Мнения немецких ученых прежнего времени о влиянии давности[1] весьма расходились; одни из них думали, что давность исключает только преследование и наказание подсудимого[2] другие же утверждали, что давность погашает самый факт преступления.
Защитники первого из этих воззрений указывали на то, что никакая сила не может сделать факта существовавшего явлением, никогда не бывшим, что никакая презумпция factum infectum, fieri non putest.
Возражение это кажется на первый взгляд весьма убедительным, но сам по себе весь этот спор лишен всякого практического основания, и Шварце весьма справедливо замечает, что с отстранением наказуемости деяния и само деяние перестает быть предметом уголовного преследования, что с погашением этой наказуемости прекращается и самое существование деяния в уголовно-правовом смысле.
Говоря о правовом значении известных деяний как преступлений, мы не должны забывать, что в состав их входит, с одной стороны, факт известного видоизменения, происшедшего во внешнем мире, а с другой – те моменты, которые сообщают этим фактам характер наказуемости, которые, собственно говоря, придают им правовой облик преступления. С отпадением этих признаков и деяние перестает быть преступлением.
Так, поджог, совершенный безумным, не может быть деянием наказуемым, и то же самое мы должны сказать и о деянии, после совершения которого прошел законом установленный давностный срок. Итак, давность, не прикасаясь к внешней фактической стороне деяния, погашает только его уголовно-правовое значение.
По господствующему в Германии воззрению, давность погашает только уголовную ответственность лица и отстраняет от него все те неблагоприятные последствия, которые должны бы были истечь из приговора, его осуждающего. Подобное воздействие давности не может быть уподоблено оправданию подсудимого.
Оправдание всегда построено на рассмотрении существа самого дела; в основе его лежит тщательное рассмотрение всех доводов, клонящихся как в пользу подсудимого, так и направленных против него.
Что же касается до давности, то она только исключает дальнейшее преследование, не касаясь вопроса о вине или невинности лица и не отстраняя, следовательно, тех последствий, которые повлечет за собою деяние, взятое независимо от вопроса об уголовной ответственности лица.
В диаметрально противоположном смысле разрешается этот вопрос французскими криминалистами. Так, Манжен[3] говорит, что давность приводит к предположению (presomption legale) того, что преступное деяние никогда не существовало, а Кутюрье[4] – что давность установляет juris et de jure презумпцию невинности лица”.
[1] В римском праве мы встречаем следующие постановления. Accusatio temporis praescriptione depellitur. L. 19 § l D. de lege Corn. de falsis XLVIII 10; querela praescriptione excluditur L. 12. Cod. ad L. Corn, de fals. IX. 22. Zachariae, Archiv des Criminalrechts, 1842, стр. 207, приводит еще два места: Accusator praescriptione submovetur; crimen tempore sopitur.
Относительно толкования последнего места см. статью Kraus’a Beitrag zur Lehre uber die Wirkung der Verjahrung im Strafrechte, Archiv des Criminalrechts 1846, стр. 514 и 515. Engau, Стр. 13 § 10 говорит, что давность разрушает уголовный суд (die Verjahrung ist eine Ausflucht, wodurch das peinliche Gericht zerstoret wird).
[2] Этого воззрения придерживались и ученые общегерманского права. Подробные литературные указания можно найти y Дамбаха, стр. 104. примеч. I. См. также Engau, Стр. 41 § XLV. Grundler, стр. 71 Unterholzner, Band II, стр. 416. Kostlin, System, § 130, стр. 506.
[3] Traite стр. 320 и 321.
[4] Traite стр. 167.
