Изобретение есть решение проблемы.
С решением проблемы не нужно смешивать принципа, на основании которого она решается. Под последним термином я разумею следующее. Проблема, как я указывал выше, устанавливает существование неудовлетворенной потребности. Для того, чтобы удовлетворить такой потребности, необходимо, очевидно, воспользоваться какой-нибудь силой природы.
Тот физический или химический закон, на основании которого происходит решение проблемы, я называю принципом изобретения. Вполне очевидно, что принцип изобретения, так же как и проблема его, патентуем быть не может: на голый закон, на употребление данной природной силы во всех ее мыслимых применениях практически невозможно выдать монополию.
Итак, изобретение не совпадает ни со своей проблемой, ни со своим принципом; оно всегда является отношением принципа к проблеме.
В настоящем месте необходимо сделать небольшое отступление, дабы сопоставить полученные уже результаты с исходными посылками настоящей главы.
Указанное отношение принципа к проблеме является отношением целевым: “Для того чтобы удовлетворить данной потребности, нужно исходить из данного принципа”. Такова формула, к которой может быть сведено каждое изобретение.
Разъединяя перечисленные два элемента, мы нарушили бы и привходящий момент цели; это значит, что отыскивание как проблемы, так и принципа само по себе лишено целевой окраски.
В самом деле такие тезисы, как: “человек нуждается в возможности далеко и с силой бросать снаряды” и “порох при зажигании дает громадный объем газов” – оба мыслятся в форме простого констатирования, абсолютного нетеологического познавания.
Поэтому нахождение проблемы или принципа не может составить предмета изобретения, а исключительно только открытия. Всякое изобретение, следовательно, решает утилитарную (техническую) проблему.
Этим указанием решается спорный вопрос о соотношении двух понятий, открытия и изобретения (см. § 85). Предыдущее изложение позволяет мне следующим образом сформулировать мое мнение по этому вопросу[1].
Открытие и изобретение являются понятиями разного порядка: изобретение есть видовое понятие по отношению к родовому понятию открытия; всякое открытие возможно использовать в различных модуляциях (см. § 87); осложненное прохождением момента цели открытие становится изобретением.
В одном много нашумевшем решении немецкого имперского суда[2] высказаны именно эти принципы. Дело шло об уничтожении патента N 10785, имевшего своим предметом способ добывания бинитронафтольсульфокислоты.
На суде было выяснено, что кислота эта и ранее имелась в отбросах, получавшихся при добывании желтой краски Марциуса; но существования ее не подозревали и потому утилизировать ее не могли. Изобретатель указал на присутствие названной кислоты в отбросах и стал ее выделять простым, неновым способом.
Имперский суд признал наличность не открытия, а изобретения, так как патентодержатель не только установил факт существования нового продукта, но и указал, как надо направить человеческую деятельность для того, чтобы выделять этот продукт из отбросов.
Я не считаю нужным специально полемизировать против иных, предложенных в литературе, разграничений указанных двух понятий: предшествующее изложение было достаточно подробным для того, чтобы дозволить читателю самостоятельно предугадать, как я критиковал бы каждую отдельную формулу. Для полноты изложения я только укажу вкратце, в чем эти формулы заключаются.
Приведенных соображений, прежде всего, достаточно для того, чтобы показать, почему я не могу присоединиться к тем писателям, которые вообще отрицают возможность и целесообразность разграничения двух указанных понятий: так, Renouard[3], Simon[4], Cotarelli[5], Giuliozzi e R. Bruscagli[6] и другие.
Из теорий, признающих принципиальное различие, но конструирующих его неверно, отмечу следующие варианты.
1. Наиболее часто встречается наивное разграничение “по известности”: открыть-де можно дотоле неизвестный, но существовавший уже предмет, – а изобрести только вещь, ранее не существовавшую[7] (Америка – печатная машина, см. выше, § 84).
Mаколей, например, говорит, что обычное отрицательное отношение к Макиавелли доходит до стремления изобразить этого писателя в виде изверга, “открывшего существование честолюбия и изобретшего вероломство”.
2. Некоторые австрийские писатели, под влиянием в высокой степени неудачного постановления ст. 1 австрийского Закона 1852 г.[8], конструируют понятие открытия в виде нахождения сызнова старых забытых или утраченных изобретений: так, Woerz[9], Ammermullеr[10], в новое время даже Schanze[11] и Kohler[12].
У старых практиков, которым необходимо было во что бы то ни стало объяснить, как надо понимать “патентуемое открытие”, упоминаемое в законе[13], подобная конструкция еще может быть извинена; но к чему понадобилось Коhlеr’у называть “переизобретение” открытием, рискуя дать путаницу в терминах, я решительно не могу понять.
3. Не менее грубую ошибку можно усмотреть и в тех конструкциях, которые стараются разграничить два родственных понятия по большему и меньшему количеству содержимого в них вещественного элемента, т. е. противополагая материальные изобретения нематериальным открытиям[14].
Я покажу ниже, что только совершенное непонимание сущности изобретений может видеть в них наличность вещественного элемента! (см. § 96, in fine): изобретение столь же маловещественно, как и стихотворение, драма, картина или научное открытие. Наличность же материального субстрата одинаково необходима во всех указанных случаях.
4. Четвертую и последнюю группу составляют те теоретики, которые, не отрицая принципиального отличия, конструируют его в неопределенных выражениях, не представляющих ни одного точного момента, на который бы могла направить свои удары критика.
Сюда относятся такие указания, как, например: “открытие относится к изобретению, как теория к практике”[15], причем научно не обосновывается различие последних двух понятий. Kohler в одном месте прибегает даже к такому критериуму: изобретатель может “gewisse Klassen sich zinspflichtig machen”, “sich seine Erfindung bezahit machen”[16].
Если упомянуть еще о конструкции, проводящей границу по моменту творчества-созидания (см. § 85), то все известные литературе попытки будут тем исчерпаны.
Для того чтобы заключить анализ данного вопроса, мне остается упомянуть еще об одном обстоятельстве.
Утверждая, что ни принцип, ни проблема не могут быть изобретены, что всякое изобретение заключается в целевом сопоставлении проблемы с принципом и что открытие принципиально отличествует от изобретения, – я мог дать повод к одному недоразумению, ныне подлежащему устранению.
Логически понятия открытия и изобретения относятся к двум принципиально несхожим областям. Но практически они могут быть нередко весьма близкими, почти родственными. Некоторые открытия так близки к запросам жизни, что могут совершенно легко быть превращены в изобретения.
Тому, кто открыл свойство селена придавать стеклу красноватый оттенок, должно быть тотчас же ясно, как превратить это абстрактное открытие в норму для целесоответственных действий.
“Селен дает красноватый оттенок стеклу” – ergo: “для того, чтобы обесцветить зеленое стекло, нужно прибавлять к нему селен”. Легкость перехода к такому изобретению нисколько не уничтожает патентуемости[17].
Точно так же открытие Рентгена само собой подсказывало, в каких направлениях свойства х-лучей могут быть утилизируемы: цели медицинского, химического, графологического, даже таможенно-полицейского исследования представлялись как бы сами собой всякому исследователю, познакомившемуся с открытием[18].
Но, несмотря на это, нельзя не отличать изобретения, утилизирующего свойство х-лучей для определенной цели, от открытия, констатирующего то же свойство в абсолютной форме.
До тех пор, пока нет налицо правила для человеческой деятельности, нет и изобретения. Превращение[19]. же чистого познания в нормативное указание может быть нередко совершенно весьма элементарной логической операцией, не уничтожая принципиального различия двух форм мышления[20].
[1] См. комментарий Gareis’a, стр. 27 и сл., H. Merwin, The patentability of inventions, Boston, 1883, стр. 1-46.
[2] Reichsgericht, Gareis, VIII, стр. 194.
[3] А. Renouard, Traite des brevets d’invention, Paris, 1844, стр. 247.
[4] A. Simon, Der Patentschutz mit besonderer Berucksichtigung der Schweiz, Bern, 1891, стр. 46.
[5] F. Cotarelli, Le privative industriali, Cremona, 1888, стр. 6-7.
[6] G. Giuliozzi e R. Bruscagh, II diritto di privative iudustriali, Macerata, 1889, стр. 7. Cp E. Bosio, Le privative industriali, Torino, 1891, стр. 31.
[7] Cp H. Robolski, Theorie und Praxis, Berlin, 1890, стр. 22; Ch. Knight, The English Cyclopaedia, vol. IV, 1860, стр. 942; Kleinschrod, Die internationale Patentgesetzgebung, Erlangen, 1855, стр. 20; H. Palm, Ueber die Grundlagen eines guten Patentgesetzes, Wien, 1884, стр. 12, Die Patentfrage, Koln, 1876, стр. 64 и мн. другие, см. перечисление у Schanze, Das Recht der Erfindungen und der Muster, Leipzig, 1900, стр. 36-39.
[8] “Mann versteht unter Entdeckung jede Auffindung einer zwar schon in fruheren Zeiten ausgeubten, aber wider ganz verloren gegangenen oder uberhaupt einer im Inlande unbekannten industriellen Verfahrungsweise”
[9] J. Gr. Ritter von Woerz, Die materiellen Grandsatze des oestorreichischen Privilegiengesetzes, Wien, 1890, стр. 35.
[10] Ammermuller, в Mohl’e Zeitschrift, 1846 г., III, стр. 580.
[11] Schanze, в Hirth’s Annalen, 1897, стр. 716-718.
[12] J. Kohler, Handbuch, стр. 90-91.
[13] У нас, к сожалению, также фигурировало это monstrum в Уставе пром., ст. 167 и другие (и во всех проектах!).
[14] Намеки во многих судебных решениях, напр.: Grenoble, 12 июня 1830; Renouard, стр. 280; Morton v. The New-York Eye Infirmary, y Robinson, I, стр. 180, пр. 2.
[15] L. Nolte, Die Reform des deutchen Patentrechts, Tubingen, 1890, стр. 10; Schanze, Ibidem, стр. 679 и cл.; он же, в Recht der Erfindungen, стр. 75-82; Ch. Knight, English Cyclopaedia, 1860, vol. IV, стр. 943.
[16] Kohler, Handbuch, стр. 91.
[17] Так, Reichsgericht, 11 декабря 1897 г., в Patentblatt, 23 февраля 1898 г.- См. Robolski, Theorie und Praxis des deut. Patentrechts, Berlin, 1890, стр. 20
[18] Kohler, Handbuch, стр. 94.
[19] См. Schanze, Recht der Erfindungen, стр. 42-63
[20] Изобретатель выдумал применять пояс для давления на грудобрюшную преграду, рассчитывая лечить этим способом морскую болезнь. Общее Присутствие увидало в его предложении лишь “открытие”. Навряд ли правильно.
