Можно ли логически заключить на основании действующего права культурных народов нашего времени, что правонарушение едино, но способно иметь в себе и при себе различные моменты, а они-то и являются различными правонарушениями: уголовными, гражданскими, дисциплинарными, финансовыми, военными и т. д.?
Эту мысль возбуждает учение почтенного профессора Таганцева о различии между уголовными правонарушением и гражданским. Понять и оценить ее, не зная этого учения, невозможно. А потому я считаю своим долгом привести и рассмотреть самую доктрину уважаемого профессора, а вместе с тем ответить и на постановленный вопрос.
Указав соображения в пользу отсутствия принципиальной разницы между уголовной неправдой и гражданской, профессор Таганцев переходит к изложению своего собственного учения.
“Эти соображения, говорит он[1], и побудили современную доктрину[2] отказаться от попытки принципиально различать оба вида неправд, а вынудили ее поставить иное положение: что неправда едина и что то, что мы называем неправдою уголовною и гражданскою, составляет только различные стороны одного и того же понятия.
Всякая неправда, как посягательство на право, заключает в себе уголовный момент, т. е. виновное посягательство на охраненный правом интерес; неисполнение велений права; но, как было уже указано выше, не всякая уголовная неправда наказуема: для этого необходимо известное нарастание вреда и опасности, известное значение неправды для общественного порядка и спокойствия.
Такое посягательство может иногда не затрагивать ничьих материальных имущественных интересов, может сопровождаться вредом идеальным, или хотя и реальным, но не имеющим имущественного характера, или же такое посягательство сопровождается прямо или косвенно разрушением, или повреждением имущества или имущественного интереса, сопровождается ущербом или убытком.
Этот дополнительный момент посягательства и составляет неправду гражданскую и подобно тому, как уголовный момент требует устранения и возмещения ущерба наказанием, так гражданский требует или восстановления нарушенного права, или уплаты вреда и убытков.
С этой точки зрения неправда гражданская не есть вид неправды, а только ее момент, она или конкурирует с наказуемою неправдою, obligationes ex delicto, или конкурирует с неправдою уголовною, но ненаказуемою, obligationes quasi ex delicto.
Таким образом,[3] неправда едина. Если в ней заключается как посягательство на норму в ее реальном бытии, так и причинение имущественного ущерба, то мы имеем сложную неправду, заключающую в себе и уголовно-наказуемую и гражданскую неправду, таковы, напр., случаи кражи, поджога; если неправда заключает в себе только посягательство на норму без имущественного ущерба, то мы говорим о неправде чисто уголовной – богохуление, покушение на убийство; наконец, если в посягательстве, имеющем и уголовный и имущественный характер, момент уголовный признается маловажным, ненаказуемым, деяние будет исключительно неправдою гражданскою, как, напр., неосторожное повреждение вещей, неплатеж долга и т. п.
Далее, так как граница между неправдою уголовно наказуемою и уголовно безразличною изменяется исторически, зависит от культурных условий данного народа, то понятно, что и границы, отделяющие неправду сложную, заключающую в себе и момент наказуемой неправды, и момент гражданский, от неправды чисто гражданской, определяются также исторически…
Мы можем себе представить, в связи с условиями общественной культуры, что, напр., в одном периоде всякий обман при купле-продаже остается ненаказуемым и влечет обязанность гражданского вознаграждения; в другом – признаются уже наказуемыми, особенно тяжкие торговые обманы, напр., обманы с особыми приготовлениями; а в третьем становится наказуемым всякий торговый обман, подходящий под общие условия наказуемого мошенничества, так что, следовательно, при подобных изменениях неправда гражданская переходит мало-помалу в неправду сложную; но мы не можем сказать, что если наказуемое ныне деяние, не заключающее в себе имущественного ущерба, как, напр., недонесение о совершении некоторых преступных деяний, самоубийство и т. п., перестает быть наказуемым, то оно становится всегда гражданскою неправдою; оно или остается уголовною, но ненаказуемою неправдою, или перестает быть, за исчезновением самой правовой нормы, правонарушением.
Каждый из моментов неправды имеет самостоятельную юридическую структуру, отражающуюся на условиях констатирования и разбирательства неправды, а в особенности на ее юридических последствиях, на вознаграждении и наказании.
При этом, конечно, они сохраняют, по общему правилу, эти особенности, независимо от того, являются ли эти моменты самостоятельно, отдельно друг от друга, или совместно; но нельзя не заметить, что по крайней мере действующее право знает и отступления от этого начала.
Так, гражданское право допускает последствия гражданской неправды, имеющие карательный характер, как, напр., личное задержание, и наоборот, в уголовном праве встречаются, хотя и в виде изъятия, последствия гражданского характера, как роеnа privata, восстановление нарушенного владения, пеня на фискальные нарушения.
Такова теория нашего почтенного профессора Таганцева. Посмотрим теперь, можно ли нам принять ее.
“Неправда едина, – говорит профессор. – “То, что мы называем неправдою уголовною и гражданскою составляет только различные стороны одного и того же понятия”. Что же нам сказать на это? Приходится сознаться, что в словах почтенного профессора содержится нечто недоступное нашему пониманию.
“Понятие, по учению логики и психологии[4], есть соединение признаков в одно целое”. Понятие содержит в себе признаки, но не имеет сторон. Почтенный же профессор как раз, наоборот, высказывает, что у понятия неправды есть различные стороны, и одна из них составляет уголовную неправду, а другая – гражданскую.
При таком существенном разладе между логикой и теорией почтенного профессора мы не понимаем и не имеем никакой логической возможности понять его учение в том виде, как оно высказано в этих словах.
Но, может быть, уважаемый профессор обмолвился, а по обмолвке употребил слово “стороны” вместо слова “признаки”? Такой обмолвки, очевидно, не могло быть, так как при ней получилась бы явно несостоятельная идея.
При кратком определении понятие правонарушения или, как говорится, неправды может быть выражено следующим образом: правонарушение есть неисполнение своей правовой обязанности лицом в действительности, в представившемся житейском случае. Это общее понятие состоит из соединения трех общих признаков в одно целое.
Первым является лицо, вторым – правовая обязанность и третьим – неисполнение в действительности, в представившемся житейском случае. Первый и второй признаки связаны между собою тем, что правовая обязанность лежит именно на данном лице.
Третий же признак связан с двумя первыми тем, что неисполнение в представившемся случае совершается именно данным лицом относительно данной правовой обязанности, лежащей на этом лице.
Утверждать, что один из этих признаков составляет уголовную неправду, а другой – гражданскую, – очевидная нелепость, нисколько не уменьшающаяся даже и в том случае, если мы станем подставлять вместо каждого из этих трех родовых признаков содержащиеся в нем видовые. Глубокоуважаемый профессор не мог сделать ничего подобного.
Не хотел ли почтенный профессор выразить следующие мысли? Все правонарушения, встречающиеся в действительности, в современной жизни, суть явления одного и того же рода, но двух различных видов. Правонарушения одного вида – уголовные, а правонарушения другого – гражданские.
Понятие, отвлеченное нами от действительности, выражающее нам, какое сочетание основных признаков свойственно каждому правонарушению, есть общее родовое понятие о правонарушении, единое, одинаковое для всех правонарушений.
Понятие же, отвлеченное от действительности, выражающее нам, какое сочетание основных признаков, осложненное присутствием постоянной особенности в одном или нескольких из них, свойственно не каждому правонарушению, но каждому из правонарушений одной и той же группы, да притом одной из тех, на которые непосредственно распадается весь род правонарушительного, есть видовое понятие о правонарушении, единое лишь для правонарушений только этой группы, составляющей особый вид правонарушительного.
Общее родовое понятие правонарушения обнимает собой два видовых понятия: 1) понятие уголовного правонарушения и 2) понятие гражданского правонарушения. Как ни заманчиво предположить, что уважаемый профессор держится этих мыслей (ведь говорит же он, что неправда едина; родовое же единство не исключает видовой разницы); тем не менее это предположение неверно. Сам почтенный профессор прямо говорит: “неправда гражданская не есть вид неправды, а только ее момент”[5].
Остается одно предположение. Остается предположить, что уважаемый профессор употребил слово “стороны” взамен слова “моменты” и вместо сказанного им хотел сказать следующее: “неправда едина; то, что мы называем неправдою уголовною и гражданскою, составляет только различные моменты одного и того же понятия”.
В пользу правильности этого предположения говорит все последующее изложение теории почтенного профессора. Но выигрываем ли мы от этого в понимании его теории? Нисколько. Как прежде, так и теперь мысль автора одинаково недоступна нашему пониманию.
Прежде была одна трудность – понятие со сторонами, теперь явилась другая – понятие с моментами. А то и другое одинаково недоступно пониманию. У понятия есть признаки, но нет ни сторон, ни моментов.
При таком положении вещей нам ничего не остается иного, как раз навсегда отказаться от теории почтенного профессора, насколько она присваивает понятию присутствие сторон или моментов.
Посмотрим, однако, что это за моменты, не подразумеваются ли под этими неудачными названиями какие-нибудь такие особенности, которые действительно отличают уголовное правонарушение от гражданского и, может быть, от всякого неуголовного вообще.
“Всякая неправда, как посягательство на право, говорит почтенный профессор,[6] заключает в себе уголовный момент, т. е. виновное посягательство на охраненный правом интерес, неисполнение велений права”. Но “не всякая уголовная неправда наказуема”. В тех случаях, где она подлежит наказанию, там она является “уголовно наказуемою”, а говоря нашим обыденным языком, составляет уголовное правонарушение.
Но иногда “такое посягательство, продолжает почтенный профессор, сопровождается прямо или косвенно разрушением или повреждением имущества или имущественного интереса, сопровождается ущербом или убытком. Этот дополнительный момент посягательства и составляет неправду гражданскую”. “С этой точки зрения неправда гражданская не есть вид неправды, а только ее момент”.
Вот учение почтенного профессора Таганцева.
Посмотрим же, соответствует или не соответствует оно современной действительности, т. е. указывает или не указывает оно того различия, которое, по действующему праву нынешних просвещенных народов, действительно существует между уголовным правонарушением, с одной стороны, и неуголовным, а, в частности и гражданским, с другой.
В первом случае мы должны принять эту теорию, а во втором – отнести ее к числу тех, над которыми известный криминалист Гейб произнес свой знаменитый строгий, но справедливый приговор. “Эти философские определения понятия” (о преступлении), сказал почтенный профессор[7], “необходимо столь же различны (и несостоятельны), как различны (и несостоятельны) единичные теории о праве наказания”.
По действующему праву культурных народов нашего времени, всякое правонарушение есть неисполнение своей правовой обязанности лицом в действительности, в представившемся житейском случае. Это бесспорно.
Но можно ли согласиться с уважаемым профессором Таганцевым, будто, по нынешнему праву, всякое правонарушение есть виновное неисполнение правовой обязанности. Очевидно нет. Правда, цивилизованное право знает множество правонарушений, представляющих виновное неисполнение правовой обязанности.
Таковы, напр., умышленное или неосторожное убийство человека человеком в состоянии вменяемости и вменения при отсутствии условий правомерности поступка, умышленное или неосторожное появление солдата на смотр в грязном мундире, неосторожное повреждение чужого движимого имущества, умышленная неуплата долга кредитору должником по наступлению срока и т. д.
Но зато просвещенное право признает и множество так называемых объективных правонарушений, т. е. таких, где юридически обязанный не исполняет своей обязанности на деле, в представившемся случае, но не исполняет безо всякой вины: безо всякого умысла и безо всякой неосторожности со своей стороны.
Во всех этих правонарушениях есть неисполнение правовой обязанности на деле, но виновности нет на стороне неисполнителя. Таковы, напр., неуплата долга, по наступлении срока, кредитору должником, сошедшим с ума перед наступлением времени расплаты; неуплата поземельной подати, по наступлении срока, государству поземельным собственником, сошедшим с ума перед наступлением времени расплаты, и т. д.
Способствует ли разъяснению действительного различия между уголовным правонарушением и неуголовным оригинальная идея, будто всякое виновное неисполнение правовой обязанности есть уголовный момент, и притом иногда – уголовное, а иногда – неуголовное правонарушение?
“Уголовное” – если это виновное неисполнение или, по терминологии почтенного профессора, уголовный момент, подлежит наказанию; “неуголовное” – если не подлежит наказанию.
Кто-то, к сожалению, не помню, кто именно, где и когда, сказал по-латыни очень умную мысль: легче для истины выпутаться из ошибки, чем из смешения понятий (citms emergit veritas ex errore quam ex confusione). Идея же уважаемого профессора не только не способствует разъяснению понятий, но как раз ведет к худшему из худшего-к смешению понятий.
Просвещенное право признает правонарушением виновное неисполнение правовой обязанности; но не во всяком виновном неисполнении видит уголовное правонарушение. Напротив, в одних случаях виновное неисполнение считается уголовным правонарушением, а в других-не уголовным, но гражданским, дисциплинарным, финансовым и т. д.
Напр., умышленное или неосторожное убийство человека человеком в состоянии вменяемости и вменения при отсутствии условий правомерности поступка есть уголовное правонарушение; а умышленная неуплата долга кредитору по наступлению срока представляет лишь гражданское правонарушение.
Точно так же умышленная неуплата подати государству по наступлении срока составляет лишь финансовое правонарушение. Умышленное или неосторожное появление солдата на смотр в нечищеных сапогах есть дисциплинарное правонарушение и т. д.
Отсюда ясно, что, огульно признавая уголовным моментом всякое виновное неисполнение правовой обязанности, мы вступаем в глубокое противоречие с действительностью, мы совершенно произвольно навязываем какой-то уголовный оттенок множеству таких правонарушений, которые в действительности вовсе не принадлежат к числу уголовных.
Поступая же так, мы не только сами путаем понятия, но и способствуем смешению их в науке и особенно – в публике. Хороша ясность и отчетливость понятий, когда думают, что не только в уголовных, но и в неуголовных правонарушениях есть нечто уголовное.
Уже признавая уголовным моментом всякое виновное неисполнение правовой обязанности, почтенный профессор вступает в глубокое противоречие с действительностью, с действующим цивилизованным правом.
Но еще более противоречит он действительности, когда утверждает, что гражданская неправда есть имущественный ущерб или убыток, только сопровождающий, хотя и не во всех случаях, уголовную неправду: или наказуемую, или ненаказуемую[8].
По действующему праву культурных народов, вопреки мнению почтенного профессора, всякое гражданское правонарушение или гражданская неправда есть неисполнение своей правовой обязанности лицом в действительности, в представившемся житейском случае. А не исполнил ли юридически обязанный свою гражданско-правовую обязанность без учинения или при учинении уголовного правонарушения, это безразлично.
Наконец, невольно возникает вопрос, что же такое уголовная, но ненаказуемая неправда? Это не уголовное правонарушение, но и не гражданское, по мнению уважаемого профессора. Что же это такое? Неизвестно.
Ввиду обнаруженных недостатков, при всем своем глубочайшем уважении к профессору Таганцеву, мы никак не можем принять его теории о правонарушении с моментами, и находим, что ни ею, ни по ней нельзя установить никакого общего признака, отличающего преступное от непреступного в сфере правонарушительного.
[1] Таганцев – Лекции. Вып. I N 55.
[2] Примечание Таганцева: “Это начало нашло себе выражение, хотя и в весьма различном построении, в трудах Иеринга, Меркеля, Биндинга и др. Как замечает Биндинг, Normen, § 29, пр. 290, уже многие из прежних криминалистов, напр. Гевке, ставили твердо то положение, что всякая неправда заключает в себе момент преступности, но не всякое преступное деяние становится уже наказуемым”.
[3] Таганцев – Лекции. Вып. I N 56.
[4] См., напр., определение и объяснение понятия, данное знаменитым Вундтом. В. Вундт-Душа человека и животных. Перевод Кремница. 1865. Том I. Стр. 64-65. “Понятие, говорит Вундт, есть соединение признаков в одно целое”.
“Чтоб составить понятие, нам нужны, во-первых, признаки, в которых сходно то, что подходит под это понятие, во-вторых, признаки, которыми то, что не подходит под это понятие, отличается от него.
Первые признаки дают нам несколько утвердительных суждений, которыми определяется содержание понятия; другие признаки дают нам несколько отрицательных суждений, которыми это содержание ограничивается относительно других понятий. Эти два ряда суждений составляют посылка для умозаключения, а посредством окончательного вывода, все, что принадлежит к понятию, соединяется в одно целое”.
*) В тексте перевода находится явная опечатка: напечатано – “эти два ряда понятий” вместо “эти два ряда суждений”. Из предшествующих слов Вундта очевидно, что он имеет ввиду не два ряда понятий, а два ряда суждений: ряд положительных суждений и ряд отрицательных. Вот почему, передавая учение Вундта, я поставил, вопреки тексту перевода, слово “суждений” вместо слова “понятие”.
Известный английский логик Стенли Джевонс высказывается о понятии следующим образом: “Самым верным представляется мнение философов, называемых концептуалистами, которые говорят, что общее понятие есть существующее в уме знание общих признаков или сходств, принадлежащих вещам, входящим в понятие”. Стенли Джевонс – Элементарный учебник логики дедуктивной и индуктивной. Перевод А. Антоновича с 7-го английского издания. 1881. стр. 15.
[5] Таганцев. Лекции. Вып. 1. N 55, стр. 64.
[6] Таганцев – Лекции. Вып. I. N 55.
[7] Geib-Lehrbuch II В. § 4. S. 175.
[8] Такого же воззрения держится, по-видимому, и почтенный профессор Сергеевский (Рус. уг. право, стр. 69). Говорю, “по-видимому” потому, что подлинные выражения его страдают некоторой неопределенностью и не позволяют определить с достоверностью, каково же окончательное мнение автора.
