Резюмирую все сказанное.
1) “Изобретатели” в ст. 2 появились по недоразумению (замечу, что больше нигде в Положении этот термин не встречается). Составители Проекта I желали уничтожить сомнение, часто возникавшее в период действия Положения 1833 г. по (делопроизводственному) вопросу о том, можно ли выдавать привилегии на имя юридических лиц (“фирм”).
Сомнение это было тем более основательно, что ст. 177 Уст. пром. гласила: “Право на получение привилегий присвояется равно как русским подданным, так и иностранцам, коим дозволено устраивать фабрики и заводы без вступления в подданство”.
То есть мыслимо было предположение, что закон имеет в виду лишь физических лиц; предположение тем более допустимое, что ст. 193 не дозволяла передать выданную привилегию компании на акциях.
В конце 70-х гг. практика уже окончательно стала на точку зрения допустимости выдавать привилегии на имя юридических лиц, – но в новом проекте предположено было устранить указанное недоразумение специальной нормою. Так и создалась ст. 4 Проекта I, гласившая:
“Право получения привилегий предоставляется как русским подданным, так и иностранцам, и притом на одинаковых основаниях как самим изобретателям, так и правопреемникам их, в том числе обществам, товариществам, фирмам и т.п.”.
Государственный совет внес небольшие “редакционные” изменения и создал ныне действующую ст. 2. Ею “изобретатели” должны быть рассматриваемы, как une faҫon de parler; русский закон не знает американской системы.
2. Затем, привилегии выдаются первому заявителю (ст. 15). Если вникнуть в закулисную историю этой статьи, то можно, в сущности говоря, нарисовать целую трагедию беспомощности тех, кто составлял Проект I.
Вспомним, что по Положению 1833 г. элементарный вопрос: кому выдаются привилегии, кто является субъектом права на патент? – вовсе не мог возникать. Магическая ст. 183 Уст. пром. позволяла выкинуть этот вопрос из области юридического правооборота, – позволяла, если так можно выразиться, аннулировать его: вопрос несомненно существует и существовал, но Положение 1833 г. низводило его “на нет”.
Если просит привилегию одно лицо, то оно и получает ее; если “во время делопроизводства” станет просить еще другое лицо, то “привилегия вовсе не дается”. “Не докучай начальству!” Никакого спора между двумя лицами быть не может[1].
Как я указывал выше (см. стр. 177), уничтожение ст. 183 было одним из основных требований всех тех, кто агитировал против старого закона[2]. Поэтому введение ст. 9 (ныне 15) было мотивируемо министром финансов именно как изменение порядка делопроизводства: прежде привилегии не выдавались ни одному из двух спорщиков, а теперь они будут выдаваться первому заявителю.
“В отмену ст. 183 Уст. о промышл., в ст. 9 Проекта определено, что привилегии выдаются первому лицу, заявившему о том ходатайство, хотя бы во время делопроизводства и поступило прошение о выдаче привилегии на то же самое изобретение от другого лица”[3].
В истории разбираемого постановления лучше всего можно проследить следы того проклятия, которое вообще лежит на Положениях 1833 и 1896 гг. Их сочиняли не юристы, а техники. Их сочиняли не цивилисты, а чиновники того учреждения, которое ведало выдачу привилегий как административную свою функцию.
Не мудрено поэтому, что все Положение целиком составлено с точки зрения делопроизводственных принципов. Кому комитет выдает привилегии? На что выдает он привилегии?
Что делает проситель? Что делает эксперт? Что делает Комитет? Какую форму имеет патент? Какие публикации производятся и в каких газетах? В Положении нет цивилистического содержания как самодовлеющей цели: некоторые отрывки мыслей брошены лишь там, где их невозможно было не предугадать[4].
Положение рисует действия данного органа правительственной власти, а остальное “рассудит суд”. Как рассудит? почему рассудит? – остается тайной: составители Положения даже не знали, например, что они создавали уголовный проступок, коему нет санкции в Уложении.
Все сказанное применимо и к “первому заявителю” ст. 15. Этого заявителя авторы Положения мыслили не как цивилистическую фигуру с определенным комплексом прав и обязанностей, а как просителя, как делопроизводственную давно знакомую величину, механически определяемую.
Кто из вас, просители, первый заявил, тому мы привилегию и выдадим. А если вы начнете спорить, то “дело прекращается (!!) и сторонам предоставляется обратиться в суд (ст. 10)”. Это по прекращенному-то делу![5]
Итак, повторяю: при некотором желании можно извлечь из ст. 15 цивилистическое содержание (“право на патент имеет первый заявитель”); но в сущности такого содержания в этой статье нет.
3. Все то, что выходит за пределы делопроизводства, все то, что будет рассуживать суд, все это, по моему крайнему разумению, в Положении совершенно не затронуто. По вопросам этого сорта составители проекта скользили с самым беззаботным добродушием.
Если два одновременных заявителя не согласятся получить привилегии на общее имя, говорит представление[6], то такая привилегия выдана быть не может, “за исключением тех случаев, когда судом будет установлено, кто именно из заявивших должен быть признан первым (?), имеющим по закону (!!) право на получение привилегии”. Воистину: “Суд, ты все знаешь, ты все можешь”…
Другой пример: “По статье 10 [ныне 26] оспаривание привилегий ограничено двухлетним сроком, за исключением, конечно (!), случаев оспаривания принадлежности привилегий в уголовном (?) порядке”[7]. А Государственный Совет делает ссылку на эту великолепную оговорку и прибавляет[8]:
“Как видно из дела (предст., ст. 150), ограничение двухлетним сроком права оспаривать принадлежность привилегии и правильность ее выдачи не должно касаться случаев оспаривания привилегий в уголовном порядке. Об этом не излишне поместить соответствующую оговорку в ст. 10”.
Так получилась ст. 26.
4. Однако, ввиду очевидной необходимости так или иначе истолковать ст. 10, 15, 26 и 29, приходится признать, что коррективом для принципа “первый заявитель” в русском законе установлено “присвоение” изобретений, т. е. нарушение тех договорных отношений, которые существуют между сторонами по поводу заявки[9].
К анализу наиболее часто встречающегося типа таких договорных отношений я и перехожу[10].
[1] Существовала, правда, ст. 197, п. 4. Но применялась ли она хоть раз на практике?
[2] Представление министра финансов, N 5641, стр. 43-44.
[3] Ibidem, стр. 149.
[4] Хорошими примерами могут быть убогие постановления: о цивилистическом значении охранительного свидетельства (см. ниже, § 136), о цивилистическом значении публикаций о передачах (см. мою статью в Праве, 1901, “Купля-продажа привилегий на изобретения”); о цивилистическом содержании патентного права вообще (см. ст. 22 и кн. III, гл. 3, passim) и т д.
[5] Современная практика принуждена была по этому вопросу идти вразрез с точным смыслом закона: она не прекращает, а лишь приостанавливает дело.
[6] Ibidem, стр. 149-150.
[7] Ibidem, стр. 150
[8] Журнал N 110, стр. 9.
[9] “Уголовное преследование” ст. 26 можно толковать еще и несколько иначе: напр., заявка может быть соединена с подлогом.
[10] Дабы не растягивать изложения сверх меры, отмечу, что иностранное подданство не влияет на получение защиты. Особое ограничение установлено в ст. 4, п. г (“не переуступленные и т. д.”). Юридически оно должно быть конструируемо как бессрочный приоритет.