Значение давности, погасившей преступление, заключается, как мы видели, в том, что по истечении давностного срока известное деяние утрачивает свой уголовно-правовой характер, что оно перестает быть преступлением в смысле деяния наказуемого.
Уголовное правосудие, не имея достаточно средств определить по прошествии многих лет истинное значение известного поступка, отступает перед этой невозможностью. Оно не карает виновного, оно не считает его преступным, а потому и не лишает его тех прав, которых он мог бы только лишиться по приговору суда, его осуждающему.
С момента составления приговора отношение виновного к правосудию изменяется в своем внутреннем существе. Приговор неизгладимыми чертами обрисовывает личность преступника; он определяет характер его вины и меру его ответственности пред законом.
Лицо, однажды признанное преступным, останется на всю жизнь таковым; никакое время, как мы уже заметили, не смоет с него этого позора. До постановления приговора виновность лица находится под сомнением; с приговором суда сомнения эти рассеиваются, и в глазах закона и сограждан осужденный навсегда останется виновным.
Мы уже не раз имели случай видеть, что погашающее влияние давности распространяется далеко не на все наказания, а только на те из них, которые назначаются на известный, определенный срок или исполнение которых состоит в известном, внешнем акте.
Отсюда понятно, что от действия давности изъяты как смертная казнь, так и все бессрочные наказания и наказания, сопряженные с умалением политической или гражданской правоспособности лица. Итак, действие давности может распространяться только на денежный штраф и на лишение свободы (под какими бы названиями оно ни встречалось).
В последнем обстоятельстве и особенно в том, что тюремное заключение заняло столь видное место в современной карательной системе, следует искать причину того, что давность наказания нашла в ныне действующих законодательствах почти всеобщее признание.
Но спрашивается, как же может погашающее влияние давности отнестись к тюремному заключению? Лицо, приговоренное к этому наказанию, по истечении давностного срока не будет посажено в острог. Далее этого не распространяется влияние давности.
В науке несколько спорен вопрос, погашается ли давностью бесчестие, вытекающее из приговора. Нам думается, что давность оказывается бессильной оказать в этом отношении какое-либо влияние[1].
Если лицо будет признано совершившим какое-либо преступное, бесчестное деяние, то бесчестие, брошенное на осужденного приговором, кроется не столько в решении суда, сколько в самом деянии; и давность, избавляя виновного от наказания, будет бессильна сделать человека опороченного – безупречным.
Утрата общечеловеческой или гражданской чести лица не подлежит действию давности, так как она не нуждается для своего осуществления в каком-либо внешнем, материальном акте[2]. Она, повторяем мы, вытекает из самого преступления, а потому и ускользает от погашающего действия давности.
При этом для существа дела будет безразлично, оговорено ли это обстоятельство специально в приговоре или нет. Здесь необходимо только, чтобы законодатель признал совершение известного проступка умаляющим честь гражданина.
Прямым последствием из всего сказанного нами будет нераспространение погашающего влияния давности на приговоры, лишающие виновного права быть избирателем или избираемым, права быть попечителем или опекуном, права давать на суде свидетельские показания и т. д.
Далее, давность, погашающая наказание, не распространяется на определенные приговором судебные издержки. Обязанность покрывать эти издержки имеет много общего с обязанностью платить долги, и большинство писателей действительно смотрит на судебные издержки как на долг преступника казне.
Судебные издержки, равно как и вытекающие из преступления гражданские иски, подлежат действию гражданско-правовой давности. Если сроки этой давности короче сроков давности, погашающей наказание, то судебные издержки и гражданские иски будут погашены прежде самого наказания. Заметим при этом, что французское право не подчиняет гражданские иски давности, погашающей наказание.
Что же касается, наконец, до рецидивы, то вопрос о влиянии, оказываемом давностью на усиление наказания за повторение того же или однородного преступления, есть преимущественно вопрос положительного права. Решающее значение будет всегда иметь определение, данное законодателем повторению[3].
Так, когда для понятия повторения необходимо отбытие всего наказания или известной части оного, то давность, погашающая наказание, с тем вместе устраняет и самое понятие о рецидиве.
И наоборот, когда закон требует для наличности рецидивы, только приговор осуждающий, то давность, отстраняя исполнение приговора, а не самый приговор, с тем вместе не отстраняет и повторения[4].
Как на одну из особенностей французского права можно указать на постановление части второй ст. 635, в силу которого осужденному после того, как уголовное наказание, ему определенное, будет погашено давностью “не дозволяется жить в том департаменте, где живет или то лицо, против которого лично или против собственности которого совершено преступление, или его прямые наследники. Правительство может назначить осужденному определенное место для жительства его”.
[1] Kostlin, System, стр. 512, разрешает этот вопрос в положительном смысле. Нераспространение погашающего влияния давности на все вытекающие из приговора последствия (как, напр., на полное бесчестие – lebenslangliche Infamie) он находит жестоким (engherzig) и противоречащим существу давности.
Но последнее возражение осталось недоказанным, а относительно первого можно заметить, что голос сердца есть еще весьма слабый аргумент в пользу правильности того или другого правового положения. У Кестлина можно найти подробное указание на литературу этого вопроса.
При обсуждении ст. 129 Вюртембергского уложения 1839 года в палате представителей возникли весьма интересные прения. Докладчик законодательной комиссии заявил, что проект закона предполагает присвоить давности, погашающей наказание, те же последствия, которые имеет и давность преступления, что разницу между обоими видами давности проект усматривает только в неодинаковости давностных сроков.
По мнению того же докладчика, преступник, бежавший из тюрьмы прежде отбытия всего ему определенного наказания, может по истечении давностного срока снова пользоваться всеми почетными правами, принадлежавшими ему до постановления приговора (заметим, между прочим, что здесь речь идет не о той временной неспособности, с которой обыкновенно бывает сопряжено отбытие наказания, не об interdiction legale французского права, а о более или менее полной утрате известных почетных или сословных прав и преимуществ).
Вывод этот докладчик мотивировал тем соображением, что утрата этих прав составляет часть определенного преступнику наказания и что если целое наказание погашается давностью, то ею же должна погашаться и часть его.
В ответ на это мнение было замечено, что усвоение подобной системы поведет к тому странному результату, что бежавший преступник будет находиться в положении, несравненно более выгодном, чем преступник, правильно отбывший наказание, ему определенное. Последний навсегда утратит принадлежавшие ему почетные права, а первый снова их приобретет.
Далее, в тех же прениях было замечено, что было бы крайне возмутительно допустить восстановление путем давности служебных прав чиновника, опороченного приговором, и что вообще при решении вопроса о влиянии давности, погашающей наказание, должно исходить от того положения, что по истечении давностного срока ни денежный штраф, ни тюремное заключение не могут быть приведены в исполнение; но что лишение лица принадлежавших ему почетных или служебных прав составляет самостоятельное наказание, не погашаемое давностью.
Истекая из самого приговора, оно ускользает от ее влияния. Нерр, Commentar, Band I, стр. 933. Hufnagel, Commentar, Band, I, стр. 291 и след.
[2] Исключением из этого правила, конечно, будут унаследованные от средних веков обряды символического лишения чести.
[3] См. Таганцева: О повторении преступлений. Спб. 1867. Стр. 61 и 85).
[4] В этом же смысле высказываются и французские юристы. См. Brun de Villeret N 447. На литературу этого вопроса указывает г. Таганцев: прим. 15-е на стр. 85.
