1. Потерять свою вещь не значит еще лишиться права собственности на нее; равным образом найти чужую не значит стать ее собственником.
Право собственности представляет собой не физическую, а мысленную связь лица с вещью.
“Кусок материи, находящийся в Индии, может быть моей собственностью, тогда как платье, которое на мне, может быть не моим. Пища, превращающаяся в мое собственное тело, может принадлежать другому, которому я обязан отчетом в ее употреблении” (Бентам).
Потеря вещи разрывает только фактическую связь лица с вещью, лишая его возможности проявить над нею свою власть, но не касается мысленной, юридической связи.
Потеря и находка[1] не ведут за собою перехода права собственности от одного лица к другому, а переносят одно только владение.
2. Это положение, вытекающее из основных понятий гражданского права и потому являющееся непреложной теоретической истиной, было принято и проведено без всяких отступлений римским правом.
По его постановлениям, находка ни в каком случае не вела к приобретению права собственности. Находчик считался negotiorum gestor’ом вещи. Присвоение найденной вещи было преступлением (furtum) и не могло предоставить права собственности на вещь даже по давности.
Однако нетрудно заметить, что такой порядок сопряжен с весьма неудобными практическими последствиями.
В самом деле, допустим, что А потерял какую-либо вещь и что Б нашел ее. В большинстве случаев собственнику чрезвычайно трудно разыскать утерянную вещь; сверх того, она может от первоначального находчика перейти каким-нибудь путем к третьему лицу, от третьего к четвертому и т.д.
В результате окажется, что у А осталось голое право собственности, а вещью владеют, пользуются и распоряжаются посторонние лица. Мало того, может случиться, что А найдет ее у десятого приобретателя и отнимет. Тогда десятый должен обратиться с иском к девятому, девятый к восьмому и т.д. Словом, возникнет крайняя неопределенность прав и масса процессов.
3. Чтобы устранить практические неудобства, государства нового мира отступили от римского права и разрешили вопрос иначе. Именно они вменили в обязанность находчику представлять найденную вещь ближайшему начальству, которое должно было объявлять об этом во всеобщее сведение.
Если собственник являлся по вызову, то вещь отдавалась ему, причем он обязан был вознаградить находчика. Если же собственник не являлся, то, по средневековым кодексам, вещь делилась между находчиком и казной или церковными благотворительными учреждениями, а по новейшим – поступает целиком в собственность находчика.
Наиболее подробные правила о находке имеются в прусском кодексе, предусматривающем всевозможные случаи (I, IX, 19-73). Другие законодательства ограничиваются краткими указаниями (сакс., 239-243; австр., 388-397; ит., 715-719; исп., 615-617). Срок, после которого находчик получает право собственности на вещь, определяется весьма различно.
4. Таким образом, находка получила в новом мире значение способа приобретения права собственности.
Относительно юридической природы находки в литературе разногласие. По мнению одних писателей, преимущественно старых, напр. Фроммана, Тибо, Бергера, находчик приобретает право собственности по давности, причем срок ее уменьшен в сравнении с общим сроком.
Против этого справедливо возражали, что в данном случае не может быть и речи о давности, так как в лице находчика отсутствуют два главных условия давностного владения: добросовестность и правооснование.
Другие авторы и законодательства (прусское, брауншвейгское) видят в находке случай перехода права собственности по судебному решению (Zuschlag). Согласно этому мнению, находчик получает вещь в собственность потому, что суд, за неявкой настоящего собственника, присудил ее находчику.
И эту теорию нельзя признать правильной. Суд не может передать право собственности одного лица к другому без всякого юридического основания. Суд вообще только разрешает споры и охраняет существующие права, а в данном случае никакого спора нет, и никакой охраны находчик не уполномочен требовать.
Наконец, согласно третьему воззрению, находка представляет один из видов овладения (оккупации). Именно, до производства публикации найденная вещь остается собственностью прежнего хозяина.
Но когда публикация уже произведена и когда никто не явился на вызов, то возникает основательное предположение, что собственник отказался от своей вещи и что, следовательно, вещь сделалась бесхозяйной, а потому право собственности на нее должен получить тот, кто первый овладел ею, т.е. находчик.
Эта конструкция, принятая большинством юристов и законодательств, является вполне правильной, так как объясняет приобретение находчиком права собственности без всякой натяжки и согласно с принципами гражданского права.
Что касается нашего законодательства, то по ст. 538 Х т. “находка тогда только обращается в право собственности, когда, по явке и публикации, не найдено будет хозяина”.
Из буквального смысла этих слов видно, что публикация установлена для удостоверения в бесхозяйности найденной вещи и что, следовательно, находчик приобретает право собственности в силу овладения.
Другими словами, наш закон принял ту конструкцию, которая является наиболее правильной. Не таково, однако, мнение большинства наших цивилистов. Г. Победоносцев, излагая постановление Х тома, уклоняется от всякой теоретической конструкции.
Мейер тоже не высказывается с достаточной определенностью, хотя из его рассуждений несомненно, что он не признает находки видом овладения. Муллов, по-видимому, склоняется к теории давности, а г. Суворов прямо заявляет, что “принцип оккупации не применим к русскому праву”.
5. Наш закон определяет находку как “обретение вещей и других движимых имуществ, которых владелец неизвестен” (Х, 538). Это определение не совсем точно, так как под него подойдут пригул скота и открытие клада, для которых существуют специальные правила.
Из постановлений закона о находке вытекает несколько иное определение, именно: находкой называется обретение неодушевленной движимой вещи, утраченной неизвестно кем.
Из определения находки видно, что для наличности ее необходимы следующие условия.
А. Необходимо обрести вещь, т.е. овладеть ею.
Это следует не только из буквального смысла слова “обретение”, но и из того обстоятельства, что находка представляет собою вид овладения. Поэтому из двух лиц, имеющих притязание на находку, преимущество должно быть отдаваемо не тому, кто раньше увидел вещь, а тому, кто прежде овладел ею. Так постановляет, между прочим, прусское законодательство (I, IX, 67).
Б. Предметом находки может быть только то, что может быть теряемо, т.е. движимые вещи: недвижимости нельзя потерять.
В. Из движимых вещей подлежат правилам о находке только неодушевленные вещи. Одушевленные предметы никогда не поступают в собственность находчика.
Наш закон проводит разницу между скотом, т.е. лошадьми, быками, коровами, и пр. домашними животными (птицей, собаками и т.д.). Для скота установлены особые правила в приложении к ст. 539, заключающиеся в следующем.
Каждый, на чьей земле окажется или к чьему стаду пристанет пригульный скот, неизвестно чей, обязан заявить об этом полицейскому или сельскому начальству, которое принимает меры к розыску хозяина.
Если в течение двух недель хозяин не будет отыскан, то пригульный скот, по требованию объявителя, продается с публичного торга, а вырученная сумма хранится в волостном правлении и затем либо отдается хозяину скота, либо, если он не явится в течение шести месяцев, распределяется между заявителем, земством или мирским обществом и другими учреждениями. Отсюда видно, что право собственности на скот ни в каком случае не приобретается путем пригула.
Что касается прочих домашних животных, удалившихся от стада или из дворов, то по 1 прим. к 539 ст. они “должны быть возвращаемы их законным владельцам”. Но как быть, если личность законного владельца неизвестна, об этом закон умалчивает.
Так как данный случай представляет собой изъятие из общих правил о находке, то применять их к нему по аналогии нельзя. С другой стороны, неправильно было бы подвести его и под правила о пригульном скоте, тоже имеющие значение специального изъятия.
Поэтому приходится разрешить вопрос по принципам ведения чужих дел без полномочия (negotiоrum gestio): лицо, к которому приблудились чужие животные, обязано их содержать и хранить, пока не явится хозяин и не вознаградит его за хлопоты и издержки[2].
Г. Для наличности находки необходимо, чтобы вещь была хозяином потеряна, т.е. окончательно вышла из-под его владения. Поэтому не может быть предметом находки вещь, умышленно оставленная хозяином или забытая им в известном ему месте, напр. в гостинице, в купальне, в своей квартире (69/562, 1335).
Этот признак отличает находку также и от клада: если найдена вещь, не потерянная ее хозяином, а умышленно спрятанная им в земле или ином имуществе, то будет не находка, а открытие клада.
Вопрос о различии между находкой и кладом неоднократно обсуждался в нашей литературе и был разрешаем различным образом.
Из определения клада, как “скрытого в земле сокровища” (Х, 430), вытекают три отличительных признака его: во 1) он должен быть скрыт, во 2) в земле и в 3) должен быть предметом ценным.
Но второй признак несуществен, так как, с одной стороны, в источниках 430 ст. и в прежних изданиях ее (по Своду зак. 1832) кладом называлось сокровище, скрытое в земле или в ином каком-либо имуществе, а с другой стороны, юридический принцип, лежащий в основе постановлений о кладе (право собственника вещи на все ее принадлежности) относится ко всякому вообще имуществу.
Точно так же несуществен и третий признак – ценности вещи, так как и не имеющий ценности клад, в силу 424 ст., тоже принадлежит хозяину земли.
Ввиду этого характеристичным признаком клада, отличающим его от находки, должно быть признано умышленное сокрытие вещи[3].
Д. Хозяин найденной вещи должен быть неизвестен находчику. Поэтому если находчик видел, кто потерял вещь (83/83; 76/45) или если на вещи (напр., на именной бумаге, векселе) обозначен ее хозяин (69/73), то находки не будет.
Неизвестность хозяина выделяет находку в юридическом смысле из обыденного понятия находки, для которого безразлично, знает или не знает находчик, кому принадлежит найденная вещь.
Некоторые полагают, что известность или неизвестность хозяина вещи не имеет значения для находки[4]. Но во 1-х, ст. 538 прямо говорит об обретении вещей, “которых владелец неизвестен”.
Во 2-х, исполнение требуемых ст. 538 и 539 действий (заявления полиции, публикации, явки хозяина с полным доказательством своих прав) имеет смысл только тогда, когда находчику неизвестен хозяин вещи, и становится совершенно бесцельным и излишним, если находчик знает, кому принадлежит вещь.
В 3-х, вознаграждение за находку имеет целью поощрить находчиков к предъявлению вещей полиции и удержать их от утайки неизвестно кому принадлежащих вещей; от утайки же вещей известного хозяина находчиков в достаточной степени удерживает страх подвергнуться преследованию за кражу или присвоение (ст. 178 уст. о нак.).
Наконец, в 4-х, если находчик, зная, кто хозяин вещи, все-таки не обратится к нему, а поступит на основании 538 ст. Х т., т.е. заявит полиции, и если, за неявкой хозяина, вещь будет отдана ему, то и в таком случае он не приобретет права собственности на нее.
Дело в том, что каждую минуту он может подвергнуться преследованию по 178 ст. уст. о нак. за присвоение вещи, хозяин которой ему известен, и в случае обвинения вещь будет отнята у него и возвращена собственнику (уст. уг. суд., 126, 777).
Таким образом, право собственности на вещь, отданную ему за неявкой хозяина, он получит только по истечении давности, т.е. уже не в силу находки, а в силу давностного владения.
6. Последствия находки состоят: а) в обязанности находчика заявить о найденной вещи, б) в праве его на вознаграждение, если хозяин вещи отыщется, и в) в праве его получить вещь в полную свою собственность в случае неявки хозяина.
а. Заявление о находке должно быть сделано либо местной полиции (Х, 539), либо военному начальству, если вещь, по свойству своему, должна принадлежать военнослужащему (Х, 538), либо корабельному офицеру, если дело произошло на судне во время плавания (539, прим. 3).
Обязанность заявлять о находке военному начальству относится, как видно из источников 538 ст., собственно только к военнослужащим, а так как, вдобавок, закон ничего не говорит о последствиях неисполнения этой обязанности, то следует признать, что частные лица всегда могут обращаться прямо в полицию.
За необъявление о находке в течение трех недель полагается наказание (уст. о нак., ст. 179).
По заявлению принимаются меры к розысканию хозяина найденной вещи, именно, полиция производит троекратную публикацию, корабельный офицер выставляет вещь у мачты, а военное начальство извещает своих подчиненных по установленному в военной службе порядку.
Закон не определяет, у кого должна находиться вещь, пока принимаются полицией или военным начальством указанные меры. Из слов, “если хозяин не сыщется, то вещь отдается нашедшему”, можно заключить, что найденная вещь хранится в полиции или у военного начальства.
Так и делается на практике. Противоположного мнения гг. Победоносцев, Шершеневич и Анненков[5]. Последний автор опирается на аналогию, представляемую ст. 404 уст. о колон., по которой вещь хранится у самого находчика.
б. Право находчика на вознаграждение возникает в том случае, если хозяин вещи “явится с полным и достоверным доказательством о принадлежности ему найденной вещи” (Х, 539). Размер вознаграждения равняется третьей части цены вещи. Уплатить вознаграждение обязан, разумеется, хозяин вещи.
в. Право находчика получить вещь в свою собственность обусловливается неявкой хозяина ее немедленно после публикации.
Срок для явки определен законом только для находки на судне: он истекает с прибытием в порт (539, прим. 3).
Об остальных случаях закон умалчивает, так что необходимо признать одно из двух: либо вещь немедленно по безуспешном принятии мер к розысканию хозяина отдается находчику, либо должен истечь нормальный шестимесячный срок, установленный для явки по всяким другим публикациям (напр., по вызову наследников, Х, 1241, поклажедателей, Х, 2113, п. 3, и пр.).
В пользу первого мнения говорят, во 1, буквальный смысл 539 ст. (“по сделании троекратной публикации”), а во 2, то обстоятельство, что определявшийся в прежних изданиях этой статьи 2-летний срок был впоследствии уничтожен[6]. Второе мнение имеет за себя аналогию, представляемую правилом 11 прим. к ст. 694 Х т., в котором для явки хозяина пригульного скота назначен шестимесячный срок[7].
7. Указанные последствия находки резко отличают ее от открытия клада. Так как по ст. 430 клад всегда поступает в собственность хозяина того имущества, где он был скрыт, если, разумеется, неизвестно, кто его скрыл[8], и так как ни о каком вознаграждении закон не упоминает, то отсюда следует, что лицо, открывшее клад в чужом имуществе, обязано отдать клад хозяину имущества без всякого вознаграждения.
Иностранные законодательства, следуя римскому праву, постановляют, что клад принадлежит тому, кто нашел его в своем имуществе, а если он был случайно найден в чужом имуществе, то половина отдается находчику, а половина – хозяину имущества (фр., 716; ит., 714; исп., 351; сакс., 233; прус., I, IX, 81, 82).
При этом некоторые кодексы требуют, чтобы об открытии клада делались такие же заявления властям и публикации, какие предписаны для находки (австр., 395-398; прус., I, IX, 74 и сл.).
Самое понятие “клад” определяется кодексами почти одинаково, именно отличительными признаками клада считаются: 1) сокрытие вещи в каком-либо имуществе и 2) неизвестность ее собственника (фр., 716; сакс., 233). К этим двум признакам прибавляется большинством кодексов еще третий: ценность скрытой вещи (ит., 714; исп., 351; прус., I, IX).
[1] Муллов. Клад и находка (“Журн. Мин. Юст.”, 1863, кн. 1); Пестржецкий. О находке (“Журн. гр. и уг. пр.”, 1876, кн. 1); Суворов. О находке по рус. зак. (там же, 1875, кн. 2). Последняя статья наиболее ценна. Delbruck. Vom Finden verlorener Sachen (Jarhb. f. Dogm., III B.); Hess. Die Klagen des Verlierers gegen den Finder, 1890. Weiss. Das liecht des Finders, 1891.
[2] Анненков, 160.
[3] Там же, 27–29.
[4] Суворов. Ук. ст., 173; Змирлов (“Журн. гр. и уг. пр.”, 1883, кн. 5, 125); Анненков, 143–144.
[5] Победоносцев, 423; Шершеневич, 194; Анненков, 154.
[6] Суворов. Ук. ст., 178–179; Шершеневич, 195.
[7] Анненков, 157–158.
[8] Лицо, спрятавшее свою вещь в чужом имуществе, не лишается права собственности. Поэтому клад поступает, подобно находке, в собственность другого лица тогда, когда неизвестно, кто его собственник. Анненков, 28; Победоносцев, 426.
