Но все это имело бы лишь академическое значение. Беда началась там, где специальная контроверза о монопольном характере патентов – по странному стечению обстоятельств – произвела влияние на чисто практические приемы изучения деталей патентного законодательства, особенно de lege ferenda.
Произошло это любопытнейшее взаимодействие столь отдаленных двух факторов следующим путем. Чувствуя свою слабость по вопросу “патент и монополия”, сторонники патентной защиты постарались перенести центр тяжести всего обсуждения в область, казавшуюся им менее щекотливой. Такой областью избраны были рассуждения о пользе патентов для развития промышленности.
“Патентное право чрезвычайно способствует развитию промышленности”. Этот аргумент сделался быстро любимым пунктом всех обсуждений. И так как многие прибегали к нему для того, чтобы заглушить последние угрызения собственной своей совести (“а ведь я, кажется, защищаю монополию!”) – то очень скоро этот “тезис” стал выкрикиваться чуть что не истерическим образом.
Дурной пример подала в этом отношении С. -Американская конституция. Статья 1 §8 этого акта гласит так: “Конгресс будет иметь право… способствовать развитию наук и полезных искусств, выдавая, на ограниченный период времени, исключительные правомочия эксплуатировать сочинения и открытия”.
Поверхностному наблюдателю легко было увлечься этим бесполезным введением в законодательный акт момента цели и, идя по такому пути, несколько сгустить краски[1]: “Либеральный закон о патентах… есть основание всякого прогресса торговли и промышленности[2] (groundwork of all progress)”. Еще шаг вперед по тому же пути, – и мы переходим в область утверждений совершенно фантастических.
Отчего зависит превосходство английской промышленности? – оттого, что Англия первая ввела закон о патентах[3]. Отчего в С. Штатах изобретатели обнаруживают такую деятельность? – не от дороговизны рабочих рук и не от других каких-либо экономических причин, а оттого, что в С. Штатах действует наиболее совершенный патентный закон[4]. Отчего в Китае и в Персии мало развита промышленность? – оттого, что в этих государствах нет законов о патентах[5].
Отчего развивается за последнее время немецкая промышленность? – оттого, что в 1877 г. издан хороший закон о патентах[6]. Близорукое преувеличение относительной важности специально изучаемого предмета вообще встречается часто. Но в аргументах тенденциозных это преувеличение переходит всякие границы.
Аргумент о влиянии патентов на развитие промышленности преподносится поэтому публике иногда в такой форме: “Патентные законы создают громадное количество (enorme Anzahl) важных изобретений”[7], или: “Благосостояние страны прямо пропорционально числу лет существования в ней хорошего патентного закона[8]“‘.
Дальше, кажется, некуда идти; но один из чересчур старательных защитников патентов доходит до еще большего абсурда: “en 1848 on n’a pas rencontré un seul breveté derrière les barricades (sic!); vous voyez bien que pour l’effet moral seulement, la multiplication des brevetés dans un pays serait une garantie de tranquillité pour l’Etat”. Положим, это написано несчастным графоманом Jobard’oм; но напечатана эта глупость все-таки в Journal des Economistes, XLI, стр. 447.
Изложенного выше (I-II) было бы достаточно для того, чтобы оценить по справедливости только что приведенные преувеличения. Я указывал, что изобретения имеют важное значение в жизни современных народов (§§ 1-5), – что изобретатели как социальный класс заслуживают защиты (§ 6), – наконец, что патент есть лучшая, но не единственная из форм такой защиты (§§ 7-8).
Однако ввиду наличности только что приведенных яркотенденциозных преувеличений я позволю себе специально остановиться на вопросе о значении патентов для развития промышленности: т. е. именно патентов, а не изобретений и не изобретателей.
Прекрасный материл для решения этого вопроса представляет одна швейцарская брошюра, изданная в самый разгар борьбы за издание закона 1888 г. Брошюра эта отличается необычайным спокойствием тона и содержит материал, взятый из чистейших первоисточников; поэтому она и является крайне ценной.
Она представляет результат опроса ста пятидесяти швейцарских фабрикантов и называется: “Ueber die Einführung des Schutzes der Erfindungen, Muster & Modellen, herausgegeben vom Bureau der Kaufmännischen Gesellschaft, Zürich, 4°, 1886”. В продаже ее, кажется, нет: я лично пользовался экземпляром Бернского Бюро.
Если решающим моментом в развитии изобретательности и промышленности, говорит редактор брошюры, является наличность закона о патентах, то в странах, не дающих защиты изобретателям, замечалась бы бедность технического творчества[9].
Между тем, на проверку, оказывается, что швейцарская промышленность, несмотря на ее малое количественное развитие, дала, даже безотносительно, очень много полезных изобретений, особенно в области машиностроения[10].
Значит ли это, что патенты совершенно бесполезны? Было бы ошибочно делать такое поспешное заключение, говорит редактор, так как условия фабричной деятельности разнообразны и допускают очень мало обобщений.
Всякая фирма завоевывает себе широкий рынок только путем специализации; но чем больше проведена эта специализация, тем меньше фирма нуждается в патентах, ибо производимый ею тип машин делается “до того совершенным, что эти машины, как организмы с ярко выраженной индивидуальностью, в конце концов исключают всякую возможность подражания[11]“.
Опять-таки чем крупнее специализированное производство, тем меньше нужны ему патенты: подражания, в силу естественных причин, не в состоянии возвыситься до оригинала. Мелкая же, не индивидуализированная промышленность часто нуждается в искусственной монополии[12].
С другой стороны, нельзя огулом говорить о необходимости патентов для всяких фирм, независимо от их положения на рынке. Фирма старая, с упрочившейся репутацией, почти не нуждается в патентах, так как ее клиенты никогда не предпочтут дешевку-подражание испытанным фабрикатам долголетнего поставщика.
Происходит это не от чувства какого-либо сентиментального пиетета, а от сознания правильно понятого коммерческого интереса: в крупных, сложных изобретениях всегда выгодно покупать у самого изобретателя, потому что он выносил и выхолил изобретение и, конечно, лучше других справляется с ускользающими от хладнокровного взгляда контрафактора мелочами.
Всякий долголетний труд имеет тенденцию к “самовознаграждению” в форме естественной монополии[13]. Наоборот, фирма молодая, с репутацией неустановившейся и с опытностью невыработанной, не может завоевать себе обширную клиентелу иначе, как покрыв себя искусственной монополией[14].
Сам изобретатель нуждается или не нуждается опять-таки в патентах в зависимости от его отношения к данной отрасли производства. Если он не принадлежит “zur Branche”, то как бы талантлив он ни был, он может наметить только направление, в котором надо двигаться к изобретению, только указать руководящую идею. Для того чтобы добиться изобретения в актуированной форме, он должен прибегнуть к помощи специалиста.
Это общение специалиста-конструктора с интуитивным изобретателем облегчается патентными правом. Если же, наоборот, изобретение сделано самим специалистом, то он, выпуская новый продукт на рынок, обыкновенно приобретает естественный “Vorsprung”, могущий заменить ему всякий патент[15].
Наконец, нужно ли думать, что при отсутствии патентов изобретатели совершенно лишены вознаграждения? Это было бы неосновательным предположением, ибо патенты только регулируют то, что вырабатывает предварительно сама жизнь. Раз оказана услуга, естественное взаимодействие человеческих интересов приводит к тому, что услуга эта не остается без эквивалента.
“Разве мы не платим изобретателям? – говорит один крупный конструктор. – Мои машины подвергаются постоянным усовершенствованиям, но это не значит, что все эти усовершенствования исходят из специального технического отделения моей фабрики. Наоборот, мелкие, но наиболее ценные улучшения обыкновенно намечаются теми рабочими-ткачами, надсмотрщиками, мастерами и инженерами, которые в Швейцарии и по всей Европе постоянно стоят при моих машинах.
И я был бы не на высоте моего положения, если бы я не старался обеспечивать себе доставление сведений о всех этих мелочах, в сумме создающих исключительное совершенство моих фабрикатов. Все эти непосредственные работники знают, что я плачу широко за всякую – даже мелкую – мысль, полезную для моего производства. И делается это без всяких патентов”[16].
Из всего сказанного видно, насколько осторожно надо обращаться с аргументом о влиянии, будто бы производимом институтом патентного права на развитие промышленности.
Оказывается, что не всякая форма промышленности нуждается в патентах; что не всякая фирма и не всякий изобретатель принуждены обращаться к искусственной монополии для того, чтобы обеспечить сбыт своего произведения и уплату своего изобретательского гонорара; наконец, что наличность патентной защиты вовсе не есть conditio sine qua non наличности многочисленных изобретений и развитой промышленности.
Конечно, мыслимы такие конъюнктуры, в которых существование патентов может послужить непосредственным рычагом для подъема изобретательской деятельности. Так, несомненно, что наличность чужого патента часто заставляет конкурентов изобретать суррогаты чужого изобретения для того, чтобы не быть уничтоженными конкуренцией.
Калильный колпачок Ауэра вызвал массу подражаний: всякий фабрикант газовых горелок стремился что-нибудь “изобрести” для того, чтобы не погибнуть в неравной борьбе с новым светом.
Многие из подобных изобретений даже удостоились выдачи патентов; но ни для кого не тайна, что все эти изменения в десятых процентах содержания циркония или церия – по сравнению с важностью основной идеи – имеют совершенно ничтожное значение и были сделаны только для того, чтобы обходить основной патент.
Патент на пневматическую шину также вызвал массу новых изобретений в вентилях, способах прикрепления, устройстве оболочек и т. д., но во всей громадной массе этих изобретений нужно строго различать две категории: 1) изобретения, вызванные действительными потребностями новой промышленности, жизненными условиями спроса, предложения и технической необходимости (“нельзя ехать, пока не решена данная проблема!”) и 2) quasiизобретения, “усовершенствования”, вызванные наличностью чужих патентов, которые надо было обходить.
И, конечно, никто не предположит, что – не будь патентов – мы и теперь все еще ездили бы на Dunlop’овской шине первого образца с примитивным вентилем. Вентиль стали изменять и улучшать не потому, что есть патентные законы, а потому, что старый вентиль выпускал воздух.
Нужно несколько выше ценить влияние естественных условий и несколько меньше верить в воздействие покровительственных законов на хозяйственную жизнь страны. Еще старик Бокль постоянно подчеркивал мысль о невозможности влиять посредством законов на развитие духовной деятельности народов.
Неужели на рубеже XX века мы будем думать, что государству достаточно пообещать хороший патент для того, чтобы изобретатели стали изобретать, а промышленность – развиваться?
Действительно, в странах с развивающейся промышленностью замечается и увеличение числа выданных патентов. Но отсюда заключать о патентах-причине и о развитии-следствии – столь же ошибочно, как, например, утверждать, что в комнате от того становится жарче, что ртуть термометра повышается.
Таким образом, все сказанное может быть сведено к следующей формуле: развитие промышленности в каждой данной стране зависит от причин социально-экономических, колоссальных по своей сложности; развитие промышленности вызывает увеличение числа делаемых изобретений; умножение изобретений, все в большем и большем количестве ропщущих о своей беззащитности, служит побудительной причиной для издания патентных законов. Понятие причины и следствия должны быть, таким образом, переставлены. Патентные законы не могут влиять на развитие промышленности страны иначе как в весьма отдаленных своих последствиях.
[1] Первая резолюция Association for the reform and codification of the law of nations, см. Протоколы конгресса 1878 г., приложение XI.
[2] Мысль эта подробно развивается в Report of the Commissioner of Patents, Washington, 1896, в коем приведен целый список (стр. 22-78) изобретений будто бы обязанных своим происхождением существованию патентов. Но ведь комиссар должен настаивать на этом, так сказать, по обязанностям службы! – Ср. Newton, Industrial Progress and how it may be Encouraged or Retarded, в Transactions of the Chartered Institute etc., ХШ, стр. 46-61.
[3] См. Journal des Débats, 19 августа 1854 г. – То же утверждение в парламентском швейцарском Rapport de M. M. Haller et Frey-Godet, 5 дек. 1886 г., стр. 3. – То же утверждение у Landgraf’а, в Patentfrage etc., стр. 106. – То же утверждение, да еще в “развитой” форме, к удивлению моему, я нашел даже у Kohler’a, Patentrecht, стр. 22-27: “England stand vor 2 1/2 Jahrhunderten auf keiner höheren Stufe der Industrie, als Frankreich und Spanien… Mit Hülfe des Patentrechts (!) hat es die Nachbarvölker überflügelt”.
Для сведения укажу: 1) что в первые сто лет действия закона 1623 г. в Англии выдано было 430 патентов, т. е. по 4, 3 в год, а в следующие сто лет – 4293 патента (Propr. Ind., XVI, стр. 121), т. е. 42, 9 в год.
Если английская промышленная эволюция была следствием выдачи 4 патентов в год, то каждый патент должен был обладать особой, магической силой… 2) В работе G. Bry (Histoire économique et industrielle de l’Angleterre, Paris, 1900), подробно анализирующей вопрос об этой эволюции, нигде даже не упомянуто слово “патент”…
[4] О. Witt, Chemische Homologie und Isomerie in ihrem Einflüsse auf Erfindungen auf dem Gebiete der organischen Chemie, Berlin, 1889, стр. 11. – Ср. речь Michel Pelletier при чествовании столетнего юбилея американского закона, 25 мая 1891 г.: “Il est impossible de mesurer exactement la part considérable qui revient à cette loi tutélaire dans le développement prodigieux de la science et de l’industrie”. Propr. Industrielle, VII, стр. 81.
[5] Haller и Frey-Godet в цит. докладе, стр. 3. – Ср. Jobard, Projet de loi sur les brevets d’invention, Bruxelles, 1848, стр. 3.
[6] Haller и Frey-Godet, ibidem. – Ср. Die Patentfrage etc., стр. 78.
[7] A. Eichleiter, Beantwortung der im Jahre 1883 von elf Schweizerischen Industriellen im gegnerischen Sinne geschriebenen Broschüre. St. Galleu, 1886, стр. 21.
[8] Jobard, цит. у О. Comettant, La propriété intellectuelle au point de vue de la morale et du progrès, Paris, 1858, стр. 101. Ta же мысль y Kloslermann, Die Patentgesetzgebung aller Länder nebst etc., Berlin, 1876, стр. 5: “So ist auch dasjenige Zeitalter und dasjenige Land an Erfindungen das ärmste etc. ” Та же мысль у A. Eichleiter, Loc. cit., стр. 23.
[9] Отмечу, что защитники патентов так и поступают, утверждая, например, что с XVIII века и до 70-х гг. нашего столетия в Пруссии было сделано одно изобретение, а в Швейцарии – ни одного. Ср. указания у Böhmen, Loc. cit., стр. 65 и ел. Та же мысль в Die Patent-frage etc., стр. 76-78.
[10] Брошюра перечисляет: Honneger’s Seidenwebstuhl и Zettelmaschine; Meyer-Täuber’s Trappenputz- и Zettelputzmaschine; Brunner’s Spuhlmaschine; Rieter’s Quadrantregulator für Self-actors; Sulzer’s Tücherwaschmaschine; Escher Wyss’es Vertikaler Knotenfânger и т. д. -целый ряд. Loc. cit., стр. 27 и ел. Все эти изобретения сделаны до издания закона о патентах.
[11] Loc. cit., стр. 3.
[12] Ibidem, стр. 32-34.
[13] Ibidem, стр. 21 и 32.
[14] Ibidem, стр. 30.
[15] Loc. cit., стр. 31 и cл. Поэтому “Es wird nur wenig unentgeltlich nachgeahmt, da man es… im eigenen Interesse liegend erachtet, sich mit dem Erfinder in’s Einverständniss zu setzen, um richtiger zu urtheilen und die von ihm mit seiner Erfindung gemachten Erfahrungen zu benutzen”. Стр. 17.
[16] Ibidem, стр. 25. Редакция прибавляет от себя: “Diese Bezahlung von Praemien durch schweizerische Maschinenfabriken an Erfinder kommt nicht selten vor und von unseren grossen Firmen hat wohl jede schon derartige Abmachungen getroffen”. Стр. 26.
