Состояние холопства есть только наибольшее ограничение прав, но не окончательное лишение их; холопы обладали некоторыми правами, почему и речь о них должна быть отнесена к учению о субъектах, а не к учению о вещах (объектах).
Даже строжайшее (вообще и в частности по отношению к институту рабства) из прав – право римское – не вполне низводит рабов на степень вещи; славянское же, отличающееся мягкостью своих основных положений, – тем более.
Происхождение холопства. Факты языка указывают, что древнейший первоисточник рабства находится в связи с семейным правом. Слово «семия» (по словарю Востокова) означает рабы, домочадцы. Вместо термина «холоп» с древнейших времен употреблялось слово «сирота»: так, епископ Лука (ок. 1036 г.) учил: «И своим сиротам милостиви будете».
В Московском государстве служилые люди в отношении к государю именовались холопами, а тяглые — сиротами. Термины «челядь» (чадь, чадо), «раб» (робя, робенец, ребенок), «холоп» (в малорос. хлопец = мальчик, сын) одинаково применяются как к лицам, подчиненным отеческой власти, так и к рабам.
Вследствие такой связи института рабства с семейным правом и самый характер его обусловливается характером последнего. У народов с суровыми семейными отношениями и институт рабства получает строгий характер; напротив, у народов таких, у которых отеческая власть менее сурова, и рабы почти приравниваются к подчиненным членам семьи. К этим последним принадлежат и славяне.
Источники холопства. Переходя к уяснению юридических источников холопства, находим, что оно могло возникать из отношений международных (т.е. отношений к иностранцам), семейных, обязательственных (в сущности экономических) и уголовных (лишения права за преступления). К этим основным источникам потом присоединяются производные.
Отношения к иностранцам в древние времена могли доставлять рабов и независимо от войны, т. е. можно было овладеть личностью иностранца и не в виде военной добычи. У русских (ср. выше с. 449), только в отношении к азиатским народам это сохранялось довольно долго, но в отношении к европейским народам это было предотвращено международными трактатами еще с Х в.
С того времени источником рабства для иностранцев остается только плен, который в то время имел совсем иной характер, чем теперь. Целью войны тогда было обогащение различным имуществом и челядью, и, следовательно, попавший в плен иностранец (воин, или мирный житель – безразлично) поступал в рабство.
Такому понятию о плене, как об источнике рабства, по-видимому, противоречит известие о славянах императора Маврикия, который говорит, что «пленники у них остаются не в вечном рабстве, как у других народов, но назначается им определенное время, по прошествии которого предоставляется их произволу или остаться у них в качестве свободных, или возвратиться к своим, заплатив выкуп».
Это можно объяснить тем предположением, что приведенное известие относится к пастушескому быту славян, когда личность пленника не имела экономической ценности для них, в силу отсутствия спроса на рабочие силы.
При захвате в плен иностранца победители рассчитывали не на труд его, а на выкуп, который они могли получить за освобождение его; поэтому, при неосуществлении их расчетов, выгоднее было просто выпустить пленника на свободу.
Доказательством такого отношения к пленникам может служить русское сказание о половчине, долго сидевшем в оковах у своего господина, и потом отпущенном последним под честным словом, что он принесет выкуп.
Содержание пленных в заключении и даже убиение их случалось и в более позднюю христианскую эпоху, в XII, XIII и даже XIV в. (в 1322 г. множество пленных немцев было повешено новгородцами у Выборга), но это были исключения.
Вообще же характеристическая мягкость славянского права имела место и здесь (освобожденный пленник, например, не бросался на произвол судьбы, но получал права гражданства, и очень часто определялся на службу к князю).
Вообще плен, как источник рабства, известен с Х в. Но в этом веке пленные поступали в рабство не к частным лицам, а к предводителям на войне, т. е. князьям, которые и делили их между своими сподвижниками в смысле дара: «Ольга (пленных древлян) овых изби, а других работе предасть мужем своим».
С XI в. и частные воины получают непосредственно право на плененных ими, как на военную добычу («пленил боярин – боярина, гражданин – гражданина, смерд – смерда»). Тем не менее значительная часть пленников и тогда отделялась в пользу князя (в Московском государстве эта часть называлась пленниками «в государеве имени») и обращалась в служилых людей (см. «Обзор», ч. I, об иноземцах – служилых людях).
В вечное ли рабство поступали пленные или же только в временное, кабальное? По договорам русских с более цивилизованными народами (особенно греками), пленные должны были быть возвращаемы или в обмен, или же за выкуп, для чего выкупная цена пленных была таксирована (20 зол. по Договору Олега, ст. 9; и от 10 зол. до 5 зол., смотря по возрасту и качеству, по Договору Игоря, ст. 7).
В случае несостоятельности пленного и, следовательно, невыкупа его, можно думать, применялось на Руси правило Закона Судного, по которому такие пленники остаются в рабстве до отработки цены выкупа. Этому предположению, на первый взгляд, может показаться противоречащим существование в тот же период права продавать пленных.
Но это кажущееся противоречие разрешается тем же Законом Судным: по его постановлениям, пленник продается не в вечное рабство, а только до окончания отработки выкупа; продается право на остающуюся отработку выкупа, причем отработанная часть его засчитывается и покупщиком.
Применением в земский период правила Закона Судного можно объяснить образование в Московском государстве постановления, что пленный поступает не в вечное, а пожизненное, кабальное холопство (его дети свободны; см. Указн. кн. вед. казначеев, ст. V, 17). Удержался ли этот закон в последующее время?
Полагают[1], что нет: «В Уложении от этого указа (говорит проф. Сергеевич) не осталось ни малейшего следа». Действительно, Уложение (XX, 61) постановляет, что предметами сделок (приданной, купчих, завещаний и дарственных) могут быть холопы полные, докладные, купленные и полоняники (но не кабальные).
Однако, след указа 1556 г., и след довольно яркий, есть и в Уложении, а именно: если литовские пленники, женившиеся на русских крепостных или старинных рабах в боярских дворах, а также пленницы литовские, вышедшие замуж за холопов, заявят, что не хотят ни возвращаться в Литву, ни оставаться «у своих бояр», то могут жить «на воле, где кто похочет», даже со своими супругами, но при этом прибавляется:
«…а которые литовские полоняники были у записки перед бояры, и похотели жить у тех же, у кого прежде того жили, – и те отданы тем людям, кто у кого живет» (XX, 69).
Эта последняя прибавка, думаем, составляет ключ к уразумению предыдущего узаконения (ст. 71), т. е. пленники в XVII в. вообще не остаются в холопстве, если сами добровольно не вступят в него, и тогда становятся уже полными холопами. По общему же правилу, при заключении мира, пленники могут возвратиться в свое отечество или остаться жить в своем новом отечестве в качестве свободных граждан (ср. ст. 37).
Впрочем, следует иметь в виду, что Уложение говорит о литовских пленниках и тем дает право предполагать, что не всякие пленники пользовались такой льготой, что к пленникам из восточных народцев едва ли применялись те же правила (см. XX, 99), хотя и с такими племенами уже заключались международные трактаты об освобождении, выкупе или размене пленных (см. Договор 1670 г. в П. С. З., № 479).
Зато правило, применяемое к литовским пленникам, не могло не применяться к пленникам из других европейских государств, как это именно и постановлялось в трактах со Швецией, например, в 1649 г. октября 19 (П. С. З., № 19).
Впрочем, в действительности, большая часть пленных, попадавшая в руки частных лиц, получала от своих владельцев земли и обращалась в крепостных крестьян (как и обыкновенные вольноотпущенные) или оставалась в качестве дворовых слуг. Остальные же пленные, поступая на службу к князю, получали привилегированное значение в государстве.
Вообще плен как источник рабства все более и более сокращается уже в XIII, XIV и XV вв. Причины этого лежат в том, что прежний частный интерес войны постепенно переходит в политический, т. е. война обращается в средство достижения интересов исключительно государственных, например, приобретения части территории и т.д.
Этот переход ознаменовался запрещением захватывать в плен мирных жителей и их имущество (в первый раз, по договору с ляхами, в 1229 г.).
Семейные отношения. Оба рода семейных отношений как супружеские, так и отношения родителей и детей, могли служить источником рабства (впрочем, собственно производным источником, когда уже существовало рабство, как институт, отдельный от семьи).
Супружеские отношения. В древнейшее время брак с несвободным лицом влек для свободного потерю свободы. Но в Русской Правде это правило было существенно ограничено, именно по 120 ст. ее (Кар.) только женившийся на рабе без договора с ее господином лишался свободы и поступал в рабство к ее господину, договором же такое последствие можно было устранить.
Выход в замужество за холопа, по-видимому, всегда вел для свободной женщины потерю свободы (хотя памятники об этом не говорят). В московском праве разбираемое влияние брака между рабом и свободным на правоспособность последнего было определено весьма строго и безусловно: Судебник постановляет: по робе – холоп, по холопу – роба (Суд. ц., ст. 76; Уложение XIX, 37 и XX, 31).
Из этого можно бы заключить, что институт рабства идет к усилению; на самом же деле это было не так. В XVII в. упомянутое постановление имело весьма небольшую возможность применения. В это время население всех классов строго прикрепляется к своим занятиям, службе или земле.
Поэтому служилый муж, женившись на рабе, не выходит из своего состояния и не обращается в раба, а напротив, влечет свою жену в свободное же состояние (уплатив «вывод» за рабу 50 руб. по таксе).
Равным образом посадская женщина, вступив в бегах в брак с холопом, могла не только сама возвратиться в посад, но и мужа ввести в городскую общину, без всякого возмездия его господину (ибо последний, дав согласие на брак, конечно, в силу желания обратить посадскую женщину в свою рабу, становился как бы нарушителем интересов государства, желавшего увеличить численность посадского населения).
Точно так же и крестьянка, вышедшая замуж за холопа своего помещика, освобождала его (см. Уложение XIX, 38 и XI, 17, 18). Таким образом и этот источник, благодаря отсутствию поддержки со стороны государства, мало-помалу иссякал.
Что касается отношений родителей и детей, то здесь имело место то общее правило, что рожденный от холопа – холоп. Русская Правда рассматривает «от челяди плод» (Кар. 111), как естественное приращение имущества господина.
Но в первоначальную эпоху христианства на Руси, когда рядом с законносупружескими отношениями допускалось и наложничество, возможно было, что отец свободный давал жизнь сыну или дочери от наложницы; в таком случае становилось неясным, в какое состояние должен поступать рожденный.
Русская Правда разрешила этот вопрос (ст. 110 Кар.) так: дети от рабыни до смерти отца не считаются свободными, но после смерти его, хотя наследства не получают, но делаются свободными вместе с матерью.
Это подтверждается историческими фактами: Владимир Св. был сын рабыни-ключницы, а между тем в своих правах ничем не отличается от братьев, хотя в общественном мнении такое происхождение представляло неисправимый порок (как это видно из приема, оказанного Владимиру Рогнедой).
Наконец, о детях, рожденных до поступления их родителей в рабство, в памятниках земского периода никаких постановлений нет. В Судебнике же определяется, что дети, родившиеся до поступления их родителей в рабство, остаются свободными, но несовершеннолетние могли быть записаны отцом при поступлении его в рабство в общую кабалу (Суд. ц., ст. 76. См. выше с. 441-442).
Вопрос о праве отца на свободу своих детей, относительно древнейшего времени, можно a priori решить утвердительно. Отеческая власть в то время равнялась власти господина над его рабами; следовательно, и отец мог распоряжаться своими детьми наравне с рабами.
В праве Московского государства в этом отношении является некоторая неясность, которая разрешается нами в истории семейного права. Герберштейн, вероятно, по аналогии с римским правом, утверждает, что в Москве отец мог продать своего сына три раза, после чего отеческая власть будто бы прекращалась, но в наших источниках указаний на это нет.
Отношения обязательственные. Говоря вообще, обязательственные отношения древнего времени существенно отличаются от современных: теперь право одного контрагента (обязывающего) простирается только на известное действие другого (обязывающегося), тогда же оно большей частью простиралось на всю личность последнего (приближаясь к вещному праву).
Между обязательствами, как источниками рабства, надо различать: обязательства, самое исполнение которых влечет рабство, и обязательства, устанавливающие рабство только при невыполнении их. К числу первых относится личный наем, к числу вторых – договор займа. Личный наем (Iocatio conductio operarum, а не operis), т. е. поступление в личное услужение, при некоторых условиях ведет к лишению свободы.
По Русской Правде, тот делается холопом, кто примет тиунство или ключ себе привяжет без договора; договором же можно было предупредить это последствие. Однако, из других мест Русской Правды видно, что такие договоры заключались редко, так что тиуны вообще считались людьми несвободными (Кар., ст. 77).
В Московском государстве первоначально удерживались приведенные постановления Русской Правды с некоторыми лишь изменениями: именно, по Судебникам (Суд. 1-й, ст. 66 и Суд. ц., ст. 76), ключничество только в селах сопровождается холопством, в городах же ключники остаются свободными.
Кроме того, сельское ключничество и тиунство, по Судебнику царскому, ведут к холопству тогда лишь, когда они укреплены (письменно) «докладною грамотою».
С конца XVI в. личный наем, повидимому, все ближе подходит к рабству, и в начале XVII в. устанавливается то общее правило, что всякое личное услужение ведет к пожизненному (кабальному) холопству, если поступивший на службу пробыл известное количество времени у одного хозяина. Указ 1597 г. всякое личное услужение, длившееся более полугода, обратил в источник кабального холопства.
Царь Василий Шуйский в 1608 г. без совета и согласия боярской думы отменил постановление 1597 г. и запретил выдавать обязательные кабалы на таких вольных слуг; но в следующем году Боярская дума собственной властью отменила этот указ царя и восстановила действие закона 1597 г.
Уложение еще более сократило срок свободной службы: давность полугодовая была уменьшена до трех месяцев. Такой ход законодательства указывает, по-видимому, на стремление законодателя усилить рабство; но надо припомнить, что полное рабство, сопровождающее личный наем, по Русской Правде, с XVII в. обращается уже только в кабальное холопство.
Сверх того, в XVII в. дворовая служба по договору вошла в общий обычай и не влекла уже в рабство (см. ниже о договоре личного найма, а также о службе и без договора, но и без укрепления в холопство «вольных гулящих людей»).
Особенно много было таких вольных работников при монастырях и архиерейских домах: «живут временно, Бога ради тружаются… а иные из найма живут по году и по два и сколько кто захочет; а которые и есть работники устарелые, и те живут по своим волям; не хотят жить – и прочь пошел, а неволить их не почему» (см. «Челобит. XVII в.», изд. Куприяновым в «Отечественных записках». Т. CI).
Столь же обильным источником холопства служил первоначально договор займа, который, впрочем, вел к нему не прямо, а косвенными путями и особенно своим неисполнением. Заем в древнее время обеспечивался обыкновенно личным закладом (т.е. закладом личности должника кредитору). Таким образом и устанавливалось временное холопство, именуемое в земский период закупничеством, а в Московском государстве – служилой кабалой.
Закупничество продолжалось до отработки долга с процентами или до уплаты его, а служилая кабала – до смерти или холопа, или его господина, не переходя к преемникам ни того ни другого. Права господина на закупа или служилого холопа отличались от прав на полного холопа; они состояли в праве владения и праве пользования им наравне с полным, но без права распоряжения, имеющего место в полном рабстве.
В случае продажи закупа его господином, по Русской Правде, он становился свободным (Кар. 73), а купивший его мог получить заплаченную цену обратно; если же закуп был перезаложен его господином другому, то сделка считалась недействительной, но закупничество продолжалось.
К полному рабству договор займа вел в случае нарушения его со стороны должника или несостоятельности этого последнего.
Относительно нарушения его Русская Правда делает следующие постановления: если закуп бежит, то «обель» (полный холоп, Кар. 70), если же закуп не тайком, но явно идет к князю или судьям жаловаться на обиды господина, то ему должна быть оказана справедливость, очевидно, потому, что в первом случае он нарушает свое обязательство, а во втором нет.
В московском праве «беглые грамоты» являются одним из источников рабства; но в самих памятниках законодательства Московского государства нет соответствующих постановлений о беглых кабальных холопах. Несостоятельность (банкротство) ведет к полному холопству, хотя и не непременно. В Русской Правде различаются три рода несостоятельности:
1) несостоятельность, происшедшая не по вине должника, из случайных причин (пожара, кораблекрушения, истребления имущества неприятелями); в таком случае наступает обязательная рассрочка долга;
2) несостоятельность, возникшая по вине должника (пьянства, расточительности), при этом предоставляется выбору кредитора – или отсрочить уплату долга, или же продать должника в рабство и
3) несостоятельность мнимая (злостное банкротство), когда должник преследуется и наказывается, как вор, уголовным порядком (Кар. ст. 68 и 133).
Для нас интересен в настоящее время по своим последствиям второй род несостоятельности – несостоятельность, происшедшая по вине должника. При конкурсе нескольких кредиторов несостоятельный, по Русской Правде, может быть продан с публичного торга. (Кар. ст. 69: «…вести его на торг и продать»).
То же можно разуметь и при отсутствии конкурса (ст. 68 говорит о несостоятельном вообще: «…ждут ли ему, продадут ли его – своя им воля»). Впрочем, нужно думать, что продажа в холопство при одном кредиторе наступала лишь тогда, когда несостоятельность была безнадежна вполне; если же долг мог быть отработан, то несостоятельный был выдаваем кредитору для отработки долга.
Если неясную 122 (Кар.) ст. Русской Правды: «Вдачь – не холоп, и ни по хлебе робят, ни по придатце» перевести: «Выданный головой для отработки (выдач) – не холоп, равно как и работающие за прокормление (во время голода) и за проценты», – то в этой статье мы получим категорическое отрицание холопства несостоятельного должника, отрабатывающего свой долг.
В этом убеждает определение в Русской Правде таксы для отработки долга в продолжение известного срода («года»): именно годичная работа женки с дочерью оценивается ею в 1 гривну (ст. 65). Конечно, при такой таксе значительный долг не мог быть отработан во всю жизнь должника и, переходя на детей должника, приближал его к состоянию полного холопства.
В московском праве несостоятельность никогда не ведет к холопству, но должник выдавался головою кредитору до искупа, причем, в случае невозможности для одного должника отработать долг, в такое «закупничество» поступала и семья его. Вообще же несостоятельность дебитора к концу московского периода мало-помалу перестает служить источником холопства как полного, так даже и кабального[2].
Кроме этих обязательств, влекущих холопство, надо указать еще на договор купли-продажи, как на первоначальный источник его, т. е. на самопродажу. В Русской Правде на ее существование нет указаний, но из того, что Судебниками (Суд. 1-й, ст. 76; Суд. ц., ст. 66) она допускается, можно предположить существование ее и прежде; вообще же большого значения она не имела и к XVII в. совершенно исчезла.
Преступления ведут к рабству в трех случаях:
1) в наказание за известные преступления полагалось полное лишение прав (поток – лишение личных прав, и разграбление – лишение прав имущественных); при этом могло наступить и лишение жизни, но обыкновенно применялось лишение свободы; преступник делается рабом князя (Договор Смоленского князя с немцами 1229 г., ст. 11: «…если разгневается князь на своего человека, и отнимает все, и жену и детей в холопство, то наперед надо уплатить долги его немцу»);
2) если преступник оказывается несостоятельным для уплаты денежных взысканий или штрафов за преступление, то он поступает в рабство или к князю, или к потерпевшему;
3) для закупа всякое преступление вело к полному холопству: если закуп, укравши что-либо, убежит, то господин его не отвечает, но если он будет пойман, то предоставляется выбору господина или уплатить штраф и обратить закупа в полного холопа (как нарушившего обязательство), или же продать его и из вырученных денег вознаградить потерпевшего, а остальное взять себе в удовлетворение нарушенного обязательства (Рус. Пр. Кар., ст. 75).
В московском праве преступления уже не ведут к холопству. Несостоятельный преступник в эпоху судебников выдавался головою истцу (до искупа), но в эпоху Уложения и это было отменено. Рабство за преступления было почти во всех случаях заменено лишением жизни.
Из производных источников холопства самым важным является купля-продажа рабов (а не самопродажа, которая принадлежит к первоначальным источникам). Сделка купли-продажи, по Русской Правде, считается состоявшейся, хотя бы покупщиком был дан незначительный задаток, но в присутствии самого продаваемого раба (Кар., ст. 119).
Этим выражается как бы необходимость согласия раба на его продажу, чем отличаются права на рабов от вещного права.
Виды холопства. Из предыдущего можно было видеть, что существовало рабство двоякого рода: временное и вечное или, иначе, неполное и полное[3]. Рабство первого рода отличалось от второго не только продолжительностью, но и существом прав господина.
В эпоху Русской Правды временное холопство определялось сроком действия обязательства, из которого оно возникло, в московском же праве (с очень ранней эпохи) оно получило определенность независимо от обязательств, именно сделалось пожизненным; предел его обозначался не только смертью холопа, но и смертью его господина, не переходя на наследников того и другого.
Этот вид рабства сделался особенным (sui generis) и самостоятельным под названием служилой кабалы. Он возникает уже по особому договору (кабале) независимо от договора займа или личного найма, хотя прежние признаки личного заклада за долг все-таки сохраняются. Такое древнее понятие служилой кабалы в первый раз оформлено в законе 1597 г.
Права господина на кабального отличались от его прав на полного холопа только отсутствием права распоряжения, но кабальное холопство вообще представляло путь весьма скользкий к полному холопству. Могло ли кабальное холопство повести к полному? Известно, что в Московском государстве до 1597 г. было множество случаев владения холопами без крепостей, так называемых «старинных».
Какой первоначальный источник можно предположить для такого вида холопства? Конечно, можно думать, что крепости на таких людей утратились, но можно также думать, что холопство могло образоваться путем давности. Если кабальный холоп перешел по наследству, что можно доказать духовной грамотой, и при этом не протестовал (допустил такой переход), то он превращался из кабального в полного[4].
Правительство принимало меры против перехода кабальных холопов в полные, для чего установлена была специальная форма укрепления их у постельничего; было воспрещено брать кабалу на отца и сына вместе, а также на брата с братом и дядю с племянником, чтобы таким образом фактически кабальное холопство не обращалось в вечное, полное[5].
В XVII в. источники полного холопства исчезли почти все.
Укрепление холопства. Первоначально государство не вмешивалось в отношения рабства; в период Русской Правды нет ясных следов укрепления государственной властью прав господина на новоприобретенного раба: известно только, что приобретение раба посредством купли требовало особого условия в формах заключения договора, но это не означало еще вмешательства государства.
Проф. Сергеевич, относя ст. 119 Кар. сп. Рус. Пр. не к купле-продаже холопа от стороннего владельца, а к самопродаже холопа, полагает, что выражение «ногату дасть» означает не задаток, а пошлину, и видит здесь свидетельство об укреплении холопства в эпоху Русской Правды. В доказательство того же можно привести то, что в некоторых списках Русской Правды при перечислении пошлин упоминается пошлина «от головы».
Но все эти указания неясны и сомнительны. Лишь в московском праве начали устанавливаться особые формы государственного укрепления, в чем выразилось, что государство придает значение этому институту и берет его под свою опеку.
Сначала, до 1568 г., укрепление холопства совершалось или в Москве (у казначеев), или в провинциях у наместников с судом боярским, т. е. таких, которым вверялась вся полнота центральной власти.
Прочие наместники, не обладавшие правом высшего уголовного суда, не могли и укреплять холопства. Но, по второму Судебнику, и наместники первого рода не могут выдавать правых и «беглых» грамот на холопство, а только полные и докладные.
В 1586 г. и особенно в 1597 г. выданы законом подробные правила укрепления как для новых будущих случаев, так и для возобновления старых крепостей. По этим указаниям, укрепление должно совершаться в Москве, в холопьем приказе, а в городах – у приказных людей.
Юридическое положение холопов и права господина на холопа. Относительно правоспособности холопов так же, как и относительно прав на них господина, в наших памятниках замечается двойственность.
По одним источникам, определяющим юридически положение холопов, последние лишены всякой правоспособности; по другим же, говорящим о фактическом положении их, они являются наделенными некоторыми правами.
Русская Правда не допускает для холопа права собственности и вообще имущественных прав (кроме права на peculium, т. е. на то, что находится всегда на нем и с ним); по ее постановлениям, если раб в бегах приобретет имущество, то, так как он сам принадлежит господину, и долги, которые он может сделать, падают на господина, то и приобретенное имущество принадлежит господину же.
Холопы не могут по закону вступать в самостоятельные обязательства: по Русской Правде, если холоп задолжает, то господин обязан или уплатить долги, или выдать кредитору самого холопа, если только кредитор не знал, что он имеет дело с холопом, в противном случае он лишался своих денег (Рус. Пр. Кар., 128–129)[6].
Наконец, холопы не допускаются законом к послушеству на суде (Рус. Пр. Кар. 99), кроме некоторых незначительных исключений. Такова правоспособность рабов по определению закона. Фактически же они вовсе не были так бесправны, что мы можем видеть из других памятников.
В договоре 1229 г. говорится, что, если немец даст княжьему холопу или другому доброму человеку деньги в долг, а он умрет, не заплативши их, то тот, кто получает его наследство, должен платить немцу.
Здесь холоп уравнивается «доброму человеку» и ему приписываются права входить в обязательства, владеть имуществом и передавать его по наследству. По новгородскому законодательству, холоп обладает и процессуальными правами иска, ответа и свидетельства (против холопов же; Новг. Судн. гр. 12).
По Договорам Новгорода (1195 г.) и Смоленска (1229 г.) с немцами, насилие над рабыней есть деяние наказуемое, как преступление против чести. Когда в договорах между князьями постановлялось: «А хто холоп или раба имет ся тягати с осподарем», то здесь разумеется иск о свободе перед властями другого княжества, куда перешел ответчик.
Иски о свободе всегда допускались, как единственное средство против насильственного закабаления. Быть может, в приведенных выше случаях разумеются именно «княжие холопы», которые, действительно, не только равнялись по правам с свободными лицами, но и превосходили их.
В Московском государстве холопы пользуются правами личными, именно на честь (Суд. ц. 26; Уложение X, 94). Что касается имущественных прав, то холопы княжие (великих и удельных князей) владеют вотчинами купленными и пожалованными. (Ак., отн. до юр. Быта 1, № 103 и др.).
Люди боярские также владели вотчинами по пожалованиям своих господ; даже более: слугами бояр были нередко богатые вотчинники древнего благородного происхождения: по свидетельству Аврамия Палицына, боярин Борис Годунов и его родственники и клевреты привели к себе в неволю на службу в дома свои многих не только из простых, но и почетнейших людей со многими имениями, с селами и вотчинами их.
Иногда в дарственных на землю какому-либо помещику даритель обязывал этого последнего, «чтобы он с тою деревнею не отдавался в холопы» без ведома собственника (Ак. отн. до юр. быта, № V, 63 и № XVI). Такие слуги сами владели холопами; Уложение ц. Ал. Мих. упоминает в числе рабовладельцев между прочим «дворовых людей» (XX, 4).
Но все это уже не холопы, а скорее клиенты (см. выше с. 445–446). Но в московском периоде многие права распространены (фактически) и на простых холопов частных лиц, особенно того разряда их, который называется задворными холопами, т. е. испомещенными на землях господина.
Они уже по одной необходимости имеют право на движимое имущество («животы»), необходимое при обработке земли; оно после их смерти переходит по наследству к их родственникам. Обязательства, заключенные ими, признаются законом (Ук. 1624 и 1628 гг.).
Указаний о правах холопов по обязательствам из договоров можно отыскать в источниках весьма значительное количество (см., например, Ак. юр., № 237). Уложение царя Алексея Михайловича упоминает о холопах, владеющих лавками и дворами в посадах (и запрещает это: XIX, 15–16).
Закон 1582 г. говорит о холопах, как истцах и ходатаях по делам, обращающих адвокатуру в свое ремесло[7]. Все это показывает, что на практике холопы обладали некоторыми правами, и что права их росли с течением времени.
Что касается прав господина на холопа, то первоначально они ничем не были ограничены. Некоторые следы ограничений замечаются с христианской эпохи, но эти ограничения более нравственного, чем юридического характера[8].
В Двинской Уставной грамоте – памятнике XIV в. – говорится, что, «если господарь огрешится, ударит своего холопа или рабу и случится смерть, в том наместники не судять и штрафа не берут» (Двинск. Уст. гр., ст. 11).
Из этого можно вывести или, что убийство холопа считалось грехом, или же, что непредумышленное («огрешится» – ошибется) убийство его не карается штрафом. Во втором случае специальное упоминание об отсутствии штрафа за непредумышленное убийство холопа заставляет думать о существовании штрафа за намеренное убийство его.
По Уложению царя Алексея Михайловича, господин уже не имеет права на жизнь своего холопа: «…кому выдадут вновь его беглого холопа, то господину приказать накрепко, чтобы он того беглого своего человека до смерти не убил и не изувечил и голодом не уморил» (XX, 92).
Еще ранее законом было определено право холопов требовать от своего господина прокормления во время голода (ук. 1603 г.) и дано им в некоторых случаях право иска (например, рабыне-наложнице) против своего господина. (Уложение XX, 80).
Наконец, указом 1606 г. было установлено, что господин обязан выдавать замуж своих рабынь по достижении ими 18-летнего возраста, женить холопов, достигших 20 лет, и овдовевшую рабыню вновь выдать замуж по прошествии двух лет после смерти ее мужа.
Таким образом, мы видим, что права господ все ограничиваются, и рабство получает все более и более мягкий характер. Этому смягчению содействовали многие условия, главнейшим же образом следующие три:
1) Относительная национальная мягкость славянского права вообще.
2) Более значительным условием было проникновение и распространение на Руси христианского учения и его начал.
Под влиянием этого учения, как учения морального (а не политического и юридического), юридические институты, не гармонирующие с ним, не уничтожаются, а только получают известный, соответствующий характер.
В дошедших до нас поучениях и вообще в духовной литературе мы действительно видим, что церковные учители стремятся всеми силами ослабить рабство, смягчить отношения господ к холопам.
Ввиду человеческого и религиозного равенства всех людей, они (епископ Лука, митрополит Иоанн и др.) требовали от господ давать рабам достаточное содержание, регулировали право наказания (от 6 до 30 ударов лозой, по поучению XIII в., «…а больше 30 ран не велим»), запрещали увеличивать выкупную плату за раба (сравнительно с покупной), продавать раба-христианина не христианину и вообще советовали относиться к ним по-человечески.
Иосиф Волоцкий изобличает тех, которые «только обременяют холопов работой и наказывают ударами, а одежды и пищи не дают, голодом морят и о душах их не заботятся, между тем как мы все одинаковы и по телу и по душе». Особенно ярко выразилось учение церкви и обычного права о рабах в домострое, где они приравниваются к членам семьи. Все это не могло, конечно, не оказать сильного влияния на весь институт рабства.
3) Наконец, последней немаловажной причиной смягчения рабства было изменение государственных интересов. Очищаясь от начал частных, государство не находит для себя выгодным укреплять массы граждан за единицами и, усиливая некоторых, ослаблять самого себя. Перестав дорожить этим институтом, государство перестало и поддерживать его законодательными мерами.
Освобождение холопов. Освобождение холопов от рабства бывает или по воле господина, или при известных обстоятельствах по требованию закона. Освобождение по закону, как видно из памятников, существовало только в московском праве; в первом же периоде истории нашей практиковалось одно освобождение по воле господина.
Сперва мотивом освобождения был только выкуп за деньги. Нет, однако, сомнения, что и тогда были случаи дарового освобождения, преимущественно перед смертью, по духовной господина – случаи, особенно умножившиеся с принятием христианства под влиянием тех условий, которые, как указано выше, содействовали смягчению рабства.
Впоследствии это перешло в обычай: нередко по завещанию умирающий освобождал всех своих рабов, и, почти по общему обычаю, всякий освобождал по крайней мере часть их. То же нередко применялось по случаю какого-либо торжественного события.
Освобожденный получал обыкновенно «наделок», который в большинстве случаев состоял из коня с сбруей и платья, но все-таки оставался в доме своего господина и в некоторой зависимости от него или его наследников. В Московском государстве такой зависимости уже не существовало: закон требует от освобожденного обязательного выхода из дома его господина под страхом нового обращения в холопство.
Господин обязан при освобождении холопа при жизни выдать ему за своей подписью отпускную грамоту; при освобождении же по завещанию такую грамоту выдавал душеприказчик. Эти грамоты укреплялись в приказах, а в городах – у наместников, имевших право боярского суда.
Освобождение по закону, как уже сказано, встречается только в памятниках московского права. Оно следует при известных отношениях или господина к рабу, или господина и раба к государству. К первому роду относятся следующие случаи (упомянутые выше):
1) если во время голода господин, не желая содержать холопов, прогнал их, то правительство освобождало их (Уложение XX, 41, 42);
2) освобождение наступало также в том случае, если господин не выдавал замуж, или не женил достигших узаконенных лет рабов (девушка – 18 лет и парень – 20 лет), а также препятствовал выходу вдовы в новое замужество по прошествии 2 лет после смерти ее мужа и
3) холоп, принявший христианскую религию, становится свободным, если его господин оставался некрещеным (Уложение XX, 71)[9].
Из отношений второго рода освобождение возникает в следующих случаях: 4) если холоп захвачен в плен и потом убежал или каким-либо образом освободился из плена, то он остается уже свободным (Судебник 1-й разумеет только плен татарский; Царский Судебник и Уложение – всякий).
В этом выразилась полная противоположность воззрений новых народов античным (где постлиминия имела всегда строгий характер). Холопы рассматриваются уже как граждане, потерпевшие за свое отечество.
5) Наконец, освобождение холопа наступало и по вине его господина, именно в случае обвинения его в политическом преступлении, как, например, в изменническом отъезде в другое государство (Уложение XX, 33). В этом надо видеть последствия прежней полной конфискации. Если вместе с господином перебежал и холоп, то по возвращении последний (по Суд. ц., 80) не освобождается, разве сам государь даст ему вольную грамоту[10].
Освобождение убежавшего холопа по давности вовсе не полагалось: бежавшего господин мог отыскивать когда бы то ни было («холопу и робе суд от века»), но приобретение бежавшим некоторых званий тем самым освобождало его, именно поступление в духовный сан (Уложение XX, 87); впоследствии, в XVII в., вступление холопа в брак с лицом свободного состояния лишало его господина права над его личностью.
Кроме того, существовало фактическое освобождение – побег в степи, в казачину. Он практиковался в обширных размерах, но уже далеко не к пользе государства, что и показывают события начала XVII в.
Конец института рабства и новое его возникновение. В XVI в. на окраинах русского государства образовались свободные общины казаков: донских и днепровских. В них выразился протест против существовавших государственных форм; притом у первых протестующих элементов было меньше, чем у вторых, что обусловлено было характером жизни государств, в которых они возникли, т. е. Московского и Литовско-русского.
До начала XVII в. эти общины были полезны для государства, особенно в борьбе с мусульманами. Но с течением времени усилившиеся побеги холопов в эти общины увеличили и сделали их опасными для государства. Этим государство должно бы было быть побуждено к решению вопроса о жизни или смерти института холопства, особенно, когда смутное время показало все невыгоды его последствий.
Татищев и Новиков (Древняя Российская Вивлиофилика XX, с. 255) действительно указывают, что царь Борис Годунов и Василий Шуйский издали законы о вольности холопской, но «сии, получа свободу, употребили оную во зло»; по мнению Татищева, вольность холопов и крестьян «полезна для государства», но будто бы «с нашею формою монархического правления не согласует».
В действительности же освобождение холопов не согласуется не с монархической властью, а с интересами бояр и других владеющих классов. Поэтому мы и думаем, что Годунов и Шуйский едва ли могли стремиться к эмансипации, вовсе не соответствовавшей интересам их избирателей; притом же они и сами были бояре.
Поводом к такому известию о Борисе мог послужить действительно изданный им указ о временном позволении перехода крестьянам (а не холопам). Относительно же Шуйского известие это имеет больше оснований, а именно: его указ о добровольной службе и особенно указ 1609 г. 21 мая, несколько загадочный по своему содержанию, могли быть приняты за эмансипационные узаконения.
Указ 1609 г. говорит: «Которые дворяне и дети боярские и всякие люди держат у себя людей по отцов своих крепостям, по кабалам и докладным, а отцов их не стало, и тех людей велел государь, по прежнему своему государеву указу, отпущать на волю, и кому они учнут на себя давать служилые кабалы, тому они и холопы».
Это не могло относиться к кабальному холопству, ибо о нем далее в том же указе есть особый пункт; признание прав господ только на холопов, ими самими приобретенных, и освобождение всех перешедших по наследству могло бы сильно ослабить холопство.
Доказательством действительного применения закона 1609 г. в указанном смысле служат акты кабал 1610 г., по которым человек дает на себя служилую кабалу господину, у которого он и прежде был старинным холопом: «а в расспросе сказал: наперед сего служил у него же по-старинному в холопстве» (П. С. З. Т. I. С. 121, прим. к Уложению ц. Ал. Мих.).
Но во всяком случае ни Годунов, ни Шуйский не издавали общих узаконений об отмене холопства. Оно уничтожилось путем естественного вымирания за истощением его источников. К началу XVIII в. его можно считать окончившим свое существование.
Но в то же время возникло новое условие для оживления и расширения его. Петр I при первой ревизии велел вносить в одну категорию крепостных крестьян и холопов. Таким образом оба эти состояния были соединены в одно. До некоторой степени холопство потеряло свою прежнюю строгость, что иногда только и признают результатом этой меры Петра I.
С другой же стороны, положение крестьян гораздо больше приблизилось к холопству; последнее заразило его своим бесправием так, что в конце XVIII в. оно почти ничем уже не разнилось от прежнего холопства: продажа отдельных душ без земли, легкость наказания за убиение крестьян, полное лишение их имущественных прав, – все это ничем не отличало положение крестьян от холопов.
Эмансипационной мерой императора Александра II было уничтожено не только крепостное состояние, но вместе и прежнее рабство. Только с 1861 г. точно определилось в нашем гражданском праве понятие лица.
[1] В. И. Сергеевич. Рус. юр. древн. I. С. 133.
[2] Проф. Сергеевич (Рус. юр. древн. I, 142), рассматривая несостоятельность, как источник холопства по Судебникам, говорит: «Под выдачей головою на продажу надо разуметь предоставление должника на волю кредитора. Кредитор мог или взять его к себе во двор в качестве раба, или продать его».
Автор относит это не только ко временам Русской Правды, но говорит, что «этот порядок остается у нас в силе еще в XV в.» (см. Судебник 1497 г., ст. 55). Но это – недоразумение. Продажей именуется всякая денежная плата, взыскиваемая понудительными мерами: уголовный штраф и частное вознаграждение (см. Пск. Судн. гр. 1, 27 и т.д.).
Судебник 1-й (ст. 10), говоря о татьбе, совершенной в 1-й раз, назначает за нее в наказание торговую казнь, «…да исцево на нем доправя да судье его продати; а не будет у того татя статка, чем исцево заплатити, ино… исцу его выдать в его гибели головою на продажу». Таким образом, выходило бы, что за удовлетворением частного истца виновный отдается в холопство судье.
Судебник 1-й (ст. 35) запрещает недельщику, у которого сидят тати (арестанты), освобождать их на поруку без докладу и «продавать их»; Судебник 2-й, вместо слова «продати», ставит «спродати» (ст. 54), чем с несомненностию указывается, что здесь дело идет об освобождении преступников недельщиками за плату.
Такое значение слов «на продажу» подтверждается вполне актами эпохи 1-го Судебника; см., например, дело об убийстве 1539 г. (Рус. ист. библ. II, № 156), где несостоятельный выдается «головою до искупа»; см. также Ак. Юр., № 10 – 1503 г. и мн. других.
Что касается до времен более ранних (XIV в.), то по недостатку источников вопрос не может быть решен с полной несомненностью; если князья в договорных грамотах говорят о людях, которые достались им в вине, то под этим выражением следует понимать вину уголовную: гражданский долг не назывался виной.
Эти факты и доводы, изложенные в прежнем издании нашей книги для проф. Дьяконова (Журн. Мин-ва юстиции, 1900, III. С. 300) оказались недостаточными;
мы говорим, что рабство, по Русской Правде, наступает при конкурсе (когда отработка долга поочередно каждому из многочисленных кредиторов, очевидно, являлась бы нелепостью, особенно при обширном кредите купца), причем несостоятельный делается рабом не своих кредиторов, а того, кто купит его на торгу;
мы высказываем предположение, что, по Русской Правде, и несостоятельность в отношении к одному кредитору могла повести к полному рабству, но несостоятельность вполне безнадежная;
затем утверждаем, что, по московскому законодательству, это последствие не наступало никогда, так как выражения Судебника 1-го, ст. 55 и Судебника царского, ст. 90 тождественны («выдати головою на продажу» и «выдати исцу головою до искупа»), если мы в доказательство этой тождественности ссылаемся на акты в период действия Судебника 1-го (нач. XVI в.), где ясно означается способ взыскания с несостоятельного, именно выдача головою до искупа, то для того, кто решился снова дебатировать этот решенный сюжет, было обязательно или опровергнуть указанные факты и соображения, или согласиться с нами;
он не делает ни того ни другого и соглашается с проф. Сергеевичем, – …sed magis amica veritas.
Нельзя принять за убедительный довод следующие возражения: ст. 55 Суд. 1-го заимствована из Русской Правды, а потому-де все, что есть в ст. Судебника 1-го должно быть то же, что было в Русской Правде; но ведь Суд. цар. также черпает из Русской Правды (или из Суд. 1-го, что в данном случае одно и то же), между тем в нем ясно сказано: «Выдати… до искупа».
Нельзя также не считать простым недоразумением следующего довода: «значение продажи (указанное нами) не подлежит сомнению, но также несомненно, что они (термины «на продажу») употреблялись в сделках купли-продажи за все это время». Кто же здесь продавец и кто покупатель? Судья выдает несостоятельного кредитору; неужели судья есть продавец?
Нашу аргументацию можно было бы подтвердить большим количеством опубликованных актов, например, правою грамотою 1530 г. января 17 по делу о взыскании Казнаковым с Кулешева 2 ½ рублей; когда должник признал долг на суде, то на вопрос судьи: «Деньги тебе заплатить мочно ль? А порука и перевод по тебе в денгех есть ли?» отвечал: «Денег, господине, мне заплатити не мочно, а поруки, господине, и перевода по мне в денгах нет».
Судья велел «недельщику Летяге Измайлову выдать ответчика Петрушку, Емельянова сына, ищее Ивану Михайлову (представителю кредитора), человеку Казнакова, в его иску полутретьех рублех по кабале с росты до искупа головою». Приведя тот же факт (для другой цели) г. Лаппо-Данилевский говорит: «Случай подобного рода можно было легко подвести под 55 ст. Судебника 1497 года.
И действительно, согласно ей судья решил дело». («Разыскания…». С. 30). Не один г. Лаппо-Данилевский, но и всякий непредубежденный скажет то же, но для непредубежденных было достаточно и наших прежних доводов, а потому плодить их признаем делом совершенно бесполезным и считаем этот сюжет поконченным.
Проф. Сергеевич утверждает, что «возможность для должника сделаться рабом существует и в XVII в…. Людей, стоявших на правеже можно было желающим выкупить… Если в записи ничего не говорилось о сроке, в течение которого выкупленный должен был служить во дворе лица, заплатившего за него долг, в таком случае судьи, если возникал спор, должны были присуждать должника вечно оставаться в работе» (ibid, с. 144).
Но, во-первых, здесь отношения установляются записью (договором), во-вторых, «отдавать во двор» еще не значит отдавать в рабство (с чем, впрочем, согласен и сам проф. Сергеевич).
[3] Проф. Сергеевич (Рус. юр. древн. I, 140) говорит, что составитель Русской Правды «различил два вида холопства, обельное и полное», но обельное и есть полное (последний термин в Русской Правде не встречается); вид неполного холопства – закупничество – проф. Сергеевич не признает таковым.
[4] В этом именно смысле (гипотетически) можно истолковать статьи обоих Судебников о духовной грамоте, как источнике холопства (Суд. 1, ст. 66 и Суд. 2, ст. 76), которые, впрочем, могут иметь и другой (общепринятый) смысл, а именно тот, что по духовной холоп принадлежит тому из наследников, кому он назначен в духовной.
В виде предположения мы выразили первую догадку в своем толковании ст. 76 ц. с. (Хрестоматия. Вып. II, изд. 1887 г. С. 163), употребив такие оговорки: «по-видимому, дается (такой) смысл»; «если принять духовную за один из источников рабства…».
Между тем проф. Сергеевич (Р. Юр. Др. 1, 145, прим.) приписывает нам эту мысль, как положительное утверждение, и затем излагает известное общепринятое толкование, указанное тогда же и нами.
[5] См. Дополнение М.
[6] Полагают (проф. Сергеевич: Рус. юр. древн. Т. 1. С. 116 и след.), что между Русской Правдой и современными ей памятниками нет противоречия в учении о правах холопов, именно: «В Русской Правде (будто бы) нет никаких запрещений»; закон ограждает лишь интересы владельцев от обманных сделок, рабов за счет владельцев.
Закон Русской Правды (Кар. 127) очень точен: «Если холоп вылжет (обманом получит) деньги, и кредитор давал деньги, не зная (о рабском состоянии контрагента), то господин должен или выкупить его (т.е. заплатить долг), или выдать холопа кредитору; если же кредитор, зная (о холопстве должника), дал деньги, то он лишается их».
Говорят, что «отсюда не следует, что за рабом признается право не платить долги». Полагаем, что несомненно следует именно этот вывод, ввиду точного выражения закона; иначе в постановлении Русской Правды было бы сказано: искать не с господина, а с самого холопа.
Сверх того, предполагая противное, не было бы никакого основания обратить иск на господина в том случае, когда кредитор не знал о рабском состоянии контрагента. Здесь нет предположения о поручении холопу сделки со стороны господина, ибо в этом есть другая – следующая статья (128): «Если кто пустит холопа в торг, и холоп задолжает, то господин обязан платить (выкупить) и не может отделаться выдачею холопа».
Н.Н. Дебольский (с. 69) отмечает особенность (весьма сомнительную) древнего права, будто бы допускавшего дееспособность более широкую, чем правоспособность. Полагаем, что способность совершать юридические действия есть одна из важнейших принадлежностей правоспособности.
Действия неправоспособных или идут в зачет других правоспособных лиц, или ничтожны. Если, по римскому праву, сделка, совершенная холопом, создавала для него, по освобождении, obligatio naturalis, то это отнюдь не доказывает его права совершать сделки от своего имени и за свой счет в состоянии рабства.
Впрочем, применения римских начал к ст. 127 и 128 Русской Правды могут считаться лишь натяжкой. Различие «попущения» от «поручения» (господином рабу) есть простое недоразумение: «попущение» («пустить в торг») должно чем-нибудь обнаружиться (поручением), иначе не будет оснований для полного удовлетворения иска господином.
Это в особенности ясно при сличении 127 ст. Русской Правды с 128-ю; в первой никакого «согласия господина post factum» на сделку раба нет, а есть обязанность господина или удовлетворить контрагента, или выдать раба;
тут, очевидно, «попущения» не предполагается, тогда как в ст. 128, где попущение налицо (по-нашему – поручение), хозяин не может отделаться выдачей раба, а должен полностью удовлетворить по обязательству раба, как собственному (ибо кредит хозяина и субстрат сделки может далеко превышать ценность раба).
Во всех случаях иск обращается к хозяину, а не к рабу, и выдача раба не означает выступление раба ответственным лицом, а уплату кредитору со стороны хозяина личностью раба. Вообще эти статьи Русской Правды совершенно ясны и не нуждаются ни в каких перехитренных толкованиях, которые только затемняют дело.
Точно формулированный закон Русской Правды противоречил бытовым явлениям; такое обстоятельство не есть какая-либо невозможная странность; оно встречается нередко, особенно если закон формулирует какую-либо норму при помощи чужого (в данном случае – византийского) права. Из остальных законодательных памятников древности ссылка Н.Н. Дебольского на Новгородскую Судную грамоту особенно неудачна.
В этой грамоте между прочим речь идет об обвинении какого-либо «человека» – владычного, боярского, купецкого, монастырского, кончанского, улицкого – все равно в уголовных правонарушениях или в холопстве, т. е. в том, что холоп выдает себя за свободного (между тем Дебольский говорит: «Холопство не вина» (!!); власти (владычный волостель, монастырский заказчик и пр., а также власти концов и улиц города) обязаны выдать обвиняемого.
Очевидно, речь идет об обвиняемых свободных лицах, проживающих на земле частных владельцев. Улицы и концы города не владели холопами. Между тем Дебольский счел в этом случае термин «человек» тождественным с термином «холоп». Отсюда и пошла путаница в роде вопроса: «Что же холопа обвинять в холопстве?»
Отсюда и неправильное толкование статей 37 и 38-й (первая говорит о тех свободных лицах, которые, будучи обвинены по уголовному делу, успели скрыться и дать на себя грамоту в холопство кому-либо; такое лицо преследуется не как холоп, а как свободный, каким он и был в момент состоявшегося над ним приговора, а ст. 38-я опять говорит о свободном «человеке» и не имеет никакого отношения к холопству).
[7] В означенном указе говорится об исках за себя… или за кого иного; отсюда следовало бы, что холопы имеют право иска по своим собственным делам (что и признает Ф.М. Дмитриев), но в законе 1582 г. допущена грамматическая двусмысленность: «холопей боярских и иных чинов людей»…, что можно понимать или так: холопов, принадлежащих как боярам, так и людям других классов…; или так: боярских холопов и (свободных) людей другого состояния.
Мы отметили эту сомнительность в своем толковании означенного закона (Хрестоматия по ист. рус. пр. III, 35). Проф. Сергеевич, напротив, убежден, что здесь возможно только первое толкование (Рус. юр. древн. I, 130, прим.), но согласиться с этим отнюдь нельзя: в том же указе читаем: «А которые дети боярские, бегая от службы, ходят в суды за других»…
Остается сомнительным, могли ли холопы лично искать по своим делам и не относятся ли слова указа к ходатаям из свободных состояний.
[8] В статьях, заимствованных из византийских источников, но приписываемых к Русской Правде, между прочим читаем: «Аще кто бьет раба своего или рабу свою жезлом, а умреть от руку его, судом за ся мьстить (т.е. подлежит уголовной ответственности). Аще ли пребудет день или два, да не мстит, свое бо есть имение» (т.е. смерть, последовавшая не тотчас за побоями, не влечет наказания).
[9] При этом господин получает выкуп в 15 руб. за человека. Но кто платил выкуп? Проф. Сергеевич говорит: «Давался за них выкуп»; Уложение говорит: «И платить те деньги им собою».
[10] «Опричь того, нечто кому государь пожалует даст вольную грамоту»; Дебольский под «государем» здесь разумеет рабовладельца, а «вольную грамоту» считает «отпускною», но такой терминологии не было (см. ст. 72 Суд. ц.). Равным образом выражение «государь пожалует» есть специальный термин для актов, исходящих от царя.
