение происходит само собой, без содействия суда или других властей, так как сказано приобретается, становится собственником, и что оно совершилось в минуту истечения срока давности.
Но в законе сказано, что известное владение превращается в право собственности, когда оно продолжится в течение установленной законом давности. Слово превращается не указывает на известное лицо. Спрашивая, кем превращается, мы не получаем никакого ответа: статья не говорит об этом.
Наконец, на вопрос: когда – мы равно не получаем ответа: выражение когда продолжится не указывает на точку времени непосредственно по истечении срока, но вообще на это истечение, как на обстоятельство, за коим может последовать превращение владения в право собственности.
Законодатель определяет здесь лишь крайний предел продолжения владения, ранее которого не может последовать превращение его в право собственности, но не говорит о том, что такое превращение последует не позднее означенного предела[3].
Отсюда очевидно, что в этом законе не говорится о приобретении права собственности, не постановляется о том, что происходит вследствие и на основании исполнившейся давности владения, но говорится о том, что фактически происходит, о положении владельца, когда давностное владение продолжалось десять лет.
Такое толкование подтверждается определением права собственности в ст. 420 ч. 1 т. X. Здесь сказано:
Кто, быв первым приобретателем имущества, по законному укреплению его в частную принадлежность, получил власть, в порядке, гражданскими законами установленном, исключительно и независимо от лица постороннего владеть, пользоваться и распоряжаться оным вечно и потомственно, доколе не передаст сей власти другому, или кому власть сия от первого ее приобретателя дошла непосредственно или чрез последующие законные передачи и укрепления, – тот имеет на сие имущество право собственности.
По этой статье правом собственности объявляется лишь та полная власть над имуществом первого приобретателя, которая приобретена по законному укреплению.
В конце статьи то же самое повторяется для правопреемников: право собственности имеют лишь те, коим полная власть дошла от первого приобретателя непосредственно чрез законную передачу и укрепление или чрез последующие законные передачи и укрепления.
Подчеркнутые нами слова суть необходимое объяснение выражения дошла непосредственно. Именно не только по логическому смыслу, но и по конструкции ст. 420 выражение это нельзя объяснить таким образом, будто слово непосредственно указывает по своду 1857 го-да на приобретение полной власти над имуществом без законной передачи и законного укрепления.
Как кто бы ни смотрел на значение давности, во всяком случае не подлежит сомнению, что она не есть ни способ законной передачи, ни способ законного укрепления. Существование права собственности признается законом лишь там, где полная власть над имением приобретена чрез законное укрепление.
Если давностный владелец защищается против притязаний прежнего собственника, то отсюда следует только, что его владение пропущением срока исковой давности со стороны прежнего собственника получило особое значение, почти равное с правом собственности.
То же самое выражается словами “превращается в право собственности”, т.е. получает фактически значение, которое по закону признается лишь за правом собственности. Однако оно этим по закону не объявляется формальным правом собственности. Таковым оно может сделаться лишь вследствие законного укрепления, на что нами указано ниже.
В русском праве до издания Свода Законов существовала одна только давность исковая.
При редакции Свода главная задача состояла в правильном изображении существующего права. При этом редакторы нередко старались дополнить односторонность и неполноту разных постановлений, отчего иной раз произошли ошибки и недоразумения.
Изложив постановления законов о давности исковой, законодатель заметил, что ею определяется лишь отношение владельца к вещи в случае, когда собственнику отказано в его иске за истечением срока земской давности.
Притом он не мог не убедиться, что давностный владелец по истечении десятилетней давности находится фактически в том же положении, хотя бы и никакого спора по истечении срока давности начинаемо не было и никакого решения в его пользу не последовало, решения, которым отвергался бы иск собственника.
Для точного определения характера этого положения законодатель счел достаточным изложить закон о давности исковой в положительной форме: изъяснить, что давностный владелец по истечении десяти лет спокойного, бесспорного и непрерывного владения остается неизменно в нем, и выразил это словами: владение превращается в право собственности.
При составлении такой дополняющей статьи весьма легко было, даже без намерения изменить существующий закон, внести в него такие постановления, которые могли быть несообразны с существующим строем русского гражданского права. Так, при редакции 533-й статьи могла бы быть введена отвлеченная давность.
В такую ошибку впали редакторы прусского, австрийского и французского уложений. Для этих уложений ошибка эта оказалась безвредной: статьи, содержащие в себе постановления об отвлеченной давности, оставались и остаются до сих пор пустыми, ничего не значащими фразами.
Строго правильное развитие отдельных учреждений не допускало никакого влияния со стороны статей об отвлеченной давности, которые остаются без практического применения. Везде вопрос о давности в отдельном случае решается сообразно с характером соответствующего учреждения.
В русском праве, конечно, при неясности и неразвитости отдельных учреждений права, узаконение начала отвлеченной давности было бы ошибкой, которая могла бы иметь весьма невыгодное влияние на дальнейшее развитие права.
Поэтому мы должны сказать, что образ выражения 533-й статьи вполне соответствует тому характеру, тому свойству, которое давность имеет в русском праве, – что эта статья составлена с величайшим тактом, потому что весьма легко было при редакции внести какое-либо другое, по-видимому, правильное начало, которое, при недостатке других необходимых условий, могло лишь оказаться вредным правильному развитию права.
Если бы подобным дополнением были введены правила, придающие нашей давности, по отношению к последствиям ее, характер usucapio, то это было бы вопиющей несправедливостью, ввиду отсутствия условий, необходимых для образования такого учреждения.
Конечно, можно бы было ввести полное учреждение usucapio, но введение новых учреждений и новых начал права лежало вне задачи Свода и объявлено было задачей гражданского уложения.
Настоящая редакция 533-й статьи избегла обе вышеозначенные ошибки. В ней изображена была давность исковая, как она существовала до тех пор, изображена с положительной точки зрения, описано последствие ее.
Таким образом, по Своду 1857 года существует на деле давность исковая, а давность владения так неразвита, что в законе и не говорится о приобретении права собственности давностью владения, а говорится только, что владение превращается фактически в право собственности, когда оно продолжится в течение срока давности.
Вследствие этого учение русского права о праве собственности и владении должно положительно отличаться от учения других законодательств, более развитых, в которых юридические понятия дошли до твердого, строго определенного выражения в ясных, отчетливо отчеканенных обликах.
Так, право собственности является в русском праве каким-то вечным и потомственным владением, будто вечность и потомственность – единственные признаки, отличающие ее от владения. Уже самое название право собственности неясно и нелогично!
Называть собственность правом значит умалять ее значение: собственность есть полное господство человека над вещью, собственность охватывает вещь во всех отношениях, всю суть ее. Из собственности вытекает бесчисленное множество прав; объем ее нельзя исчерпать исчислением отдельных ее проявлений.
Господство собственника над вещью есть первообраз всех отдельных прав, первообраз, под влиянием которого развились права, т.е. отдельные случаи ограниченного господства человека над вещами, лицами и деяниями последних.
Разбирая строго логично понятие о праве собственности, как оно проявляется в разных статьях Свода Законов, и образ выражения их, нельзя прийти к тому выводу, что русское право знает, с одной стороны, только формальную собственность, с другой – только владение юридическое, в виде собственности, – о зависимом владении, пользовании и т.д. мы, конечно, здесь не говорим.
Столь резкого различия Свод Законов не делает: в нем понятия более или менее широки, неясны и незаметно переходят одно в другое, превращаются друг в друга, как-то само собой и неизвестно как, когда и чем.
Свод Законов, зная, с одной стороны, вечное и потомственное владение, или право собственности, противопоставляет ему владение в виде собственности, фактическое господство над вещью, но вовсе не резко; напротив того, он различает между владением более или менее лучшим, почти подходящим к вечному и потомственному, и владением более или менее худшим, которое только со временем может приблизиться к положению первого и чрез это к вечному и потомственному владению.
По моему мнению, по Своду 1857 года следует различать между вечным и потомственным владением, называемым правом собственности, между владением давностным, которое просуществовало в течение десятилетнего срока и превращается в право собственности, но не есть формальное право собственности, хотя и не уступает праву собственника на вещь, и, наконец, обыкновенным владением в виде собственности, которое во всяком случае уступает праву собственника.
Подобные выводы, вероятно, покажутся многим весьма странными, может быть, произвольным, отвлеченным толкованием, увековечением неясности и т.п. Прежде всего замечу, что я не объявляю такое деление правильным, но только существующим. Оно есть и не выдумано. Оно есть, и вместе с тем есть и фактические обстоятельства, вызывающие подобное неясное, неопределенное положение.
Лишь принимая это объяснение, можно отклонить от русского права наговор, что оно допускает приобретение права собственности воровством, грабежом, разбоем и вообще насилием, если только вор и т.п. успеет владеть вещью в течение десяти лет.
Статьей 533 законодатель высказал: у нас существует лишь широкая давность исковая, – вследствие того необходимым ее дополнением создается в действительной жизни – в тех случаях, где не производится иска против давностного владельца, – одним истечением срока фактическое состояние, равное тому, которое является последствием отказа собственнику в иске.
Когда собственнику отказывают в иске, он уже не имеет более права искать своей собственности, дело передается вечному забвению, а он обязан молчать. Владелец же остается в своем владении, он фактически господин вещи, но не объявлен собственником. В ст. 533 именно сказано: владение превращается в право собственности, т.е. фактически.
Итак, хотя давностным владением не приобретается право собственности, и давностное владение остается владением, но оно является лучшим правом против всех притязаний других лиц: собственник должен молчать, иск и затеянный им спор преданы вечному забвению, вследствие того он лишен своего права и, как критик наш в “Журнале Министерства Юстиции” справедливо говорит, есть во всяком случае лицо, совершенно стороннее к имуществу.
Но не только против собственника защищается давностный владелец, но и против других лиц. Положим, что лицо владело имением 10 лет в виде собственности. В одиннадцатом году собственник вытесняет его.
Вследствие иска о нарушенном владении владельцу возвращается его имение; собственник, если желает возвратить себе имение, должен вчинить иск, в котором ему откажут по причине пропуска исковой давности.
Если же владелец пропускает шестимесячный срок для предъявления иска о нарушенном владении и сам должен являться истцом, то он начинает иск, доказывая, что собственник потерял всякое право.
Не беспокоив владельца, не прерывая давности ни иском, ни действием в течение 10 лет, он потерял свое право вместе с потерей иска: не имея иска, собственник не имеет также exceptio, между которыми в русском праве, впрочем, нет различия[4].
Решение спора непременно должно быть основано на этих соображениях: пропуск шестимесячного срока не изменяет положения собственника, пропустившего иск, не дает ему никакого права. По жалобе давностного владельца суд, если только он действует строго логически, по закону, должен рассуждать точно так же, как и при иске о нарушенном владении.
Собственник самовольно или насильно завладел имением, на которое потерял свое право исковой давностью, поэтому должен возвратить вещь, ибо не имеет никакого права, тем менее – права насильничать. Затем истец, давностный владелец, восстанавливается в своем владении, вовсе не касаясь его права на землю и не присуждая ему собственности, на что суд не имеет никакого права.
То же самое будет в случае спора давностного владельца с лицом совершенно посторонним. Если давностный владелец защищается против собственника, то тем более защищается против постороннего, никогда не имевшего никакого права на имение и завладевшего им насильно.
Положим даже, что если кто-либо владел известным имением восемь лет и вытесняется другим лицом, совершенно посторонним, а между тем пропускает шестимесячный срок для восстановления владения. Этим владение постороннего не улучшается.
Владелец подает в суд, посторонний начнет доказывать, что владелец не есть собственник, а суд должен определить: то, что владелец не есть собственник, – ни до суда, ни до ответчика не касается: ответчик ни в каком случае не имеет никакого права, поэтому должен удалиться, а имение передается владельцу; отыскивать оное уже дело собственника.
На основании всего изложенного нами мы пришли к тому убеждению, что давность владения по Своду 1857 года на деле проявляется и применяется всегда в виде давности исковой и не есть способ приобретения права собственности.
Исходя в первом издании моего сочинения от той же мысли, я, однако, допустил, что чрез давностное владение, хотя не непосредственно в силу закона, но чрез посредство судебного решения владение обращается в собственность.
Это мнение основано на следующих соображениях: непосредственно из давностного владения вытекает только право возражения или отвода; отношение же владельца к вещи остается владением.
Только когда судебным порядком будет признан отвод со стороны давностного владельца и суд решит, что собственник потерял свой иск вследствие давности, что право его на вещь уничтожилось, тогда только, именно вследствие такого решения, превращается владение давностного владельца в собственность.
Неправильность этого воззрения состоит в том, будто судебное решение производит какое бы то ни было изменение в положении давностного владельца. Истечением срока давности он делается владельцем на основании срока давности и остается таким и до, и после судебного решения, коим отказано собственнику в иске против него.
Хотя закон говорит, что давностное владение превращается в право собственности, но говорит таким выражением, из которого ничего определенного вывести нельзя, а только, что давностный владелец считается как бы собственником, чем-то вроде собственника.
Все другие выводы бездоказательны и имеют своим последствием безвыходную путаницу. Мы имели бы собственника, за которым имение не укреплено и который не может получить укрепления, который не вправе ни продавать, ни закладывать своей собственности, хотя на ней нет никакого запрещения.
Критик первого издания моего сочинения в “Журнале Министерства Юстиции”[5] г. Кр. М. полагает, что из прежнего толкования моего необходимо следует, что до судебного решения вещь, находящаяся в руках давностного владельца, и по истечении давностного срока есть чужая для него, есть собственность другого лица; следовательно, и продажа или всякое другое отчуждение этой чужой собственности владельцем юридически недействительны, если между исполнением давности и совершением акта отчуждения не посредствовало судебное решение. В таком случае преемник его не приобретает покупкой вещи никакого законного права на нее.
С другой стороны, продолжает критик, отсюда следует, что если по истечении давностного срока владения прежний хозяин имущества завладел бы им до судебного решения, то давностный владелец не имел бы права отыскивать это имущество, как свою собственность, судебным порядком, потому что наступление срока давности предоставило ему только право отвода, но не дало никакого материального гражданского права, а следовательно, не дало и права иска, за исключением, конечно, иска о нарушении владения.
Лишь только владелец пропустил короткий срок, назначенный для просьб о восстановлении нарушенного владения, прерывается всякая связь его с имуществом, которым он владеет более десяти лет[6].
Ныне, когда я изменил свой взгляд в том отношении, что и вследствие судебного решения давностный владелец не приобретает права собственности на имущество, которым владеет, эта критика направлена, очевидно, не только против значения, которое я придаю давностному владению до судебного решения, но и после него, во все время, пока имение состоит в давностном владении и пока оно не перешло к другому по наследству или на основании какого бы то ни было законного акта.
Критик продолжает: “Сколько нам известно, ни тот, ни другой вывод не принимаются в нашей судебной практике. В действительной жизни нашего права отношение давностного владельца к вещи, по наступлении срока давности, признается уже не владением, а правом собственности, и на этом основании всякого рода сделки давностного владельца, которыми он после означенного момента, хотя бы и без судебного решения или до него отчуждает свою вещь, считаются действительными и для преемников его основывают право собственности.
Можно указать для примера на решение Правительствующего Сената по делу Постникова к Карташевской[7], где некто Синебрюхов владел более десяти лет чужим участком земли и потом продал его Карташевской.
Судебного решения, которое бы посредствовало между давностным владельцем и актом продажи, не было, и, следовательно, по взгляду г. Энгельмана, земля была для Синебрюхова чужая и продажа ее недействительна.
По взгляду же Правительствующего Сената, земля, при продаже ее, составляла полную собственность Синебрюхова и по продаже должна принадлежать Карташевской, потому что владение Синебрюхова, чрез продолжение оного в течение установленной законом давности, превратилось для него в право собственности, на основании 533 статьи зак. гражд.”.
С другой стороны, наша судебная практика полагает, что если с истечением давностного срока владение превращается в силу закона в право собственности, а иск прежнего хозяина, по закону же, уничтожается и дело предается забвению, то странно было бы ставить вопрос о силе исполнившейся давности владения в зависимость от того, успел или нет прежний собственник вещи разорвать отношение к ней ее нового хозяина.
По взгляду нашей практики, этот новый хозяин всегда имеет вещный иск о возвращении своей собственности, если имущество захвачено прежним собственником[8].
Эти замечания, однако, не в состоянии поколебать моих выводов. То, что доказывает г. Кр. М., действительно имело бы место, если бы в русском праве существовала та строгая противоположность между понятиями о собственности и владении, на которой основаны приведенные доводы. Как мы видели выше, в нем недостает именно этого строгого и резкого отличия между отдельными юридическими понятиями.
Однако г. Кр. М. приводит несколько решений Правительствующего Сената, в которых будто бы объявлено, что давностным владением приобретается право собственности. Рассмотрим их по порядку.
В первом из приведенных решений, воспоследовавшем по делу Постникова с Карташевской[9], действительно сказано, что на основании 533-й статьи приобретено право собственности на землю.
Однако если обратить внимание на сущность дела, то оказывается, что отец Синебрюхова получил владение землей на основании запродажной записи, в которой земля запродана ему в вечное потомственное владение, с обязательством со стороны продавцов выдать ему, покупщику, купчую крепость после утверждения их в правах наследства.
Цена, очевидно, была заплачена, но купчая не была выдана. Поэтому на купчей крепости Синебрюхов не мог основывать своего права. Но чрез запродажную он мог доказывать, что получил владение в виде собственности, что целью этого акта был перенос права собственности, хотя по неформальному акту, который по цели своей доказывает, что Синебрюхов получил владение в виде собственности.
Поэтому владение его вызывало иск продавцов, если они не хотели признавать выданной их отцом запродажной записи. Это они не сделали в течение срока давности, поэтому-то и потеряли иск.
Карташевская, как преемница Синебрюхова, могла ссылаться на давность исковую, пропущенную против него. Отказ Синебрюхова от своих прав, очевидно, ничтожен, так как сделан в такое время, когда его права уже перешли к другим.
Если же главным образом напирать на формальное значение запродажной записи как contractus de contrahendo, а не намерение сторон и очевидную цель этого договора, то должно сказать, что владение на основании запродажной есть владение условное, вперед до совершения купчей, и никогда не может быть признано юридическим и вследствие этого не может иметь характера владения давностного.
Такое объяснение, впрочем, придавало бы слишком большое значение формальной стороне права и слишком мало обратило бы внимания на намерение и волю договорившихся сторон.
Кроме того, г. Кр. М. приводит еще несколько решений Правительствующего Сената[10]. Но ни одно из них не доказывает того, что он хотел ими подтвердить. Если и есть судебные решения, в которых земля присуждается давностному владельцу в собственность на основании давности владения, то они все-таки ничего не доказывают.
Из них еще нельзя заключить, что существует usucapio. Напротив того, следует сказать, что напрасно в подобных решениях судебные места высказались об отношении давностного владельца к земле. Давностный владелец противопоставляет иску собственника отзыв о пропущении им десятилетнего срока.
Суд не только мог, но обязан был ограничиться отвечать на подлежащий его решению вопрос: пропустил ли собственник исковую давность, – и в случае положительного ответа отказать собственнику в иске, а в случае, если он владеет имением, отсудить у него имение, потому что неправильно им завладел, самовольно или насильно, или неправильно ему предоставлено владение подлежащей властью.
Если суд, напротив того, объявляет давностного владельца собственником, то он делает постановление, на которое законом вовсе не был уполномочен.
Может быть, найдутся решения, в которых суды поступили таким образом. Однако не всякая практика правильна по тому одному, что она существует.
Найдутся, пожалуй, дела, где в частном производстве по нарушенному владению, когда дело идет только о том, правильно ли владение спорным имением, судебные места пускались в разбор о праве собственности того или другого, но это еще не доказывает, чтобы подобные рассуждения были правильны.
Соображая все нами изложенное о толковании ст. 533, с характеристическими свойствами как давности владения, так и давности исковой, мы с необходимостью приходим к выводу, что содержание 533-й статьи доказывает, что хотя ею установлена давность владения, но в столь неясных, неразвитых зачатках, что, при применении давности на практике, дело сводится к давности исковой, как по спорным, так и по бесспорным делам.
Правильность этого вывода доказывается из того:
1) что, по происхождению 533-й статьи, в ней развита лишь давность исковая;
2) что давность владения в русском праве так неразвита, что ею мог бы воспользоваться и недобросовестный владелец, и добывший вещь преступлением и что, кроме того, недостает прямого постановления о том, что самым истечением срока давностного владения приобретается право собственности;
3) что вследствие этого по Своду 1857 года по давности владения нельзя получать ввода во владение и укрепления имущества в собственность и что за неимением крепостного акта давностный владелец лишен возможности продавать или закладывать имущество, принадлежащее ему по давности владения.
1. Происхождение 533-й статьи доказывает исковой характер давности владения русского права.
Цитаты под 533-й статьей указывают на девять различных законов как источников оной. Рассматривая эти законы, мы, однако, убеждаемся, что в них не только об учреждении usucapio, но вообще о давности владения не говорится.
Из законов, вышедших до установления десятилетней давности, приведены: манифест о генеральном межевании 19 сентября 1765 года[11] и межевая инструкция 1766 года мая 25[12].
В этих законах, как я доказал выше, о давности вовсе не говорится. Говорится о владении издревле, старинном (unvordenklicher Besitz), и говорится о владении, существовавшем в 1765 году; в том и другом случае речь не идет вовсе о давности, тем менее об usucapio.
В упомянутом затем манифесте 1787 года 28 июня[13] говорится только о давности исковой.
В именном указе 22 сентября 1808 года[14], о невосстановлении тяжеб за пропущением десятилетней давности, говорится исключительно о давности исковой. В этом указе сказано, что прикосновение к земской давности может подать повод к размножению тяжеб и тем поколебать собственность владений, законами окончательно утвержденных.
Если в последних словах и видеть намек на usucapio, то все-таки весьма отдаленный, и решительно нельзя сказать, что этот указ вводит usucapio или указывает на существующую уже usucapio; нельзя далее сказать, что указ этот по своему содержанию может считаться источником 533-й статьи.
Приведенный затем указ 16 февраля 1832 го-да[15] содержит в себе распространение правила указа 1808 года на тяжебные дела всякого рода.
В указе 10 февраля 1824 года[16] также говорится о давности исковой, и хотя упоминается об исследовании о владении, но только для того, чтобы определить, не пропущена ли давность для предъявления иска.
В Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета от 31 мая 1828 года[17], об обязанности владельцев недвижимых в городах имуществ иметь на оные крепостные акты или другие узаконенные виды, в 5-м пункте говорится вовсе не о давности, а о том, что настоящие бесспорные владельцы, если не могут получить, за смертью или отсутствием владельцев, купчих, обязаны испрашивать, от кого следует данные.
В 11-м пункте говорится, что владельцы, которые не могут доказать приобретения имения на основании наследственного права, равно должны совершать купчие крепости или испрашивать себе данные. О давности же владения во всем законе даже не упоминается.
В сенатском указе от 7 августа 1830 года[18] определено, что купчая крепость, по которой покупщик не был введен во владение, а проданное имущество оставалось за продавцом, подлежит уничтожению и имение отдается (т.е. оставляется) в неотъемлемое владение ответчику. Хотя в этом указе действительно говорится о давностном владении, однако в сущности здесь дело идет также о давности исковой.
Единственный закон, в котором действительно говорится о давности владения и о приобретении ею права собственности, все-таки не доказывает существования оной в русском праве, потому что этот закон местный, изданный исключительно для нагорной части Крыма.
В именном указе о поземельном праве и размежевании земель в Таврическом полуострове от 21 февраля 1833 года сказано[19]:
“Оставляя в полной силе Положение 28 сентября 1827 года[20] в отношении степной части Крыма, в горной части ее и на южном берегу дозволять татарам как уступку между собой, так и продажу другим лицам земель, не токмо по документам, им принадлежащим, но и по десятилетнему до издания сего указа владению без документов, если розысканием на месте будет доказано, что продаваемый участок земли, на которую могла бы иметь право казна, находился доныне в течение десяти лет в бесспорном частном владении в виде собственности”.
Далее, во 2-м пункте сказано: “Если продаваемый таким образом участок состоит не в казенной или общественной даче, а в средине помещичьей, и на оном лежат какие-либо особенные обязанности или повинности к владельцу, то при продаже оного имеет быть делаемо особое с помещиком соглашение; но само собой разумеется, что право собственности помещиков на земли, законно им принадлежащие, остается в своей силе”.
Этот закон именно издан для известной местности, и этим доказывается, что в других местностях подобного правила не существует. Об этом в законе даже прямо сказано.
Из всего приведенного видно, что статья 533, очевидно, не составлена на основании приведенных под ней указов, но помимо их, а именно на основании французского уложения.
При той роли, какую вообще играл Code Napoléon при составлении нашего Свода Законов Гражданских, едва ли можно сомневаться, что источник этой статьи есть статья 2229 Code civil, почти буквально сходная с ней.
Так как во французском праве существует usucapio, то, значит, заимствование этой статьи из Code Napoléon должно бы доказывать, что именно статья наша говорит об usucapio, о давности владения.
Если статья была бы заимствована вполне, вся, то этот вывод был бы справедлив. Но это сделано не было: при заимствовании статьи слова, означенные выше курсивом, отчасти заменены другими, отчасти выпущены.
Редакция Свода изменила французский образец, применив его к другим постановлениям русского законодательства о давности. Именно она выпустила из французской статьи некоторые атрибуты давностного владения, которые оказались не в согласии с характером постановлений наших законов о давности, например то, что давностное владение должно быть публично и недвусмысленно, и, кроме того, означение владения постоянным заменила означением бесспорного.
Эта замена составляет особенно важное обстоятельство для правильного толкования 533-й статьи[21]. Очевидно, что фраза постоянное владение определяет его в области внепроцессуальной, тогда как название владения бесспорным указывает лишь на отсутствие нарушений владений предъявлением судебного спора.
Предикат бесспорности ставит статью 533 в связь с другими статьями Свода, в которых определяется понятие о бесспорности владения. Отсюда же следует, что и обсуждать 533-ю статью по началам давности владения (т.е. usucapio), вследствие предполагаемого заимствования ее из французских постановлений о давности этого рода, нет достаточного основания.
На приведенное нами доказательство искового характера нашей давности первый указывал критик наш в “Журнале Министерства Юстиции”[22]. Не можем не привести здесь очень удачно схваченную общую характеристику развития нашего права, которую он излагает при этом. Он говорит:
“Вообще наша давность есть явление процессуальное, плод судебно-практического развития русского законодательства. Развиваясь этим путем, наше законодательство сознавало и определяло гражданские юридические отношения преимущественно, а нередко и исключительно, с процессуальной их стороны, сознавая их весьма слабо в спокойном их состоянии до возникновения судебного спора.
Постановления о давности, охватывающие множество разнообразных гражданских отношений со стороны их установления и прекращения, представляют именно такую, процессуальную форму сознания гражданских прав. Этот характер их проявляется не только в общем смысле института, но и в подробностях этого последнего.
Приобретательная давность, т.е. usucapio, не развилась в нашем праве отчасти именно по причине преобладания процессуального сознания и регулирования правовых отношений, главным же образом вследствие слабого сознания принципа собственности.
Учреждение usucapio предполагает в правовом чувстве народа сильную потребность прочного права собственности в юридическом быту, в силу которой это право естественно становится на место шатких и неопределенных фактических отношений, так что владение как бы вырастает до степени права.
Поэтому учреждение это и развивается так рано в римском праве, которое, как известно, уже на первых днях своей исторической жизни отличалось строжайшей, даже суровой постановкой начала собственности во главе правовой гражданской системы.
Нашему же праву, издавна и до позднейших времен, были чужды как глубина сознания принципа собственности, так и энергия в строго логическом проведении его в жизнь народную. Наша история развивала по преимуществу начало владения и довольствовалась им, слабо сознавая потребность его возвышения до идеи исключительного юридического обладания.
Владение развилось у нас как начало государственное, особенно в применении к недвижимым имуществам, и вытеснило здесь появившиеся было зачатки института приобретательной давности.
Владение как фактическое отношение было продуктом известной односторонности нашего исторического развития, именно односторонне-государственного характера его, вследствие которого верховное право государственной собственности долгое время допускало лишь неполные владельческие права граждан на недвижимые имущества государственной территории.
Что же касается движимых имуществ, то права на них почти исключительно сознавались в нашем гражданском законодательстве в форме процессуальной, в форме требования, защищаемого судом. Если не было предъявлено этого требования, то закон как бы совсем не знал о его существовании.
Вследствие того, с одной стороны, развилось начало крепостного порядка приобретения недвижимых имуществ, а с другой – выработалось предположение, что движимые имущества почитаются собственностью того, кто ими владеет, доколе противное не будет (судебным порядком) доказано[23].
То и другое исключало возможность применения приобретательной давности. В последнем случае очевидно, что если мыслима относительно движимых имуществ какая-либо приобретательная давность, то разве та, которая у французских юристов называется prescription instantanée и которая есть не что иное, как абсурд.
С фактом владения здесь непосредственно соединяется предположение о праве собственности, и затем всякий спор разрешается действием суда, исковым порядком”.
2. Давность владения в русском праве так неразвита, что ею может воспользоваться не только недобросовестный владелец, но и лицо, добывшее вещь преступлением.
При давности владения, usucapio, деятельность давностного владельца является основанием приобретения права собственности. Как всякий другой закон, так и закон об usucapio, чтобы быть действительно выражением правоубеждений народа и положить прочное основание, на котором могли бы развиться таковые, может объявить основанием приобретения права собственности лишь такую деятельность и такие отношения, которые, по крайней мере, не противоречат началам справедливости, положительно признанным в законе.
Поэтому закон, по крайней мере, должен требовать, чтобы эта деятельность имела хоть вид права или чтобы она основывалась, по крайней мере, на субъективном убеждении о действительности мнимого права. Владение, приобретенное чрез преступление, не может ни в каком случае быть положено основанием давности владения.
При давности же иска закон основывает свое постановление на бездействии того лица, кому принадлежит известное право. Оно теряет свое право, свою собственность, вследствие своего бездействия. Владелец приобретает собственность только вследствие бездействия собственника.
Чтобы решить, теряет ли кто-нибудь свое право вследствие собственного бездействия, вопрос о качестве владения противника, о свойстве его деятельности, имеет лишь второстепенное значение.
Безусловно необходимо только одно – чтобы владением или неисполнением обязательства со стороны другого иск о праве собственности или о другом праве со стороны собственника или заимодавца и т.д. сделался конкретным и он бы имел повод к принудительному приведению в исполнение своего права.
Если собственник или заимодавец и т.д. оставляет дело в таком положении в течение срока давности, не начиная иска, то он теряет свое право, и вследствие, и только вследствие этой потери, приобретает право фактический владелец, а не потому, чтобы он приобрел самостоятельное право.
По русскому уголовному праву[24] иск о вознаграждении за вред и убытки и о возвращении приобретенных чрез преступление вещей подлежит давности на основании общих правил гражданского права.
Поэтому вор приобретает в собственность украденные вещи, возвращения которых в течение десяти лет от него не требовали, конечно не потому, что он их украл и владел ими как крадеными, но потому, что владелец пропустил срок для начатия иска и вследствие того лишился права на иск.
Добросовестный владелец приобретает лишь пропущением такого же промежутка времени обеспечение против иска собственника. Утверждать, что закон поставил с намерением их обоих одинаково – это значило бы предполагать, что закон покровительствует беззаконию и уравнивает вора с добросовестным владельцем, который получил в наследство вещь или купил ее у несобственника.
Уравнение обоих объясняется только тем, что в русском праве до сих пор развита только давность иска и что в нем совершенно неразвита usucapio, давность владения. Развитием последнего учреждения можно устранить несправедливость, состоящую в уравнении столь различных отношений.
Теперешнее римское право дает, уже на основании пандектов, тому, кто потерял свой иск пропущением срока давности, право на вознаграждение убытков чрез actio doli, если он может доказать, что его прежний должник подвел истечение срока давности какими-нибудь бесчестными способами.
На основании канонического права иск о возвращении вещи со стороны собственника считается пропущенным истечением срока только тогда, когда фактический обладатель вещи был в доброй совести.
При давности иска bona fides подразумевается, до представления доказательств противного, между тем как при давности владения она должна быть положительно доказана, – конечно, лишь по отношению к началу владения.
Добросовестность, которая требуется во втором случае, не только оказывается более тесной, но чем-то совершенно различным от добросовестности, необходимой в первом случае.
Поэтому если требование добросовестности от того, кто ссылается на просрочку иска по давности, и соответствует точке зрения вполне развитого права, однако добросовестность здесь не имеет такого значения, чтобы можно сказать, что без нее исковая давность немыслима или изменена в своих существенных признаках.
Напротив того, при usucapio, давности владения, требование добросовестности со стороны владельца настолько существенно в этом учреждении, что без нее недостает одного из существенных признаков учреждения давности владения (usucapio).
Однако в законах наших нигде не упоминается о необходимости добросовестности при давности владения. Уже по одному этому обстоятельству, по нашему мнению, следует заключить, что в существующем русском праве давность владения совершенно неразвита.
3. По давности владения не производится ни ввода во владение, ни укрепления имения в собственность, вследствие чего давностный владелец лишен возможности продавать и закладывать принадлежащее ему по давности владения имение[25].
В Своде Законов Гражданских 1857 года нет постановления ни о вводе во владение лица, владение которого истечением срока давности “превратилось в право собственности>, ни об укреплении за ним права собственности на это имение.
Ввод во владение, конечно, мог казаться излишним, так как лицо это на самом деле владело имением. Однако по закону ввод во владение столь же необходим, как и укрепление.
При том значении, какое имеет достоверность права собственности на недвижимые имущества для всего гражданского строя, наше законодательство испокон требовало, чтобы переход права собственности на вещи недвижимые совершался не иначе, как на основании крепостей, причем по населенным имениям, кроме того, совершался ввод во владение, имевший по историческому происхождению значение приказа крепостным людям слушать нового владельца.
Хотя в учреждении о губерниях этот обряд установлен вообще для недвижимых имуществ, но ввода во владение по городам не совершалось, по живучести прежней практики по крепостным делам. Эта практика воздействовала даже на законодательство.
В 1828 году по встретившимся по городам неустройствам относительно удостоверения права собственности издан закон: “1) Всем владельцам недвижимых в городах имуществ подтвердить о непременной обязанности иметь на оные крепостные акты или другие узаконенные виды, со взносом крепостных пошлин…
5) Если настоящему, бесспорному владельцу, за смертью продавца и наследников или за неизвестной отлучкой, купчей получить не от кого, то на основании общих узаконений он получает данную от гражданской палаты или уездного суда, со внесением крепостных пошлин…
8) По имениям, находящимся в споре, совершение крепостей отложить до решения и потом уже взыскивать узаконенные пошлины с того, кому присуждено будет имение в собственность; но когда бы лицо, сим имением владеющее, пожелало иметь крепостной акт и до окончания дела, акт сей выдавать ему со взысканием пошлин, оговаривая, однако, в самом акте, что сим право собственности еще не утверждается…
9) Построившие дома обязаны иметь планы, владенные указы или данные. 10) Владельцы домов вне черты города, хотя бы на выгонной земле, не обязаны совершать крепостных актов, а обязаны иметь владенные указы. 11) Владельцы по наследству обязаны также иметь акты, но освобождаются от крепостных пошлин”[26].
Цель закона та, чтобы лица, приобревшие право собственности на недвижимые имения в городах, имели или безостановочно получали законные на то акты, крепостные или владенные указы, которыми их право во всякое время могло бы быть удостоверено, но о вводе во владение уже не говорится.
Относительно оснований приобретения права собственности указывается на куплю и вообще договоры, наследство, отвод со стороны города, но нигде не говорится о давности владения.
Между тем, если бы законодатель считал ее способом приобретения права собственности, то не преминул бы прибавить, что владельцы на основании давности владения должны получать данные со взиманием установленных пошлин, так как при упорядочении удостоверения права собственности вместе с тем имелось в виду и умножение казенного дохода.
Нельзя также допускать предположения[27], что опущение давности владения при исчислении способов приобретения – простой недосмотр, что о ней забыли.
Из указанных под ст. 533 источников ее видно, что законодатель имел в виду давность владения как способ приобретения права собственности на недвижимости, допуская этот способ, в виде исключения, для нагорной части полуострова Крыма[28].
Еще именным указом от 28 сентября 1828 года[29] установлено, что в Таврическом полуострове продаваемы могут быть лишь земли, право собственности на которые доказывается документами, т.е. по правилам общерусского закона.
Затем, так как правительство желало содействовать развитию частной собственности в нагорной части Крыма, то именно для этой части, в виде исключения, давность владения признается способом приобретения права собственности и допускается продажа имений, владеемых по давности.
Таким образом, и эти законы подтверждают, что давность владения не считалась способом приобретения права собственности на недвижимые имущества, а считалась лишь способом доказательства права собственности – взгляд, выработанный, как мы видели выше, историей русского права с XIV по XVII век.
Этот взгляд, очевидно, продолжает влиять на понятия о значении давности и в начале нынешнего века[30], и их влиянию поддались, сознательно или бессознательно, и составители законов.
По Своду с 1832 по 1857 год собственник недвижимого имения обязывался иметь в удостоверение своего права собственности крепостные или другие законные акты и получать ввод во владение.
При этом закон в каждом отдельном случае, где происходит приобретение права собственности, повторяет более или менее подробно правило о необходимости ввода во владение и совершения крепостного акта[31].
По закону приобретение права собственности на недвижимые имущества происходило не иначе, как письменными актами, доказывающими основание приобретения. Эти акты утверждались и совершались у крепостных дел, и на основании их производился ввод во владение[32].
Таким образом, приобретение права собственности совершалось укреплением и вводом вместе, причем момент приобретения остался неопределенным, так как эти два действия совершались разновременно.
Такой порядок приобретения права собственности был недоступен для давностного владельца: по самому существу давности владения он не имел акта, который мог бы быть обращен в крепостной, на основании которого мог быть произведен ввод во владение.
Особого же способа приобретения для давности владения не существовало, и поэтому давностный владелец, защищаемый законом в спокойном владении, так как он не в состоянии был удостоверить установленным порядком, что им приобретено право собственности, был ограничен в распоряжении своим имением, не имея фактической возможности совершать о нем акты.
К.П. Змирлов не согласен с этим выводом; отвергая вообще вышеизложенное толкование ст. 533[33], он указывает, что из записки графа Сперанского (Архив Калачова, 1875 г., кн. II, стр. 22) видно, что ст. 533 составлена именно с целью введения usucapio, что выразилось в своде весьма рельефно в помещении 533-й статьи в разделе о приобретении прав, и что при издании закона 23 апреля 1845 года (П. С. З. N 18952), о силе и действии земской давности, Государственный Совет нашел, что наши законы о давности владения заключают в себе тот недостаток, что не упоминают ничего о существенных условиях владения для обращения его по истечении определенного времени в право собственности, каковы справедливое основание и добросовестность.
Последнее подтверждает, однако, мое толкование, а намерение законодателя еще не доказывает, что изданный закон получил надлежащее содержание, необходимое для осуществления этого намерения. Этот вопрос может быть решен исключительно на основании буквального текста закона.
О нем же сам К.П. Змирлов отзывается, что он при заимствовании из Code civil изуродован. Отсюда единственно возможный вывод, что изуродованный закон не может так действовать, как действовал бы в цельном состоянии, и что намерение законодателя при редакции 533-й статьи не было достигнуто, о чем и свидетельствует Государственный Совет при издании закона 23 апреля 1845 года.
Все это подтверждает правильность моего толкования и моих выводов. Но К.П. Змирлов, не сознавая необходимости этого вывода, успокаивается на том, что установление давности владения даже в том виде, в каком оно представляется в 533-й статье т. Х, ч. 1, является истинным благодеянием.
На довод же, что давностный владелец без акта укрепления и без ввода во владение не может быть признан собственником, отвечает, что это ничего не доказывает, так как время приобретения права собственности не всегда совпадает с моментом совершения крепостного акта: приобревший имущество с публичного торга считается собственником по ст. 1164 Уст. Гр. Суд. И ст. 1560 т. X. ч. 1, с момента утверждения торга, выдача же данной крепости есть не более как оформление состоявшейся сделки купли-продажи[34].
Здесь, однако, упускается из виду, что постановление о приобретении права собственности при продаже с публичного торга есть lex specialis, изданный для определенного случая, для достижения определенной цели, и не может быть возведен в общее правило для любых случаев.
Затем автор спрашивает: почему бы давностному владельцу не обратиться в суд для удостоверения приобретения права собственности, причем указывает на практику, введенную Сенатом с 1870 г.
Здесь критик упускает из виду, что новая практика установлена твердо лишь 1873 года, что до этого года и большинство новых судов следовали прежней практике и отказывали в вводе во владение по давности, что в моем, отвергаемом им, изложении говорится не о практике с 1873 года, а о практике до 1868 года, а по этой практике по давности владения ввода во владения не производилось. Таким образом, оказывается, что выводы почтенного автора основаны на недоразумении.
А.Л. Боровиковский[35], рассуждая отвлеченно, является приверженцем общей давности; доказывая необходимость взаимодействия приобретательной и погасительной давности, он между другими отвлеченными положениями, не имеющими практического значения, ставит завершение давности приобретательной в зависимость от истечения давности погасительной и, таким образом, в этом месте признает за погасительной давностью решающее значение.
Как скоро же дело идет о применении закона на практике, он, как опытный практик, оставляя в стороне отвлеченные, неясные положения, объясняет, что завершение давностного владения само по себе не может уничтожить актов, служивших основанием права собственности прежнего собственника, а потому не может уничтожить и законных прав его, так что последствием завершения давности может быть только право давностного владельца домогаться признания или укрепления за ним права собственности на владеемое имущество.
До осуществления им этого права собственником состоящего в его владении имущества, несмотря на завершение давностного владения, должен быть почитаем бывший собственник, и притом в такой полноте прав, что все акты, совершенные им об этом имуществе с третьими лицами, должны оставаться в силе. Отсюда видно, что Боровиковский не может быть того мнения, что давностью владения приобретается право собственности.
Н. Анненков, пространно рассуждая о давности владения[36], или, по его выражению, давности приобретательной[37], приводит мнения писателей, как утверждающих, что в русском праве существует давность владения, так и отрицающих будто ее существование, не замечая, что последние[38] вовсе не отрицают ее существования по закону, но лишь действия в практической жизни.
Критика Анненкова направлена против исследований, написанных на основании Свода 1857 года и до издания сенатского постановления о порядке производства дел о вводе во владение по давности владения, так что критика должна обсуждать вопрос исключительно по Своду 1857 года.
Доказывая, что давность владения у нас существует, он, однако, в конце концов соглашается, что она бессильна произвести практические последствия.
Он говорит: “Если, затем, в чем такое разрешение сего вопроса (превращение давностного владения в право собственности в силу самого закона) и представляется как бы незаконченным, то разве ввиду особого установленного нашим законом порядка укрепления вообще собственно на имущества недвижимые, только в том отношении, что им не указывается давностному владельцу тот путь, следуя которому он по приобретении права собственности по давности владения может укрепить за собой это право, что представляется, однако же, для него существенно важным вследствие того, что без укрепления своего права собственности на имущество он по нашим законам не может иметь возможности распоряжаться им и может только разве передавать, как заметил Боровиковский[39], другим лицам только его владение имуществом, на никак не право собственности. Такого постановления, которым бы сие затруднение разрешалось прямо, к сожалению, в законе не выражено.”
Из этого длинного предложения видно, что давностный владелец, не приобрев права собственности в установленном порядке, не может и передавать его, а разве только владение, т.е. точь-в-точь то, что я и согласные со мной писатели говорили.
Но Анненков ополчился и на мои выводы из истории давности, разделяемые еще большим числом исследователей, указанных им, и утверждает, что и до Свода 1832 года существовала давность владения именно в подробно разобранных мной в этом отношении межевых законах Екатерины II. Но тут же прибавляет:
“Нельзя, однако же, не признать, что само по себе указание это на такое значение давнего владения представляется далеко недостаточным для утверждения, что этим законом признано у нас действие давности приобретательной, в настоящем смысле этого вида давности, но все же подтверждением тому, что в законе этом имелось в виду указать во всяком случае не на давность, а на такое давнее владение, которое по его последствиям представляется уже как бы зародышем у нас давности приобретательной, могут служить и многие последующие узаконения.”
Значит, выходит, что до Свода 1832 года законе не было, а существовал зародыш. Каков этот зародыш, разобрано у меня подробно: в конце концов пришлось позаимствовать закон о давности владения из Code Napoleon.
[1] Русское гражданское право, II, стр. 88 и сл.
[2] Курс русск. гражд. права, 1-е изд., II, стр. 152-153; изд. 1896 г., I, стр. 200-201.
[3] Ср.: <Ж. М. Ю.>. 1867, XXXIII, стр. 500-501.
[4] Ср. ст. 692 ч. 1 т. Х Св. Зак.
[5] 1867, XXIII, стр. 495 и сл.
[6] Это мнение о характере и значении десятилетнего или шестимесячного срока решительно несостоятельно. Срок этот имеет лишь судопроизводственное значение для определения подсудности иска.
Истечение его не может иметь никакого влияния на положение владельца и на отношение его к владеемому имуществу. Пропущением его права владельца не увеличиваются, права истца не умаляются, а спор лишь переносится от мирового судьи в окружной суд.
[7] Сборник реш. Прав. Сен. I, N 705.
[8] Сборник реш. Прав. Сен. II, N 162, 311 и др.
[9] Сборник реш. Прав. Сен. I, N 705.
[10] Сборник. II, N 162, 311 и др.
[11] П. С. З. N 12474, 2, 9-21.
[12] П. З. С. N 12659, гл. IV.
[13] П. З. С. N 16551.
[14] П. З. С. N 23282.
[15] П. З. С. N 29315.
[16] П. З. С. N 29772, п. 8.
[17] 2-е П. С. З. N 2071, 5.
[18] 2-е П. С. З. N 3836.
[19] 2-е П. С. З. N 5994, отд. 1, ст. 1.
[20] 2-е П. С. З. N 1417. Это положение также издано для Крымского полуострова, но в нем сказано, что земли составляют их (татар) собственность, буде имеют на принадлежность законные доказательства, и что продажа земель допускается только на основании документов в действительную принадлежность.
[21] По мнению К.П. Змирлова, при объяснении значения 533-й статьи как заимствованной из Code civil нельзя сослаться на историческое развитие русского права. При этом, однако, упускается из виду, что образ заимствования может быть весьма различный.
Может быть заимствован: 1) целый кодекс, или, что выйдет на одно и то же, может быть составлен на началах других правовых систем; 2) целый институт права в полном объеме; 3) отдельная статья. В первых двух случаях, конечно, нельзя говорить о влиянии исторических данных местного права, хотя со временем это влияние и тут скажется.
Но при заимствовании отдельной статьи, притом измененной, или, по выражению К.П. Змирлова, изуродованной, статья приурочена к потребностям и понятиям местной правовой системы, статья в новой обстановке потеряла свой первоначальный характер и по форме, и по содержанию более не служит выражением французского, а уже русского права, и в этой своей форме может быть объясняема не из истории французского, а лишь из истории русского права.
[22] 1867 г., XXXIII, стр. 501 и сл.
[23] Ст. 534 ч. 1 т. Х Св. Зак. Гражд.
[24] Улож. о Нак., ст. 164.
[25] Постановлением Сената от 1872 г. N 792, о порядке ввода во владение по давности, норма ст. 533 ч. 1 т. Х стала осуществимой, и давность владения по русскому праву вступила на новую ступень развития.
То неясное, неопределенное положение, в каком давностный владелец оставался по Своду 1832, 1842, 1857 гг., отошло в историю. Вследствие этого изложение о давности владения по Своду 1857 г. перенесено в нынешнем, 3-м издании в историческую часть изложения, учение же действующего права обработано снова.
При необходимой переработке имелось вместе с тем в виду устранение недоразумений, возникших отчасти потому, что в изложении, написанном 32 года тому назад, главные, решающие доводы недостаточно сгруппированны на первом плане, а поставлены рядом с доводами второстепенными и даже случайными, что, конечно, должно было ослабить значение первых.
[26] П. С. З. N 2071.
[27] <С. В.>. 1867, N 266. Ср.: Змирлов. <Ж. Гр. и Уг. Пр.>. 1883, VI, 60.
[28] 2-е П. С. З. N 5994, отд. I, ст. 1; отд. II, ст. 13. Текст см. выше, на стр. 252-253.
[29] 2-е П. С. З. N 1417.
[30] К.П. Победоносцев и в действующем праве считает давность владения не способом приобретения, а способом доказательства права собственности.
[31] Т. Х, ч. 1, изд. 1857 г., ст. 925 (купля), 922 (дар), 1097, 1098 (завещание), 1373 (выкуп), 1378 (мена); т. Х, ч. 2, ст. 2176 (публичная продажа).
[32] Т. Х, ч. 1, ст. 925, 1420, 1450, прил. к ст. 1643 ср.: И. Энгельман. О приобретении права собственности на земли по русскому праву. СПб., 1859, стр. 137.
В этом сочинении я выразился, что при давности владения право собственности переходит в силу самого закона без ввода и без совершения акта. Я тогда верил словам закона. Исследования о давности убедили меня, что я ошибся и на практике закон о <превращении> не осуществлялся.
[33] По крайней мере, в той форме, в какой оно изложено во 2-м изд. Ср.: <Недостатки наших гражданских законов> в <Ж. Гр. и Уг. Пр.>. 1883, VI.
[34] То же самое говорит Н.А. Анненков (Сист. Русск. Гражд. Пр., II, стр. 237и 238)
[35] Отчет судьи, II, 134, 139
[36] Система русского гражданского права, II, стр. 166-244
[37] Анненков, употребляя постоянно вместо выражения давность владения выражение давность приобретательная, несколько раз повторяет (II, стр. 167, 173-174) “о необходимости взаимодействия обоих видов давности”, чем, очевидно, клонится к учению об общей давности, соблазнительной по той легкости, с которой она поддается систематизации.
Незатейливости ее соответствует ее поверхностность и бесплодие, свойственное всем понятиям, позаимствованным из естественного права.
Ссылаясь на изложенную выше (стр. 112-117) критику сего учения и, в частности, взаимодействия приобретательной и погасительной давности, замечу еще, что в науке права прежде всего имеют ценность понятия, имеющие значение в практической жизни, что часто школьные учения представляют собой лишнюю обузу.
Для практического применения же необходимы точные определения и строгое отделение одного понятия от соседнего. Многоуважаемый автор “Комментария У.Г.С.” доказал на деле необходимость и важность распознания проведения различий между сродными понятиями.
Подобное строгое различие при определении сопредельных понятий в гражданском праве и, в частности, по давности может только содействовать ясности и краткости изложения.
[38] Анненков, ib., стр. 239, 240
[39] Отчет судьи, II, 161
