Наша задача о разграничительном признаке преступного теперь кончена. Мы желали определить в общих чертах, чем отличается уголовное правонарушение от неуголовного, и, по мере возможности, определили это в области положительного права настоящих и прошедших времен.
Если подведем общий итог нашим заключениям и выразим его вкратце, то получим следующее.
Разграничительным признаком преступного в области неправомерного служит отношение между правонарушением и состоянием преступности правонарушителя. Такова действительная житейская точка зрения, постоянная для нынешних культурных правоучредителей и обыкновенная для прочих, нынешних и прежних.
Под состоянием преступности мы разумеем особое духовное состояние правонарушителя, особенно недоброкачественное и притом особенно предосудительное, по мнению правоучредителя.
Понятие правоучредителя о состоянии преступности, т.е. о духовном состоянии правонарушителя, особенно недоброкачественном и особенно предосудительном не представляется вечно неизменным повторением одного и того же.
Напротив, это нечто переменчивое, доступное прогрессу и регрессу, изменяющееся в зависимости от условий народной жизни, от умственного развития, нравственного, религиозного, экономического, социального, государственного и т.д. Где один правоучредитель видит состояние преступности, там другой может не видеть ничего преступного.
Между понятиями правоучредителей о состоянии преступности всегда есть хоть нечто общее, но часто встречается и разница. Эти понятия многочисленны и не всегда стоят в одинаковом отношении друг к другу. Они составляют длинный ряд, начиная с тождественных и кончая имеющими мало общего и очень много разнящегося.
Разница проявляется не только в мелких, но даже и в крупных чертах. Так, одни из просвещенных правоучредителей нашего времени признают состояние преступности только у индивидуального человека, или, короче сказать, признают только личное состояние преступности.
Между тем как другие, наравне с просвещенными правоучредителями прошлого времени, признают в виде общего правила личное состояние преступности, а в виде исключения находят состояние преступности и у юридического лица.
Полуобразованный правоучредитель признает как личное, так и огульное состояние преступности, да, кроме того, иногда, в виде исключений, предполагает состояние преступности, как у юридического лица, так и у животных и духов.
Правоучредители у варварских и диких народов признают как личное, так и огульное состояние преступности, а сверх того находят состояние преступности у предметов неорганической природы, растений, животных и духов.
При всей разнице в своем понимании состояния преступности, при всей многочисленности своих понятий об этом предмете правоучредители держатся одинакового образа действий относительно усвоенных ими понятий. Составив себе понятие о состоянии преступности, правоучредитель руководствуется этой идеей при отграничении уголовного правонарушения от неуголовного.
Он считает уголовным то правонарушение, в котором, по его мнению, выражается во внешнем мире внутреннее состояние преступности правонарушителя. Неуголовным же признается такое правонарушение, в котором, по мнению правоучредителя, не воплощается такого состояния.
В глазах правоучредителя корень преступности лежит не в деянии, а в деятеле. Преступный характер переходит не с деяния на деятеля, а с деятеля на деяние. He потому я преступник, что совершил преступное убийство; а потому убийство преступно, что я совершил его в силу своего внутреннего состояния преступности.
Если бы совершенное мною убийство не было выражением моего внутреннего состояния преступности – в этом убийстве не было бы ничего преступного. Солдат, убивая неприятеля в сражении, не только не учиняет ничего преступного, но совершает правомерное действие. He состояние преступности, a долг службы вызвал это убийство.
Примеров можно привести бесконечное множество.
“Если издалека пришедший человек или чужеземец идет не по дороге”, говорится в законах кентского короля Витреда[1], или “лесом, не по дороге”, как точнее выражается в законах вессекского короля Ины[2], “и не кричит и не трубит в рог; то он должен быть сочтен за вора и убит или подвергнут уплате выкупа”.
Из этих постановлений видно, что хождение вне дороги без громогласного заявления о своем присутствии само по себе непреступно, по англосаксонскому праву. Правоучредители думают, что местный житель прибегает к этому образу действий не в силу своего внутреннего состояния преступности, a пo другим побуждениям, и потому не признают в этом деянии ничего преступного для местного жителя.
Но они полагают, что пришелец издалека или чужеземец может быть вызван на такой поступок только своим внутренним состоянием преступности, подстрекающим к воровству, а потому признают это деяние преступным для дальних пришельцев и чужеземцев.
По обычному праву австралийских племен[3], кража имущества австралийцем у кого-нибудь из своих сограждан не только признается уголовным правонарушением, но обыкновенно составляет тяжелое преступление. Виновник обыкновенно подлежит тяжким наказаниям и часто – даже смерти. Но кража у чужеземцев, не у сограждан, считается доблестным подвигом и освящается религией.
В Полинезии есть даже особый бог воровства, Гиро (Ниго), сын Оро, великое национальное божество. При таком положении вещей очевидно, что кража сама по себе нисколько не преступна в глазах австралийского правоучредителя. Нужно быть большим негодяем, чтоб красть у своих сограждан, полагает он, и провозглашает такую кражу преступлением.
Напротив, он думает, что можно быть прекрасным гражданином, нравственным, религиозным человеком и в то же время красть у иностранцев, у несограждан. Он находит, что в этой краже не выражается никакого состояния преступности и потому не признает в ней никакого преступления.
Что касается до оснований, вызывающих правоучредителя к признанию, что в данном правонарушении воплощается состояние преступности правонарушителя, то они бывают многочисленны и разнообразны.
Сочетание оснований, дающее в общем итоге преступность одному правонарушению, бывает иногда тождественно, a иногда только более или менее сходно с сочетанием оснований, дающим в общем итоге преступность другому правонарушению в глазах того же самого правоучредителя или такому же правонарушению в глазах другого правоучредителя.
Состояние преступности может быть признано правоучредителем как правильно, так и неправильно, т.е. как там и настолько, где и насколько оно действительно существует, так и там, где его вовсе нет или нет в признанной степени.
Действительное состояние преступности способно вызывать своего обладателя к учинению правонарушений, называемых уголовными, способно воплощаться в них и необходимо для обращения обладателя на путь преступления.
Итак, отношение между правонарушением и состоянием преступности правонарушителя служит разграничительным признаком преступного в сфере неправомерного. Правоучредитель признает уголовным то правонарушение, в котором, по его мнению, выражается во внешнем мире внутреннее состояние преступности правонарушителя. Правонарушение, не служащее выражением этого внутреннего состояния, не составляет никакого преступления, по мнению правоучредителя.
Таков разграничительный признак преступного, отвлеченный от фактов действительности, от положительного права образованных, полуобразованных, варварских и диких народов настоящего и прошедшего времени.
[1] Wihtr. 28 См. Eduard von Winkelmann – Geschichte der Angelsachsen bis zum Tode Konig Alfreds, в Allgemeiae Geschichte…. lierausg. von Wilhelm Onclven. 1883. s. 8t. Законы кентского короля Витреда изданы в конце VII или начале VIII века по Р. X. Winkelmann – ibid. S. 81. 82.
[2] In. 20. cm. Winkelmann – Gescbichie ibid. s. 84. Законы вессекского короля Ины изданы в промежуток времени между 688 и 726 годами по Р. X. Wincelmann – ibib. s. 82.
[3] Letourneau – L’evolution juridique. p 54-55.
