Очертим теперь круг идей, в котором вращались два противоположных направления юридической мысли, сталкивавшихся во всех стадиях обработки ипотечного права кодекса Наполеона, и укажем главных сторонников обоих направлений.
Этот очерк[1] для нас интересен тем, что он вскрывает круг идей, в котором юристы вращались в момент первого проникновения в свет современного вотчинного ипотечного режима.
За негласную систему ипотечного режима стояли: 1) мотивы к проекту VIII г.; 2) мнения большинства второстепенных трибуналов; 3) в Государственном Совете за него высказывались: Bi-got-Préameneau, докладчик той части секции, которая выдвинула негласный проект, консул Cambacérès, Tronchet; 4) в трибунате за нее стоял Huguet.
За систему публицитета и специалитета стояли: 1) девять важнейших апелляционных трибуналов и кассационный; 2) в государственном совете за него высказывались Treilhard, Réal, условно Порталис, Berlier; 3) в трибунате – Grenier; 4) мотивы к проекту Treilhard’a.
I. В глазах сторонников негласного ипотечного режима вся история вопроса, все прежде предпринятые меры, направленные на придание ипотекам гласности, служили только маской, под которой правительство пыталось проводить новые и новые налоги; таков был еще феодальный nantissement, таковы были и позднейшие королевские эдикты, плоть до закона VII г.
Все эти меры были нездоровым внешним наростом на незатронутом в существе своем и здоровом римском теле ипотеки, этой единственно справедливой и единственно пригодной и плодотворной для всех времен и народов кредитной организации (Fenet. XV, 224). Закон VII г., преследуя те же фискальные цели, первый посягает и на вековечные начала материального права или, что то же, идеальной ипотеки.
При создании этого закона изменения материального права оправдывались исключительными условиями революционной эпохи, когда оборот страдал от всякого рода временных бедствий, выход из которых и надеялись найти в экстренных мерах публицитета и специалитета. Но и в этом ошиблись.
Закон VII г. не улучшил дела, а печальные плоды его еретических предписаний уже успели заявить о себе особенно в виде полной беззащитности жен, малолетних и других подопечных, которые составляют ведь половину всей нации. Так как закон VII г. еще не привился к жизни, то сторонники негласного ипотечного режима могут сказать, что 20-вековая история и существующий правовой строй – на их стороне.
Но если de lege lata все на их стороне, то и de lege ferenda все говорит за них. Ипотечный режим, конечно, нужен, но ипотечный режим, организованный на начале публицитета и специалитета, вроде закона VII г., есть крайность, так как он целится уже не только обеспечить граждан от обмана третьих лиц, насколько это необходимо, но и освободить их от всяких забот о своем интересе, опекать их там, где они сами могут и должны думать о себе.
Такой режим создает для граждан longue et honteuse minorité, притом ценой бесконечных формальностей, способных вызвать паралич всех деловых отношений в обществе, утомить все заинтересованные стороны в разорительных процедурах; с виду целясь поднять доверие к ипотеке, такой режим в сущности способен только на то, чтобы вконец скомпрометировать ипотеку.
Нужно отказаться помогать всякой беде и предохранять граждан от всяких злоупотреблений, на которые люди способны, а вместе с тем нужно и относиться к людям с большим доверием и быть более умеренным в изобретательности форм и опеки власти над подданными. Ибо тот правит плохо, кто правит слишком много.
Но если коренное соображение общей законодательной политики говорит против режима, основанного на специалитете и публицитете, то против него говорят и специальные соображения гражданско-правового порядка.
Публицитет не в силах с точностью установить имущество и задолженность должника, так как большинство ипотек, а особенно законные ипотеки, устанавливаются в обеспечение притязаний, не только неопределенных, но и неопределимых по существу. Условное же определение суммы таких притязаний, не помогая уяснению истины, является только искусственной и насильственной мерой.
Система публицитета вскрывает священную тайну частных хозяйств, составляющую основное условие права индивидуальной свободы.
Запись как способ установления ипотеки не согласуется с идеей собственности, так как при ней уже приобретенные права ставятся в зависимость от соблюдения простой формальности, ибо естественно, что привилегии и ипотеки приобретаются с самым уже наступлением событий, их вызывающих.
По ипотекам жен и малолетних начало записи связывается сверх того еще с особыми неудобствами: так как обязанными записывать такие ипотеки являются мужья и родители, то из-за записи могут возникнуть семейные распри, которые всего более должны быть избегаемы в государственном интересе. А с другой стороны, запись таких ипотек и не нужна для публицитета, ибо семейное состояние лица и без нее известно каждому.
Нечего говорить уже о том, что публицитет сопряжен с массой оборотных сторон; возможный и при нем обман опаснее обмана при негласном режиме; то же – и заблуждение, и ошибки ипотечного чиновника и т.д. и т.д.
Специалитет ипотек и недопущение генеральной ипотеки опять не отвечают потребностям жизни, которые недаром же вызвали оба вида ипотеки.
Специальная ипотека, как ее предлагает новый режим VII г., противна коренным началам права, противоречит идее собственности, согласно которой должник может распоряжаться не только наличными, но и будущими своими приобретениями, и кредит имеет основой не наличные т. имущества, но всю личность должника. Нечего говорить, что и специалитет имеет оборотные стороны, как, например, редукция ипотеки и т.п.
Далее новый режим служит только малочисленному классу владельцев; предлагая его, забывают, что народная масса не имеет недвижимостей, а ведь и люди из массы стоят все в таких отношениях, где ипотека, именно генеральная, всего более кстати.
В конце концов новый режим ничего не изменит по существу в прежних отношениях, так как и при нем все недвижимости будут обременяться ипотеками, ипотеки будут неопределенными, состав действительного бремени будет неизвестным.
Только появятся новые бедствия, как застой оборота, повышение процента по ссудам и т.п., даже мобилизация недвижимостей, вторжение иностранных капиталов и помещение их во французское землевладение, – отсюда космополитизм поземельного владения и т.д. Потерпит и личный кредит, особенно дорогой выдвигающемуся на сцену третьему сословию.
Напротив, римская система так гибка, что дает все выгоды, преследуемые новым режимом; при ней возможна и специальная ипотека, но возможна и генеральная – все зависит от воли сторон; при ней остаются невредимыми и священные привилегии, всегда оправдываемые соображениями гуманности. Что же касается надежности сделок, то о ней должны заботиться сами стороны.
II. В только что перечисленных доводах, конечно, было немало правды, но они грешили в двух отношениях:
1) они отправлялись от идеи совершеннейшей организации режима, а все человеческое несовершенно, и негласный режим, ими отстаиваемый, всего менее совершенен;
2) они как плод естественно-правового направления исходили из идеи, что существуют права вне положительной системы права, тогда как на деле и этого не встречается.
Сторонники публицитета и специалитета и вскрывали в своих доводах эти недостатки доводов их противников.
Прежде всего они исправили историю вопроса. Двадцать веков действия римской ипотеки во Франции были указаны неверно, как неверно были освещены и меры, издавна направлявшиеся на придание ипотеке и всему вотчинному обороту гласности. Эти меры имели фискальный нарост, но прямая их цель была – упорядочение оборота.
И именно идеальная римская система вызвала все эти меры, так как оказалась гибельной для реального кредита. И именно закон VII г. является наиболее всего целесообразной мерой, так как он больше, чем все другие меры, ранее его издававшиеся, дает обеспеченности и вероятности ипотечному обороту.
Выдвигаемые противниками недостатки его свойственны ему всего менее, а избежать их вполне никогда не удается. Люди могут руководиться лишь началом относительного блага.
Бояться отлива капиталов от промышленности не следует, так как личный кредит обладает правовой организацией и экономическими свойствами, вполне обеспечивающими достаточный прилив капиталов к промышленности, как-то: более высокий процент на капитал, более суровое исполнительное производство, краткосрочность займов, стремление коммерсанта поддержать свое доброе имя и проч.; скорее надо заботиться о приливе капиталов к сельскому хозяйству, стóнущему от несовершенного ипотечного режима.
А такой прилив будет возможен только тогда, когда ипотечный режим вознаградит капиталиста за менее выгодное вообще помещение капитала в сельское хозяйство – полной обеспеченностью помещения. Этому может служить только режим, основанный на публицитете и специалитете.
Такой режим не только дает обеспеченность сделок о недвижимостях, но, хотя и с приблизительной только точностью определяя ценность ипотек, обременяющих недвижимость, он дает возможность землевладельцу, при отчуждении недвижимости или новом поиске кредита, использовать всю свободную наличность ценности своего владения. А кредитор и приобретатель легче пойдут на сделку о недвижимости, зная, что они действуют верно.
Не повышения процента и упадка оборота, а, напротив, понижения процента и развития оборота можно ожидать от режима, основанного на публицитете и специалитете.
Далее, ни права собственности, ни свободы оборота гласный режим не подрывает; он только дает им наиболее целесообразное практическое направление. А интересы жен и малолетних при нем только выигрывают, так как он вскрывает истинное имущественное положение мужей и опекунов.
Но если бы эти интересы в редких случаях и страдали, то ради редких случаев такого рода нельзя жертвовать общим благом, которое сулит гласный режим. А если последний не допускает обременения будущих приобретений, то это заслуживает только похвалы, так как ставит оборот на верную почву; да и, кроме того, есть нечто безнравственное в расчете на имущество лица, еще живого.
Новый режим вовсе не ограничивает собственника в свободе заключать всякого рода обязательства – он только выдвигает обеспеченность ипотек и резче проводит различие личного и реального кредита.
Вот почему и в комиссии половина членов стояла за закон VII г., и лишь искусственными приемами противники сумели составить большинство голосов за негласный режим. А в свете их проект встретил жестокий прием со стороны лучших апелляционных и кассационного трибуналов, стоявших всецело за систему публицитета и специалитета.
И эти трибуналы вовсе не были из тех областей, где привыкли к национальной nantissement. Напротив, это были трибуналы, убедившиеся в полезности гласного режима лишь при действии закона VII г.
Результат борьбы, в общем, нам уже известен. А в деталях вскроется при очерке ипотечного режима Наполеонова кодекса.
[1] Скомпанован по материалам к Наполеонову кодексу, содержащимся у Fenet, цит. труд и тома.
