Обилие партикуляризмов. Жажда норм.

В очерках культуры гражданского права на Западе мы видели, что рядом с положительным законом для целей известности права служат долгое время обычаи юридические, разработка норм в практике судов, научные труды юристов.

Этими разными путями образуются частью обильные партикуляризмы, которые затем, особенно в новое время, объединяются началами права общего, в большинстве случаев заимствованного из римских источников, во Франции, сверх того, посредствующей деятельностью центральных органов законодательства и суда.

От старых условий быта, исключительно национального, переход к началам общения совершался там без резких поворотов, путем органическим.

Явления другого рода характеризовали наш юридический быт особенно в императорскую эпоху. Памятники старого русского права, в коих элементы права частного обособились от публичного и где зарождались, таким образом, начала общности, – остаются в эту эпоху никому не известными.

Для достижения видов правительства казалось более целесообразным идти скорым шагом заимствования готовых чужих форм быта и права, чем следовать медленному пути изучения и приноровления старых национальных норм к новым условиям жизни. Связь с русской юридической стариной была теперь еще резче порвана, чем в XVI веке. Это было в самом деле “общество, не помня ее родства”.

Различения в праве западном таких начал, которые суть общие, от иных, чисто локальных, не умели сделать, и вместо того, чтоб вводить наряду со своими местными институтами чужие общие, спешили свои национальные институты вытеснить и заменить тоже национальными, но только чужими.

Никакого внутреннего единства в этой исторической фазе праворазвития обширной империи усмотреть нельзя. Розные области, вошедшие в ее состав, остаются розными. Примиряющего эту рознь внутреннего начала не находят. Скорее, наоборот, к старым началам розни в праве готовы присоединиться новые.

Балтийские провинции с каждым новым царствованием ходатайствуют об утверждении местных привилегий. На Западе действует Литовский статут. На юге собирают права, по коим живет малороссийский народ. Во внутренних губерниях не могут разобраться в обилии законодательного материала.

Многократно повторяемые указы, направленные частью против постоянно возобновляемого непосредственного обращения подданных к главе государства, мимо установленных инстанций по делам суда, частью против практики сепаратных указов, стало быть, против деятельности самой же власти, беспрестанно нарушаются.

Убедиться в этом легко, взяв многочисленные случаи того и другого рода из Полного Собрания Законов. В результате получается неизвестность права не только для подданных, но иногда и для высших установлений империи[1].

В этом движении характерно одно, это – непрестанное стремление из каких бы то ни было ресурсов, в особенности, конечно, из иностранных законодательств, удовлетворить как можно скорее настоятельную потребность в юридических нормах и создать по возможности быстро класс лиц, способных выполнить намерения правительства.

Я не буду вовсе останавливать внимания на столь же многочисленных, сколь неудачных попытках кодификации, долженствовавшей заменить стареющее Уложение царя Алексея Михайловича и разнородные местные сборники[2].

Эти попытки делались и для области общей указной деятельности законодательных органов, и для отдельных территорий государства, в коих удержались традиционные местные источники, действовавшие до присоединения их к России. Частью это было видно выше для прошлого времени, для текущего столетия мы укажем на них в своем месте.

Одновременно с этой жаждой норм гораздо более важным и плодотворным явлением было наступавшее сознание необходимости обучаться юриспруденции. Вы слышите ясно голос этого сознания еще в петровских указах.

На мемориум иноземца Фика Петр кладет свою резолюцию об учреждении академии и сознает вместе с этим необходимость школы для служащих (N 3208). В другом случае Петр негодует на то, что ” здесь еще учении не гораздо вкоренились, паче же в гражданских делах ” (N 3895).

Для службы в коллегиях приходится призывать из чужих земель бемчан (чехов), шленцев, моравцев (N 2967) и своих слать в Краловец (5286). Для науки права приглашают тоже с Запада ученых и в правоведении искусных людей (N 2928).

Необходимы не только чужие законы, чужие люди, но и чужие книги, и Петр пишет своему резиденту в Австрии, чтобы нашел ему лексикон универсалис и книгу юриспруденции (N 2967).

Надо переводить эти вещи, но не с одним знанием языка, а со знанием того художества, которого перевод касается, математического, анатомического, цивилис, милитарис (N 4438). Наконец, учреждается академия и при ней университет, где наукам высоким, до какого состояния они дошли, молодых людей обучают[3].

Между этими науками впереди стоит теология, затем юриспруденция (прав искусство). В 3-м классе наук преподают право натуральное и публичное купно с этикой и политикой (4443).

Однако прежде университета, для целей преподавания, образуют кадетский корпус, в коем учат и юриспруденции, притом на иностранных языках, по тому соображению, что ученики скорее научатся их понимать, чем учителя изъясняться по-русски (5811, 5894).

Но за сим сама академия требует высылки 20 учеников для обучения их вышним наукам (6816). Обучение идет (для недорослей) и при Сенате. Понемногу приходят к сознанию, что “к правлению государств ничто так нужно, как крепкое хранение прав гражданских” (7151).

К познаниям, необходимым для юриста, причисляются не только законы (уложение, генер. регламент и указы), но вместе с этим логика, нравоучительная философия и юриспруденция (N 7369 и 9532).

В Москве учреждается первый университет в 1755 году. Императрица Екатерина определяет различие между назначением академии и университета, с одной стороны, и корпусов – с другой. Там ученики должны того достигнуть, чтобы других обучать могли, а кадетам довольно знать, каким образом теми науками пользоваться (N 12741).

В шляхетских корпусах продолжают преподавать не законы только, а право естественное, всенародное, государственные права и экономию государственную.

Мы переходим, таким образом, медленным путем от крайне поверхностного взгляда на задачи общественных преобразований к сознанию трудности этого дела и к более скромным задачам по отношению к законодательству и юриспруденции. И едва ли будет ошибочным сказать, что эта легкость взгляда на законодательные реформы стоит всегда в обратном отношении к солидности познаний.

От непомерно трудных задач, которые ставились, при отсутствии всяких научных ресурсов, русскому законодательству в прошлом веке, через все перипетии реформенных идей Екатерининского и Александровского царствования, мы пришли в XIX веке к сознанию необходимости хотя бы только собрать воедино, свести в некоторое целое невероятную массу указов, перебивавших один другой в течение ста семидесяти с лишком лет, следовавших за введением в действие Уложения царя Алексея Михайловича.

Задачи, казалось, выше поставленные, не приводили ни к какому практическому результату. Еще в первую пору Александровского царствования в руководящих сферах подходили весьма близко к мысли прямо заимствовать для русского права французский кодекс.

Мы видели легкость, с которой он прививался вне французской территории. Возможно ли, однако, было у нас, в ту пору неустраненного господства односторонне властных и далеко не цивильных отношений, коими определялся весь наш быт, возможно ли и нужно ли было введение этой, французской или иной, чисто цивильной системы?

Можно ли было в тех условиях овладеть нашей практикой с помощью норм такого происхождения и такого свойства? не вероятнее ли, что такой кодекс остался бы сам по себе, а практика сама по себе? Вопрос стоял на очереди.

Карамзин, в руках которого были все сокровища исторических знаний нашей и западной жизни, отвечал на этот вопрос отрицательно. Мысль Карамзина заключается в том, что о правах гражданских нельзя трактовать основательно там, где нет граждан, а есть дворяне, купцы, мещане и проч., и где все эти лица связаны разве только именем русских.

Работы так называемой десятой комиссии, имевшей в виду не свод законов, а выработку кодексов гражданского, торгового и уголовного прав, притом не для центральных только русских областей, также и для территорий провинциального права, представляют весьма значительный интерес не для одних исторических штудий; но, однако, создать в таком смысле и значении цивильного кодекса эта десятая комиссия не могла.

Граф Сперанский в упомянутой выше брошюре указывает главным образом на недостаточность разработки старого законодательства как на препятствие достижению видов правительства. Это несомненно.

Но и последовавшая за сим разработка 35 тыс. указов все-таки не привела к цели, т.е. и после издания Полного Собрания Законов и выполнения, под руководством Сперанского, Свода, том X этого Свода все-таки не представил собой системы русского гражданского права и в связи с этим начал права общего для русского государства, каким был Code civil для государства французского.

Это ни в малейшей степени не зависело ни от каких кодификаторов, совершенно так, как не зависело от немецких ученых прийти к единому немецкому гражданскому кодексу в 1814 году. У немцев для этого недоставало органа власти, соответствующего цели. У нас недоставало условий для обособления области институтов цивильных от иных.

Во всяком случае, новая комиссия (назовем ее 11) достигла более практических результатов, чем какая бы то ни было из предшествующих. Любопытно, что душой дела был на этот раз не юрист, а теолог по образованию.

Неблагоприятный в эпоху петровских реформ разрыв со старой юриспруденцией духовных лиц здесь как будто был исправлен. Во главе дела стоял человек солидной, хотя и не специальной школы, испытанного трудолюбия, характера, вполне определившегося в тяжкой борьбе житейского опыта[4].

Задача замены Уложения новым Сводом была выполнена Сперанским. Счет указам, последовавшим с 29 января 1649 года до 1 января 1832 г., наконец, подведен. Их, вместе с манифестами, оказалось 34 333[5]. Этот материал законов очищен, систематизирован и в этом виде получил санкцию действующего с 1 января 1835 года Свода Законов Российской империи.

В предисловии к Полному Собранию Законов[6] вы читаете по поводу составления Свода, что Его Имп. Вел. принял оное (дело) “в непосредственное свое ведение и вместил во II отд. Собст. Его Вел. канцелярии”.

Понятие “свода” установлено так – это “уложение известной части законов, приведенных в простой и удобный порядок, с отменой всего недействующего и с соглашением противоречий”.

“Он отличается от другого вида уложений тем единственно, что в нем излагаются с точностью одни законы существующие, в истинном и полном их смысле, без исправления их, дополнения, или усовершения”.

Та цель, которая до тех пор много раз ставилась, именно приведение действующего законодательства в единство, была достигнута. Никакие частные обработки старого материала не могли в целом стать в уровень с этой официальной переработкой, хотя бы они вернее передавали содержание старых указов.

По отношению к дальнейшему развитию права законодатель принял все меры, чтобы устранить шаткость практики, и указал точно путь, коему надлежит следовать в случаях недостатка, неясности, неполноты закона.

Могло ли быть иначе при том материале, который вошел в состав Свода? Это был материал по происхождению своему исключительно легальный, который ближайшим образом может быть поставлен в соответствие с королевскими ordonnance’ами в составе французского кодекса. Мы видели там, что задача унификации права была достигнута известным разрывом редижированных в Code’e артиклей с их первоисточниками[7].

Этот разрыв там носил, несомненно, характер более насильственный, более резкий по отношению к факторам прежнего праворазвития, чем у нас, где, собственно, произошла только замена мало доступного для частного лица, дурно согласованного материала указов их Сводом, составленным официальной комиссией под непосредственным ведением Государя.

Необходимо заметить, что и по объему действия эти руководящие начала для составления и дальнейшего применения Свода выражены были не по отношению к какой-либо обособившейся отрасли права, где допустима более или менее свободная деятельность юристов (как, наприм., в праве гражданском), а ввиду всего состава Свода.

Такова “structura nova veteram legum”, эпиграф из Бэкона, принятый Сперанским за девиз всего своего дела.

Мы указали сейчас на несходство материала, из которого образовался наш X т., с материалом, вошедшим в состав других европейских кодексов. Посмотрим же, каков этот состав. Будем держаться тех же общих критериев, коими мы пользовались выше для определения состава других кодексов.

Начнем с общих определений, касающихся лица, гражданской правоспособности людей. В X т. мы не найдем вовсе раздела, соответствующего абстрактному учению о лицах, des personnes, об их общей право- и дееспособности. Для правоспособного субъекта без всяких квалификаций, сословных, племенных, исповедных, вы не найдете почти никаких общих определений.

В таких статьях X т., где субъектом имущественных прав названо частное лицо, там пространство и свойство этих прав определяется не X томом, а законами о состояниях, сводом военных постановлений и другими частями законодательства (о чем позже).

Затем, в отдельных положениях X т., правоспособность лиц, при всей скудости его статей (особ, в 1-м издании), условлена множеством видоизменений не только по состояниям, но и по исповеданиям, территориям, племенам, так что количество положений характера общего становится за этими исключениями крайне бедным.

Та же черта скудости общих определений для понятия лица характеризует X т. и в отношении к понятию вещи. Для эпохи составления Свода весь круг вещей, предметов обладания, на котором преимущественно упражнялась указная деятельность, ограничивался населенными имениями.

Цель законодателя при этом далеко не всегда была исключительно цивильной, а весьма часто, с этим вместе, и финансовой. Обмен имуществ движимых мало занимал в ту пору законодателя.

Институты торгового права, весь круг кредитных операций, так близко ныне прикасающихся общей цивильной юрисдикции, поставлены вне всякой связи с системой гражданских институтов.

Словом, наш Свод гражданских законов по своему составу подходил гораздо ближе к указанным выше особенностям Литовского статута в соответствующих его частях, чем к какому-либо новому европейскому кодексу.

Возможно ли было в этих условиях ожидать, что кодификационная работа графа Сперанского послужит средством для дальнейшего объединения действующих в разных русских территориях партикулярных систем цивильных институтов?

При ближайшем опыте такого объединения оказалось возможным ввести в состав Свода лишь ряд отдельных положений Литовского статута, которого применение было ограничено губерниями Полтавской и Черниговской[8].

Во 2-м изд. (1842 г.) вы уже находите это осложнение состава X тома. Натурально оно ровно ничего не прибавило к началам общности права, ибо общий свод и понятие общего права суть совершенно различные по своему смыслу.

Едва ли может быть сомнение, однако, что эти оба понятия не вполне ясно различались в кодификационной практике II отделения.

Начиная с XVIII в., мы видим, что русский законодатель делает значительные усилия для приведения в известность действующих привилегий и прав разных присоединенных к России территорий.

По-видимому, руководящие круги одной из таких территорий, именно Остзейского края, мало заинтересованы в том, чтоб содержание местных прав становилось вполне известным центральной власти; иначе приведение их в известность не встретило бы затруднений при существовании отдельного факультета юристов в университете Дерптском.

Таким образом, все более и более стареющие привилегии обновляются, молодеют, так сказать, лишь посредством новых подтверждений их силы при всякой перемене царствующего в России государя. Положение дела стало серьезным при начавшейся и выполненной в царствование императора Николая кодификационной работе.

Тем не менее кодифицировать именно гражданское право не удалось в ту пору. Местные юрисконсульты утверждали, что при 4-х переводчиках нужно для простого перевода подлежащих документов от 6 до 8 лет времени, чтоб сделать одну эту подготовительную работу[9].

Право, действующее в этой окраине, оставалось, таким образом, никому не известным в целом, ни русскому правительству, ни местным подданным русского государства вообще, ибо источники начертаны на многих языках, частью чужих этой стране в ее современном состоянии. Лишь в 1864 году приведены в известность и публикованы на языках немецком и русском местные гражданские законы.

Название этих норм законами не имеет того же смысла, какой имеет оно для центральной русской территории, ибо источник здесь иной, чем в России, т.е. не указы русских государей, а Священное Писание, право римское, каноническое, германское, шведское земское и городовое уложение, права рыцарские, городские, отдельные привилегии и так называемые автономические источники права.

Можно было бы полагать, что право римское даст тут начало сближения и общности для отдельных областей и откроет путь к правообщению, хотя впоследствии, с правами местными других русских территорий. Но это ошибочно, ибо местный свод дает впереди силу особенным “узаконениям” и все начала общности отодвигает на второй, на третий план.

Русские законы признаются, наряду с иностранными, лишь как законы посторонние (см.: Введение. XXVII и след.). – Если источники для составления свода не суть законы, в том смысле, как источники русского свода, то “гражданскими” их можно назвать лишь с той же оговоркой, какую делал Карамзин для проектировавшихся прав гражданских там, где граждан вовсе нет.

В других обширных областях империи, в Царстве Польском, в Бессарабской губернии вместе с воссоединенными по берлинскому трактату частями Бессарабии, действуют сборники законов, частью совершенно законченные и чисто цивильные, как в Польше (Наполеонов кодекс), частью менее законченные и значительно видоизмененные влиянием указной деятельности русского правительства, как в Бессарабии и на Кавказе[10].

Мы имеем, таким образом, для современного применения в России не только сборник законов общих и местных, племенных, исповедных (о чем – в обзоре отдельных институтов), развившихся на старой почве цивильного праворазвития и соединенных механически в один свод, но и более или менее непокорные стремлению центральной власти к объединению права обширные местные кодексы, из коих остзейские гражданские узаконения представляют собой и по количеству положений (4600 статей), и по свойству их (старые привилегии часто совершенно нецивильного характера) наименее удобную для ассимиляции материю.

Главнейшее препятствие объединению гражданского права всего государства, в эпоху образования сводов, составляло свойство материала, подлежавшего обработке, указного по способу возникновения в одних местах и хотя инородного в других, но по содержанию своему все далеко не чисто цивильного.

Достигнуть объединения права в этих условиях не могли бы никакие усилия науки гражданского права. Там, где из состава гражданских сборников не выделены начала права публичного, сильный элемент привилегий, там могут иметь место только своды более или менее общие, а не общее право. В праве, при этих условиях, неизбежно преобладание партикуляризмов и местных, сословных и иных особенностей.


[1] Для иллюстрации возьмем след. NN Поли. Собр.: 2785 и 3574 (различение указов и сенатск. приговоров по генеральн. делам и обязательность их публикации), 2828 (отмена сепаратн. указов, возобновление общего применения Уложения и виды на исправление его), 3904 и 3947 (указание апелл. порядка и запрещение обращаться прямо к государю), 5999 (Вотчин, коллегия отсрочивает решения ввиду ожидаемой главы нового Уложения по предметам ее ведомства), 6686 (доклад Академии наук о необходимости вновь напечатать старое Уложение, которого нигде ни за какие деньги получить нельзя); печатаются книжки указом от 1714 до 1725 г.), 7013 (повторение угроз судьям и секретарям с обличением злоупотреблений), 7078 (Сенат осведомляется, что из Кабинета Ее Величества шлют в губернии и провинции указы, о коих Сенат вовсе не знает, и ввиду этого приказывает, чтоб таковые (кроме дел Тайной канцелярии) в копии препровождались в Сенат, дабы за неизвестностью закона на одно дело не полагалось разных резолюций; 8480 (реестр указам прежних царствований, кои пользе государственной противны) 8695 (самоограничение власти – без письмен, начертания указов не выполнят), 8722 (именной, объявленный кофишенком Ниловым генерал-полицеймейстеру об освобождении каторжн. работников в праздничн. дни).

При Екатерине II опять то же: N 11606 (о неподаче просьб на Высоч. имя мимо инстанций); N 12456 (опять различение генерального положения и по свойству вещей исключительных и особливых резонов) и прочее.

[2] Вопрос о кодификации стал на очередь со времени накопившихся после Уложения указов еще в конце XVII в. Полное Собрание Законов заключает в себе целую массу попыток обнять отдельные области права и управления более или менее обширными законодательными актами.

Мы уже говорили выше о таких мерах по отношению к процессу. Мы не будем касаться здесь разных отраслей управления, которые законодатель регламентирует очень деятельно, часто близко при этом касаясь и вопросов права.

Крайне важные для отдельных институтов, особенно торгового права, сословной организации, задач межевания, сложные законодательные акты удовлетворяют только отчасти общей потребности в нормах.

Цель многочисленных законодательных комиссий в XVIII в. состоит в том, чтоб привести к согласию и единству все действующее право, исправить Уложение, составлявшее действительно обширный кодификационный акт, или написать новое, которое явило бы законодателю отражение в единой книге, в одной системе всего действующего права.

Преобразовательные предприятия сменялись до такой степени быстро, задачи управления и суда были так необъятно широки, что достижение этой цели, при тогдашних научных средствах, было совершенно невозможно. Где можно было списать с иноземного, – дело казалось простым.

Но и тут недоразумения преследовали наших старых кодификаторов. Известен громадный Устав воинский, напечат. под N 3006 в П. С. З. и содержащий в себе 250 с. русского и немецкого текста. В этом уставе (с. 282 и след. по П. С), найдете и краткое изображение процессов. В процессе надлежало определить силу судебных доказательств.

В гл. IV (с. 400) речь идет о доказательствах письменных. § 5 устанавливает доказательную силу торговой книги. Перечисляются условия исправности книговодства. Немецкий текст говорит так: im gleichen (равным образом надлежит) dass auch von jeder Geldes-Post die Summa und Datum annotiret sei (чтоб при каждой денежной записи в книгу, т.е. при каждой статье счета, была обозначаема сумма и число месяца). Этот немецкий текст переводится так: “в каждый почтовый день число записано”. 7 января 1720 года начались заседания для слушания Уложения.

Сличали наше Уложение со шведским, а для поместного дела с правами эстляндскими и лифляндск., с коими оно сходнее, и почитай одним манером владение имеют, как у нас, ср. N 3202, 3626, 3661, 3879, 4658 (комиссия обновлена в составе), 4895 (слушают в Сенате новосочинен. Уложение по сношению с иностран. образцами), 4980 (выбирают членов “у сочинения нового уложения” от разн. сословий), 5287 (пополняют Уложение), 5330 (сочиняют уложение в Лифляндии, тоже след. NN), 5412 (распускают комиссию и велят выслать по два человека от губернии для того же дела), N 5567 (это уже при Анне Ивановне – выбирают от разн. сословий для окончания Уложения), 5654 (сочинение продолжается), 5994 (ждут появления Уложения и отсрочивают в вотчин, кол. решение дел), 6611 (собирают в Москве духовн. и светск. персон для свода и сочин. прав малороссийских), 6614 (право, назван, магдебургским, да саксонск. статуты переводят на великорус, яз.), 6837 (прибавляют к 12 малороссам одного великоросса), 8355 (сочинят нов. лифляндское уложение).

При Елизавете Петровне дело возобновляется в духе, совершенно напоминающем кодификационную деятельность того времени на Западе, “сочинить законы ясные, всем понятные и настоящ. времени приличные”. Деятельность Екатерининской комиссии подробно знакома вам из чтения по истории русского права.

У графа Сперанского, в брошюре “Обозрение историческ. сведений о своде законов”, о которой скажем ниже, вычислены денежные затраты, сделанные правительством, начиная от 1734 до 1826 г., на дело кодификации.

Сумма этих трат, sans parler des recompenses et des encouragemens, как сказано во франц. переводе этой брошюры, достигает пяти миллионов шестисот семидесяти тысяч рублей evalues en assignations. Как переводились деньги с серебра на ассигнации – об этом можно составить себе понятие из недавно публикованной частной переписки графа Сперанского.

Из этих писем в “Русской старине” за истекший (1886) год можно узнать не только способы оперировать с ассигнациями, но и много других любопытных подробностей. Натурально, после 1826 года ни поощрения, ни расходы не стали меньше прежнего. См. теперь особенно Латкина В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII в. Т. I. 1887.

[3] В этом разница от академии, где производятся новые инвенты, а не обучение. Несколько лет назад в трудах нашей Академии наук граф Д.А. Толстой поместил два исследования об академич. университете и гимназии, крайне любопытные с бытовой точки зрения.

Для общей характеристики школьного дела в древней России см.: Варшав. унив. изв. 1894 г. Статья проф. Леонтовича Ф.И. “Школьный вопрос в древней России”, с обильн. библиографич. указаниями частью и для позднейш. времени.

[4] Корф М.А. Жизнь графа Сперанского. В 2 т. 1861, биография, ныне могущая быть дополненной очень обильными новыми сведениями, особенно публикуемыми в “Русской старине” остатками переписки покойного государств, человека.

[5] Все сведения, официально в ту пору публикованные по вопросу о работах комиссии, находятся в особой записке, озаглавл. “Обозрение исторических сведений о своде законов”. 1833, тогда же перевед. на французск. язык “Precis des notions historiques sur la formation du corps des lois russes”. St.-Petersbourg, 1833.

В конце приложена таблица находившегося в переработке материала. Сверх показанного числа указов здесь найдете еще ряд документов иного рода и иных наименований, которые дают вместе число 35 993.

[6] Это предисловие заключает в себе много важных сведений, поясняющих цель издания Поли. Собрания Законов. У нас по вопросу об отношении Свода Законов к материалу, из коего он составлен, высказывались разные мнения.

См.: Цитович. Курс русск. гражд. права, начатый изданием при Записк. Новор. универ., приложение к 25 т. (учение об источ. права). Тут же подробное описание смены изданий. Теперь еще у Коркунова Н.М. Общая теория права и его же статья в Ж. М. Н. П. Сентяб. 1894 г. “Знач. Св. Закон.”.

[7] Хотя, как было видно частью выше и как мы будем иметь еще случай убедиться впоследствии, и там вопрос об отношении Code civil к прежним источникам не бесспорен в юриспруденции.

[8] Мы убедимся позже, при обозрении отдельных институтов, что формальное прекращение применения Литовского статута на его старой исторической почве не оказало предполагавшегося влияния и скудный содержанием X т. не вытеснил из жизни старых источников.

[9] Подробное описание этих операций местных юрисконсультов можно видеть у Пахмана в “Истории кодификации”. Т. II.

[10] Подробности у Линовского “О местных законах Бессарабии”. 1842, у Даневского, указ. выше сочинение Заборовского “Гражданское право Царства Польского”. 1847, все вместе у Пахмана, по назван, сочинениям и другим, вместе с кратким описанием действующих в Бессарабии и на Кавказе сборников и современным положением дел. Тут же несколько слов о Финляндии, до сих пор связанной больше со Швецией, чем с Россией, в ее гражданском праве.

Николай Дювернуа https://ru.wikipedia.org/wiki/Дювернуа,_Николай_Львович

Николай Львович Дювернуа — русский историк права и юрист, заслуженный ординарный профессор, доктор гражданского права.

You May Also Like

More From Author

Толкование юридической сделки. Цель его. Правила толкования в классической системе, по Code civil и по ст. 1538 и 1539 т. X, ч. I. Анализ этих правил. П. 4 правил толкования. Параллель в правилах толкования закона и сделки. Восполнение пробелов в особенности. Проект Гражд. уложения. Превращение юридических актов и изменение назначения имуществ целевых

Виды недействительности. Латинская традиция и новые системы. Попытки свести все учение к общим принципам. I. Недействительность абсолютная. Ст. 88 Проекта. Отношение ст. 88 и 64 Пр. к 138 нем. гр. Улож. Состав преступного деяния в ст. 64 Пр. Поощрительная для ростовщичества формула. Объективный критерий для определения признаков сделки, противной добрым нравам. Общие характерные юридические черты ничтожества юридической сделки абсолютного. II. Недействительность относительная. Характерные черты. Методы инвалидации