Обыкновенно доказывают собственность добросовестного владельца на плоды выражениями источников, которые, несомненно, характеризуют отношение добросовестного владельца к плодам именно как право собственности. Последнего обстоятельства не отрицают и противники признания права собственности в новейшей литературе – Виндшейд и Гепперт[1]. Тем не менее они не считают общих выражений источников решительным доказательством.
Мы также признаем вполне основательным требование, чтобы право собственности добросовестного владельца на плоды было доказано иначе, нежели путем ссылок на общие выражения источников. Необходимо доказать, что в решениях источников проведены последствия права собственности. Тогда действительно можно будет с уверенностью утверждать, что римские юристы не употребляли неточных общих выражений о добросовестном владельце, не ошибались в теоретической характеристике его прав, а верно констатировали содержание положительного права.
Главный аргумент противников права собственности добросовестного владельца на плоды именно в том и состоит, что, кроме общих выражений, в Corpus iuris нет никаких доказательств в пользу права собственности владельца (см.: Windscheid, Zeitschrift f. C. und Pr. N. F. 4, стр. 122 и сл.; Gppert, cit., стр. 336 и сл.). “В этом отношении, – говорит Гепперт (стр. 337), – и его (права собственности) защитники сами признают, что наши источники не упоминают ни об одном из тех последствий, которые обыкновенно влечет за собой право собственности”.
Приступая к попытке собрать такие доказательства, мы a priori должны приготовиться к тому, что большого числа применений права собственности добросовестного владельца на плоды в пандектах мы не найдем. Чем бесспорнее было это право, тем менее было основания для римских юристов показывать применение его в отдельных случаях.
Если добросовестный владелец как собственник плодов отчуждает их, установляет на них ограниченные вещные права и т. д., то в гражданском обороте от этого не происходит никаких замешательств, безразлично, производит ли добросовестный владелец юридические действия с этими плодами, или с плодами своих собственных вещей, или вообще со своими вещами.
Нет основания говорить отдельно о плодах, принадлежащих ему в силу добросовестного владения, в силу обязательства, в силу права собственности на плодоносную вещь, как нет основания говорить отдельно о применении права собственности арендатора на плоды, которые он извлек из арендуемого имения.
Напротив, следовало бы ожидать многочисленных решений по нашему вопросу, если бы право собственности добросовестного владельца не было признано; ибо в таком случае юридические распоряжения плодами вызывали бы замешательства в гражданском обороте, против которых требовалось бы принять особые меры.
Тем не менее в источниках случайно встречаются примеры применения права собственности добросовестного владельца на плоды. Сюда относится прежде всего 1. 1 § 2 D. de pign. 20, 1 (Papinianus libro undecimo responsorum):
Cum praedium pignori daretur, nominatim, ut fructus quoque pignori essent, convenit. eos consumptos bona fide emptor utili Serviana restituere non cogetur: pignoris etenim causam nec usucapione peremi placuit, quoniam quaestio pignoris ab intentione dominii separator: quod in fructibus dissimile est, qui nunquam debitoris fuerunt.
Как известно, плоды заложенной вещи не подпадают закладному праву, если они при отделении от главной вещи не попали в собственность залогодателя[2]. И вот Папиниан в приведенном месте, очевидно, основывает свое решение на том, что плоды пред consumptio принадлежали добросовестному владельцу, а не залогодателю, собственнику вещи (qui nunquam debitoris fuerunt)[3].
На каком основании bonae fidei emptor должен выдать fructus extantes, хотя они по решению Папиниана также свободны от закладного права, потому что не принадлежали залогодателю, для нас пока безразлично. Ниже мы увидим, что добросовестный владелец при rei vindicatio и других направленных против него вещных исках всегда выдает fructus extantes, хотя они не подвержены вещному праву противника.
Одно из важнейших последствий права собственности добросовестного владельца приведено далее в 1. 4 19 D. de usuc. 41,3:
(Paulus libro quinquagesimo quatro ad edictum.) Lana ovium furtivarum, si quidem apud furem detonsa est, usucapi non potest, si vero apud bonae fidei emptorem, contra:quoniam in fructu est, nec usucapi debet sed statim emptoris fit. (Idem in agnis dicendum, si consumpti sint, quod verum est.)
Юрист, очевидно, предполагает, что шерсть украденной овцы продана владельцем последней третьему лицу[4]. Иначе толковать место абсолютно невозможно. Если предположить, что речь идет о приобретении шерсти самим владельцем овцы, то положение “Lana ovium furtivarum, si quidem apud furem detonsa est, usucapi non potest” было бы лишено всякого смысла.
Вор сам, конечно, лишен возможности узукапировать по многим основаниям (titulus, fides etc.). Такое тривиальное положение приписывать Павлу нет основания. Напротив, он высказывает то положение, по которому шерсть, снятая вором, как res furtiva, не может быть приобретена по давности третьими лицами, хотя бы на их стороне были bona fides и iustus titulus.
В предложении “usucapi non potest”, если рассуждение Павла имеет разумный смысл, само собой разумеется, что речь идет о давностном приобретении не вором, а всяким третьим лицом, приобретшим уже снятую шерсть bona fide. Если эта шерсть снята была вором, то добросовестный приобретатель не может ее узукапировать. Если же эта шерсть снята добросовестным владельцем краденых овец, то она не есть res furtiva и statim emptoris fit. “Emptor” есть покупщик шерсти в противоположность к “bonae fidei emptor”, который в нашем фрагменте означает добросовестного владельца овец.
Потому-то Павел и говорит просто emptor, что о bona fides покупщика шерсти не может быть речи[5]; он приобретает собственность statim, т. е. уже вследствие traditio, а не лишь вследствие давностного владения[6]. Об usucapio купленной lana ovium furtivarum не может быть, следовательно, и речи в обоих обсуждаемых Павлом случаях. В случае снятия шерсти вором приобретение по давности исключено пороком крадености. Во втором случае, т. е. в случае снятия шерсти добросовестным владельцем, usucapio исключается тем обстоятельством, что покупщик шерсти приобретает сразу собственность, потому что таковым был добросовестный владелец овец.
Если мы сопоставим рассмотренные места источников, то оказывается, что важнейшие последствия права собственности добросовестного владельца на плоды последовательно проведены в решениях источников:
1. Если вещь находится у добросовестного владельца, то ее собственник не приобретает права собственности на плоды.
2. Поэтому не возникает закладного права на плоды, если вещь была заложена собственником.
3. Третьи лица, покупающие плоды у добросовестного владельца, приобретают собственность. Это означает само собой, что третьи лица могут приобретать от добросовестного владельца и другие вещные права на плоды[7].
[1] Windsheid Pand. I 186, № 12: «Как бы то ни было, есть места источников, в которых непредубежденное исследование не решится увидеть что-либо другое, как признание права собственности добросовестного владельца»; ср.: Windscheid в Zeitschr. fur Civilrecht und Prozess N. F. 4, стр. 105; Gppert, Ueber die organischen Erzeugnisse, стр. 331 и сл.
[2] Ср. 1. 29 1 D. de pign. 20, 1; Windscheid 226 а № 11; Dernburg I, 273 № 9.
[3] Впрочем у Гепперта (l. с., стр. 405) встречаем иное толкование этого места. Он предполагает, что ответчиком в actio pigneraticia является собственник, т. е. что bona fide emptor приобрел вещь сразу в собственность или узукапировал ее впоследствии. Предположение это, очевидно, произвольно и противоречит словам Папиниана.
[4] Ср.: Kppen, Der Fruchterwerb des b. f. p., стр. 79 и сл.
[5] Bona fides предполагает ошибку. Bonae fidei emptor называется только тот, кто не приобрел права собственности на купленную им вещь, а только думает по извинительному заблуждению, что он этого достиг.
[6] Вторую часть приобретшего своего рода знаменитость места: “idem in agnis dicendum, si consumpti sint” – мы нарочно оставили в стороне, потому что не желаем на ней опирать наши выводы. Новейшая литература признает вслед за Иерингом и др. (Ihering, Jahrb. f. Dogm. 12, стр. 315 и сл.) эту часть за искаженную. В самом деле, словам “idem… dicendum est”, по-видимому, противоречит новое условие приобретения “si consumpti sint”. Если для приобретения agni покупщиком требуется consumptio, то нельзя сказать, что они statim emptoris fiunt.
Далее нелепо говорить о приобретении собственности посредством consumptio, потому что вещь потребленная (res consumpta) не существует, стало быть не может существовать и право собственности на нее. Поэтому Иеринг и за ним Момзен (в своем издании пандектов) предлагают вместо “si consumpti sint” читать “si non summisit”. Аналогично при узуфрукте стада право собственности узуфруктура на приплод зависит от summissio.
Но против такого исправления текста справедливо возражают Huschke (Arch. f. d. civ. Pr. 63 стр. 450 и сл.) и Czyhlarz (der Fruchterwerb des bonae fidei possessor в Gluck’s Commentar. Serie der Bucher 41 и 42 стр. 576 и сл.), что в спорном месте говорится не о стаде, а об “oves fiirtivae” просто, и что такое исправление не помогает делу, потому что приобретение собственности все-таки не наступает statim, a лишь после решения со стороны добросовестного владельца вопроса о summissio.
Если понимать спорное место в том смысле, что оно говорит о приобретении плодов со стороны владельца краденых овец, то оно действительно нелепо и делу не поможет никакая emendatio. Да и предположение, что компиляторы, которые все-таки были юристы, могли внести такой курьез в законодательный сборник, не особенно вероятно.
Если же понимать место соответственно выше изложенному в том смысле, что оно говорит о приобретении плодов третьими покупателями, а не владельцем овец, то оно имеет разумный смысл и в том виде, как оно помещено в компиляции.
Ниже мы докажем, что consumptio совсем не означает непременно уничтожения вещи, но также venditio, in dotem datio, donatio etc., как это высказано между прочим в Базиликах (в издании Heinbach’a Tom. II, pag. 705; schol. 5 Bas. 23,3. 28): ita ut bonae fidei possessor fructuum dominus dicatur, quod eos vindicare possit et quod eos donare et vendere et aliter consumere possit.
Bo фрагменте Павла, как он передан в пандектах, мы должны понимать consumptio именно в смысле donatio, venditio etc. В случае отчуждения ягнят владельцем краденых овец третий приобретатель не достигает даже годного для давности владения в том случае, если владельцем был вор, и приобретает сразу без всякой давности право собственности в том случае, если владелец был bonae fidei possessor.
Спорное место может казаться странным только тогда, если не освободиться от обычного представления, связываемого со словом consumitio. Компиляторы же и схоласты не видели ничего особенного в том, что Павел употребляет слово consumptio в обширном смысле (в смысле всякого отчуждения). Это слово не вводит даже во фрагмент неточности, потому что об usucapio и dominii acquisitio речь может быть только относительно существующих вещей. На этом мы останавливаемся с точки зрения действующего права и принципов его толкования.
Напротив, с точки зрения исторической я позволяю себе высказать следующую гипотезу.
Слова “si consumpti sint”, хотя и не портят смысла, все-таки не совсем удачны с точки зрения юридической эстетики. Вместо consumptio проще было говорить об alienatio, emptio-venditio etc. Погрешность, вероятно, возникла следующим образом. В рукописи Павла вместо слов “si consumpti sint” находились слова “si empti sint”.
По обоим текстам (по теперешнему и по рукописи Павла) весь фрагмент имеет след. смысл: если мы купили lana или agni и узнали, что это продукты краденых овец, то, чтобы определить наше юридическое положение, следует справиться, кто совершил perceptio этих плодов: вор или добросовестный владелец. В первом случае мы не имеем никаких прав, ни даже владения, годного для давности; во втором случае мы имеем право собственности.
Совершенно произвольно толковать слова “idem in agnis dicendum” в том смысле, что юрист только часть своих замечаний о lana признал правильной и по отношению к agni. Idem in agnis dicendum означает, напротив, что все сказанное о lana относится и к agni. И эти плоды не могут быть приобретены по давности, если сделались самостоятельными вещами у вора, и для них не требуется и usucapio, если они были отделены от плодоносной вещи у добросовестного владельца.
Поэтому предложение Ihering’a (si non summisit) уже следовало бы отвергнуть на том основании, что оно распространяет idem dicendum без всякого основания только на одно из положений, относящихся к lana. К тому же речь идет о furtivitas плодов, причем summissio играла бы роль deus ex machiua. Напротив, наше предложение читать “si empti sint” подходит превосходно к смыслу всего места.
Этими словами Павел устраняет возможное подозрение, что он говорит о значении порока furtivitas плодов для вора овец. Слова “si empti sint” указывают на то, что речь идет о третьих покупателях плодов. Иначе ему могли бы приписать тривиальное положение, что furtivitas fructuum устраняет для вора овец возможность usucapio (как это и сделала новая литература).
Слово empti было принято каким-либо переписчиком за сокращенное consumpti. Это могло очень легко случиться, если буква “е” не четко написана, если она выглядит как с-empti, empti, consumpti. Такая ошибка со стороны переписчика остается очень вероятною и в том случае, если Павел слово consumpti обыкновенно не писал сокращенно или сокращал не посредством empti.
Сюда присоединяется, что и слово consumpti не лишает места разумного смысла.-Толкование этого места имеет свою большую литературу, ср. в особенности коментар Gluck’a, VIII, стр. 281 и сл., Кремлев, Сепарация как способ приобретения собств. добр. влад., стр. 80 и сл., Кoрреn и Ihering 1. с. Конечно, толкование Корреn’а следует отвергнуть, поскольку оно опирается на теории временной собственности (interimistisches Eigenthum), cp. ниже § 16.
По поводу защищаемого здесь толкования 1. 4 § 19 cit. cp. Leonhard, Zeitschr. f. RGr. 14, rom. Abth. стр. 280; что спорное место проводит последствия права собственности добр. вл. на плоды, согласен также Dernburg I, § 205, N. 12 в конце ср. Oertmann в Grunhuts Zeitschr. XX, стр. 579. Слишком много чести предложенной выше гипотезе относительно “si consumpti sint” оказывает Hellmann (в своей рецензии “Fruchtvertheilung” в Kritische Vierteljahresschrift. N. F. XVII, стр. 82 и 83), который подробнее останавливается на моей догадке относительно первоначального текста 1. 4 § 19 cit., нежели на многих действительно существенных вопросах, и восклицает: “Jedenfalls eine sehr scharfsinnige Erklarung!”.
Я лично не приписываю своей догадке никакого самостоятельного научного значения и считаю даже вообще создавание подобных гипотез, хотя бы они сами по себе и были “весьма остроумны”, несоединимым с серьезным и действительно научным направлением исследования. В данном случае я принужден был отступить от общего принципа вследствие особых обстоятельств.
Так как другие исследователи на основании созданных уже произвольных предположений относительно первоначального текста 1.4 cit. строят важные теории и в частности словам “si consumpti sint” придают важное значение для восстановления истории нашего института, то я считал нужным указать, что их теории не только не доказаны, но и не являются наиболее вероятными гипотезами.
[7] Те писатели, которые не признают за b. f. possessor права собственности на плоды, пытались доказать, что по поводу плодов возможна особая vindicatio со стороны собственника и usucapio со стороны владельца. Их доводы опровергли уже Waldeck (Arch. f. civ. Pr. 57) и Czyhlarz (cit., стр. 495 и сл., прим.). Мы согласны с их критикой и не будем ее здесь повторять. Только по поводу 1. 48 5 D. de furt. 47,2 ср.: Vangerow 326 Anm. 2 c., где место несомненно правильно истолковано.
