Мы постарались с возможною полнотою изложить все учение о перерыве давности в праве уголовном. Но, указав на главные моменты спора, перечислив постановления как ныне действующих, так и прежних уложений, мы далеко еще не выполнили предначертанного нами плана.
Заручившись всем этим материалом, мы можем теперь поближе рассмотреть вопросы о том, в чем именно должно состоять внутреннее существо обстоятельств, прерывающих давность, и наконец, могут ли обстоятельства эти быть допущенными в праве уголовном? Разрешение этих вопросов должно быть поставлено в тесную связь с теми основами, на которых покоится давность.
Причина этого понята, – обстоятельства, прерывающие ее течение, суть прямое противоположение того, что составляет ее существо. Они сглаживают, стирают все время, им предшествовавшее, потому, что в основе их лежит факт, указывающий на отсутствие тех признаков, на которых покоится давность.
Так, если в праве гражданском мы будем строить давность на презумпции отречения собственника от права, ему принадлежащего, то понятно, что течение этой давности будет нарушено во всех тех случаях, когда собственник станет каким бы то ни было образом высказываться в смысле противоположном; когда он станет, например, распоряжаться или пользоваться этим правом.
Или, если мы возьмем для примера давность, погашающую гражданский иск, которая, как известно, покоится на непредъявлении иска в течение всего законом установленного срока, то понятно, что подача иска и будет фактом, противоречащим существу этой давности, фактом, прерывающим ее течение.
Если, наконец, за основание давности, погашающей преступление, мы исключительно будем брать утрату доказательств, то всякое действие, направленное к их сохранению, должно быть признано обстоятельством, нарушающим течение давности.
Эту внутреннюю связь между обстоятельствами, прерывающими давность, и теми основами, на которых она покоится, признавали и те ученые, которые в основание давности клали погашающую, сглаживающую силу времени.
Это влияние времени сказывалось, по их мнению, в том, что непреследование виновного в течение всего давностного срока влекло за собою его полную безнаказанность. И напротив, всякий акт, направленный против подсудимого, нарушал давность, прерывая ее и отстраняя сглаживающую силу времени.
Итак, мы видим, что перерыв давности, по своему существу, есть actum contrariura, акт, диаметрально противоположный тем началам, которые лежат в ее основе. Мы уже выше старались доказать недостаточность теоретических попыток разумным образом определить эти начала.
Заметим теперь, что недостаточность эта есть одна из главных причин крайне неудовлетворительного разрешения вопроса об обстоятельствах, прерывающих течение уголовной давности.
После этих общих замечаний приступим к изложению нашего собственного воззрения на учение, нами разобранное. Внимание наше сначала остановится исключительно на давности долгосрочной.
Исходя от тех начал, на которых, по нашему мнению, покоится этот вид давности, и принимая во внимание то, что мы считаем преступление погашенным, если в течение всего давностного срока не будет постановлен осуждающий виновного приговор, – мы приходим к тому заключению, что преследование виновного, не имевшее своим последствием судебного приговора, а по каким-либо причинам оставленное, бессильно оказать какое-либо влияние на течение уголовной давности.
Перерыв давности, в его общепринятом значении, мы признаем идущим вразрез с ее истинным основанием и потому отрицаем его.
Излагая рассматриваемое нами учение, мы пришли к тому убеждению, что последовательное проведение той идеи, на которой покоится господствующее в науке воззрение на обстоятельства, прерывающие давность, приводит к тому, что давность растягивается на бесконечное время.
Всякий акт преследования, направленный против подсудимого, нарушает давность, течение которой снова начинается только с последнего из подобных актов. Эта новая давность, столь же продолжительная, как и прежняя, может быть опять-таки прервана и т. д.
В результате легко может случиться, что преступление будет подлежать суду по прошествии и 30, и 40, и более лет. Таким образом, преследование виновного вообще не будет ограничено каким-либо конечным пределом.
Бернер, Кутюрье, Гооребеке и Гаус отступают перед этим строго логическим выводом, неминуемо истекающим из тех начал, которые и они считают правильными, и признают перерыв давности возможным только в течение первоначального срока, т. е. времени, непосредственно следующего за содеянием преступления, а не того удлинения, которое образовалось вследствие перерыва давности.
Мы уже выше имели случай заметить, что обстоятельства, нарушающие давность, при господстве этой системы могут иметь своим последствием только удвоение давностного срока.
Уклонение от общепринятого воззрения, допущенное поименованными писателями, имеет в глазах наших особую важность, и потому мы считаем необходимым, рассмотрев сначала воззрение Бернера, перейти затем к разбору мнений Кутюрье и Гооребеке.
Несостоятельность теории Бернера заключается в том, что, допуская в принципе возможность перерыва, он, будучи последовательным, ни в каком случае не должен был бы ограничивать этот перерыв известным сроком. Кестлин, Шварце и другие криминалисты, признавая, подобно Бернеру, давность продуктом погашающей силы времени, придают перерыву давности безграничное влияние.
Бернеру этот вывод кажется противоречащим тем основам, на которых может быть построена давность. В этом отношении мы с ним совершенно согласны, но отсюда еще не вытекает, что перерыв давности возможен только в продолжение того времени, которое следует за совершением преступления.
Нам непонятно, почему новая давность не может быть более нарушенной. Органы уголовного правосудия, продолжая преследовать виновного, тем самым будут, как и прежде, отстранять погашающее влияние давности.
Воззрение Бернера построено на вполне произвольных началах, и из его собственного изложения мы не видим, почему уголовный иск имеет силу перерыва в течение первых только 10 лет: почему это значение не распространяется на пятнадцать или на двадцать лет, почему оно не суживается на 5 или на 7 лет.
Если в основу всего учения об обстоятельствах, прерывающих давность, мы положим аналогическое учение права гражданского и главное условие давности, погашающей преступление, будем видеть в непреследовании виновного в течение всего давностного срока, то ясно, что
1) всякий акт преследования должен нарушать давность и
2) что силу эту он должен сохранять во всех тех случаях, когда от акта предшествующего, или от начала давности, его отделает время, менее продолжительное, чем давностный срок.
Кутюрье и Гооребеке говорят, что перерыву давности не может быть в праве уголовном дано такое же абсолютное значение, как в праве гражданском. Несправедливо, по их мнению, растягивать на бесконечное время ту нравственную пытку, те мучения и страдания подсудимого, которым, по их словам, законодатель придал значение эквивалента наказания.
Но на одних сентиментальных размышлениях об участи подсудимого криминалисты эти не остановились. Воззрение свое на значение обстоятельств, нарушающих давность, они думали подкрепить ссылками как на текст статьи 637 Устава уголовного судопроизводства, так и на определения Кодекса 3 Брюмера IV года.
По отношению к интерпретации статьи 637, Виллере говорит, что толкование Кутюрье извращает ее истинный смысл (толкование это он называет une interpretation loute judaique).
Что же касается до постановления Кодекса 3 Брюмера, то не следует забывать, что давность в этом кодексе была построена на совершенно своеобразных принципах, исключающих возможность применения их к давности, признаваемой действующим ныне во Франции законодательством.
Несостоятельность этих попыток ограничит влияние перерыва каким-либо определенным временем, – очевидна. Признание за известными процессуальными действиями значения обстоятельств, нарушающих течение давности, приводит неминуемо к тому результату, что преследование подсудимого не будет ограничено каким-либо конечным сроком; он может быть привлечен к ответственности и наказан и через 30, и через 40 лет.
Но спрашивается, может ли быть признан справедливым приговор, составленный по прошествии стольких лет.
Думаем, что нет, и приходим к этому заключению потому, что все процессуальные действия, направленные против подсудимого и прерывавшие давность его преступления, будут бессильны сохранить весь тот следственный материал, наличность которого необходима при постановке решения, удовлетворяющего всем требованиям справедливости.
На этой почве всякая аналогия с давностью права гражданского должна быть безусловно отброшена. Давность, погашающая преступление, покоится не на презумпции отречения власти государственной от принадлежащего ей права преследовать виновных.
Основание ее покоится, как мы уже прежде видели, в невозможности восстановить по прошествии долгого времени как самый состав преступления, так и собрать данные, свидетельствующие за и против подсудимого.
Основание это, далее, кроется во внутренней нераспознаваемости вины, в той изменяемости человека, которая, по прошествии многих лет, делает невозможным разрешение вопроса о вменяемости. Исходя от этих положений, мы отрицаем существование обстоятельств, прерывающих течение давности, погашающей уголовное преследование.
Акты, направленные против подсудимого, действительно могут открыть или восстановить те или другие важные для дела доказательства, но мы не должны забывать, что подсудимый часто может и не знать о существовании подобных актов, а если бы даже он узнал об угрожающей ему опасности быть привлеченным к суду, то из этого не следует, что он всегда будет в состоянии озаботиться о сохранении всех для него благоприятных данных.
Те акты, которые, прерывая давность, не приводят ни к оправданию, ни к осуждению подсудимого, носят, так сказать, в себе зародыш несовершенства; они в большинстве случаев отличаются внутреннею недостаточностью, мешающей им привести разбирательство к обычному исходу; и если мы даже допустим, что обстоятельства, нарушающие давность, и содействуют в некоторой степени сохранению следственного материала, то спрашивается, могут ли они помешать смерти свидетелей, могут ли они помешать им забыть факты, бросающие на дело яркий свет?
Могут ли они остановить тот внутренний процесс, в силу которого человек, взятый в два разные периода своей жизни, становится совершенно не похожим на самого себя. А., например, совершил убийство; преступление это, положим, погашается десятилетнею давностью; течение этой давности было неоднократно прерываемо, и через 35 лет A является на скамье подсудимых.
Суду при разбирательстве этого дела придется считаться со всеми указанными нами затруднениями; и как бы много ни было направлено против подсудимого актов, прерывающих течение давности, а суду будет во всяком случае предстоять борьба с тяжелыми, неразъяснимыми сомнениями не только при решении вопроса о вменяемости и степени ответственности А, но и при самой характеристике преступного деяния.
Несостоятельность оспариваемой нами системы обнаружится с особою силою, если мы предположим, что A никогда не совершал преступления и что подозрение, падающее на него, лишено всякого основания.
Положение A во время судебного разбирательства может сделаться крайне затруднительным; так, случайное сходство с действительным преступником, невозможность по прошествии стольких лет доказать alibi, смерть какого-либо важного свидетеля и тому подобные обстоятельства могут помешать успеху его защиты.
Ссылка же на давность будет отброшена ввиду того, что против A были направлены известные процессуальные действия, о существовании которых он, быть может, даже вовсе не знал.
Итак, мы не признаем обстоятельств, прерывающих давность, потому, что не можем указать на какой-либо акт, могущий остановить действие тех начал, на которых покоится этот институт.
Для того, чтобы отстранить всякое недоразумение, считаем необходимым заметить, что из сказанного нами никак нельзя вывести того заключения, что давность может истечь в то самое время, когда против обвиняемого будет направлено преследование.
Всякое действие, всякая мера, направленные против него до момента истечения давности, мешают ее окончанию. Пока длится преследование, о погашающем влиянии давности не может быть и речи.
Было бы, конечно, странно допускать, что государство, преследуя виновного, дает ему во время самого этого преследования возможность ссылается на давность. Но если преследование будет по каким-либо причинам прекращено, то не приводя ни к каким положительным результатам, оно не может, думается нам, оказать и на давность никакого влияния.
На обстоятельства, прерывающие давность, обыкновенно смотрят как на средство охранить уголовное преследование от преждевременного погашения.
На это можно возразить, что если высший интерес уголовного правосудия потребует распространить репрессивную деятельность судов на более продолжительное время, то этой цели можно достигнуть весьма просто, удлинив путем законодательным продолжительность давностных сроков, и не прибегая к мере, несовместимой с истинными основами долгосрочной давности.
На практике может встретиться затруднение при решении вопроса о том, с какого момента следует считать преследование обвиняемого прекращенным. Этот исключительно процессуальный вопрос должен быть предусмотрен и разрешен самим законом.
Было бы желательно, чтобы для всех действий, направленных против подсудимого, были назначены известные, определенные сроки и чтобы преследование, не имевшее в течение этих сроков своим последствием ни оправдания, ни осуждения, не имело на его участь никакого дальнейшего влияния.
Из предыдущего изложения мы могли убедиться, что мнение, господствующее в науке уголовного права, высказывается в пользу признания за известными процессуальными действиями значения обстоятельств, прерывающих течение давности. Миттермайер[1] Каррара[2] и Лесселье впервые усомнились в правильности этого воззрения.
Что же касается до законодательных определений, то, как нам уже известно, во Франции дореволюционных времен течение двадцатилетней давности не прерывалось никакими актами, направленными против подсудимого. Из ныне действующих законодательств перерыв неизвестен уложениям некоторых Североамериканских штатов[3] и праву шотландскому[4].
По отношению к последнему Алисон говорит, что общественный и частный обвинители могут начать преследование в течение двадцатилетнего срока после совершения преступления, но что истечение этого срока есть абсолютный предел для всякого дальнейшего преследования (The lapse of that period is an absolute bar, to any further proccedings).
В прежние времена, продолжает Алисон, часто встречались случаи преследования виновного и по прошествии 25 и 26 лет после совершения преступлении, но в деле Callum M’ Gregor, в августе 1773 г., было, после тщательного рассмотрения, решено, что истечение двадцатилетнего срока есть конечный предел уголовного преследования.
Причины, по которым не может быть допущен перерыв краткосрочной давности
Приступая к разрешению вопроса о том, может ли быть допущен перерыв краткосрочной давности, мы должны заметить, что против перерыва этой давности не могут быть приведены многие из возражений, сделанных нами против признания обстоятельств, нарушающих течение давности долгосрочной; но, с другой стороны, и в данном случае в пользу отрицания перерыва говорит как самое определение, данное нами вообще давности, погашающей преступление (в силу которого для наличности этой давности необходимо, чтобы в течение всего давностного срока не был постановлен осуждающий виновного приговор), так и то, что деяния, погашаемые в краткие давностные сроки, стоят на низкой степени преступности и вызывают менее строгую и продолжительную реакцию со стороны органов уголовного правосудия, интересы которого законодатель может охранить от слишком скорого погашения, удлинив давностной срок и не прибегая к мере, идущей вразрез с внутренним значением этого вида давности.
Заметим в заключение, что французское право, признавая перерыв давности, погашающей преступления и проступки, для погашения полицейских нарушений, выставляет единственным условием то, чтобы в течение давностного срока не воспоследовал приговор. “Составлению протокола, наложению ареста, начатию следствия или преследования” ст. 640 Устава уголовного судопроизводства не придает значения обстоятельств, прерывающих давность, погашающую иск о полицейском нарушении.
[1] Archiv des Crimmalrechts. 1849. стр. 575, Миттермайер говорит, что необходимо подвергнуть тщательному рассмотрению вопрос о том, может ли вообще законодатель следовать теории, признающей перерыв давности.
[2] Carrara, Programma del corso di diritto criminale, Parle generale, стр. 436, высказывается самым решительным образом против обстоятельств, прерывающих давность. Вопрос этот он ставит в тесную связь с теми основами, на которых, по его мнению, покоится институт давности. Давность, по его словам, оправдывается двумя соображениями:
1) тем, что общественный интерес не требует более наказания (il cessatto interesse sociale а la punizione), и
2) тем, что невинный не будет в состоянии защитить себя (il pericolo che l’innocente non possa difendersi).
По словам Каррары, ни одно из этих соображений не может быть положено в основу учения о перерыве; первое потому, что деятельность судьи нисколько не поддерживает в обществе сознания необходимости наказания.
Но еще с большею энергиею восстает Каррара против тех попыток, которые старались в основу учения о перерыве положить то предположение, что каждое из действий, нарушающих течение давности, способствует сохранению доказательств.
Каррара на это справедливо замечает, что все процессуальные действия, направленные против подсудимого, не будут в состоянии отстранить смерти свидетелей, утраты важных для дела документов и т. д.
Как на одного из противников давности Каррара указывает на Дмитрия Глинку, который, отрицая прерывающую силу процессуальных действий, признает всякое новое преступление обстоятельством, нарушающим давность (Il sistema della interruzione per atti di procedura si e dimostrato irragionevole anche da Dimitry de Glinka philosophie du droit pag 113, 115, Ma egli con altri trova un’altra causa d’interruzione nell delitto commesso posteriormente.).
Kappapa, в том же примечании на стр. 438, говорит, что новое преступление признают обстоятельством, нарушающим давность, – кодексы: di Bolivia. art. 159. del Peru, art. 105, n°2, dei Grigioni, § 58, e delle Isole Jonie, art 154.
[3] Millermaier, Archiv des Criminalrechts. 1849, loc. cit. почерпнул это сведение из Fourth report of the commissioners on practice in the state of Newyork. 1849, стр. 41.
[4] Archibald Alison – Practice of the criminal law of Scotland. London 1833 стр. 96 и 97.
