Так, I) правоспособность лица не может быть умалена; лицо не может быть лишено тех прав и преимуществ, утрата которых может только вытекать из обвинительного приговора. Потеря служебных и почетных прав имеет всегда значение главного или побочного наказания, и так как, по истечении давностного срока, о преследовании или наказании известного лица не может быть и речи, то нельзя и признать его утратившим эти права.
В Германии еще с начала прошлого столетия укоренилось мнение, что давность отстраняет признаваемое общегерманским правом бесчестие (infamia)[1]. Несколько спорен лишь вопрос о том, может ли лицо, вина которого погашена давностью, быть допущено к даче свидетельских показаний.
Стюбель, Унтергольцнер[2] и некоторые из прежних криминалистов высказывались в пользу его неспособности, Грюндлер, Шварце и большинство новых криминалистов, писавших о давности[3], придерживаются противного мнения, и многие из них говорят, что неспособными к даче свидетельских показаний можно признать только преступников, осужденных судом.
С процессуальной точки зрения было бы желательно не установлять вообще никаких правил об абсолютной негодности даже и подобных показаний. Судья, при оценке их убедительной силы, должен принять в соображение всю нравственную личность свидетеля – его отношение к рассматриваемому случаю, сходство его показаний с показаниями других лиц и т. д.
Итак, к каждому данному случаю судья должен относиться вполне самостоятельно; начертание каких-либо общих правил может только затруднить его задачу. Но если бы мы даже и признали преступников неспособными давать свидетельские показания, то понятно, что для этого необходимо предварительное осуждение их судом.
Давность поэтому не может исключать показания тех лиц, которые, не будучи признаны виновными, не могут быть рассматриваемы как лица бесчестные, как лица, свидетельство которых должно быть признано абсолютно негодным.
Изъятие это следует отбросить, так как оно, с одной стороны, представляет собою незаслуженное умаление чести лица, и с другой – приводит к неполноте следственного материала и может повлиять самым неблагоприятным образом на судьбу третьих лиц и на ход всего процесса.
Давность, погасившая преступление, не может помешать лицу, его совершившему, пользоваться политическими правами. Утрата этих прав имеет характер наказания, и было бы странно присуждать к подобному бесчестью человека, виновность которого за давностью не может быть уяснена.
В немецкой литературе весьма обстоятельно рассмотрен вопрос об отношении давности к избирательным правом лица. Мнение, наиболее распространенное, не признает за давностью значения, исключающего пользование этими правами[4] Дамбах с этим не согласен.
По его мнению, разрешение этого вопроса не может быть построено на каком-либо общем начале и принадлежит не теории, а положительному праву. Новейшие германские законодательства разрешают этот вопрос с величайшим разнообразием[5].
Для русского права имеет некоторый интерес постановление 103 § Ганноверского органического закона (Staatsgrundgesetz), в силу которого членом сословного представительства не может быть тот, кто, будучи привлечен к суду, не был вполне оправдан от обвинения, на него взведенного.
Судебные уставы, определяя те условия, которые необходимы для избрания лица в мировые судьи, присяжные заседатели и присяжные поверенные (Учреждение Суд. Уст. статьи 21 п. 1, 82 п. 1 и 355 п. 5 и 6) постановляют с небольшими видоизменениями, что правами на избрание не могут пользоваться лица, состоящие под следствием и судом, равно и подвергшиеся, по судебным приговорам, заключению в тюрьму или иному, более строгому наказанию, и те, которые, быв под судом за такие преступления или проступки, не оправданы судебными приговорами.
Из сопоставления этих законодательных определений видно, что и Ганноверский органический закон, и Судебные уставы умаляют значение лиц, бывших под судом, но не оправданных им.
Посмотрим теперь, в какое соотношение могут быть приведены эти постановления с давностью и может ли давность отстранить вытекающие из них неблагоприятные для лица последствия. Захариэ[6] говорит, что § 103 не должен быть буквально понимаем и что если он говорит о следствии, то можно иметь в виду только следствие, юридически возможное.
Следствие же, начатое после давностного срока, он не признает таковым, ибо “давность, уничтожая суд”, погашает всякое дальнейшее преследование. Подобное, абсолютно ничтожное производство, конечно, не может иметь значения, умаляющего политическую и служебную правоспособность лица.
Рассматриваемый нами вопрос становится несколько более затруднительным, если лицо будет привлечено к следствию до истечения давности и если преследование, возбужденное против него, не приведя к осуждению, будет прекращено.
Захариэ по этому поводу замечает, что закон не должен выставлять абсолютно невозможных условий, он не должен требовать полного оправдания подсудимого в тот момент, когда, за истечением давности, это оправдание становится абсолютно невозможным.
Признание подобных лиц лишенными политических прав несправедливо потому, что такое разрешение этого вопроса поставило бы их в положение, несравненно худшее, чем положение тех лиц, которые могут защищать себя от обвинения, еще не погашенного давностью, которые, следовательно, могут добиться оправдательного приговора.
Итак, Захариэ приходит к тому заключению, что § 103 основного закона не должен быть буквально интерпретируем и что, по истечении давностного срока лицо, заподозренное в совершении преступления, может пользоваться принадлежащими ему политическими правами.
Разрешение этого вопроса в русском праве не может представить никаких затруднений. Из прямого смысла ст. 138 Уложения видно, что обнаружение виновного есть обстоятельство, абсолютно исключающее давность. Как бы мы ни понимали слово “обнаружение”, но несомненно, что обнаруженными следует признавать всех тех лиц, которые, быв под судом, судебными приговорами не были оправданы.
Ясно, что к этим лицам давность не может быть применена, а потому о влиянии ее не может быть речи, и всех вышеупомянутых лиц следует признать навсегда лишенными права быть избранными в мировые судьи, присяжные заседатели и присяжные поверенные.
[1] К подсудимому, преступление которого погашено давностью, не применяются также разнообразные бесчестящие наказания. Heffter, стр. 111, § 132, перечисляя их, указывает, между прочим, а) на существовавшее прежде лишение права и чести Ehr-und Rechtslosigkeit, b) на признание лица бесчестным (infam, oder ehrlos, oder fur einen Schelm erklart), c) на утрату сословных или служебных прав. См. Dambach, стр. 87 и Schwarze, стр. 114.
Одно из главных последствий германской общеправовой инфамии было, как известно, исключение лица, признанного бесчестным, из цехов и корпораций. Давность отстраняла и это последствие. Engau, § XXVII, стр. 23, приводит следующее, весьма интересное решение Франкфуртского юридического факультета.
Ради его оригинальности приводим его в подлиннике: “Weil gedachter N., wegen des adulterii nicht condemniret ist, auch nun mehr wegen der vollzogenen prescription nicht condemniret werden kan, so kan er pro infami oder unehrlich nicht geachtet noch desshalb ihn mit Tug, Rechtens der Tuchmacher Gulde schuldig, ihres Einwendens ungeacht, ihn nach, wie vor, ungehindert dabey zu lassen.” См. также Грюндлера, стр. 64, § 40.
[2] Stubel, Strafverfahren, стр. 212, § 1499. Unterholzner, Verjahrungs. lehre, Band II, стр. 417.
[3] Kostlin, System, стр. 507. Henke, Handbuch, стр. 202, § 26. Dambach, стр 88.
[4] Zachariae, Archiv des Criminalrechts, 1842, стр. 210 и след. Kraus, тот же Archiv 1846-Beitrag zur Lehre uber die Wirkung der Verjahrung im Strafrechte, стр. 473 и след. и особенно стр. 504-524. Feuerbach, Lehrbuch, XIV. Auflage, стр. 128, примеч. 5-е издателя к § 65. Миттермайер говорит: “Суд, усмотрев, что преступление погашено давностью, не замедлит постановить оправдательный приговор”.
Но это едва ли справедливо. По общепринятому воззрению, погашающее влияние давности приводит не к оправдательному приговору, а к исключению всякого дальнейшего производства. Heffter, Lehrbuch, стр. 152, примеч. 2-е к § 190. Leonhardt, Commentar, Band I, стр. 398 и след.
[5] Органические и избирательные законы германских государств Дамбах, стр. 116-120, подразделяет на три категории: к 1-й относит законы, возбраняющие пользование политическими правами только лицам, осужденным приговорами, вошедшими в законную силу.
Подобные узаконения встречаются в Пруссии, Баварии и в большинстве мелких немецких государств (Г. Яневич-Яневский, Юридические записки, том V, стр. 63, причисляет сюда же органический декрет 21 февраля 1832 года о выборе депутатов во французский законодательный корпус и закон 31 мая 1884 года); ко 2-й принадлежат законы, отказывающие пользование политическими правами лицам, привлеченным к следствию и бывшим прежде под судом, если они при этом не были совершенно оправданы.
Таковы постановления законодательств саксонского, вюртембергского и некоторых других. К 3-й категории, наконец, относятся законодательства, которые ставят пользование политическими правами в зависимость от признания доброго имени и незапятнанной чести лица.
Сюда принадлежат брауншвейгский избирательный закон 22 ноября 1851 года и прусский закон 23 июля 1847 года о лишении или прекращении пользования сословными правами. О том, как относятся эти постановления к давности, см. сочинение Дамбаха в подлиннике и в изложении г. Яневича-Яневского.
[6] Archiv des Crimmalrechts 1842, стр. 207.
