Указанное нами общее правило, в силу которого течение давности, погашающей уголовное преследовaниe, начинается с момента окончания преступной деятельности виновного, находит в праве уголовном свое полное применение, и притом для существа дела остается совершенно безразличным, сделалось ли преступление известным или неизвестным общественной власти, скрыл ли виновный следы преступления, убежал ли он и т. д.
Вообще невозможность преследования преступника не исключает течения давности, и принцип гражданского права – contra non valon lern agere non currit praescriptio (или в немецких учебниках – agere non valenti non currit praescriptio) – не может быть применен в праве уголовном.
Принцип этот истекает из начала права частного, и его влияние на давность гражданскую не подлежит никакому сомнению. Но давность эта построена на совершенно иных началах, чем давность уголовная; с одной стороны, она покоится на беспрепятственном пользовании известным правом в течение законом определенного срока, и на презумции отречения, на непользовании этим правом, с другой стороны.
Но ясно, что подобное отречение может только иметь значение акта вполне добровольная; оно не может быть вынуждено; и во всех тех случаях, когда лицо, вследствие войны, похода или других обстоятельств, оказывается неспособным защищать свои права, а также во время его несовершеннолетия, отречение его от известных прав не предполагается.
Лицо признается здесь agere non valentem, и течение давности, погашающей право, ему принадлежащее, приостанавливается на все время его неспособности. Против подобного лица non currit praescriptio. Таково вкратце значение обстоятельств, приостанавливающих течение гражданско-правовой давности.
Учение это неприменимо к давности, погашающей преступление. Давность эта не покоится на презумпции отречения, и общественный обвинитель ни в каком случае не может быть сопоставлен с гражданским истцом.
Права и обязанности, возложенные на него законом, не могут быть рассматриваемы как полномочие, от которого он может по своему усмотрению отказаться, и давность уголовная не имеет значения какой-либо poenae negligentiae истца[1]. Давность эта покоится, как мы видели, на совершенно других основах, и бeздeйcтвиe прокуратуры еще нисколько не исключает ее погашающего влияния.
Так, если мы возьмем для примера какой-либо случай долгосрочной давности, то мы с несомненною ясностью убедимся, что невозможность определения субъективного и объективного состава преступления, и изменения, происшедшие в лице самого преступника, не замедлят обнаружиться, совершенно независимо от того, могла или нет обвинительная власть приступить к преследование виновного.
Итак, афоризм contra non valentem agere non curril prescriptio к давности уголовной не может быть применен; и сюда относятся как те случаи, в которых эта неспособность к иску обусловливалась чисто фактическими причинами, так и те, где она была вызвана самим законом. Остановимся сначала на первой категории.
[1] Kostlin, System, стр. 488, замечает, что признание в праве уголовном чуждого ему принципа ignoranti или agere non valenti non currit praescriptio проистекает из неправильного воззрения на давность как на какую-то привилегию подсудимого, как на институт, исключительно основанный на судейской нерадивости.
