Последняя, по времени своего появления, попытка объяснить давность принадлежит Пульфермахеру[1]. В архиве Гольтдамера за прошлый год он поместил три статьи, посвященные исключительно вопросу об основаниях давности.
Эти тридцать-сорок мелко напечатанных страниц не обогатили науку ни одною свежею мыслью; они написаны слогом крайне тяжелым; наполнены отвлеченными, туманными представлениями и изобличают недостаточное знакомство Пульфермахера с трудами Кестлина и Шварце.
Почтенный автор, приступая к упомянутому исследованию, доказывает целым рядом выписок из Бернера, что на уголовное право влияло более чем на какую-либо другую науку врожденное народу чувство права (Rechtsgefuhl)[2].
Давность, по мнению Пульфермахера, покоится на этом чувстве, но, с другой стороны, она противоречит ему, потому что тот же самый правовой инстинкт, как известно, самым настоятельным образом требует наказания преступников.
Для разрешения этого непримиримого противоречия является на подмогу речь Цицерона pro Rabirio и взгляд на преступление как на явление, имеющее способность нарушать правовой порядок только до тех пор, пока существует поколение современников известного преступления.
Пределом этим является тридцатилетний срок, по истечении которого воспоминание о преступлении, по мнению Пульфермахера, перестает жить в памяти народа, а потому преследование и наказание его оказываются совершенно излишними.
Доказав таким образом разумность тридцатилетней давности, в основу всего института он кладет, кроме того, то обстоятельство, что наказания, присужденные виновным, должны, по его мнению, назначаться только на известный, определенный срок[3].
Результатом всего исследования является у Пульфермахера то несколько оригинальное положение, что давность, нарушая право, в то же время сама покоится на праве и что, следовательно, право положительное и право, на котором покоится давность (das Recht der Verjahrung.), представляют собою две самостоятельные области, “из которых первая, первоначально более обширная, постоянно оттесняется ее сначала незаметным, но с течением времени все более и более возрастающим противником. Поэтому влияние давности на положительное право никогда не удастся доказать теми основами, на которых право покоится, а скорее его слабостью и бессилием”.
“Право давности оказывается, таким образом, равносильным противником положительного права. Факт этот оно доказало процессом своего развития, а поэтому в жизни цивилизованных народов ему должно быть отведено такое же место, какое занимает положительное право”[4]. Цитата эта самым красноречивым образом указывает на научное достоинство воззрения Пульфермахера и избавляет нас от труда возражать ему.
[1] Goltdammer’s Archiv, Band XVIII, Jahrgang 1870 (Marz-,Mai und JuniHefte.).
[2] Для более близкого знакомства читателя с воззрениями Пульфермахера приводим несколько цитат. Некоторые из них оставляем в подлиннике, опасаясь недостаточно точным переводом ослабить красоту и силу оригинала. Так, на стр. 147 Пульфермахер говорит: “das Rechstgefuhl ist nur die in succum et sanguinem ubergegangene unbewusst sich aussernde wissenschaftliche Ueberzeugung.”
И далее, на стр. 149, он замечает, что чувство это оскорбляется преступлением и требует искупления этого преступления наказанием. Следствие служит только средством определить характер преступления и величину наказания.
Если же следствие останется по какимлибо причинам безуспешным, то окажется, что и вообще правовое сознание никогда не было оскорблено (so hat eine Verletzung des allgemeinen Rechtsgefuhls nie stattgefunden). Непонятная странность последнего положения без всяких комментариев бросается в глаза.
[3] Стр. 303.
[4] Стр. 390.
