По воззрению, наиболее распространенному как в теории, так и усвоенному большинством законодательств, приговор, осуждающий преступника, погашается в более продолжительные сроки, чем направленное против подсудимого преследование.
Необходимость этих более продолжительных сроков кроется в том, что государство имеет несравненно больший интерес применять к преступникам приговоры, их осуждающие, чем преследовать лиц, виновность которых по истечении значительного промежутка времени становится весьма сомнительною.
Начало это признается всеми действующими уложениями. Исключение из этого правила составляют уложение Цюрихское и из прежних уложений: Саксонское 1868 г., § 115 и Тюрингенское 1849 года, § 73. Все эти законоположения определяют для обоих видов давности один и тот же срок.
В теории защитником последнего воззрения явился Шварце[1]. Не признавая за давностью, погашающей наказание, никакого самостоятельного значения, а считая ее только одним из случаев применения давности преступления, Шварце не мог не прийти к требованию полного уравнения сроков обоих видов давности.
Доводы, которыми думали объяснить разность между этими сроками, Шварце находит недостаточными. И действительно, едва ли можно утверждать вместе с Бернером[2], что давность наказания требует более продолжительного срока потому, что
1) по отношению к ней нельзя ссылаться на одно из главных оснований давности преступления, на возможность утраты доказательств[3]; и
2), что воспоминание о преступлении, по поводу которого состоялся судебный приговор, не изглаживается так скоро из памяти сограждан.
Относительно первого из этих аргументов Шварце весьма справедливо замечает, что он доказывает слишком много, что он приводит к полному отрицанию давности, погашающей наказание, и что его вследствие этого нельзя принимать в соображение при определении продолжительности давностных сроков.
Что же касается до второго доказательства, то и оно должно быть отброшено. – Давность, как мы уже прежде заметили, не может быть построена на такой зыбкой и колеблющейся почве, как воспоминание сограждан о преступлении. Память о событиях давно минувших иногда живет очень долго в сознании народа, иногда же угасает очень скоро.
Как то, так и другое явление обусловливаются самыми разнообразными причинами, и мы уже имели случай убедиться, как мало факты эти поддаются каким-либо обобщениям. Несмотря на весь авторитет Бернера, мы сомневаемся в том, что память о приговоре, осуждающем виновного, глубже запечатлеется в сознании народа, чем воспоминание о преступлении ненаказанном.
Опыт, как мы заметили (стр. 121), скорее убеждает нас в противном. В дополнение к сказанному нами прежде присовокупим, что приговор суда легко может остаться незамеченным; интерес, возбужденный процессом, может быть самым ничтожным: общественное мнение может быть занято иными, более насущными вопросами; наконец, решение, состоявшееся где-нибудь в захолустье, может легко пройти совершенно незамеченным.
И напротив того, весть о содеянном преступлении может иногда очень долго жить в памяти современников, потому ли, что событие это сильно взволновало умы, потому ли, что преступник пользовался известностью и т. д.
Живучесть воспоминания, повторяем мы, зависит от обстоятельств каждого отдельного случая, и из такого неустановившегося, подвижного материала, теории весьма трудно делать обобщения, а потому и нельзя утверждать, что воспоминание о приговоре живучее воспоминания о самом преступлении и что вследствие этого приговор должен погашаться в сроки более продолжительные, чем уголовное преследование.
Итак, аргументация Бернера в пользу разнообразия давностных сроков не может быть признана убедительной. Но недостаточность ее еще не есть доказательство того, что сроки должны быть одинаковы.
Шварце, утверждая это, исходит от того положения, что давность наказания есть только один из случаев проявления давности преступления вообще, что с приговором суда не создается какой-либо новый объект для воздействия давности, что объектом этим остается все то же преступление и что, наконец, приговор есть не что иное, как обстоятельство, прерывающее давность.
Рассуждая таким образом, Шварце теряет из виду процессуальное значение приговора; он забывает, что с моментом его постановления отношение уголовного правосудия к лицу преступника существенно изменяется.
До этого времени суд имеет дело с лицом, виновность которого представляется только возможною; после же определения приговора то же лицо запечатлевается характером несомненного преступника.
Принимая в соображение самые точные статистические сведения, указанные Арндтом[4], мы приходим к тому результату, что по истечении значительного промежутка времени государство из 100 случаев приблизительно только в 50 может рассчитывать на обвинительный приговор. Решение же суда всегда сохраняет свою силу.
Из этого видно, что преследование подсудимого имеет для государства несравненно меньший интерес, чем применение к виновному определенного ему наказания. Но чем менее существенным считает для себя государство пользование известным правом, тем скорее оно от него отказывается, и наоборот. Отсюда понятно, что иск уголовный должен погашаться прежде приговора.
Все ныне действующие законодательства, за исключением испанского и цюрихского, определяют для погашения наказаний сроки более продолжительные, чем для погашения преступлений.
Из сопоставления ст. 635, 636, 637 – 640 Французского устава уголовного судопроизводства мы видим, что наказания, назначенные приговорами, постановленными по делам уголовным, погашаются по истечении 20 лет; преследование же подобных деяний – по истечении 10 лет.
Наказания, постановленные по делам исправительным, погашаются в пятилетний срок; преследование подобных проступков – в трехлетний срок. Наконец, наказания, постановленные по делам о полицейских нарушениях, погашаются двухлетнею давностью, а общественные и частные иски, возникшие по поводу подобных нарушениий, – годичною давностью.
Не приступая к дальнейшему сопоставлению определений других кодексов, укажем только вкратце на сроки, ими принятые. Так, Бельгийское уложение 8 июня 1867 г. для наказаний уголовных назначает двадцатилетний срок, для наказаний исправительных – пятилетний и для наказаниц полицейских – годичный срок (ст. 91, 92 и 93).
§ 70 нового Северогерманского уложения постановляет, что исполнение приговора, вошедшего в законную силу, погашается давностью:
1) в 30 лет, когда суд приговорил к смертной казни или к пожизненному заключению в смирительный дом или крепость,
2) в 20 лет, когда суд приговорил к заключению в смирительный дом более чем на 10 лет,
3) в 15 лет, когда суд определил заключение в смирительный дом до 10 лет, или заключение в тюрьму, или крепость более чем на 5 лет,
4) в 10 лет, когда суд приговорил к заключению в крепость, или в тюрьму от 2-5 лет, или к денежному штрафу выше 200 талеров,
5) в 5 лет, когда суд приговорил к заключению в крепость, или тюрьму до 2 лет, или денежному штрафу от 50-200 талеров, и
6) в 2 года, когда суд определил арест или штраф не свыше 50 талеров.
Весьма оригинальны постановления о сроках Баденского уложения 6 марта 1848 (5 февраля 1851). § 194 определяет, что для погашения наказания необходимо:
1) при заключении в смирительный дом – протечение 10 лет после истечения определенного приговором срока наказания (отбытие этого наказания начинается со времени объявления приговора), но продолжительность давностного срока не может ни в каком случае превышать 25 лет, со дня составления приговора;
2) при заключении в рабочий дом или тюрьму – истечение 5 лет после окончания определенного приговором срока наказания;
3) при денежных штрафах – протечение 5 лет со дня объявления приговора[5].
Из всех приведенных нами уложений Северогерманское выделяется особенно резко по необыкновенному разнообразию признаваемых им давностных сроков, и если мы примем во внимание все сроки, назначенные для погашения уголовных исков, и, наконец, все давностные сроки, определенные гражданскими законами, то нам будут понятны слова одного немецкого юриста, утверждавшего, что судья в Пруссии для правильного и безошибочного применения давностных сроков должен иметь особый календарь.
Подобное разнообразие давностных сроков действительно сопряжено с неудобствами, и в этом отношении заслуживает полного предпочтения система, усвоенная Баденским уложением. Она ставит продолжительность давностного срока в тесную связь с продолжительностью определенного приговором наказания.
[1] Schwarze, Bemerkungen, стр. 24 и 32.
[2] Berner, Lehrbuch, стр. 299, пункт 5-й. Сходно с Бернером рассуждает Hoorebeke, стр. 280. Он говорит, что законодатель определил для давности наказания сроки более продолжительные, чем для давности уголовного иска потому, что по прошествии каких-нибудь 10 лет оказывается невозможным восстановить в целости объективный состав преступления и собрать все необходимые доказательства, тогда как после окончания следствия неудобства эти существовать более не будут. См. также Morin. Repertoire du droit criminel, Tome II, стр. 542. Более подробные литературные указания можно найти у Hirzel’я, § 22.
[3] Нерр, Commentar, Band I, стр. 948, разделяет также это воззрение.
[4] Arndt, Goltdammers Archiv, 1870, November-Heft, стр. 741, говорит, что из французских comptes generaux de l’administration de la justice criminelle видно, что в шестилетний промежуток, от 1825 по 1830 год, присяжные средним числом постановляли 39% оправдательных приговоров.
В интересах государства лежало, следовательно, преследование только 61 обвинения. Далее, из знакомства с tables of the revenue, population etc. for the united kingdom compiled by I. B. Porter, part III, следует, что в Англии присяжные дали оправдательных приговоров в 1818 году сверх 36%, в 1825 году около 32%, в 1831 году сверх 30%.
Из этого видно, что государство средним числом было заинтересовано в преследовании 60% всех обвинений. В Пруссии отношение между обвиняемыми и оправданными дало в 1862 году 23%, в 1863 году 25%, в 1864 году 25%.
Таким образом, интерес государства в возбуждении преследования равняется 0,75. Это отношение для Пруссии будет значительно видоизменено, если мы примем во внимание, что значительная часть подсудимых хотя и не была вполне оправдана, но по обвинению была признана невинною.
В 1862 году таковых случаев было 33%, в 1863 году таковых случаев было 35%, в 1864 году таковых случаев было 36%. Таким образом, можно для всех государств принять, что общество было заинтересовано в возбуждении средним числом 70% всех обвинений.
Государство же, напротив, имеет интерес в исполнении каждого приговора.
Таким образом, интересы государства к возбуждению преследования и применению наказания относятся, как 7/10: 1 или как 7 : 10. A чем выше интерес, тем позднее он погашается и тем длиннее должен быть давностный срок.
Арндт делает несколько весьма верных замечаний относительно того, что и это процентное отношение должно видоизмениться, потому что с протечением долгого промежутка времени могут утратиться многие важные доказательства и государство будет через это иметь еще меньший интерес в преследовании обвиняемого.
В заключение Арндт высказывается в пользу системы, усвоенной французским правом, по которой, как известно, приговор погашается в сроки вдвое более продолжительные, чем уголовное преследование.
[5] Статья 97 Баварского уложения 10 ноября 1861 года требует для погашения приговора, вошедшего в законную силу:
1) протечение 30 лет, когда виновный присужден к заключению в смирительный дом более чем на 12 лет;
2) протечение 20 лет, когда ему было определено заключение в смирительный дом менее чем на 12 лет;
3) протечение 10 лет, когда было назначено наказание за проступок (eine Vergehens-Strafe),
4) протечение 2 лет, когда было определено наказание за полицейское нарушение (Uebertretungs-Strafe).
Ст. 131 Вюртембергского уложения 1 марта 1836 года постановляет: для погашения определенного судом наказания необходимо истечение следующих сроков: 1) 25-летнего при смертной казни и пожизненном заключении в смирительный дом; 2) 15-летнего при всех других наказаниях. Новое Цюрихское уложение, как мы уже заметили, определяет для давности наказания те же сроки, как и для давности, погашающей преступление.
Benz, das Strafgesetzbuch стр., 72, примеч. к § 56, говорит, что одинаковые сроки были приняты для обоих видов давности потому, что неудобства, вытекающие из разнообразия этих сроков, так велики, что отстраняют совершенно те данные, которые обыкновенно приводят в пользу их разнообразия. Но в чем именно состоят те неудобства, на которые ссылается Бенц, мы из его слов не видим, а потому считаем его положение недоказанным.
Обращаем особое внимание на постановление ст. 90 нового Итальянского проекта, в силу которой давность, за исключением случаев, предусмотренных законом, погашает все остальные наказания протечением:
а) срока, одинакового с тем, который был определен приговором, и увеличенного 5-ю годами по отношению ко всем уголовным наказаниям;
в) 8 лет, если судом определено заключение в тюрьму не свыше 3 лет и 6 месяцев;
с) 5 лет для всех других наказаний.
